.
   Читрадрива  на  всякий  случай  предпринял  еще  несколько  попыток
проломить разделявшую  их стену.  И тут  обнаружил, что стена эта - на
самом деле  не стена  вовсе. На  теле барона  словно была некая точка,
которая,  образно  выражаясь,  оттягивала  на  себя  и  подобно  губке
впитывала все  усилия Читрадривы  по преодолению  незримой преграды. А
сам молодой человек хоть и молчал с загадочным видом, но вел себя так,
словно и не подозревал о существовании волшебной точки. Он не проводил
в том  месте рукой,  не скользил  там взглядом...  Как  прикажете  это
понимать?!
   Наконец Читрадрива  решил действовать  наверняка и  ткнув пальцем в
грудь Гаэтани, спросил:
   - Любезный сеньор Лоренцо, а что там у вас такое?
   Молодой человек вздрогнул, с явным интересом посмотрел на спутника,
цокнул языком и сказал с плохо скрываемой завистью:
   - Однако же, мой друг, вы чрезвычайно наблюдательны!
   Затем распахнул  складки одежды, и взору Читрадривы открылась то ли
брошь,  то   ли  еще   какое-то  украшение.   Странным  казались   два
обстоятельства. Во-первых,  вещица эта явно принадлежала женщине, а не
мужчине. А  во-вторых, стоило  Читрадриве обратить внимание Лоренцо на
безделушку, как  она  "потянула"  старания  Читрадривы  вдвое  сильнее
прежнего.
   - Заметить блеск камней в полумраке... Да уж, сеньор Андреас, у вас
очень острый  глаз, -  продолжал молодой человек. - Так вот, раз вы ее
заметили, знайте, что эта безделушка поможет нам проехать все заставы,
когда мы  окажемся в  Неаполитанском королевстве.  А до  тех пор о ней
можно не  думать... Но  это не  означает, что  брошь можно  не беречь,
скорее наоборот. И что я сейчас же сделаю, так это... вот.
   Лоренцо отколол  украшение и  сунул  в  карман.  Таким  образом,  к
великой досаде Читрадривы, брошь продолжала оттягивать все его усилия.
Правда, кое-что  теперь  выяснилось:  молодой  барон  не  причастен  к
имевшей место каверзе.
   Читрадриве  оставалось   задавать  наводящие  вопросы  относительно
странного украшения,  рассчитывая выведать кое-что о его владелице. Но
то ли  поднаторевший в искусстве интриги Гаэтани легко просчитывал ход
любых, даже самых ненавязчивых расспросов наперед, то ли Читрадрива не
сумел  скрыть   свой  интерес,  только  Лоренцо  моментально  раскусил
намерения спутника.
   Впрочем, он  и не  стремился ничего утаивать. Прервав Читрадриву на
полуслове, молодой человек поднял вверх палец, призывая ко вниманию, и
заговорил тихо  и вкрадчиво.  Теперь у  Лоренцо было  вдоволь времени,
чтобы поведать  и о  владелице броши,  и обо  всем  происшедшем  после
ночного налета  на барселонскую  гостиницу,  так  как  путь  предстоял
неблизкий.
   Капитан корабля,  с которым они договорились о проезде в Неаполь, и
вправду оказался  порядочным малым,  человеком слова. По крайней мере,
он не забыл послать в портовую гостиницу матроса, и лишь его появление
спасло Гаэтани  от  гибели.  Один  из  головорезов  проткнул  молодому
человеку бок.  Рана была  не смертельной,  но появись  матрос  немного
позже, Лоренцо  попросту истек  бы  кровью.  А  так  пришедший  поднял
тревогу, и хозяин гостиницы взял заботы о раненом на себя.
   Сделал  он   это  с   большим  удовольствием,   поскольку   похитив
Читрадриву, нападавшие  не тронули  вещи Гаэтани.  Поэтому все  деньги
барона были  в целости и сохранности, и хозяин гостиницы не ставил под
сомнение платежеспособность  раненого.  Молодой  человек  деньгами  не
сорил, но  и не  жадничал,  развязывая  кошелек,  и  хозяин  гостиницы
выполнял малейшие  просьбы раненого.  В частности,  отправленный им  в
порт слуга  выяснил, что в ночь нападения небольшое двухмачтовое судно
под прикрытием  темноты покинуло гавань и устремилось прямо на восток,
не отклоняясь  ни к  северу, как если бы оно шло вдоль береговой линии
во Францию, ни к югу, к Балеарским островам и к Африке.
   Поначалу  Лоренцо  недоумевал:  кому  и  зачем  могло  понадобиться
похищать путешествующего  русича и  везти его в сторону Апеннин, когда
сеньор Андреас  и без  того направлялся  на восток? Вывод напрашивался
сам  собой:  либо  похитители  решили  спрятать  сеньора  Андреаса  на
каком-нибудь острове,  либо  повезли  его  в  Италию,  но  за  пределы
Неаполитанского королевства. Судя по всему, эти люди прокладывали путь
строго к  заветной цели,  не особенно  стесняясь  примененных  для  ее
достижения средств.
   Едва барон  поправился настолько,  что смог  ходить без посторонней
помощи, хотя  все еще  был сильно  бледен  после  значительной  потери
крови, он  щедро вознаградил  хозяина гостиницы  за оказанные  услуги,
распрощался с Барселоной и отправился на розыски попутчика.
   В   ходе    поисков   похищенного,   Гаэтани   непрерывно   получал
подтверждения  того,   что  идет  по  верному  следу.  Для  начала  он
отправился на  Мальорку, но  там о быстроходной бригантине и слыхом не
слыхивали.  Зато   рыбаки  с   северного  побережья  соседней  Менорки
несколько дней  тому видели  на горизонте  корабль,  который  на  всех
парусах шел на восток.
   Гаэтани вернулся  на Мальорку,  разыскал судно,  идущее  к  берегам
Сардинии, а  оттуда в  рыбачьей лодке перебрался на Корсику. Здесь ему
вновь повезло:  бригантина подлых  похитителей действительно проходила
пролив  Бонифачо   и  даже  пополнила  во  время  короткой  стоянки  в
одноименном корсиканском  порту запасы  пресной воды  (кстати, все это
было  проделано   ночью,  несмотря  на  опасность  маневрирования  под
покровом тьмы!).
   Но на  этом его  везение кончилось,  потому что  никто не мог точно
сказать, куда  направились похитители  после Бонифачо. Если бы нашелся
прозорливец, который мог узреть скрытые за горизонтом земли, и если бы
этот прозорливец  поднялся, к  примеру, на  самую высокую точку любого
островка из  группы, рассыпавшейся  между Корсикой  и  Сардинией,  его
взору открылось  бы все  западное побережье  Апеннинского полуострова.
Совершенно невозможно  было угадать, куда уплыла проклятая бригантина!
Под покровом  ночи она  могла с  одинаковым успехом  взять курс  и  на
Сицилию, лежащую  на юге, и на север, чтобы пристать к берегам Тосканы
или Лигурии.  Конечно, можно  было порыскать  по Корсике  и Сардинии в
надежде  обнаружить  еще  одну  стоянку  этого  корабля,  но  интуиция
подсказывала   Гаэтани,   что   похитители   придерживались   прежнего
направления, значит, бригантина на всех парусах пошла прямиком к устью
Тибра.
   Дело в том, что в сети, умело раскинутой неаполитанским монархом по
Италии, зияла  крупная дыра. Все княжества полуострова давно оказались
под сенью  королевской власти,  кроме  Папской  области  вокруг  Рима,
которой управлял  святейший отец,  живой наместник самого Господа Бога
на этой  грешной земле.  И как  ни старался неаполитанец, залатать эту
дырку ему  не удавалось.  В самом деле, куда жалкому земному правителю
тягаться с Повелителем Небесным... и даже с Его здешним наместником!
   Таким образом, если и было надежное место на полуострове, где можно
спрятать похищенного  русича при  том условии,  что он  ни за  что  не
должен попасть  в Неаполь,  так местом этим был Рим и его окрестности.
Если даже  власть неаполитанского  короля  кончалась  у  стен  Вечного
Города, то  у Лоренцо  Гаэтани руки  и  подавно  были  коротки,  чтобы
дотянуться туда без риска потерять голову.
   Опечаленный своей  догадкой, молодой барон покинул Корсику и прибыл
наконец ко  двору. Там  он быстро  стал центром всеобщего внимания как
особа, присутствовавшая  при казни дикарского вождя Бату. Ему пришлось
многократно описывать  эту процедуру во всех подробностях, в том числе
на аудиенции у принцессы Катарины...
   - Друг  мой, но  почему не  у короля?  - мягко  спросил Читрадрива,
мгновенно насторожившийся, едва речь зашла о женщине.
   - Его величество сейчас в отъезде, - вскользь заметил Гаэтани. - Но
не перебивайте  меня, сеньор  Андреас, я  как раз  подхожу  к  истории
вашего освобождения  из лап этого мерзавца Гартмана фон Гете. Итак, на
аудиенции у ее высочества...
   Принцесса Катарина,  сестра  ныне  царствующего  Федериго  Второго,
приняла молодого  барона и  с интересом выслушала историю об утоплении
татарского хана.  А когда  Гаэтани вышел  из парадного  зала,  к  нему
приблизился слуга  и передал,  что ее высочество желает видеть синьора
Гаэтани после  ужина, чтобы  наедине поговорить  с ним об одном важном
деле. Сказав это, слуга исчез.
   Лоренцо терялся  в догадках.  Он никак  не  мог  понять,  зачем  ее
высочеству понадобилось  беседовать с  ним с  глазу на глаз. Вообще, в
словах молодого  человека чувствовалась  какая-то недосказанность,  он
отчаянно покраснел,  что было  заметно даже в предрассветных сумерках.
Ну а  Читрадрива, который  по-прежнему не  имел возможности читать его
мысли, деликатно промолчал.
   В общем,  принцесса  Катарина  приняла  Лоренцо  без  свидетелей  в
небольшой  комнатке.   Она  попросила   барона  присесть   в   кресло,
поставленное напротив  ее кресла,  и для  начала  заставила  повторить
слышанный днем  рассказ.  (Читрадрива  отметил  про  себя  вставленный
мимоходом  оборот  "для  начала",  но  вновь  промолчал.)  После  чего
сказала:  "Барон,   вы  выглядите  не  совсем  здоровым.  Что  с  вами
случилось?  Может,  вы  больны?"  Пришлось  поведать  также  о  ночном
нападении в  портовой гостинице  и вообще о возвращении домой со всеми
подробностями. И  тут словно  кто-то толкнул  Гаэтани изнутри. Он ясно
осознал, что надеяться больше не на кого, что уж если принцесса или ее
венценосный брат  не придумают чего-нибудь, даже сам дьявол не вытащит
похищенного русича из Рима. Тем более, если не упоминать о спутнике, в
его рассказе  оставалось слишком  много  неясных  мест  и  недомолвок.
Пришлось поведать также и о сеньоре Андреасе.
   Ее  высочество  приняла  услышанное  неожиданно  близко  к  сердцу,
особенно  узнав,  что  сеньор  Андреас  непосредственно  участвовал  в
обороне Киева  и был  приставлен  самим  королем  Данилой  к  опасному
пленнику. Она  так расчувствовалась,  что  наконец  воскликнула:  "Ах,
синьор Лоренцо! Судьба этого чужеземца тронула меня до глубины души, и
я постараюсь  помочь ему  в меру возможностей". Это было именно то, на
что втайне  надеялся Гаэтани, а потому молодой барон поспешил выразить
свою искреннюю благодарность и удалился, окрыленный надеждой.
   Результат превзошел  все ожидания.  Спустя неделю с небольшим через
того же  слугу принцесса  назначила  новую  тайную  встречу.  Согласно
собранным  сведениям,  похищенный  русич  действительно  содержался  в
загородном доме в окрестностях Рима. В распоряжение Лоренцо Гаэтани ее
высочество намерена  была предоставить  пару десятков отчаянных рубак,
три повозки  и несколько  смен лошадей,  лишь бы узник был освобожден.
Она также  дала барону  брошь,  служившую  своеобразным  пропуском  на
территории королевства.  Но в  то же  время сочла  необходимым  честно
предупредить Лоренцо, что его случайного попутчика похитил сам Гартман
фон Гете.
   - Да  кто он  такой, этот  ваш... -  начал Читрадрива,  но  тут  же
прикусил язык.
   Гартман фон  Гете! Тройное имя!.. Так и есть, как раз о деяниях его
рыцарей он  столько слышал,  путешествуя Европе,  а в Германии это имя
вообще боялись  произнести вслух,  потому что  даже тамошний император
был жалкой букашкой по сравнению с могущественным гроссмейстером.
   Между тем  Лоренцо тоже решил поведать Читрадриве об этом человеке.
Отпрыск одного из древнейших, благороднейших родов, который когда-либо
существовал в  германских землях,  он тем не менее не мог похвастаться
большой семьей,  поскольку все  его родные  скоропостижно  скончались.
Злые  языки   утверждали  даже,   что  слишком   скоропостижно.  Молва
приписывала обрушившуюся  на род фон Гете напасть тем обстоятельством,
что в  уплату за невиданное могущество Гартман фон Гете продал дьяволу
не только свою душу, но также души всей своей родни.
   Может быть  именно поэтому  Гартман фон  Гете сам себе создал некое
подобие семьи,  основав орден  воинов Христовых,  который  беспрерывно
пополнялся все  новыми членами,  разрастался прямо  на  глазах.  Кроме
того, он  слыл правой рукой святейшего отца и давно уже сделался своим
человеком при  паском дворе.  Был он  также мастаком  на  всевозможные
гнусности  и  особенно  сильно  враждовал  с  неаполитанским  королем.
Правда, его  величество Федериго  в долгу  не оставался,  но в  данном
случае важно  было то,  что попытка освободить сеньора Андреаса из рук
Гартмана фон  Гете могла  закончиться чем  угодно - и удачей, и полным
поражением. В  последнем случае  участь молодого барона была бы весьма
незавидной.
   И все  же Гаэтани не колебался ни минуты. Он был исполнен решимости
освободить пленника и...
   - И  вот, мой  дорогой сеньор  Андреас, я  с огромным удовольствием
говорю,  что   выполнил  как   свое  намерение,  так  и  поручение  ее
высочества.
   После  этого  Лоренцо  углубился  в  описание  подробностей  штурма
"тюрьмы", поведав Читрадриве, как несколько воинов, вооруженных одними
кинжалами, перебрались  через первую  стену, сняли  расставленных  там
часовых  и   открыли  внешние   ворота,  как   затем  выломали  ворота
внутренние, ворвались в садик...
   Однако Читрадрива  уже погрузился  в  свои  мысли  и  лишь  изредка
рассеянно кивал,  дабы создать  видимость  внимательного  отношения  к
монологу барона.  В рассказе  Гаэтани  было  несколько  подозрительных
моментов. Прежде  всего  бросалось  в  глаза  то  обстоятельство,  что
принцесса  Катарина   с  поразительной   точностью  угадала  неполноту
официальной версии  путешествия Лоренцо  Гаэтани. Также  настораживало
слишком горячее  участие в  судьбе пленника,  которого она  никогда  в
глаза  не   видела.  Потом,   как  понимать   "внутреннее  побуждение"
рассказать о  судьбе Читрадривы, овладевшее молодым человеком во время
тайной аудиенции?  Да  еще  изящная  брошь,  без  сомнения  обладающая
магическими свойствами... И это при всеобщем недоверчивом, скорее даже
враждебном отношении к колдовству!
   А кроме того, Читрадрива никак не мог понять, почему сеньор Лоренцо
столь рьяно  взялся  за  его  дело.  Неужели  из  простого  дружеского
расположения к  чужаку-русичу Гаэтани  был способен  рискнуть головой,
вступив в  борьбу со  столь  могучим  соперником?!  Это  противоречило
здравому смыслу.  Оставалось предположить,  что у барона были какие-то
свои счеты с Гартманом фон Гете. Но тогда почему он прямо не сказал об
этом? Подозрительно, очень подозрительно...





Глава XIV. ПОКОРЕНИЕ ТАНГКУТ-САРАЯ



   Татарская кобыла,  названная на  орфетанский манер  Желмой, неплохо
слушалась повода,  и тем  не менее Карсидар все равно грустил о верном
Ристо. Рана на ноге затянулась. Правда, шрамики так и остались, словно
напоминая, что со сверхъестественными способностями у Карсидара отныне
не все  в порядке. Но хорошо уж и то, что теперь он почти не хромал, а
когда бывал занят каким-либо важным делом, то и вовсе забывал о ране.
   С остальными  талантами дело  обстояло по-разному.  В один из дней,
пока шла  переправа, Карсидар  осторожно попробовал  "созвать" облака.
Через некоторое  время  немного  ниже  по  течению  "небесные  овечки"
действительно  сбились   в  кучу,   затем  из   них  вышла   приличная
свинцово-серая  туча,   и  разразилась   гроза.  Почему-то   Карсидару
казалось, что  и с  вызовом "земного  огня", как  это было в татарском
лагере, проблем  не должно  возникнуть. На полное притупление интуиции
он также не мог пожаловаться, хотя понимал, что обладал этим качеством
еще до пробуждения скрытого дара. Мастеру без этого никак не обойтись.
   Если пустить  в ход  голубой камешек,  он попробовал  бы заморозить
воду, думать  о нескольких  вещах сразу  или контролировать  несколько
дел. Однако  кольцо с вделанной в него капелькой лазури пришлось снять
и спрятать на самое дно седельной сумки, поскольку Карсидар совершенно
не мог  носить украшение.  Стоило ему  подумать о камешке, как суставы
руки начинало  выкручивать, а  сам палец словно превращался в сплошную
сосульку.
   Хуже всего  было с  чтением чужих  мыслей. Всякий раз, как Карсидар
приступал к  этому занятию,  казавшемуся прежде  таким легким,  у него
дико кружилась  голова, в  глазах двоилось.  А если  Карсидар пробовал
установить мысленный  контакт с  тестем, перед  ним точно разверзалась
мрачная ледяная  бездна, в которую готов был сорваться весь мир. Кроме
того, в  следующий же миг на незадачливого экспериментатора накатывала
столь мощная  волна панического  ужаса, что  он едва сдерживал желание
сорваться с места и бежать куда глаза глядят, хоть бы и на край света.
В довершение несчастья жуткая головная боль мучила Карсидара несколько
часов кряду.
   Также ничего  не получалось  с "прятками":  он пробовал удаляться в
степь, подходить  к лагерю  и при  этом пытался  "заставить" воинов не
видеть его.  Но ратники  неизменно замечали  своего воеводу. Значит, с
придуманной им  хитрой тактикой,  некогда приводившей  татар  в  ужас,
придется распрощаться.  Как и  с хайен-эрец,  поскольку это  искусство
было сродни чтению мыслей.
   А уж  подлетать над  землей и  рвать без  усилия  веревки  Карсидар
вообще не  пытался: для  этого нужен  был шок, а не кольцо, а он и так
пережил за  последнее  время  слишком  много,  чтобы  подвергать  себя
дополнительным испытаниям.
   Наконец, из  рук вон  плохо было с защитой от стрел. Однажды утром,
когда воины  готовились к очередному переходу, Карсидар кликнул тестя,
вдвоем они  отъехали подальше  в степь,  и там Михайло выпустил в зятя
несколько стрел  без наконечников.  Надо ли  говорить, что несмотря на
все усилия  Карсидара, ни  одна из  них не отклонилась в сторону ни на
пядь!
   После этой  неудачи,  окончательно  доконавшей  беднягу,  состоялся
откровенный разговор  с тестем.  Отводя глаза,  бледнея  и  запинаясь,
Карсидар признался,  что  растерял  часть  своих  способностей.  Ответ
Михайла был несколько неожиданным:
   - А  по мне, зятек, было бы замечательно, коли б ты вообще перестал
колдовать!
   Карсидар недовольно  засопел, посмотрел на тестя почти с ненавистью
и прошептал:
   - Тебя,  как я  погляжу, одно  только и  заботит: как  бы муж твоей
дочери взялся за ум, исправился и стал, как все.
   Михайло  не   обиделся.  Он  добродушно  рассмеялся,  но  заговорил
серьезно:
   - А  представь, заботит.  Оно, конечно,  иногда неплохо, ежели есть
возможность пробраться  во вражеский  стан и  выведать, что  супостаты
замышляют, аль  от стрел  прикрыться. Да  ведь другие без этого как-то
обходятся! И ты прежде обходился. А может, ты неправду о своей прежней
жизни рассказывал?
   Карсидар закусил  губу. Конечно,  он был  первым среди  орфетанских
мастеров и  до пробуждения  дара. Да  теперь успел  уже привыкнуть  ко
всяким  необычным  хитростям.  Привык  настолько,  что  даже  рукавный
арбалет, которым прежде так гордился, перестал брать в поездки, вполне
довольствуясь двухзарядным  арбалетом мастера.  А сколько  раз  тайное
оружие спасало его!..
   - А потому не тужи, Давидушка, - продолжал Михайло почти ласково. -
Ежели так  случилось, так  может, оно  и к  лучшему? Может, так тому и
быть? И без всякого колдовства ты рубака знатный, сам видал. Ну, так и
будешь отныне таким, каким был прежде! Делов-то... Да ты посмотри, как
вои тебя  слушаются, как  переживают за тебя! Ты-то, может, о том и не
ведаешь, а я все знаю.
   - Это...  в самом деле так? - Карсидар очень надеялся, что тесть не
обманывает его. Даже если он лгал с намерением успокоить зятя, это был
опрометчивый поступок!
   - В  самом деле, в самом деле, - передразнил его Михайло. - Нешто я
не понимаю,  нешто стал  бы выдумывать?!  А Милка  тебя,  что  ль,  за
колдовство полюбила?  А меня  ты тоже  к себе  приворожил, дурья  твоя
башка?!
   Карсидар  вновь  потупился.  Очень  хотелос