раскачивалась
палуба...
   Без сомнения,  Читрадриву везут  на корабле.  И не  исключено,  что
везут его  на том  же корабле, с капитаном которого они договорились о
проезде в Неаполь.
   Пожалуй, так  оно и  есть - ведь никто кроме капитана не мог знать,
куда направятся  два чужеземца. Да и Гаэтани говорил: "Скверная у него
рожа,  мой   друг,  очень   скверная".  Выходит,   прав  был   молодой
неаполитанец...
   Но нет,  не все  так просто!  Мысли капитана  корабля он  проверял,
слышал их отчетливо и не уловил ничего подозрительного. А вот четверку
в обеденном  зале он не смог "прощупать" как следует, даже перстень не
помог. Да-да,  они невнятно  думали о еде, не более того. И Читрадриву
удивило то,  что их  мысли были  неясными. Что-то  здесь  не  так!  Не
сходятся концы с концами.
   Ладно  же,   ночь  не  будет  длиться  вечно.  Утром  надо  позвать
предводителя (скорее  всего, это  первый  его  сторож)  и  попроситься
погулять по палубе. Не будут же его все время держать взаперти! А там,
со  сверхъестественными  способностями  или  без  них,  но  Читрадрива
заставит капитана корабля объясниться и узнает, как было дело.
   Убаюканный этими мыслями, пленник заснул.
   Когда  он  пробудился,  комната  была  наполнена  рассеянным  серым
светом,  а   на  лежанке   у  противоположной   стены  вновь  восседал
широкоплечий бородач. Первое, что Читрадрива почувствовал на этот раз,
был сильный голод.
   - Я голоден, - без обиняков заявил он, тщательно выговаривая каждое
слово. - Надеюсь, вы покормите меня?
   - Разумеется, синьор Андреа! - бородач широко улыбнулся. Он говорил
медленно, с  расстановкой, и  Читрадрива  без  труда  понимал  его.  -
Сегодня вы  выглядите молодцом,  это совсем  другое дело,  не то,  что
вчера. Я  уж опасался,  не переусердствовал ли Николо, когда огрел вас
по голове.  Не хватало  еще, чтобы  вы отдали  Богу душу по вине этого
олуха.
   И он  начертил в воздухе перед собой крест, правда, не так, как это
делали на  Руси,  но  все  же  Читрадрива  не  сомневался  в  значении
проделанного  жеста.  Затем  встал  с  лежанки,  подошел  к  двери  и,
приоткрыв ее,  бегло что-то произнес. Через пару минут в комнату вошел
еще один  мужчина из  тех, кого Читрадрива видел в портовой гостинице,
поставил перед  пленником деревянную  тарелку  с  солониной  и  куском
черного хлеба, кружку с водой и удалился, не сказав ни слова.
   -  Угощайтесь,  синьор  Андреа,  -  вполне  добродушно  прогнусавил
бородач и  широко повел  рукой, как бы приглашая Читрадриву к столу. -
Извините, конечно,  если что  не так.  Я понимаю,  еда  тут  не  самая
лучшая, но  лучшего я  вам и  не предложу,  пока мы  не достигнем цели
нашего маленького путешествия.
   - А  что это  за цель?  - тотчас  осведомился Читрадрива  и с самым
невинным видом воззрился на стража.
   - Э-э-э,  синьор Андреа,  вы не  в меру  любопытны, -  тот погрозил
Читрадриве коротким  волосатым пальцем. - Одно могу обещать смело: вам
понравится.
   Читрадрива  благоразумно  решил,  что  в  его  положении  лучше  не
настаивать на немедленном ответе, и принялся за еду, пробормотав:
   - Ничего,  я невзыскателен  и привык  к простой  грубой пище, - что
было  сущей  правдой,  поскольку  анхем,  не  считавшиеся  в  Орфетане
полноценными  людьми,   жили  довольно   бедно,  а  незаконнорожденный
полукровка не мог претендовать даже на то, чтобы считаться полноценным
анахом.
   Солонина имела  довольно сносный  вкус, зато  вода отдавала  легкой
тухлецой, а  хлеб немного  зачерствел. Однако Читрадрива был настолько
голоден, что  уплетал за  обе щеки,  а затем подобрал и отправил в рот
даже самые маленькие крошки, случайно упавшие на тарелку, и выпил воду
до капли.
   - Оставайтесь там, где сидите, - сказал страж, видя, что Читрадрива
порывается встать  с постели  и принести  ему посуду.  В очередной раз
продемонстрировав меч,  он сам  подошел к  пленнику, подхватил  пустую
тарелку с  кружкой, выставил  их  за  дверь  и  прокомментировал  свои
действия так: - Кому положено, заберут.
   - А можно мне прогуляться? - спросил Читрадрива.
   - Не  сейчас, - буркнул страж, устроился поудобнее на своей лежанке
и посоветовав:  - Лучше  отдыхайте, вам  надо набраться  сил, - закрыл
глаза.
   Читрадрива  подождал  минут  пятнадцать,  затем  сделал  осторожную
попытку слезть  на пол. Немедленно из складок плаща прозвучал гнусавый
голос:
   - Досточтимый синьор Андреа, я все слышу, не делайте глупостей, - и
в подтверждение этих слов тихо звякнуло железо.
   Читрадрива дважды  повторял свою  попытку, но  оба раза безуспешно.
Убедившись наконец,  что обмануть  бдительного стража  невозможно,  он
окинул взглядом  "темницу". Здесь  не было  практически ничего,  кроме
крохотного, закрытого  ставней оконца,  двери да двух узких деревянных
лежанок, представляющих  из себя обыкновенные дощатые настилы, с одной
стороной намертво  приколоченные к  стенам, а  с другой опирающиеся на
необструганные  чурбачки-ножки.   Надо  заметить,   что   на   лежанке
Читрадривы имелся  холщовый матрац,  набитый соломой,  и покрывало  из
шкур, заменявшее  одеяло, тогда  как лежанка  сторожа таких удобств не
имела. Сторожам  приходилось сидеть  или лежать  там,  завернувшись  в
плащи. Возможно, это было сделано для того, чтобы страж не расслабился
и ненароком  не заснул  крепко, а  мог только  дремать. В  отличие  от
пленника, которому отдых был полезен.
   И поскольку  делать было  действительно нечего,  Читрадрива в самом
деле  решил   поспать.  Но  сон  не  шел  к  нему.  В  голове  роились
разнообразные  планы  освобождения,  один  фантастичнее  другого.  Так
продолжалось до  тех пор,  пока Читрадрива  не сообразил,  что отняв у
него потаенное  могущество, эти люди сами могут, чего доброго, следить
за его мыслями.
   Тут Читрадрива  впервые испытал  нечто похожее  на испуг. Если дело
обстоит именно  таким образом,  все надежды  на спасение  сводятся  на
нет... Хотя  непохоже, чтобы  главный страж,  как  именовал  про  себя
Читрадрива гнусавого, читал его мысли.
   Но какие-то  чары безусловно  были, иначе  Читрадрива не лишился бы
своих способностей. Кроме того, главный страж так уверенно сказал, что
перстень пленнику не поможет, что сомневаться не приходилось: он знает
о свойствах  голубого камня.  И знает достаточно, чтобы нейтрализовать
их, противопоставив нечто равноценное.
   Как бы  там ни  было, Читрадрива  попытался не думать о возможности
совершить побег.  Однако думать  о чем-либо  другом пленник  просто не
мог, а  не думать вообще оказалось настолько трудно и утомительно, что
Читрадриву  очень   быстро  захлестнула  волна  отчаяния,  сменившаяся
огромной  усталостью.   Теперь  он   то  начинал   дремать,  то  вдруг
пробуждался  и   прислушиваясь  к  себе,  с  замиранием  сердца  искал
какие-либо признаки  вмешательства сторожей  в его  сознание. Но  даже
припомнив все нелепые выдумки Пеменхата по этому поводу, Читрадрива не
обнаруживал никаких  подозрительных признаков  вторжения в  мысли.  Во
время приступов  дремоты ему  не снились  жуткие тени в черных плащах,
роющиеся у  него в  голове. Наяву зловещие фигуры также не мерещились.
Вроде бы и волноваться нечего...
   Увы, Читрадрива волновался, причем довольно сильно, и ничего не мог
с собой поделать! Поэтому для него было большим облегчением, когда над
его кроватью  выросла фигура  главного  стража,  и  в  тесной  коморке
прозвучал гнусавый голос:
   - А  вот теперь,  достопочтенный  синьор  Андреа,  можно  и  свежим
воздухом подышать. Вам еще не расхотелось гулять?
   Читрадрива не  заставил  себя  долго  упрашивать.  Под  наблюдением
гнусавого он  покинул комнатку, пройдя узеньким коридорчиком, поднялся
по крутой  лестнице и  очутился на  корме  корабля,  который  на  всех
парусах несся  к неведомой  ему  цели.  Свежий  ветер  налетел  резким
порывом и  ударил в  спину, заставив ослабевшего пленника пошатнуться.
Читрадрива не  упал лишь  потому, что  его мигом  подхватили под левую
руку. Он  обернулся и  в надвигающихся  сумерках узнал  последнего  по
счету налетчика из той четверки, которую видел в обеденном зале.
   - Вот  это и  есть Николо,  который огрел  вас сзади, - прогудел за
спиной главный  страж. -  Не правда ли, хорош? А до чего силен! К тому
же, превосходный фехтовальщик. Николо!..
   Неуловимым  движением   руки  стражник  выдернул  из  ножен  тускло
сверкнувший широкий меч, который описал над головой владельца круг и с
непостижимой быстротой вернулся обратно в ножны.
   - Вот  так, -  небрежно заметил  главный страж. - Вообще-то, синьор
Андреа, лично я не советую вам шутить ни с кем из нас, но с Николо - в
особенности. Стойте  там, где  стоите,  дышите  замечательным  морским
воздухом и не двигайтесь. В противном случае вам не поздоровится.
   - Вам  же запрещено  убивать меня,  - как  можно  увереннее  сказал
Читрадрива.
   - Убивать  - да,  - согласился  главный страж.  - Но  Николо  может
изувечить вас,  чтобы укротить  ваш пыл.  А ведь вы не хотите остаться
немощным калекой, не правда ли, синьор Андреа?
   Что и говорить, перспектива была малоприятная, и Читрадрива замер у
входа в  трюм. Тем  более, что  в  словах  главного  стража  почудился
скрытый намек на его отличие от Карсидара.
   В самом  деле, если у Карсидара все телесные изъяны вообще и раны в
частности излечивались  сами собой,  этого никак нельзя было сказать о
Читрадриве, которому  для  лечения  приходилось  прибегать  к  услугам
перстня. Так  что же этому любезному ублюдку известно о его друге? Или
неизвестно ничего,  а он  просто знает, что теперь Читрадрива не может
воспользоваться своим перстнем...
   Ответа не  было. С  одной стороны,  откуда им  знать  о  Карсидаре,
оставшемся за  тридевять земель? Но с другой стороны, войско Бату было
разгромлено слишком  необычным способом,  и слухи  о свершившемся чуде
вполне могли  докатиться и  до здешних  краев.  Возможно,  даже  здесь
знают, что  молнии пали на переправу не сами по себе, а с помощью двух
чужеземцев, которые  фактически спасли  Киев от разорения. А за год до
битвы с  Бату один  из этих  чужеземцев полностью  уничтожил татарскую
разведку опять  же при  помощи странного  огня. Поскольку у Читрадривы
нет  привычки   бросаться  молниями,  это  должен  был  делать  другой
колдун... Значит,  захватившие его  головорезы должны  знать о нем и о
Карсидаре очень много. Слишком много...
   А  пока   оставалось  покориться  похитителям,  которые  были  явно
сильнее. Сторожа  по очереди  сменяли друг  друга, но  с пленником  не
говорил никто,  кроме старшего,  который обычно  дежурил днем. Да и то
эти разговоры  на три  четверти состояли  из вежливых советов побольше
отдыхать и  не делать  глупостей.  Остальные  сторожа  большей  частью
молчали, вообще старались не причинять Читрадриве лишнего беспокойства
и обращались  с ним  настолько предупредительно  и вежливо,  насколько
позволяли их  грубые натуры.  Правда, похитители  не  упускали  случая
продемонстрировать скрытые  под  черными  плащами  мечи,  но  что  еще
ожидать от тех, кто стережет пленника?
   Кормили однообразно:  солонина, сухари  и тухлая  вода. Однако  еда
подавалась по  первому требованию  Читрадривы. На  палубу его выводили
либо рано  утром, еще  перед рассветом,  либо  поздно  вечером,  после
захода  солнца.  Может,  это  делалось  для  того,  чтобы  он  не  мог
определить по  положению солнца направление движения корабля. А может,
следившие за каждым шагом пленника сторожа не хотели, чтобы Читрадрива
заметил в  сумерках какой-нибудь островок поблизости. Вдруг он решится
на побег? Хотя каким образом? Броситься с борта корабля в ледяную воду
и добраться  до берега  вплавь -  вряд ли  на это  можно  рассчитывать
всерьез!
   За время своих коротких прогулок пленник убедился лишь в одном: это
был явно  не тот  корабль, с  капитаном которого  велись переговоры  о
проезде в  Неаполь. Палуба  у него  была несколько  уже,  сам  корабль
длиннее, да  и лица матросов, капитана и его помощника были Читрадриве
совершенно незнакомы.  Как ни  странно, он даже обрадовался этому: все
же не капитан предал его и Лоренцо. Но кто же тогда?..
   В  общем,   оставленное  Читрадриве   жизненное  пространство  было
очерчено  строгими   границами,  переступать   которые  главный  страж
категорически не  советовал. От нечего делать Читрадрива даже пробовал
вести счет  дням, выцарапывая  бесполезным теперь голубым камнем косые
черточки в изголовье своей лежанки. Однако на второй же день заточения
(то есть после третьей прогулки) главный страж сказал ему:
   - К  чему понапрасну  портить  стену,  досточтимый  синьор  Андреа?
Во-первых, я  могу лишить  вас и прогулок, и своего общества днем, а в
затемненной комнате  вы неизбежно  собьетесь со  счета. Во-вторых, вам
все равно неизвестно, сколько дней и ночей вы лежали без памяти.
   И хотя  Читрадрива подозревал,  что начальный  период  беспамятства
длился не более суток, тем не менее, осознание того, что за каждым его
шагом тщательно  следят, отбило  у него  всякую охоту подсчитывать дни
заточения.
   Правда, был  еще косвенный  способ судить  о  проведенном  в  плену
времени:  с  момента  нападения  Читрадрива  не  брился.  Это  страшно
раздражало его,  потому что  анхем не  носили бород,  и с непривычки у
него здорово  чесались и щеки, и подбородок, и шея, об которую терлись
отросшие волосы.  Кроме того,  после еды  к усам  и  бороде  прилипали
крошки хлеба,  из-за чего  Читрадрива чувствовал себя грязным с головы
до ног.
   - Нельзя ли мне побриться? - спросил он однажды главного стража.
   - Очень  сожалею, синьор,  но никто из нас не догадался захватить с
собой бритву,  - флегматично  заметил тот. - Придется вам потерпеть до
тех пор, пока мы не прибудем на берег.
   И вопреки желанию Читрадриве пришлось терпеть пышную растительность
на лице.
   - А  мои вещи  целы? - спросил он в другой раз, имея в виду главным
образом  свой   перевод  священных  книг  на  анхито.  И  с  некоторым
облегчением услышал:
   - Разумеется,  синьор Андреа.  Мы конечно  же позаботились  о вашем
драгоценном багаже. Было бы весьма досадно, если бы вы лишились его.
   Однако на  том радость  и кончилась.  На самые  настойчивые просьбы
Читрадривы главный страж неизменно отвечал:
   - Не  сейчас, синьор  Андреа, не сейчас. Потерпите еще немного, и в
вашем распоряжении будет все, что угодно, в том числе и ваш труд.
   - А  вы не боитесь, что я пожалуюсь тому, кто послал вас, на плохое
обращение со  мной? -  спросил однажды  Читрадрива, получив  очередной
вежливый отказ  по поводу  какой-то мелочи.  Тогда в  глазах  главного
стража впервые  мелькнуло нечто похожее на испуг, но он быстро овладел
собой, с достоинством ответил:
   - К  сожалению, я  ничего не  могу сделать  для вас, - и немедленно
кликнув Николо,  удалился. Теперь  он не  дежурил в  каюте днем, лишив
таким образом пленника возможности поговорить хоть с кем-нибудь.
   А со  следующего вечера  главный страж  отменил также  и  прогулки!
Причем началось  все с того, что в воду, посланную Читрадриве на ужин,
явно подмешали  сонное зелье,  вкус которого  был забит тухлым запахом
этой малоприятной  жидкости. После  ужина Читрадрива почувствовал, что
ему просто  лень  подниматься  на  палубу.  И  хотя  молодой  верзила,
присматривавший за  ним, был  готов сопровождать  пленника, Читрадрива
неожиданно для  самого себя  показал жестами,  что желает  остаться  в
комнате. Затем  не дожидаясь  ответа  парня,  растянулся  на  лежанке,
отвернулся лицом к стене и почти мгновенно заснул.
   Сколько он  проспал, неизвестно.  Когда Читрадрива  наконец  открыл
глаза, напротив  уже не  было верзилы,  зато  там  развалился  Николо,
который не  отрываясь смотрел на пленника и при этом ковырял тоненькой
щепочкой в зубах.
   - Я долго спал? - недовольно спросил Читрадрива.
   Он задал  этот вопрос  с единственной  целью  -  продемонстрировать
недовольство. Николо  не отреагировал и продолжал пялиться на пленника
совершенно бездумными оловянными глазами.
   -  Я   голоден!  -   возмутился  Читрадрива   и   подкрепил   слова
соответствующими жестами.  Результат  был  тот  же:  Николо  оставался
безучастным.
   - Но  хотя бы  прогуляться мы  пойдем? -  и  Читрадрива  попробовал
встать. Сторож нахмурился и на четверть вытащил меч из ножен.
   Все было  понятно: и еда, и прогулка отменяются. Читрадрива забился
в угол лежанки и впал в совершеннейшее уныние. Это что еще такое?! Ну,
сам по  себе переход  на  более  жесткий  режим  можно  объяснить:  он
прогневал главного  стража, и  тот отыгрывается, как может. С этим все
ясно. Но для чего давать сонное зелье?..
   Пока что  Читрадрива не  находил приемлемого  объяснения  странному
поступку сторожей.  Но в  тот  момент,  когда  угнетение  готово  было
перерасти в  полностью беспросветное  отчаяние, он обратил внимание на
весьма  странное  обстоятельство:  качка  заметно  уменьшилась,  можно
сказать,  почти   прекратилась.  Это   могло  означать,   что   погода
налаживается, и  штормившее с  самого начала  плаванья море постепенно
успокаивается. Но было и второе объяснение: корабль вошел в гавань.
   А вот  в этом  случае сторожам  как раз  могло понадобиться,  чтобы
пленник не  шумел, если они хотели сохранить его пребывание на корабле
в тайне! Кроме того, открывалась причина, по которой Читрадриву лишили
прогулок -  это была  не прихоть  обидевшегося  главаря  сторожей,  но
элементарная необходимость.
   Он очень  внимательно прислушался, стараясь уловить малейший шорох,
долетавший в  комнату. И вот Читрадриве почудилось, что кроме ставшего
уже привычным  плеска волн,  снаружи доносятся  какие-то скрипы, звуки
шагов, позвякивание,  бряцанье, а  также... Да,  если  скрипеть  могли
корабельные снасти,  ходить по  палубе -  матросы,  если  позвякивание
металла также  можно было  объяснить каким-то  образом, то этого никак
нельзя сказать о конском ржании! Раньше пленник не слышал ржания, да и
зачем везти  лошадей  из  Барселоны?  Значит,  если  слух  не  обманул
Читрадриву, этот  звук в  самом деле доносится с берега. Посмотреть бы
туда... Как досадно, что прогулки отменены!
   Почувствовав  легкое   прикосновение  к   плечу,  Читрадрива  резко
обернулся. Склонившийся  над ним  Николо протягивал  кусок солонины (в
виде исключения,  без сухаря  и не на тарелке) и кувшинчик (опять же в
виде исключения, наполненный белым вином, а не застоявшейся водой). Он
не заметил,  чтобы сторож  выходил в  коридор. Значит,  Николо  держал
снедь у себя, а поесть не давал потому, что больше еды не было.
   - Вот  спасибо, сейчас  самое  время  подкрепиться,  -  раздраженно
буркнул Читрадрива.  Сторож  высоко  задрал  брови,  выпучил  глаза  и
приложив палец левой руки к губам, правой тронул рукоять меча.
   - Ну да, молчу, молчу, - поспешно зашептал Читрадрива.
   Николо  нахмурился,  поудобнее  обхватил  рукоять  и  вновь  слегка
вытянул меч  из ножен.  Читрадрива пожал  плечами, молча  взял  еду  и
принялся угощаться.  Даже мясо  показалось ему  не таким  соленым, как
обычно, а  кисловатое вино  представлялось по сравнению с тухлой водой
настоящим нектаром.  Правда,  Читрадрива  боялся,  что  в  него  вновь
подмешано зелье,  но опасения  не  подтвердились.  От  вина  кружилась
голова, но спать совершенно не хотелось.
   Следующие несколько  часов пленник  провел в  абсолютном покое,  не
думая о  том, куда  и  зачем  его  везут.  Снаружи  было  тихо,  затем
раздалось  топанье  множества  ног  по  палубе,  до  слуха  Читрадривы
донеслись пронзительные  отрывистые выкрики. Заскрипело дерево, что-то
хлопнуло, загрохотало. Очевидно, корабль готовился к отплытию.
   Читрадрива взглянул  на сторожа.  Николо застыл на своей лежанке, и
трудно было  определить, бодрствует  он или  спит. Шуметь  и тем самым
затевать ссору  со сторожем  не было  никакого желания.  Между прочим,
Николо не