ь  поверить  Михайлу,  в
дружеском совете  которого он  так нуждался...  хотя  в  то  же  время
верилось с  трудом. Может  потому, что  о  том  же  говорил  полоумный
Зерахия.  Предупреждал   ведь  Карсидара,  в  то  время  безоговорочно
уверенного в  своих силах:  подумай, что станешь ты делать, если вдруг
лишишься своих  способностей? Разница  была  лишь  в  том,  что  тесть
говорил это  после происшествия  на переправе, а иудеянин - до. А суть
их слов одна.
   - В  общем, не  мог ты  бросить свое  колдовство  добровольно,  так
татарва тебя  заставила. Значит,  и Бог с ним, с непотребством этим. И
хватит кручиниться,  зятек, давай  делом займемся.  Путь твой лежит на
Тангкут-Сарай, войско  русское под  рукой твоей,  а дело  наше общее -
наподдать нечестивцам  так, чтоб  и не  думали они  больше идти войной
супротив нас.  И мысли  такой чтоб  не держали,  поганцы, нехристи!  И
ежели милость  Всевышнего  и  дальше  пребудет  с  нами,  мы  наголову
разобьем татарву  к Вознесению  али даже  раньше, после Переполовения.
Так-то, Давидушка.
   Как ни  верти, а  Михайло был прав. В любом случае, сейчас не время
для колебаний.  Решающая битва  с татарами  на  носу.  Если  имевшиеся
сведения верны,  до Тангкут-Сарая идти не больше недели. А степь между
тем становилась  все суше,  воздух -  горячее. Пока  от жажды никто не
страдал,   но   неизвестно,   что   ждет   русичей   впереди.   И   со
сверхъестественными способностями  или без  них, а Карсидар обязан был
командовать армией, привести своих воинов к победе и разбить ордынцев,
которые иначе неминуемо набросятся на Русь.
   На следующее же утро разведчики наткнулись на довольно внушительный
отряд конных  татар и едва сумев уйти от преследования, сообщили о том
воеводе. Продвигаться стали с удвоенной осторожностью.
   Ближе к  вечеру произошло  столкновение с теми самыми конниками, от
которых утром  еле ускакали  разведчики. Татары,  как водится, осыпали
срочно перестроившихся в боевой порядок русичей градом стрел, стараясь
не подпустить их близко. Однако, понеся незначительные потери, русские
всадники сумели  подъехать вплотную  к татарам.  Теперь  в  ход  пошли
копья, мечи,  топоры, булавы  и обушки.  Через час  ордынцы дрогнули и
начали потихоньку  отступать, а  вскоре  все,  кто  остался  в  живых,
удирали без  оглядки,  преследуемые  по  пятам  русичами.  От  полного
истребления татарских всадников спасла лишь быстро спустившаяся тьма.
   Русичи ликовали.  Если не  считать мелких  стычек в степи и попытки
сорвать переправу,  это была  первая серьезная  схватка с  татарами, и
закончилась она поражением ордынцев. Во время преследования "коновалы"
Ипатия  отрезали   четверых  вражеских   всадников,   поотставших   от
остальных. Двоих подняли на копья, третьего, который вздумал выхватить
кривой меч,  "угостили" дротиком,  зато четвертого  захватили живьем и
приволокли к  воеводе.  К  счастью,  после  ранения  Карсидар  не  мог
использовать хайен-эрец, не то татарин был бы уже мертв. В чужие мысли
он также  разучился проникать,  поэтому полностью  полагался на тестя,
который порекомендовал  двух опытных  в подобного  рода делах воинов и
толмача.
   Результаты допроса  поставили всех  в тупик.  Разумеется,  пленника
пришлось немного  попотчевать плетью, чтобы развязать язык, однако раз
начав говорить,  татарин почти  не умолкал.  Мешая угрозы  с руганью и
оскорбительными выкриками,  дикарь пророчил  урусам скорую погибель от
татарского войска,  число которому  - "сотня  сотен", то  есть  десять
тысяч и  идти до  которого -  всего один  день.  Когда  же  истязатели
попытались выяснить,  сколько в  татарском войске  конников, а сколько
пеших, пленник  сузил и  без того узкие глазки, злорадно ухмыльнулся и
прокричал буквально следующее (если верить толмачу):
   - Это не надо знать собакам-урусам! Их Харса-колдун сдох, и все они
подохнут, даже не дойдя до Итиль-реки!
   Итиль-рекой татары  называли Волгу,  в нижнем  течении которой  они
безраздельно господствовали.  В дельте  Итиль-реки казненный  ныне хан
Бату построил  Бату-Сарай.  Тангкут-Сарай,  бывший  целью  теперешнего
похода, лежал  выше по  течению на  правом берегу. Выходит, пленник не
сомневался, что  все до  единого русичи сложат головы в здешней степи,
даже не дойдя до Итиль-реки.
   Странность заключалась  в том,  что пленник  почему-то был уверен в
гибели Карсидара,  которого ордынцы  прозвали Харса-колдуном, сократив
"поганское" имя  Хорсадар и  прибавив к нему "профессиональный" титул.
Вот что  невозможно было  объяснить!  Откуда  эта  уверенность?  Разве
напавшие на  переправу татары не убедились в том, что воевода не погиб
под градом стрел? Или они рассчитывали, что колдун непременно умрет от
раны, вернее, от красного камешка...
   Убедившись, что  татарин уверен  в его гибели, Карсидар для ясности
хлопнул себя ладонью в грудь и громко молвил:
   - Я Хорсадар, Харса-колдун.
   Услышав грозное  имя, татарин выпучил глаза, пронзительно завопил и
принялся  изо   всех  сил   вырываться,  словно   увидел  перед  собой
привидение. Буйство  продолжалось минут пять, и только с помощью плети
удалось утихомирить дикаря.
   Теперь пленник  уже ничего не скрывал. Повизгивая почти по-собачьи,
он подтвердил,  что войска  у татар  в самом  деле десять тысяч. Но из
этих  десяти   только  восемь  тысяч  конников  под  предводительством
Тангкута стали  лагерем как раз в дне перехода отсюда, готовясь отбить
нападение урусов. Еще две тысячи вместе со всяким сбродом, вооруженным
чем попало,  засели в  Тангкут-Сарае и  готовы в случае чего прийти на
подмогу своим. Также есть другие десять тысяч всадников. Эти находятся
довольно далеко, в Бату-Сарае, потому что Тангкут не знал, куда ударят
урусы, и  на всякий  случай разделил  свое войско  пополам. И  наконец
третья группа конников, всего-навсего четыре тысячи человек во главе с
младшим братом Тангкута Берке, засела выше по течению в Берке-Сарае.
   - Ишь  ты, поди  ж ты! - фыркнул Ипатий. - Каждый паскудный татарин
свой Сарай строит!
   А Михайло с облегчением вздохнул:
   - Ну, это не страшно, с десятью-то тысячами мы легко управимся.
   - А  если он  врет? - спросил Карсидар, кивнув на пленника, который
смотрел на него преданными глазами.
   - Ну-у... не знаю, - Михайло неуверенно пожал плечами.
   - Кроме  того, в  нашем войске много пеших, а конников у нас десять
тысяч, и  у них столько же, - напомнил Карсидар. - Да еще если подмога
откуда-нибудь подойдет,  то ли  из Бату-Сарая,  то ли Берке этот самый
заявится... Нет,  пока татары  разделены, а  наши силы  превосходят их
разрозненные отряды, следует разбить ордынцев поодиночке. Я думаю, это
у нас получится, если мы не замешкаемся.
   - Дело  говоришь, -  согласился Михайло  и едва слышно шепнул: "Вот
это, дорогой зятек, другой разговор, не то, что давеча в степи".
   Остальные присутствовавшие  при допросе  русичи также выразили свое
одобрение. Но  у Карсидара  была припасена,  как он  считал, еще  одна
ценная идея.  Подойдя вплотную к пленнику, который задрожал и сжался в
комок, Карсидар  подхватил его  под мышки,  поставил на  ноги, сжал  в
кулаке жиденькую бороденку татарина, заставив смотреть себе в глаза, и
сказал:
   - Я  тебя отпускаю. Отправляйся к своим и передай, что в вашу степь
во главе русского войска пришел сам Харса-колдун. Понял?
   - Но...  - Михайло  сделал знак  толмачу, чтобы  тот молчал, однако
Карсидар строго приказал:
   - Переводи,  - и  пояснил: -  Ордынцы уже  знают, что  мы близко  и
готовят встречу.  Когда они  попробовали по-змеиному  ужалить  нас  на
берегах Дона,  то справедливо  полагали, что  войско веду я. Тогда они
пытались не  только сорвать  переправу, но  и убить меня. Взгляните на
этот куль  муки (он хорошенько встряхнул смертельно бледного татарина)
и представьте,  как дикари  боятся колдуна  Хорсадара! Поэтому я хочу,
чтобы вслед  за этим  татарином затрепетало  от ужаса  все  их  войско
вплоть до самого Тангкута!
   Хуже от  этого не  будет. Наоборот,  татарва либо  разбежится перед
нами, либо  собьется в кучу, чтобы дружно противостоять колдуну. Тогда
мы либо раздавим мелкие отряды, либо разом накроем все вражье войско.
   Видя,  что  толмач  молча  переваривает  его  объяснение  вместе  с
остальными, Карсидар прикрикнул:
   - Ну же, переводи! - и оттолкнул пленника.
   Дикарь упал на спину, но немедленно встал на четвереньки и отполз к
ногам одного  из истязателей.  Видимо, человек  с плетью  страшил  его
меньше, чем Харса-колдун. Выслушав толмача, татарин слабо вскрикнул, а
затем сбивчиво  затараторил, видимо,  не  веря  в  чудесное  спасение.
Толмачу пришлось  дважды  повторить  приказание  воеводы,  тогда  лишь
татарин радостно  закивал и  пополз к Карсидару, очевидно, намереваясь
облобызать сапоги воеводы и ужасного чародея.
   - Уберите  его с  глаз долой,  - попросил Карсидар, опасаясь, что в
его душе  может усилиться  и в  конце концов возобладать инстинктивная
ненависть к  ордынцам. Пусть он разучился применять хайен-эрец, но вот
молния или огонь... Вдруг получится?!
   И пока  Карсидар изо всех сил крепился, чтобы не наделать глупостей
и не  испортить замечательный  план, воины  оттащили татарина во тьму,
посадили на  коня и  под дружное  улюлюканье и  свист отпустили на все
четыре стороны.
   - Вижу,  ты не согласен со мной, - сказал Карсидар тестю, когда все
разошлись.
   - Согласен  аль не  согласен -  это уж мое дело, - ответил Михайло,
покачивая головой. - Ты воевода, а не я, тебе и решать. Хорошо уже то,
что ты решаешь.
   - Вот  увидишь, я  прав, -  горячился Карсидар, чувствуя, что тесть
отнюдь не уверен в правильности его поступка.
   - Дай-то Бог, Дай-то Бог, - вздохнул Михайло.
   События последующих  дней подтвердили  прозорливость Карсидара, что
еще больше  укрепило его  авторитет  в  глазах  всего  войска.  Русичи
снялись с  места затемно  и, выслав втрое больше обычного разведчиков,
тронулись на  восток, где  расцветала предвещавшая  ветреный день алая
заря. Однако татар не встретили, по крайней мере, живых: около полудня
разведчики наткнулись  на брошенный  лагерь ордынцев, посреди которого
валялось десятка  полтора изрубленных тел. Судя по всему, татары убили
нескольких своих,  а затем  в срочном  порядке  отошли  на  восток,  к
Итиль-реке.
   - Нечистый  разберет, что  у этих  нехристей произошло! - выругался
Михайло, когда  Карсидар пожелал  выяснить его  мнение насчет странной
находки. -  Одно мне понятно, дорогой зятек: это все из-за отпущенного
на волю татарина. Так что ищи теперь его да и спрашивай.
   Шли по следам вражеского войска допоздна, на ночлег остановились на
берегу  небольшого   озерца,  вода   которого  хоть   и  была   слегка
солоноватой, но  для питья вполне годилась. Среди ночи часовые подняли
тревогу. Быстро  прогоняя остатки сна, русичи схватились за оружие. Но
тут же  выяснилось, что никаких оснований для беспокойства нет. Скорее
наоборот: к  "великому Харса-колдуну"  явилось с  повинной около сотни
татар, которые  в качестве залога привезли связанного по рукам и ногам
темника Карагая.
   Вот что  послужило причиной  странного происшествия. Верхушка улуса
Джучи во  главе с великим ханом Тангкутом заблаговременно готовилась к
теперешней войне  с русичами  и  к  осуществлению  мести  ненавистному
Хорсадару. Ходили  упорные слухи,  что последнему  уготована каверзная
ловушка, из  которой ни  один  могучий  чародей  не  выберется,  хотя,
разумеется, подробности  были известны  лишь узкому кругу посвященных.
После провала  посольства  к  Булугаю  и  отказа  кипчаков  покориться
чингизидам приготовления  к походу  на Русь  ускорились, однако многие
младшие ханы, и прежде всего Берке, полагали, что урусы успеют напасть
первыми.
   Так и  случилось. Когда  великий  Тангкут  узнал  об  этом,  он  во
всеуслышанье объявил, что даст решающее сражение в степи между Доном и
Итиль-рекой,  где   проклятые  урусы  найдут  свой  бесславный  конец.
Предвестником  сокрушительного  разгрома  должен  был  стать  удар  по
донской  переправе.   Наконец  посланцы  принесли  Тангкуту  весть  об
успешном нападении.  Тогда  хан  собрал  народ  на  дворцовой  площади
Тангкут-Сарая и  объявил, что Харса-колдуна можно считать мертвецом, а
великого Бату  - отмщенным.  Целый  день  татары  ликовали,  а  наутро
восьмитысячное  войско  выступило  навстречу  урусам,  чтобы  наголову
разгромить их.
   Накануне произошло столкновение передового отряда татарской конницы
с урусами.  А ночью случилась настоящая катастрофа: отпущенный на волю
пленник прискакал  на взмыленной  лошади в  свой лагерь  и  пав  перед
Тангкутом ниц  сообщил, что  Харса-колдун жив-здоров,  что  именно  он
возглавляет  войско   урусов,  и  отпущенный  видел  его  собственными
глазами.
   Если бы  вместо избитого  плетьми татарина  у  ног  Тангкута  упала
молния, неизвестно,  чего бы  он испугался больше. Телохранители увели
чудом спасшегося из плена всадника в шатер хана, и больше его никто не
видел. Зато  часа через  два оттуда  вышел сам  Тангкут и объявил свою
волю: он  с тремя тысячами воинов возвращается в столицу, чтобы успеть
приготовиться к  обороне города  и вызвать  подмогу  из  Бату-Сарая  и
Берке-Сарая. Остальные  пять  тысяч  всадников  во  главе  с  темником
Карагаем должны любой ценой задержать продвижение врага.
   Сказал так  - и был таков. Тогда оставшиеся воины начали потихоньку
роптать: было  очень похоже,  что великий Тангкут бросает их на верную
погибель, надеясь  скрыться, пока оставленные посреди степи пять тысяч
воинов будут  сдерживать многократно  превосходящие силы  урусов. Нет,
храбрым воинам  не жаль  было расставаться  с жизнью.  Однако у них не
было никакой  уверенности в  том, что  Тангкут, который допустил такой
колоссальный просчет  с колдуном,  не бросит  на произвол  судьбы свой
город, как  бросил сейчас  войско. Может,  он вовсе  и  не  собирается
оборонять  Тангкут-Сарай.   Ускачет  в   другое  место,   отсидится  у
кого-нибудь из  младших братьев,  соберет новое  войско, а  уже  тогда
разобьет урусов.  А они  тем временем  сожгут Тангкут-Сарай, разграбят
все вокруг! А как же жены, дети? Жалкий скарб...
   Впрочем, темник  Карагай был  опытным  командиром  и  быстро  сумел
заткнуть рот  недовольным, собственноручно  зарубив троих  бунтарей на
глазах у  всего войска. После этого воины выдали еще дюжину смутьянов,
над которыми  темник также  учинил скорый  суд. А  уж после  примерной
казни в  поисках более  удобной позиции  Карагай отвел  вверенных  ему
людей к востоку.
   Но несмотря  на кровавую  расправу, недовольство  тлело  в  сердцах
татарских воинов.  Новый заговор  вызрел потихоньку, как бы сам собой.
На несчастье  Карагая, на этот раз он охватил даже его телохранителей.
И вот под покровом ночи те, кто были призваны беречь темника от всяких
неожиданностей, накинулись на него, скрутили по рукам и ногам, бросили
на спину  лошади и вместе с увязавшимися воинами поскакали к урусам. И
теперь они  смиренно просят  Харса-колдуна лишь  о двух вещах: конечно
же, сохранить  им жизнь,  но главное - пощадить их жен и детей, потому
что Тангкут-Сараю  против русичей  ни за  что не  выстоять.  Да  будет
залогом их покорности и преданности темник Карагай, которого они дарят
Харса-колдуну.
   Выслушав  признание   татар,  Карсидар   долго  молчал,   борясь  с
отвращением, затем  отвел в сторону Михайла и чистосердечно признался,
что ошарашен  всем случившимся. Податливость татар не могла не вызвать
подозрения. Ордынцы  только что  собрались сжечь Киев, покорить Русь и
расквитаться наконец за позорную смерть Бату - как вдруг при появлении
Карсидара впадают в настоящую панику!
   - Но  ты сам  хотел их  напугать, -  возразил Михайло. - И по всему
видать, татарва струхнула знатно. Да ежели все это правда, ты наоборот
должен радоваться,  что одно  твое имя  заставило нечестивца  Тангкута
повернуть оглобли к своему поганому Сараю!
   - А зачем уменьшать и без того недостаточно сильное войско, которое
только и способно противостоять нам?! - не сдавался Карсидар. - Это же
явная глупость: ослабить конницу! До этого и у нас, и у татар конников
было примерно  поровну, а  сейчас наших  больше!  Теперь  про  пехоту.
Сражаться верхом  в городе не станешь, там развернуться негде. Значит,
и здесь  преимущество за  нами, пеших  воинов у нас заведомо больше. И
даже  если  татарские  всадники  спешатся,  то  почти  не  выиграют  в
количестве. Выходит,  еще вчера  наши армии  могли биться на равных, а
теперь мы получаем перевес.
   - И  что в поле, что в городе, а кругом наша взяла... Ну, Тангкут и
прежде ошибался, - философски заметил Михайло. - Пожалуй, сейчас самое
время ударить по татарве, и войне конец.
   - Так-то  оно так,  да можно  ли верить этим собакам, - с сомнением
сказал Карсидар,  который терпеть  не мог  ордынцев и  ожидал  от  них
только лишь коварных подлостей.
   Но подлость  - подлостью, война - войной, ненависть - ненавистью, а
речи насчет  жен и  детей чрезвычайно  смутили Карсидара.  Слишком  уж
по-человечески звучали  эти просьбы из уст дикарей. Чувствовалось, что
они действительно  напуганы. Значит,  татары уже  похоронили  мысль  о
победе... Так что, в самом деле война подходит к концу?
   - А  вот тут,  любезный зятек,  я тебе не советчик, - развел руками
Михайло. -  Опять же, решать только тебе. Скажу одно: верить ордынцам,
конечно, не  след, но...  как ни  верти,  а  слова  их  лживые  ты  не
проверишь.
   Михайло немного помолчал. Скорее всего, в данный момент он все-таки
жалел, что  любимый зятек  лишился дара  читать мысли  и таким образом
выведывать самые сокровенные тайны. Затем вздохнул и подытожил:
   - Остается  один-единственный верный способ узнать истину. С самого
утра выступай  в поход,  нагони их  рать да  убедись, так  ли они тебя
боятся, как  говорят. Только  будь осторожен,  смотри в  оба,  как  бы
татарва в  самом деле  какую пакость не учинила. И никто тебе большего
не присоветует. Такие дела, Давидушка.
   Карсидар и  без того  знал, что  завтра  русичам  придется  нагнать
отступившие татарские  отряды, схватиться  с  ними,  а  тогда...  Нет,
завтра, все решится завтра!
   Сопровождаемый тестем  Карсидар вернулся  к покорно  ожидавшим  его
решения татарам и объявил, что принимает "живой подарок" и постарается
избежать кровопролития,  насколько это  возможно. Затем велел ордынцам
сложить оружие, а своим воинам - препроводить сдавшихся на его милость
в обоз и стеречь их, уделяя особое внимание связанному Карагаю. Татары
одобрительно залопотали, побросали наземь оружие, кто какое имел. Один
лишь темник,  понятное дело,  остался недоволен.  Когда  двое  русичей
подхватили его  под мышки и за ноги, чтобы отнести в обоз, он принялся
истошно вопить,  брызгая слюной  ругаться на  нечистом своем  наречии,
извиваться всем телом и даже пытался брыкаться, но это, разумеется, не
помогло. Предавшие  своего командира татары отвечали ему бранью и, как
пояснил толмач,  обвинениями в  том, что  Карагай вместе  с  Тангкутом
готов был умертвить всех ради собственной прихоти.
   Остаток ночи прошел тихо. С рассветом двинулись в путь, соблюдая те
же предосторожности,  что  и  накануне.  Ближе  к  полудню  разведчики
наскочили на  нескольких конных  татар, которые  при встрече бросились
наутек. А  еще через  полчаса обе  армии сошлись  лицом к лицу... Хотя
назвать армией две, от силы две с половиной тысячи ордынских всадников
вряд ли было возможно.
   - Где  же остальные?  - процедил  сквозь  зубы  Карсидар,  усиленно
теребя бороду.
   -  Нечистый   их  разберет!  Может,  засаду  устроили,  а  может  и
поразбежались со  страху, -  проворчал Михайло. - Давай-ка, Давидушка,
обождем разведчиков.
   Еще около  часа татарская  конница и  русское  войско  стояли  друг
против друга  на расстоянии  выстрела из  лука, выстроившись  в боевые
порядки. Когда  Карсидар в со