ю, вскоре отросшее). Кажется, сколько времени прошло.
И вроде  бы он  научился владеть  собой... Ан нет! Недаром Михайло был
так  озабочен  его  чрезмерно  бурной  реакцией  на  сообщение  гонца.
Выходит, он  еще недостаточно  совершенен, еще  может случиться  с ним
приступ вроде  того, когда  он сжег  живьем пять  сотен татар, а после
впал в  глубочайшую депрессию.  А ведь  старое мудрое правило мастеров
гласит: сражение выигрывает более хладнокровный. Плохо дело...
   За этими безрадостными размышлениями он и не расслышал сразу, что к
нему обращаются,  желая узнать  мнение  королевского  воеводы.  Однако
ответил твердо, уверенно:
   - Я считаю, что надо послать войско на Тангкут-Сарай.
   - Раз так, - сказал каменецкий князь, усмехаясь в бороду, - то тебе
и двигать своих ратников на татарские земли.
   Ему, как  и подавляющему  большинству удельных  владык, страшно  не
нравилось нововведение  "чужеземного колдуна".  Но Карсидар  никак  не
ожидал, что  прямо на совете будет выдвинуто предложение снять с места
разбросанные по  всему королевству  гарнизоны и  отправить их в поход.
Нашел же хитрец время!
   Карсидар вскочил  и произнес  целую речь,  смысл которой сводился к
тому, что  гарнизоны ратников  обеспечивают стабильность государства и
его целостность, а в сложившейся ситуации еще и надежно укрепляют тыл.
   - Поэтому  нечего трогать ратников. Я согласен повести войско, если
так распорядится  государь, но это может быть обычная дружина. Времени
на то, чтобы собрать ее, хватит с лихвой, - закончил Карсидар.
   Но князья  и бояре  уже загорелись  идеей сбросить "ошейник". Когда
страсти накалились  до предела,  и Карсидар  уже готов  был перейти от
аргументов  к   угрозам,  в  ожесточенную  перепалку  вмешался  Данила
Романович. Он  призвал  присутствующих  к  порядку  и  не  допускающим
возражений тоном объявил свое решение: королевские ратники останутся в
гарнизонах на  прежних местах, а все князья должны выделить отряды для
сборной дружины, которую возглавит воевода Давид.
   После объявления  королевской воли князья и бояре мигом угомонились
и постарались  скрыть свое  разочарование.  Еще  некоторое  время  они
спорили относительно  количества войска,  обсуждали, кому,  сколько  и
каких воинов  выставлять. В  итоге было  решено отправить десять тысяч
всадников  и  тридцать  тысяч  пеших.  Основное  бремя  по  снаряжению
дружины, к  удовольствию западных  князей, легло  на южные и восточные
земли, но  как раз  с этим  Карсидар был  полностью согласен:  ведь  с
запада Руси  угрожала не меньшая опасность, нежели татары, - проклятые
хайлэй-абир; да и с севера ничего хорошего ждать не приходилось.
   - Смотри,  Давид, - отчитывал Данила Романович Карсидара, когда все
разошлись, -  на ответственное  дело идешь, а так горячишься! Нехорошо
это.
   - Я и сам огорчен, что не смог сдержаться, государь, - оправдывался
он. -  Но ты  знаешь, как  я ненавижу  татар.  Я  совсем  расстроился,
допрашивая посла.
   - Так  гляди же,  не напортачь  мне в  походе, -  строго  выговорил
король. - Кто знает, какие неожиданности могут приключиться.
   Карсидар  лишь  вздохнул,  и  они  занялись  обсуждением  некоторых
приготовлений к предстоящей кампании.





Глава III. БАРСЕЛОНА



   - Мой дорогой сеньор Андреас, вы совсем запутались!
   Лоренцо Гаэтани  оказался весьма словоохотливым молодым человеком и
своей болтливостью  очень напоминал  караванщика Квейда.  К сожалению,
обнаружилось это  далеко не  сразу, иначе  Читрадрива поискал  бы себе
другого попутчика  или вообще  отказался от такового. Он не любил не в
меру разговорчивых  людей,  а  ассоциации  с  Квейдом  были  неприятны
вдвойне, поскольку  болтливый караванщик  служил  у  отца  Читрадривы,
князя Люжтенского. А уж о князе вспоминать никак не хотелось...
   - Впрочем,  это не ваша вина, - вещал между тем Лоренцо. Говорил он
по-кастильски, так как этот язык Читрадрива знал гораздо лучше родного
для Гаэтани итальянского. - Это скорее ваша беда. Ведь у ортодоксов, к
коим вы принадлежите, не принято изучать Святое Писание, вдумываться в
потаенный смысл  каждой строчки,  каждого слова,  как делаем  это  мы.
Отсюда и ваша наивная трактовка Слова Божьего.
   То и  дело Гаэтани  втягивал Читрадриву  в  религиозные  дискуссии,
искренне полагая,  что это самая подходящая тема разговора для умных и
образованных вельмож.
   Вельмож, ха!
   Читрадрива усмехнулся. Ведал бы этот молоденький дворянчик, что его
спутник происходит  из племени презренных анхем, родственного не менее
презренным иудеянам.  Здесь, в окраинных землях мира, Читрадрива никак
не мог претендовать на звание знатной особы. Однако для Лоренцо, как и
для всех  прочих, он  был русичем,  которого верховный  правитель Руси
послал в  далекие земли  с важным поручением. И будет лучше, если этот
симпатичный молодой  человек никогда  не узнает,  что  на  самом  деле
"сеньор  Андреас"   имеет  некоторое  отношение  к  иудеянам,  которые
давным-давно, больше  тысячи лет  назад отвергли  и обрекли  на смерть
Иисуса из  Назарета, своего долгожданного Мессию. Ведь Христа почитают
Богом и в этих землях.
   Немало усилий  пришлось приложить  Читрадриве, чтобы  разобраться в
местном пантеоне,  во всех  священных книгах  и в клубке противоречий,
напутанных  вокруг   жуткой  смеси  рационального  и  иррационального,
простых истин и заумных иносказаний.
   Получалось нечто  совсем несуразное.  С одной  стороны, по  Ветхому
Завету выходит,  что Бог  - это  иудеянский Адонай, которого священные
книги  однажды  именовали  Иеговой,  еще  несколько  раз  -  Саваофом,
Вседержителем, а  чаще -  просто Господом  с добавлением разнообразных
хвалебных эпитетов. С другой же стороны, в Новом Завете фигурируют уже
Отец Небесный  (тот самый  Адонай), Сын  и Дух Святой. Все приверженцы
христианской религии  искренне верили,  что эти  трое  являются  одним
целым,  единым  Богом.  Ни  больше,  ни  меньше!  Это  была  полнейшая
нелепица, но  от Лоренцо Гаэтани Читрадрива узнал, что один из здешних
мудрецов как раз сказал буквально следующее: "Верую, ибо нелепо".
   Однако, если  исходить из  жизнеописаний Христа, или Евангелий, сам
Иисус неизменно  пользовался формулировкой  "Сын Божий" - и ни разу не
назвал себя  Богом. Читрадрива  неоднократно  перечитывал  все  четыре
Евангелия и смело мог поручиться за это. Но почему же христиане упрямо
считали его  Богом и  столь же  упрямо поклонялись  ему? Как  решились
обожествить  Иисуса,  Сына  Божьего,  если  это  противоречило  их  же
собственным книгам?..
   Неудивительно, что  склонные к  роковым ошибкам приверженцы единого
Бога разделились  на два враждующих лагеря, и споры между ними нередко
приводят  к  кровопролитным  войнам.  Глупцы!  Если  только  правильно
использовать священные  книги (особенно  некоторые места  из  посланий
апостола Павла,  призывавшего христиан  не забывать,  что у них единый
Бог, хоть  и разные  обряды), эти тексты способны сплотить людей, а не
разобщить. Сам  Читрадрива после  длительных размышлений  признал, что
Адонай, вне  всякого сомнения,  сильнее  любых  других  известных  ему
богов. Слабого бога не стали бы почитать на такой огромной территории.
Если только  удастся донести  это  знание  до  его  родины,  орфетанцы
перестанут считать анхем проклятым народом.
   Читрадриву не  покидала навязчивая  идея внедрить  новую религию  в
Орфетане, как  среди анхем,  так и  среди гохем.  Возможно, тогда  два
племени наконец  примирятся, и  истории, вроде  несчастливой любви его
родителей, в будущем не повторятся. Меньше страданий, меньше сломанных
судеб,  исковерканных   горем  душ.   Хорошо  бы!  Жаль  конечно,  что
Читрадриве так  и не  удалось добраться  до первоосновы,  то  есть  до
свитков иудеян, поскольку и книги русичей, и книги греков, которыми он
пользовался, в  свою очередь  были переводами  иудеянского Танаха.  Но
нельзя не признать, что он потрудился на славу.
   Еще в  первый  день  их  совместного  путешествия  Лоренцо  Гаэтани
заметил  в  поклаже  Читрадривы  несколько  внушительных  фолиантов  в
добротных кожаных  переплетах -  сделанный  им  перевод  книг  Святого
Писания на  анхито. Читрадрива объяснил, что это не русские куртуазные
романы, как подумал вначале итальянец, а священные книги на его родном
языке, с которыми он никогда не расстается и регулярно перечитывает их
на досуге.  После такого  ответа Лоренцо  окончательно  утвердился  во
мнении, что имеет дело с образованным и весьма религиозным человеком.
   Гаэтани тоже  был далеко не невеждой. Лоренцо, как младшему в роду,
была уготована  церковная  карьера.  Отец  не  жалел  средств  на  его
образование и  в мечтах уже видел своего третьего сына епископом, а то
и кардиналом,  хотя самому  Лоренцо были  больше по душе "острый меч и
добрый конь", как выразился бы старина Пем.
   Но молодому  кандидату в священнослужители повезло - если можно так
говорить о  гибели обоих  старших братьев  во время очередной войны. А
спустя два  года умер  отец, и  Лоренцо единолично унаследовал все его
состояние вместе  с баронским  титулом. Ни  о какой  церковной карьере
теперь и  речи быть не могло, однако полученное в детстве воспитание и
привитый наставниками-монахами  образ мыслей не могли не оставить свой
след в  душе Гаэтани.  Поэтому неудивительно,  что молодой барон решил
устроить в  дороге многодневный богословский диспут, благо ему попался
образованный попутчик.
   Вволю попричитав  над заблуждениями  ортодоксов, как называли здесь
православных, Лоренцо  завел речь  о формуле  "filioque",  послужившей
причиной раздора  обеих церквей,  и  принялся  рьяно  доказывать,  что
Святой Дух  может исходить  не только  от Отца, но также и от Сына, то
есть от Иисуса Христа.
   - Поскольку  вы усердно  штудируете Евангелие,  то  должны  помнить
слова Иисуса:  "Видевший Меня  видел и  Отца". Он  един со Своим Отцом
Небесным, разве  нет? Но если признать это единство не на словах, а на
деле, то  отсюда естественным  образом следует,  что исходящий от Отца
Святой Дух исходит также и от Сына. Filioque!
   Лоренцо посмотрел  на спутника с таким торжеством, будто только что
победил его на турнире. А Читрадрива не собирался возражать. Придержав
левой рукой шляпу, которую едва не сорвал с головы резкий порыв ветра,
он довольно миролюбиво подтвердил:
   -  Вы  совершенно  правы,  сеньор  Лоренцо.  Если  следовать  букве
священных книг, выходит, что Отец и Сын едины.
   Не заподозрив  подвоха, Гаэтани  пришел от  его  слов  в  полнейший
восторг:
   - Конечно  же едины,  сеньор Андреас!  Браво!  Хотя  ваши  слова  о
буквальном   толковании    Святого   Писания   выдают   приверженность
ортодоксии, ваш  вывод противоречит  вашим же  убеждениям,  ибо  таким
образом  мы   получаем  неопровержимое   свидетельство   ошибки   всей
ортодоксальной школы.  Ведь вы,  если вдуматься,  только что  признали
тщетность попыток восточной школы ущемить Христа. Ибо от единых Отца и
Сына...
   Читрадрива  очень   хорошо  представлял   намерения   Гаэтани:   от
разговоров о  "догматах"  и  "школе"  Лоренцо  намеревался  перейти  к
настойчивым просьбам  о принятии  "сеньором  Андреас"  веры  западного
образца. Но поскольку вера у Читрадривы была довольно своеобразная (то
есть  даже   полностью  своя),   он  не  собирался  далее  выслушивать
наставления какого-то мальчишки и довольно резко перебил его:
   - Любезный  сеньор Лоренцо, если вы хотите быть последовательным до
конца, вам  придется признать,  что и  Дух един  с Отцом  Небесным.  А
значит, нам  остается сделать вывод, что Дух исходит не только от Отца
и от  Сына, но  также от  Самого Себя.  В итоге  все ваши  рассуждения
вообще теряют  здравый смысл.  Скажите на  милость: как  это  можно  -
исходить от самого себя?!
   Гаэтани дернулся так резко, что по неосторожности рванул уздечку, и
его лошадь встала на дыбы. Читрадрива сдержанно хмыкнул, глядя, как он
пытается справиться с испуганным животным.
   - Ваши  смелые попытки  истолковать  Святое  Писание  можно  только
приветствовать, как  намеренный отход от ортодоксии в пользу истинного
богословия, - сказал наконец Лоренцо, усмирив коня и подъехав ближе. -
Однако,  дорогой  сеньор,  как  и  всякий  прозелит,  вы  усердствуете
чрезмерно. Поймите,  Святой Дух  должен исходить!  Вторая глава Деяний
апостолов начинается именно с Его явления в виде огненных языков...
   - А  что, разве  Дух не мог явиться сам от себя? - с невинным видом
спросил Читрадрива.
   - Не богохульствуйте! - возмутился Гаэтани. - В Евангелии от Иоанна
ясно сказано:  "И Я  умолю Отца,  и даст  вам  другого  Утешителя,  да
пребудет с  вами вовек,  Духа истины"!  Как видите,  Дух  должен  быть
послан Отцом...
   Лоренцо хотел  выразиться в  том смысле,  что Дух не может исходить
Сам от  Себя, а  только от другого. Но Читрадрива поспешил перехватить
инициативу в споре:
   - Ах,  "послан Отцом"...  Но почему  же не  Сыном? Если  Дух  может
исходить и от него, зачем Христу умолять о такой милости Отца?
   Гаэтани явно  растерялся и  понес полную ахинею. Было очевидно, что
несостоявшийся  епископ   окончательно  и   безнадежно   запутался   в
собственной аргументации.  А Читрадрива  лишь невинно улыбался. По его
глубокому убеждению,  затеянный Гаэтани богословский диспут не имел ни
малейшего смысла.  Невозможно ведь доказать, что три равно одному, тут
в самом  деле остается лишь слепо верить в очевидную бессмыслицу. Даже
если Отец,  Сын и  Святой Дух  действительно представляют единое целое
(ох уж  эти боги! И каких только штучек от них еще ожидать...), вопрос
о том, кто, кого, куда и с каким поручением посылает, становится чисто
риторическим.
   Тем не менее, Читрадрива считал, что при всей своей бессмысленности
их многодневные  споры далеко  не бесполезны.  Если он  всерьез  решил
взяться за  внедрение новой религии в Орфетане, утомительная дискуссия
с Лоренцо  должна стать  неплохой подготовкой  к лавине  возражений  и
шквалу вопросов, которые обрушат на Читрадриву как соплеменники-анхем,
так и чужаки-гохем. Значит, стоило порепетировать.
   Между тем  Гаэтани распалился  не на  шутку, и Читрадрива уже начал
подумывать, как бы утихомирить барона, когда после очередного поворота
дороги на  горизонте показались  сторожевые башни  и крепостные  стены
большого города. Лоренцо мигом унялся и сдержанно произнес:
   - А вот и Барселона, сеньор Андреас.
   С этими  словами он  вырвался на  корпус  лошади  вперед  и  умолк.
Попутчики ехали  молча вплоть  до момента,  когда  у  городских  ворот
пришлось представиться  охране и заплатить подорожный сбор. Только тут
Гаэтани обернулся к Читрадриве и спросил:
   -  Ну  так  что,  в  порт  поедем  или  сначала  поищем  подходящую
гостиницу?
   Конечно же,  они отправились  в порт  искать корабль, отплывающий в
Неаполь.  Читрадрива   понял,  что  вопрос  был  задан  лишь  с  целью
возобновления  беседы.   Постепенно  они   вновь   разговорились,   но
богословских проблем  уже не  касались. Лоренцо интересовало, нравится
ли Читрадриве  Барселона, какого  он мнения  о каталонцах  и,  главным
образом, о каталонках, какие порядки заведены на Руси - и прочее в том
же духе. Лишь однажды он вскользь обронил:
   - А  ваше весьма  оригинальное мнение  о Святой Троице, мой дорогой
друг, советую вам держать при себе.
   Читрадрива  собирался   что-то  ответить,   но  Гаэтани  уже  вовсю
расхваливал порядки,  установленные при  дворе неаполитанского короля,
где Лоренцо,  в силу  знатности своего  рода, занимал довольно высокое
положение.  Когда   же  Читрадрива  полюбопытствовал,  кого  может  не
устроить высказанное  им воззрение  на сущность Святой Троицы, Гаэтани
сделал вид, что не расслышал вопроса.
   Им повезло:  утром следующего  дня один торговый корабль отплывал в
Неаполь с  заходом в Марсель, на Корсику и Сардинию. Капитан показался
Читрадриве порядочным малым. Он запросил умеренную цену за провоз двух
пассажиров, порекомендовал  барышника, которому  можно выгодно продать
лошадей,  и   посоветовал,  в   какой  гостинице  лучше  остановиться.
Напоследок капитан  пообещал утром  прислать за  ними  матроса,  чтобы
пассажиры случайно не опоздали к отплытию.
   Однако  Гаэтани   не  разделял  мнения  Читрадривы  о  порядочности
капитана.
   - Скверная  у него  рожа, мой  друг, очень  скверная, -  недовольно
ворчал он по пути к барышнику. - Вы склонны излишне доверять людям.
   Читрадрива снисходительно  усмехнулся. Он  мог судить  о  людях  не
только по  внешности. Он  знал, что  капитан настроен  к своим знатным
клиентам дружелюбно и ничего худого против них не замышляет.
   Барышник дал  за лошадей  хорошие  деньги,  а  гостиница  оказалась
вполне  приличным  заведением.  Угодливый  хозяин  предложил  путникам
отдельную комнату  - небольшую и без претензий на роскошь, но опрятную
и уютную.  А ужин,  который дожидался  их в  обеденном зале,  был выше
всяких похвал.  Читрадрива нашел,  что здесь  очень мило, и пребывал в
прекрасном расположении  духа, чего  нельзя было  сказать  о  Гаэтани,
который по-прежнему хмурился.
   - Ну, а чем теперь вы недовольны, сеньор Лоренцо? - спросил наконец
Читрадрива,  слегка  раздраженный  угрюмостью  итальянца,  чья  кислая
физиономия мешала ему в полной мере наслаждаться ужином. - Что вас еще
беспокоит, кроме скверной рожи капитана?
   - Да  хотя бы  эта гостиница,  - с  мрачным видом произнес Гаэтани,
подозрительно оглядываясь  по сторонам.  - Настоящий притон... Если не
сказать большего.
   - Помилуйте,  мой друг!  - запротестовал Читрадрива. - Мне кажется,
вы просто  утомлены, и  у вас  слишком разыгралось  воображение.  Это,
конечно,  не   княжеские  хоромы,   и  здешние   завсегдатаи  явно  не
принадлежат к  сливкам общества  - но  чего же  вы хотите  от портовой
гостиницы? Обычные посетители...
   - Эти  головорезы тоже  обычные? - перебил его Гаэтани и, энергично
кивнув в  сторону четверки  закутанных в черные плащи людей за угловым
столиком, жадно  расправлявшихся с  жареной рыбой  с овощами  и  белым
вином, добавил:  - Что-то  в них мне не нравится, только вот не пойму,
что именно. Пожалуй, повадки странноваты.
   На всякий  случай  Читрадрива  решил  проверить  подозрения  своего
товарища. Он  спрятал руку  под стол, чтобы Лоренцо не заметил слабого
свечения  камня  в  перстне,  и  сосредоточился  на  четверке.  Ничего
подозрительного, а  тем более  опасного в  этих людях он не обнаружил.
Разве что  их мысли,  целиком поглощенные  едой,  тем  не  менее  были
слишком уж  слабыми и  никак не  соответствовали грозному аппетиту. Но
это, скорее всего, от усталости.
   - Ничего  странного в  них нет,  -  сказал  Читрадрива,  для  пущей
уверенности покопавшись  в вялых  мыслях  остальных  присутствующих  в
обеденном зале. - Обычные путешественники, такие же, как мы с вами.
   - Но  повадки! Ухватки,  -  гнул  свое  Гаэтани.  -  Вы  просто  не
разбираетесь в  местном люде,  сеньор  Андреас,  иначе  заговорили  бы
по-другому.
   - Да  Бог с  ними,  завтра  мы  все  равно  уезжаем,  -  как  можно
беззаботнее  сказал   Читрадрива.  -  Чем  искать  повсюду  опасность,
займитесь-ка лучше  фаршированной  уткой,  она  недурно  приготовлена,
право слово.  И расскажите,  как быстрее добраться из Неаполя в Святую
Землю.
   Гаэтани пустился  в пространные  объяснения, впрочем, не переставая
время от  времени  бросать  косые  взгляды  в  сторону  подозрительной
четверки,  но   о  своих  опасениях  больше  не  заговаривал  -  чего,
собственно, Читрадрива и добивался.
   Покончив с  ужином, они поднялись в отведенную им комнату во втором
этаже.  Читрадрива   ожидал,  что   перед  сном   Гаэтани   возобновит
богословский диспут.  Ему очень  хотелось узнать,  как  этот  блестяще
образованный и неглупый молодой человек намерен разрешить противоречие
между Отцом,  Сыном  и  Святым  Духом.  Однако  Гаэтани  не  собирался
за