облачился в брони
боевые, и велел всему войску в поход собираться. Ратники его смелые, в бою
с аварами израненные, также чудесного исцеления не минули. Дивились они и
понять не могли что случилось с ними, видать лес и правда заколдованный
был, только колдуном добрым, к человекам зла не имевшим. За ночь никто их
не потревожил - ни враг, ни зверь, ни нечисть какая, хотя и заснули сном
мертвецким все, даже кордоны княжеские. Собрались воины, умылись,
насытились, благо было чем, и снова в путь отправились дальний. Домой, на
север.
  Пока двигались они в направлении родины своей, Вячеслав все думу думал о
старике чародее и словах его мудреных. Как понять их( Что за радость
придет к нему вместе с горем, и что ждет его в дали туманной( Долго думал
князь, но так и не разрешил загадки сей силой своего ума княжеского.
Порешил, что жизнь сама покажет, что будет. Да и чародей говорил:
"Узнаешь, когда срок выйдет." Значит, нечего судьбу торопить, хотя и знать
хочется наперед, что свершится в скором времени. А когда показались
вдалеке терема высокие, да церквей маковки Солнцеграда родного, так и
вовсе излечился князь от дум тяжелых, да и витязи его, славой покрытые,
также приободрилися. Вступили они в город родной, хоть и малым числом, а
победители. С высокого терема махала им рукой Настасья Фаддеевна и дочь
любимая княжеская Ксения.
  Много дней и ночей потом поминки справляли по воинам русским, аварами
убиенным. Ибо так обычаи велели и старые дедовские и новые, что принес с
собой Вячеслав из земель Византийских и укреплял в народе своем. А спустя
еще времена немногие, праздник начался. Так уж заведено, что всему свой
черед на Руси - и помирать и пировать, все надо успеть. Устроил Вячеслав
пир на весь мир по случаю победы великой над аварами грозными, коих долго
теперь не видать в своих супротивниках русичам, ибо поселили они в сердцах
аварских страх доселе невиданный.
  Все склоны холма княжеского, на коем терем возвышался, столами долгими
уставили, кажный из них скатертью убрали домотканною. Столы яствами
вкуснейшими покрыли и питием всяческим. На пиру том множество гостей было
добрых из вотчин княжеских, ближних и дальних. Был там Северин
Святославич, князь Владимирский. Был Юрий Дорианович, князь Новгородский.
Мал Олегович был, князь Рязанский. Посетили великого князя и богатыри его
верные: Горыня, Усыня и Дубыня. Сели они по левую руку от князя, как он
сам велел, - то была для них честь великая. Ну а справа от Вячеслава
патриарх Викентий сидел, а рядом Настасья Фаддеевна и дщерь любимая
княжеская Ксения. Пир тот веселым был ибо апосля кручины тяжелой завсегда
отдохнуть телом и душою надобно. Ели и пили все помногу и гуляли подолгу.
Позвал князь на пир тот гусельников и сопельщиков, чтоб народ музыкой
сладкой веселили, ну а те уж расстарались на славу. У гостей, да и хозяев,
ноги сами так в пляс и просились.
  На пиру Вячеслав, славою покрытый, мед пил, речи застольные говорил, а сам
все на дочь свою Ксению из-под тишка поглядывал. А та только казалась
веселою, а сама очи свои опустить так и норовила - не любила Ксения пиров
княжеских да веселия шумного. Ей более по сердцу уединение было в светлице
и книги византийские, к коим ее отец духовный патриарх Викентий приучал с
любовью и радением, ибо приходился ей родным сродственником. Любила Ксения
с кормилицей своей говорить о том, что в книгах писано про земли далекие,
про Бога единого для всех тварей живых, про людей чудных, что живут за
морями синими, про зверушек разных диковинных, страсть ей это было
интересно. О мечтах своих девичьих редко она обмолвится. А ей ведь
осьмнадцатый годок уж минул, скоро и замуж отдавать надо. Красива была
царевна, красоты неописуемой. Волосы длинные русые по плечам ее
опускалися, стан гибкий, словно ивушка, от лица глаз не отвесть, глаза
голубые бездонные, словно озера глубокие, улыбнется - будто солнышко
взошло на небе. Вячеслав порешил выдать ее за мужа достойного, чтоб и в
силе находился и умом крепок был, а стар он или млад - то не дело главное.
  Почитай все князья удельные с сыновьями своими на пиру гуляют. Друг с
дружкой в силе и ловкости состязаются, чтоб внимание Ксении привлечь, а
той и дела нет до них. На вид смеется, а сама думу непонятную думает.
Княжичи молодые на мечах бьются, копья ломают, на шесты высоченные за
сапогами красными для царевны лазают. Мужи достойные в возрасте крепком
умом состязаются меж собою, загадки загадывают, истории занятные да
правдивые сказывают, а Ксения только взглянет слегка на них, послушает
историю, улыбнется светлой улыбкой своей, и опять - словно нет ее здесь.
Очень любил ее Вячеслав, да только никак понять не мог, о чем она думает,
и отчего людей веселых дичится. Ведь царева дочь как никак, и повелеть
должна уметь и строгость показать, чтоб всем видать было кто она есть. А
Ксения добра была и скромна, жалела зверушек, и кротость имела в нраве
своем, хоть и блестел в ее глазах огонек загадочный. Этого-то огонька
князь и опасался слегка. Как не спросит, о чем мыслит царевна, не
кручинится ли из-за печали какой девичьей, все одно отвечает Ксения: "Ты
не бойся, батюшка, ни о чем недобром не помышляю. О тебе я думаю, о
матушке. О земле нашей родимой, о солнышке". Не мог Вячеслав в толк взять,
кто ж ей в мужья сгодится. Кто счастья дать сможет. Да только пока не
сильно князь великий кручинился, ибо дело было молодое, спешки сильной еще
замужество царевны не требовало. Еще много воды утечет, подрастет царевна
чуток, авось переменится, к делам государственным интерес проявит, да на
князей удельных вниманье свое обратит. Ну а ежели нет - то Вячеслав сам ей
мужа выберет, как срок придет. Ибо государство руки сильной и ума светлого
требует, а случись что - кто князя заменит на престоле( Сыновей у
Вячеслава не было, а врагов по границам государственным - хоть отбавляй.
Да и в своей земле завелись ироды. Один путь - отдать дочь за мужа
достойного, добродетельного, чтоб защитой был ей и Руси великой. Но
покудова Вячеславу некогда было женитьбой заниматься, в походах и заботах
о земле русской время проводил великий князь Солнцеградский.
  Минул год цельный с той поры. Свершило солнце свой круговорот. И холод был
за это время и снег, и морозы терзали землю трескучие, люди Посту Великому
учились, а потом Масленицу праздновали. Апосля чего тепло вновь случилось,
солнце в силу входить стало, урожай посеяли. На Ивана Купалу молодняк весь
в леса подался клады искать промеж папоротников и веселиться. Так и лето
началось.
  Посередь лета того решил Вячеслав на берегу речки Светлой, что текла
издавна вкруг Солнцеграда великого и плескалася у подножия холма, на
котором стоял терем княжеский, построить пристань удобную. Солнцеград
купцами, да ремесленниками своими в ту пору давно уже славился, только
торговали они все больше посуху. Обозы их с товарами по лесным дорогам
сквозь чащи пробиралися. А в лесу и князь не всегда хозяин был.
  Много в Солнцеград-город в то время уже и купцов иноземных наведывалось из
дали далекой, ибо здесь всегда выгодно было торговать, да и приобресть
много диковин всяких можно было. Мастера местные, кузнецы, плотники, да
горшечники далеко за пределами Руси славились своими изделиями. Особливо,
кузнецы. Такие мечи да топоры ковали, никакой мастер на Востоке далеком
повторить не мог сиих изделий солнцеградских, сколь не пытался секрет
разгадать русичей. А еще в землях отдаленных славились камнерезчики
местные. Иной раз, такую вазу, а ли кубок из малахита вырежут, что ни в
жисть глаза отвесть невозможно от дива такого дивного. Все государи
восточные гонцов слали к Вячеславу за изделиями из камней диковинных, да
он сам их не редко одаривал. Ибо дарить любил князь Великий, более чем
продавать.
  К лету сему, меж тем, порешил Вячеслав облегчить жизнь купеческую и
построить пристань на берегу реки Светлой, которая из далека несла свои
воды широкие, сливаясь там с другими реками, и по ней лодьи с товарами
ходить могли, хоть от самого моря. А как решил, так тотчас и повелел
строительство сие начинать. Да чтоб получше заморских пристань была.
Только зря Вячеслав волновался. Лучше русских зодчих по дереву никто на
всем белом свете работать не умеет до сих пор. Такие терема в его царстве
подымались повсюду, что далеко за пределами Руси слава о красоте их
неописуемой ширилась. А как поверил Вячеслав в бога Единого, так велел
своим зодчим повсюду, во всех городах и селах церкви ставить и монастыри
для Служения. Народу же своему от рожденья стал имена давать новые,
странные. Не сразу народ привык к тем названьям чудным, кои и
выговорить-то русичу трудно было, но привыкал постепенно, а пока звался
промеж себя именем старым, а на людях новым.
  К концу лета пристань у подножия холма княжеского построили. Дерева на нее
много пошло, да только леса не обеднели - вокруг Солнцеграда много леса
росло, а по всей Руси и того больше. Пристань вышла на славу, крепкая,
широкая, на сваях деревянных возвышалася она над берегом. Теперь купцы
заморские могли без страха и с удобством великим караваны свои водить
путем речным из дали далекой с товарами. За раз десять лодий больших могло
пристать к ней, а ли бессчетное количество лодок мелких.
  На всякий случай велел Вячеслав выстроить рядом с пристанью две башни
высокие смотровые. Их для дозору дальнего за лодьями и для войны нежданной
можно было приспособить. А для обережения пристани городской изготовили
умельцы местные луки огромадные, что поднять нельзя было числом менее
десяти мужиков. Луки те на башни дозорные подняли и укрепили так, что
метать они могли стрелы длиннейшие во врага на расстоянья великие. Стрелы
те длинной с копье были, а шириной с сосну молодую приходились. Такая
попадет - пришибет на смерть, а ежели паклей конец обмотать и поджечь, то
и запалить чего-нибудь можно издаля.
  Помимо постройки пристани еще одно дело великое произвел в то лето князь
Солнцеградский. Велел Вячеслав русло реки Светлой в местах особо мелких
углубить настолько, чтобы любая крутобокая лодья, а не только плоскодонные
суда проходить могли без опаски всю реку. Сказано - сделано. Денно и
нощно, не покладая рук, трудились мужики над работой сей трудной. Выковали
кузнецы ковши мудреные, коими мужики за веревку со дна землю доставали, да
в лодки складывали, и работа споро пошла. Только почитай на месяц река
Светлая вдруг мутной сделалась от возмущения донного. Мужики опасались,
как бы Царь Водяной на них кикимор не напустил, потому как трудно ему
стало по реке на своем соме огроменном прогулки делать, ибо не видать в
воде ничего стало от замутнения постоянного. И взаправду - утопли скоро
трое мужиков. Но кикиморы их защекотали, а может сом съел зубастый, про то
точно никто не ведал, ибо дело ночью было. Бултых в воду и нет их.
Сказывали, правда, что той же ночью под водой свечение огней наблюдалось и
движение их необъяснимое. Видать, уволокли мужиков тех в подводное царство
рыбам на съедение. Но, Вячеслав от своего слова не отступился - считал он,
что земной царь выше подводного стоит, значит и боятся его не должен. А
скоро и работу закончили.
  Как прознали купцы заморские про улучшение путей судохдодных - потянулись
в Солнцеград караваны лодей крутобоких со всех стран заморских, соседям на
зависть и удивление. Всех привечал Вячеслав, всех старался одарить
подарками дивными. Меха собольи дарил, каменья драгоценные, кубки чудно
кованные - купцы довольные разъезжались. И во всех странах пошла молва о
русском царе гостеприимном и щедром. Еще больше потянулось гостей в
Солнцеград великий с товарами редкими и забавными. Даже живность всякую
везли на продажу, а то для забавы за товары какие показывать.
  Однажды привезли на лодье большущей в город на брегах Светлой реки
стоявший, зверя чудного - сам здоровенный, уши широченные, нос длиннющий,
из под носа рога белые торчат, как у коровы, только длиннее. А звался тот
зверь невиданный мудрено - слоном. При нем погонщики с кожей цвета
черного, а на голове у них тряпки белые намотаны. Цельную неделю зверя
того у пристани показывали. Он и бревна ворочал тяжеленные, и погонщика
своего ногами, толщиной с дерево, топтал не до смерти, и на лапах задних
стоял, словно заяц какой. До того забавно это было, что у мужиков и баб
рот от удивления всю неделю не закрывался. Только нельзя понять было, что
их более забавляло - то ли зверь невиданный, то ли мужики черные, коих
отродясь на Руси не видывали.
  А когда чужестранцы уплыли восвояси, в народе спор вышел великий по этому
поводу. Еремей-плотник сказал, что мужиков черных на свете не бывает, а
этих будто специально в золе изваляли и сажей вымазали, чтобы народ
позабавить. Вавила-кузнец утверждал, что бывают мужики черные, они от
черных баб рождаются, кои живут за горами далекими и ведьмы все как одна.
Еремей стоял на своем и даже предложил лодью со зверем заморским и
мужиками черными догнать по берегу на конях, мужиков изловить и насильно в
бане помыть - мол, на поверку они белыми окажутся. Вавила в ответ дал ему
в глаз правый, ибо спорить подолгу не любил. Затем вмешались мужики
соседские и вышла большая драка промеж них, аккурат напротив пристани
новой. Мужики все пьяные были и, похватав колы да палки ближайшие, изрядно
поднамяли бока друг другу. Могли бы и насмерть зашибить, но тут отряд
дружинников подоспел княжеских. Особо буйных в реку покидали для освежения
головы, потом выловили и на берегу сохнуть кинули, а остальных
утихомирили, да по домам разогнали. Пристань, к счастию великому, не
пострадала. А то ведь и подпалить могли невзначай.
  Ближе к осени, когда уже дерева все золотом да багрянцем покрываться
начали, пришла в Солнцеград лодья странная. Искусной работы лодья та была:
бока медью кованы, а дерево на боках и весла цветом красным отливали.
Гребцы бородатые в ней сидели. Ветер парус белый с золотом наполнял, а на
нем знак непонятный начертан был. Быстро шла лодья, словно летела над
волнами. Как пристала, вышли из лодьи три старца седовласых в одеждах
белых, поклонились церкви на холме недавно выстроенной, и попросили
изволения к Вячеславу на поклон попасть, ибо есть у них для князя известие
важное.
  Принял князь их, да скоро отпустил. Уплыла лодья, а Вячеслав печален
сделался. Были то посланники византийские, земли дружественной, но
привезли они вести черные. Далеко, на землях жарких заморских, росла
угроза великая, доселе невиданная. Кабашон - властелин мавров, людей
черных, ночью рожденных, готовил погибель земле русской. Сбирал он под
знамена свои все народы христопротивные, большую часть коих составляли
сарацины, берберы, да племена людоедов диких. Опечалился Вячеслав, что
прошли времена спокойные, песнопевные, а грядут времена черные, дикие.
Смерть увидал вдали и плач по всей земле русской.
  Встал князь, расправил плечи широкие и в горницу вышел, где дружинники его
дожидались храбрые. Окинул их взглядом тяжелым и повелел:
  - Послать сей же час гонцов во все концы земли моей, в города верные,
князьям удельным. Пусть ведут немедля дружины свои в Солнцеград, на защиту
земли русской. Богатырей моих, где бы ни были, к себе зову.
  - Дело говоришь, князь. - отвечали ему дружинники.
  Поклонились они затем, сели на коней быстрых. и поскакали выполнять слово
княжеское.



                                  Глава пятая


  Иван и меч

  Аккурат в том месте, где озеро Белое разливается ширше всего, срубил свой
дом кузнец Афанасий, по прозванию Битник. Срубил крепко, на долгие годы.
Чтобы кровом служил и ему и семье его обширной. Из окон все озеро великое
было видать, а супротив дома, на другом берегу возвышался град княжеский,
что имя от воды сей получил и Белоозером прозывался.
  В ту пору княжил там Андрей, Вячеславов брат младшой. Землю свою Афанасий
Битник от князя Андрея и получил навечно за заслуги в мастерстве своем
кузнечном. Никто во всей обширной земле белозерской не мог лучше него
подковы конской выковать, да меча лучшего сотворить. Как пришла пора, взял
в жены Афанасий крестьянскую дочь Усладу. Из бедных она была, а приданого
за ней вообще не водилось. Но Афанасий на сие не посмотрел, потому как
сильно полюбил он девицу, в доме своем хозяйкою полной сделал.
  Родила ему Услада четверых мальцов, чтобы было кому в старости помочь, да
на кого хозяйство оставить. Все росли сильные да веселые. А когда пришел
месяц просинец, от синевы неба имя носивший, родила Услада пятого сына.
Окрестили его Иваном, окунувши в купель ледяную, да благословили на жизнь
долгую.
  Подрастал малец не по дням - по часам. Мать с отцом не нарадуются. Однажды
случилось Афанасию подковы в своей кузне мастерить. Хоть в вечеру дело
было, да время жаркое: того и гляди небо грозой разродится. Ивану в ту
пору уже шестой годок шел. Прибежал он к отцу в кузню, сел поодаль, да и
стал наблюдать за работой отцовской, за огнем да искрами, что во все
стороны разметались от ударов могучих. Заглянула в кузню и бабка
Агафья,что жила в починке отдаленном, пришла она Афанасия просить, чтоб
пособил немного, косу справил. Отошел отец от наковальни с Агафьей слово
молвить, а Ивана-то такая охота до молота разобрала, что не смог он с
собой совладать. Подбежал к молоту пудовому, схватил, да как ухнет по
наковальне, на которой подкова лежала - от подковы брызги одни во все
стороны полетели. И в ту же минуту гром громыхнул в небе, будто
раскололось оно, и полил с неба дождь сильнейший.
  Увидал Афанасий, чего шестилетний малец вытворяет и чуть разума не
лишился. А бабка Агафья узрев сие молвила - быть ему богатырем сильнейшим,
какого не видала еще земля русская. Сказала так и исчезла, будто и не было
ее вовсе. Сказывали колдунья она была, знахарка. А после того дня и не
видал ее никто более. Однако, долго еще в кузне запах полыни висел,
напоминая о знамении.
  С той поры , как Иван сию твердую подкову в дрызг размозжил, стали люди
примечать за ним дела всякие необычные. Вроде бы малец еще, а на коне
быстром скачет не хуже всадника опытного из дружины княжеской, из лука
мощного стреляет - словно с ним и родился. А спустя пару лет и с мечом
управляться стал Иван, как воин заправский. В кулачном бою, что в
Белоозере каждой весной князь Андрей устраивал, не было ему супротивников.
В ухо даст - закачаешься. Все братья его, хоть и старшие, а смотрели на
него с уважением.
  Случилось раз Ивану по берегу Белоозера зимой идти - по делам кузнецким
ходил он отцу помогать в село соседнее. Вдруг видит, телега, товарами
груженая, с купцом пьяным, что с ярмарки возвращался, на лед озерный
въехала. Видно, купец путь хотел скоротать, да не вышло. Не проехал и трех
саженей, как лед под телегой ломаться стал. Купец и глазом моргнуть не
успел, как в воде оказался, а телега с конем и вовсе на дно ушла. Увидал
Иван - дело плохо, скинул с плеч тулуп, да в воду бросился. Студена вода
была, но по счастию не глубока в том месте. Выволок Иван из нее купца
пьяного на берег. Апосля чего во второй раз нырнул, коня полудохлого
отвязал от телеги, что на дне лежала, и на свет Божий вытянул. Не мог Иван
допустить того, чтоб животина за зря по пьяному делу пропадала. За товаром
купеческим, правда, нырять не стал. Посчитал, пущай купцу сие событие
уроком будет.
  Другой раз летом дело было. Ходил Иван в лес по грибы-ягоды, далеко в
глушь забрался. Цельный день бродил по лесу, почитай три кузова с горкой
малины набрал. А как домой засобирался, то услыхал вдруг вопль
человеческий недалече. Прибег на место, а там медведь-людоед
мужика-добытчика ломает. Вовремя поспел Иван. Не долго думая вырвал он с
корнем березу немолодую, что первой подвернулась, да как огреет медведя
лютого по хребтине - так и переломил хребет. Медведь тут же и издох.
Взвалил Иван себе на спину обоих: медведя дохлого, да мужика полудохлого,
и отнес в деревню за десять верст. Мужик тот, медведем поломанный, выжил,
слава Богу. По сей день Ивану свечки ставит. А медведя на тулупы пустили.
  Прожил так Иван нескольк