сил от себя кота бесовского,
да на колени упал, глаза ладонями закрыв. И вдруг слышит снаружи хохот
дикий раздается. Вскочил богатырь от обиды великой, меч свой выхватил и на
поляну выбежал. А над ней баба-яга в ступе кругами носится и метлой
трясет, а сама от хохота дьявольского заходится. Да так, что кругом
деревья шатаются, словно буря на земле настала великая.
  - Ах, Усыня-богатырь, - кричит баба-яга, - ох и глуп же ты, человечье
отродье. Лешаков много погубил, а с котом не справился.
  - А ну спускайся, ведьма проклятая, моего меча отведаешь! - закричал ей в
ответ Усыня, - узнаешь тогда, какой я слабый, да глупый. Карга старая!
  А ведьма знай себе небо чертит.
  - Я с тобой, Усыня, еще повидаюсь. Настанет твой час, жди.
  И, крикнув сие, исчезла в черных ночных небесах, махнув метлой на
прощанье. Постоял Усыня посреди поляны, от обиды своей немного оправился,
подождал пока кровь запеклась. Посмотрел на лешака тлеющего, вскочил на
коня, да дальше поехал, Алексия, впервые в поход отправившегося, поискать
надобно было. А то ведь так и сгинет молодец в чащобах колдовских.
  Едет богатырь неспешно, конь сам дорогу выбирает. Темень кромешная - хоть
глаз коли. Туман еще наползать стал, видать вода недалече. Дерева вокруг
за кольчугу ветками цепляются, ехать мешают, но лешаков не видать что-то,
дерева все здоровые попадаются. Вдруг слышит Усыня бормотанье тихое, еле
различимое где-то в траве, под копытами. Остановился, прислушался. Два
тихих голоса ему услышались.
  - Я самый старый в этом лесу, - один говорит, - мне триста тридцать три
года. Я живу так давно, что сон меня уже не берет.
  - Нет, я самый старый, - другой голос ему отвечает, - я помню еще те
времена, когда зайцы дружили с лисами, а ежи нас не трогали.
  - Ох, не говори мне про ежей, - ответил первый голос, - у меня от этих
разговоров вся шкура мурашками покрывается, а шляпка пятнами. От страха я
становлюсь заметным.
  - В соседней низине, так белка рассказывала, живет гриб-мухомор. Шляпка у
него ярко красная, в белую проплешинку. Так его видать издалека, не то,
что тебя. Я хоть рядом расту, да и то тебя не всегда разглядеть могу, не
то что еж. Так что, ты не бойся зря.
  Догадался богатырь, что беседу двух боровиков подслушал невзначай. "Что-ж
за лес тут непуганый, раз даже грибы разговаривать могут," - подивился
Усыня услышанному и коня вперед пустил, мимо грибов, что незаметными
притворялись.
  Проехал богатырь всего версту по лесу, все тихо вокруг было пока, только
туман все гуще с каждым шагом становился. Вдруг смех ему девичий
послышался. Звонкий такой, с переливами. Направил Усыня-богатырь коня
своего в ту сторону откуда смех раздавался, да и выехал неожиданно на
берег озера лесного, со всех сторон соснами и елями мохнатыми заросшего.
Конь чуть в воду не оступился, попятившись, а берег крутой был, за ним
сразу глубина угадывалась. Только-только начинало светать. Хмурое небо
кое-где медленно светлело рваными клочьями, но до рассвета еще было
далече. А яркого солнца места здешние, небось никогда и не видали, в
сумраке лесном постоянно пребывая. Остановил коня Усыня, прислушался.
Снова смех девичий услыхал, только теперича совсем близко. Раздвинул ветви
богатырь осторожно, чтобы себя не выдать, а самому все, что надо,
разглядеть, да и обомлел от увиденного. Посреди озера лесного, на вид с
болотом обширным схожего, на торчащих из воды островках травы, туманом
слегка подернутых, сидело несколько девиц с фигурами ладными, да волосами
зелеными. Лиц Усыня не видел. Пальцы у девиц на руках были длинные, а
аккурат пониже пояса, то ли чешуя, то ли тина болотная все закрывала.
Акромя тины никакой одежды Усыня на них не увидал, из чего понял богатырь,
что кикиморы это болотные перед ним, как есть сидят. Но больше всего
подивился Усыня, когда узрел в самом центре озера лесного, на коряге из
воды торчащей, юного Алексия, впервые в поход отправившегося, в обнимку с
кикиморой зеленоглазой. Алексий сидел не шелохнувшись без кольчуги, без
одежи, в одном исподнем, а кикимора поганая к нему так и льнула своим
телом мокрым, тиной покрытым. Ясно стало Усыне, что околдован молодой воин
подводными девицами, чарами усыплен в нем разум богатырский, только взгляд
филина-полуночника ему и остался. Решил он ратника своего несмышленого, по
неразумению в беду попавшего, из нее выручать, ибо старшим был в отряде
богатырем. Пришпорил Усыня коня верного и бросил в озеро вплавь. Прыгнул
конь в воду, подняв тучи брызг вокруг себя, поплыл к Алексию. Кикиморы же,
увидав человека, с дикими криками в воду сиганули, только успел Усыня их
старушичьи морды, морщинами иссеченные, заметить. Но не успел конь доплыть
до середины озера лесного, где коряга с Алексием околдованным находилась,
как все кикиморы вокруг коня собрались и давай его щекотать, да так, что
конь верный богатырский заржал дико на весь лес, да копытами по воде
забил. Уже совсем было Усыня решил, что смерть пришла, ибо никто еще живым
из воды от кикимор не уходил, того и гляди и его защекочут - уже и руки
свои скользкие зеленые кикиморы к нему тянут, да только богатырь тоже был
не лыком шит. Изловчился он, меч свой выхватил, да как давай им кикимор
лупить по головам, из воды торчащим, да по рукам, что к нему тянутся
отовсюду. Бьется Усыня, а сам видит, что Алексия околдованного - добычу
свою - кикиморы к берегу тащат, а там его два здоровенных лешака
подхватили, да в лес поволокли. Разъярился Усыня. Засвистел меч в воздухе
пуще прежнего. Сечет головы старушечьи с волосьями да глазищами зелеными,
пальцы длинные с когтями острыми. Насилу отбился богатырь. Отстали
проклятые. На воде лишь ошметки волос зеленых остались. Только глянул
Усыня в сторону коряги, а Алексия, впервые в поход отправившегося, уже и
след простыл. Уволокли чудища водяные, болотные да лесные его в самую
глухомань пока богатырь от кикимор отбивался.
  Повернул Усыня коня обратно к берегу, а как доплыл, пустил его вскачь
вкруг озера сквозь лес темный. Скакал он долго без отдыху, да только все
зря - лешаков с Алексием плененным уже и след простыл. Остановился
богатырь на поляне, мхом да мухоморами поросшей. Куда скакать за ним
далее, в какой стороне искать( Велик и черен был здешний лес, без конца и
краю. Полон всякой нечисти. Только тут вспомнил Усыня, что отряд его
остался биться с лешаками на поляне у дороги. Что с остальными ратниками
сталось он не ведал. Пора было возвращаться. Поразмыслил Усыня, и решил
возвернутся к воинам оставленным, с Дубыней-богатырем совет держать как
быть дальше. Алексия одному не найти, да и поспешать надо было уже на зов
княжеский в Солнцеград.
  На обратной дороге примечал Усыня головешки тлеющие. Повсюду в низинах
одни уголья горящие лежать остались. Лешаки, почитай, все и сгинули. Мало
кому удалось меча Усыни уберечься. А кто убег, навечно запомнил его силу
огненную.
  Вернулся Усыня под утро. Бой на поляне уж закончился. Много в том бою
леших сгинуло, надолго леса окрестные от них отчистились. А ратники все
живы остались, синяками да шишками отделались. Только одного Алексия,
впервые в поход отправившегося, недосчитались. Долго искали его потом по
лесу, да так и не нашли. Видимо, уволокли его лешаки сбежавшие с собой в
соседнее темное царство. Узнав об этом, Усыня с Дубыней порешили на
обратном пути повывести всю здешнюю нечисть лесную, а Алексия отыскать.
Надежда была, что жив воин, потому как лешие пленников своих не убивали, а
пытались обратить в такую же нечисть. Ждали, пока они свой дом да родню
позабудут, и от голода станут есть кору да поганки. А со временем сучками
обрастут, зазеленеют и вовсе в леших обернутся. Алексий же, хоть и впервые
в поход отправился, слыл воином крепким. Потому чаяли его богатыри живым
застать, а пока поспешать надо было в Солнцеград к Вячеславу князю.
  Перво-наперво приказал Усыня принести к нему обтесанного лешака Сардера.
Дубыня богатырь его в плен взял. Стерегли Сардера пять добрых молодцев, в
плечах у каждого сажень косая. Принесли они Сардера, бросили к ногам
воеводушки. Леший и впрямь на обтесанное бревно походил. На всем его
зеленом теле одни лишь глазки остались, в коих уже не было злобы, а жил
лишь страх один. Жалок был бывший хозяин лесных глухоманей. Взглянули на
него Усыня с Дубыней и порешили: отвезти в Солнцеград к Вячеславу на
забаву. Мастеровые люди из него седушек для гостей заморских, да ложек
резных понаделают, али еще чего.
  Услыхав сие Сардер взмолился, чтоб отпустили его и бросили в глубокой
придорожной канаве рыжим голодным муравьям на съедение. Но тщетно.
Богатыри решения своего не изменили, ибо раз решив, никогда от своего
слова не отступались, так на Руси было заведено среди людей добрых. Лешего
крепко-накрепко связали и к двум лошадям подвесили. Уже совсем рассвело,
когда отряд богатырский во главе с Усыней и Дубыней покинул поляну у
дороги и продолжил путь свой через колдовской лес к Солнцеграду, где
ожидал их князь Вячеслав.




                                  Глава вторая


  Кому клады видятся

  На правом берегу широкой речки Туренки, что текла по землям вятским,
раскинулось село Перехватово. Жили там люди веселые да работящие, туряками
прозывавшиеся. Летом промышляли они ловлей рыбы да грибов сбором. Слыли в
народе туряки охотниками первейшими и на многие дни уходили промышлять
медведя, вепря, лося, а ли птицу какую в лес глухой без страха. Сказать
надобно, что почитай к самому селению со всех сторон походил лес темный,
дремучий, в котором живности всякой было видимо-невидимо. Лес этот кормил
обитателей села невеликого. Акромя Перехватова по реке ни вверх ни вниз по
течению никаких сел не было верст на пятьдесят с гаком, а то и более.
Никто не мерял.
  Домов на том селе стояло - как пальцев на двух ладонях. Ровно столько же
семей там и жило. Старейший обитатель Перехватова был дед Макарий, а
обитал он в крайнем дому, срубленном еще его дедом собственным по случаю
женитьбы сына, то бишь отца евойного. В незапамятные времена это было. Дед
давно уж помер от лихоманки, да и отец Макария тоже - задрал его косолапый
на охоте. Один рос Макарий. Дружки да люди добрые только ему и были
опорой. Так и вырос один, как сосна высокая на утесе каменном. Но грех
Макарию на жись жаловаться. А он и не жалился. Неплохо пожил он. Многого
на своем веку долгом перевидал. И тонул дважды под ледоход, и леший трижды
в чаще зааукивал, и кабан разъяренный клыком под ребро угодил да по земле
повалял, и трясовица не единожды приключалась, и немочь огненная, а все
живым выходил. Видать свезло Макарию. Не оттого помереть должен. Ну, да
это кому как на роду написано.
  Сызмальства дружил Макарий с Федосом, мальцом, что по соседству обитал.
Федос сыном был Игната-медвежатника, лучшего охотника на селе. А может и
на всей Туренке, никто не проверял. Всю жизнь они не-разлей-вода были. И
по грибы вместе шастали, и рыбу удить в ночное, а подросли, так охотится
всегда на пару ходили и дичи добывали помногу. Как пришло время ожениться,
да остепениться, так оба и оженились почитай в один год. Макарий
посватался к Евдокии, старшей дочери кузнеца Вавилы, девице здоровой,
работящей да красивой, с косой длинной, аж до пят доходившей. А Федос
выбрал себе в жены Добраву, дочь младшую Варлама-кузовщика, что кузова
плел всех лучше. Девица пригожая, скоромная и ростом невеликая. По всему
она Федосу приглянулась. Сродственники девиц не против были и отдали их за
муж с благословением. Федоса свадьбу перед Святками сыграли, а Макарий
оженился близь Семика.
  Однако-ж, Перед тем как свадьбе Макария быть, пришлось отцу его семейство
кузнеца Вавилы, откудова невесту брать собирался, множество раз посещать.
Отец Евдокии для порядку, понятное дело, поначалу все отнекивался, мол,
девица еще не в соку, да приданого к ней еще не сшито-соткано достаточно
для замужества вечного, обождать бы надо, и все отказывал. А отец Макария,
понятное дело, сына нахваливал - мол, парень - чисто-золото, хоть и
молод, но уже охотник, добытчик не последний, не дурень и руками своими
сотворить чего полезное может. Ну, на третий раз сговорились все-таки,
свадьбу близ Семика назначили и подготавливаться стали с сему событию -
вытницу искать, чтоб за молодую поплакала, вежливца - чтоб сглаз от
молодых отвел, да кому кем в свадебном поезде быть.
  А сговаривались отцы молодых так долго от того, что Евдокия пред тем
несчетно раз на мужа гадала, много способов испробовала и кажный раз ей
новость была непонятная, приводившая девицу в смятение.
  Первый раз гадала Евдокия со своими подружками верными Любавой да Марьяной
на мужа будущего башмаком. Собрались как-то раз девицы под вечер, когда
солнушко еще висело над лесом и землю лучами последними грело, во дворе у
Марьяны. Как полагается при том гадании, подошли они к самым воротам со
двора, сняли кажная с левой ноги башмаки свои красные и за ворота кинули.
Апосля чего стали смотреть куда те башмаки упали, в какую сторону носками
легли. Ибо куда ляжет башмак носком, в ту сторону будет отдана девица
замуж. А ежели башмак ляжет носком к воротам, из которых выкинут был, то
девушке в этом году жить дома, и замуж не выходить.
  Любавин башмак лег носком в дальнюю сторону, туда, откудова начиналась
единственная тропка вдоль реки Туренки, что вела в дальние селения.
Опечалилась девица, видно очень ей хотелось на родном селе замуж вытить,
неподалеку от маменьки родной, ибо не сильно она к хозяйству приучена
была. Опасалась - вдруг муж прожорливый, да драчливый попадется, и что ей
тогда горюшечке делать( Но, видать, ничего тут не переменить уж было. Раз
башмак носом лег в дальние края, значит скоро собираться в путь-дорогу.
  Марьянин башмак упал носком в сторону горки лесистой, на которой три дома
главных охотников да добытчиков села Перехватова стояли. В кажном доме по
трое сыновей подрастали. Все как на подбор - кровь с молоком, сажень
косая в плечах, а то и две. Никто не мерял. И, почитай, все находилися в
том самом возрасте, когда сродственники мечтают их оженить поскорее, а они
сами об этом и не помышляют, пребывая в забавах резвых да игрищах
молодецких. У Марьяны от того гадания аж глаза загорелись, а потом в разны
стороны чуть не разбежались - столько женихов сразу привалило, поди
разберись который суженый. Призадумалась девица.
  А башмак Евдокии упал посередь дороги, да только аккурат носом к самым
резным воротам. Сие означало - сидеть тебе девица в энтом году дома, песни
петь, да пряжу прясти, и про парней не вспоминать. И все бы так и
сложилось для Евдокии, если бы не случай странный. Аккурат неделю погодя к
ним в дом заявился отец Макария сватать ее за своего молодца чисто-золото.
Событие сие совсем не по гаданию выходило. Евдокия удивилася, и на пару с
Марьяной призадумалась крепко. Что-то гадание странно выходило,
неправильно. Наверное, башмакам верить нельзя никак.
  Дивилася Евдокия цельную неделю, а потом решила сызнова погадать на
суженого. Только на этот раз испробовать гадание у ворот. При сием гадании
выходят девушки, которые на мужа гадают, к воротам. Выйдут вместе и
встанут у ворот самых. Только гадание это надо обязательно ночкой темной
гадать. В ту пору, когда все люди добрые спят и помехой забаве девичьей не
служат. Выйдут девицы тогда и, стоя за воротами посередь ночи, говорят еле
слышно промеж собою: "Залай залай собаченька! Залай серый волчок!. Где
залает собаченька, там и живет мой суженый!" Сказывают, откель лай
собачий, а ли вой волчий услышится, туда и отдадут красну девицу замуж.
Чем глуше и дальше будет лай слышен, тем дальше от дома ей и обретаться с
мужем. Ежели вдруг лай хриплый окажется, знать - сочетаться ей
молодушеньке несчастной со стариком. А коли звонкий и тонкий окажется -
считай повезло, молодой жених сыщется.
  Как пришло время гадать собралися девицы-красавицы опять вместе - Марьяна,
Любава, да Евдокия. На этот раз у Евдокии в избе дело было. Посидели на
зорьке немного под окном, семечек полузгали, песни задушевные попели про
леса, да страны разные, что за речкой Туренкой находилися, но коих никто
никогда не видывал. В тех странах, бают, змеи семиглавые обретаются, что
огнем пыхают, в речках темных глубоких там рыбы длиннотелые со стальною
чешуею, с кольчугой схожею, водятся, да людей случайных, что в брод, а ли
на плоту путешествуют, жизни лишают. Сон-трава там повсюду растет, в лесах
заколдованных туман висит вечный под соснами, папоротники круглый год
цветут, в земле клады древние светятся, медведи бурые по-человечьи
разговаривают, а разбойники-душегубы апосля смерти в той стране покой
находят. Посидели девицы, языки почесали, а солнушко уж скрылось давно, за
окном ночь настала теплая.
  Как улеглись спать сродственники Евдокии на печи, девицы шасть на двор и
за ворота. Встали они посередь дороги, осмотрелися. Не видать не зги
вокруг, хоть глаз выколи. Забавно девицам, что будет. Встали втроем
Марьяна, Любава, да Евдокия, прислушались. Тихо над деревней Перехватово,
к коей лес почитай вплотную подступал. Слышен только шум речки Туренки,
что поблизости течет. Да в лесу птицы первые ночные щебечут, еле слышно
переговариваются. Народ деревенский спит, должно быть, уже крепко. Десятый
сон видит.
  Вышла вперед Марьяна и говорит:
  - Залай, залай собаченька. Залай серый волчок!
  Тишина в ответ была время малое, а потом вдруг на околице лай раздался
громкий. Аж вздрогнула девица от нежданности, от темноты ночной и чувств
вострых. А собачка все не унимается, знай себе заливается. Да близко так и
звонко - видать в своей деревне Марьяне жить, за добрым молодцем не старых
лет. Но, вскоре смолк лай все-таки. Теперь Любава вперед выступила, полную
грудь воздуха набрала для храбрости и говорит в свой черед:
  - Залай собаченька, залай серый волчок!
  Как и в первый раз тишина была, но на сей раз время долгое. Простояла так
Любава без движения, дыхание в груди затаив от страха и предчувствия. Но
ничто тишину не нарушило, лишь дерева вековые в лесу темном шумели да
постанывали несильно. Уж совсем решила Любава, что не судьба ей весточку
получить от суженого, как вдруг, далеко за лесом необъятным завыл волк
серый. Да хрипло так, с надрывом завыл. Хоть и выл он со всей силы, да
видать далече обретался, в чаще самой, а то и еще далее, потому как
хриплый вой его еле слышен был в деревне Перехватово. Услыхала лай Любава
и вздрогнула. Хриплым и далеким он казался - знать, быть ей за стариком и
вдали от дома родного дни свои молодые проводить до самой старости. Уж
второй раз гадание ей дальние края предрекало и путь-дорогу. Опять
пригорюнилась девица.
  Настал и Евдокии черед.
  - Ты залай собаченька, залай серый волчок! - говорит она.
  И прислушалась. Все также ветер легкий ночной дерева колышет. Шумит
поодаль речка Туренка. Спит деревня Перехватово в глухомани лесной
затерянная. Спят все ее обитатели, акромя трех девиц молодых, что в ночи
темной на перекрестке тропок деревенских судьбу свою аукают. Ждала Евдокия
долго, но так и не дождалась. Не залаяла собачка ни близко ни далеко. Не
завыл серый волчок в дали далекой. Все также в тишине ночной лежала
деревня Перехватово. Постояли так девицы, да по домам своим разошлись в
чувствах-сомнениях. Кому что, а Евдокия решила, что уж ей-то точно замуж
нет пути в этом году. А на утро опять отец Макария заявился сватать ее за
сына. Мысли у Евдокии спутались и решила она вновь гадать. Что-то первые
гадания у нее все неправильные выходили.
  В третий раз собрались подружки погадать на суженого у Любавы. На сей раз
решили они суженого на ужин пригласить. Гадать, правда, одна Евдокия
решилась. Марьяна с Любавой судьбу свою уже решенной почитали и теперь
только ее свершения ожидали со дня на день. А Евдокии будущее в тумане еще
находилось и требовало прояснения скорейшего.
  Пригласить на ужин суженого - дело непростое. Тут Евдокии помощь подружек
пригодилась. Гадание сие так творить надо: перво-наперво, накрыв на стол
для суженого, надобно