готрудную
жизнь тянула  телегу или  дровни, соху  или борону,  а на старости лет
вынуждена была  везти на  спине всадника,  да еще  без седла.  Но  что
поделаешь! Выбора  у юноши  не было,  поскольку речь шла о спасении от
власти сатаны  целого княжества.  Кроме того, он и так согрешил за эти
восемь дней  минимум  трижды,  поэтому  прибавив  воровство  кобылы  к
неподчинению приказу  дьякона и  выведыванию  чужих  тайн,  Илья  лишь
незначительно усугубил свою скорбную участь.
   А между  тем путь  предстоял неблизкий,  и  быстро  преодолеть  его
пешком было невозможно. От окрестностей Боголюбова до Великого Ростова
не  меньше  сотни  верст,  послушник  же  чувствовал  себя  совершенно
разбитым, пробежав  лесом всего верст десять. Только это соображение и
утешало юношу,  когда он  погонял пегую  кобылку, неловко обняв обеими
руками лошадиную шею и ударяя пятками в ее худые бока.
   Илья избегал  больших дорог,  справедливо опасаясь,  что всадник  в
одежде послушника,  восседающий на  лошади без седла, должен выглядеть
не только  нелепо, но  и подозрительно.  А поскольку он бродяжничал по
близлежащим  княжествам   целых  три  года,  то  вполне  полагался  на
собственные знания местности.
   Но все  же  Илья  сплоховал.  Совершенно  неожиданно  дорогу    ему
преградило множество  поваленных ветром  деревьев.  Произошло  это  на
исходе дня,  когда солнце  уже клонилось  к закату,  и объезжая завал,
юноша сбился с пути и заехал в глухую чащобу. А когда наконец выбрался
из леса,  то оказался  на берегу Нерли совсем не там, где рассчитывал.
Солнце уже  давно село.  Где находится  брод, Илья не знал, а спросить
было не  у кого.  Юноше оставалось пустить кобылу вплавь. Поскольку же
вода в  реке была  студеная, а  ночь холодная,  Илья продрог  в мокрой
одежде. Все суставы и кости ломило, временами его познабливало, сильно
кружилась голова.
   Тем не  менее, послушник  упрямо гнал лошадь вперед. От усталости и
купания в  холодной реке  он вскоре занемог, его начало лихорадить, но
он все  равно продолжал  свой путь.  Его последующие воспоминания были
отрывочны и  нечетки. Илья  не помнил,  как  его  угораздило  миновать
стороной Ростов  и каким  образом он  оказался неподалеку Углича.   Во
время  последнего  проблеска  сознания  юноша  обнаружил,  что  тяжело
дышащая кобыла  стоит посреди озаренного лунным сиянием луга, а сам он
привалился к ее теплой шее и шепчет в настороженное лошадиное ухо:
   - Ну,  ми-лая, ну,  роди-мая... вывози,  негодница, меня  отсюдова!
Слышишь, ты...
   Лошадь фыркнула  и затрусила  вперед. Илья клюнул носом в ее гриву,
покачнулся, и  мир окончательно  померк в его глазах. Очнулся он уже в
покоях углицкого князя.


   Вот какую историю выслушал Владимир Константинович в то утро, когда
знахарь с  Никитой привели  Илью в  чувство. Дальше послушник принялся
умолять князя найти управу на продавшегося сатане Андрея Ярославовича,
жаловаться на  судьбу-злодейку и  перечислять совершенные за последнее
время   грехи,    обливаясь   горючими    слезами.   Однако   Владимир
Константинович уже  не слушал  его. Обдумав  все хорошенько, он позвал
гридней... и  велел им  немедленно схватить  послушника Илью,  ловчего
Никиту, а также знахаря, и бросить всех троих в поруб.
   Нет, углицкий  князь отнюдь  не был  жестокосердным.  Он  вовсе  не
собирался казнить  либо сгноить в тюрьме ни в чем не повинных людей, а
самому примкнуть  к отступнику Андрею Ярославовичу. Но также он не мог
допустить, чтобы  эта троица раньше времени распустила языки. Владимир
Константинович прекрасно  понимал, что дело это непростое, запутанное,
и действовать  надо крайне  осторожно. А  главное -  скрытно, чтобы не
спугнуть удачу,  которая сама  пришла к  нему в руки. Ведь перспектива
открывается перед  ним  просто  блестящая:  овладение  великокняжеским
престолом - шутка ли!..
   Ясно же,  что поддавшись  власти западной  церкви, князь  Андрей не
остановится на достигнутом, а пойдет гораздо дальше. То есть следующим
его шагом  наверняка  будет  заключение  военного  союза  с  тамошними
рыцарями. Умно  придумано! По  одиночке они Новгород не одолели, а тут
ударят вдвоем. Рыцари - с запада, Андрей - с востока.
   Спору нет,  задумано неплохо.  Правда, Владимир  Константинович  не
представлял, как  они разделят  завоеванное, кому  достанется власть в
покоренном Новгороде, а кому - сундуки с деньгами новгородских купцов.
Но это  не главное. Суть в том, что Андрей Ярославович заварил всю эту
кашу несомненно из-за Новгорода.
   И все  же в  действиях великого  князя был  единственный  маленький
просчет: Андрей  явно не  принял во  внимание возможные (и даже весьма
вероятные)  последствия   столь  дерзкого   шага.  Что   же  до  самих
последствий... Даже  послушник Илья  воспринял поступок великого князя
как подчинение  сатане, и  вряд ли  другие расценят переход под власть
западной церкви иначе. Значит, будет множество недовольных.
   Владимир Константинович  как раз  и рассчитывал сыграть на чувствах
простых людей,  настроив их  против великого  князя, а  затем выдвинув
свои претензии  на власть.  И эта мечта уже не казалась несбыточной. С
одной стороны,  заняв место  отца,  Андрей  проводил  слишком  жесткую
политику в  отношении местных  бояр, не особо разбираясь в их взаимных
притязаниях   и   сгоняя   с   насиженных   мест   всех   подряд.   Во
владимиро-суздальской земле многие недовольны его правлением. С другой
же стороны,  среди двенадцати  детей Всеволода  Большое  Гнездо  самым
старшим сыном  был как раз отец углицкого князя Константин, ибо старше
его были  лишь две  сестры. И  между прочим,  Константин  Всеволодович
княжил во Владимире несколько лет вплоть до самой своей смерти, и лишь
затем на великокняжеский стол сел его брат Юрий .
   Ярослав же  Всеволодович был  лишь девятым  ребенком и  пятым сыном
князя Всеволода,  и если  бы не  татарское нашествие,  он  никогда  не
затесался бы  в великие  князья. Так  что по  всему  выходило,  что  у
Владимира Константиновича  куда больше шансов отобрать власть у своего
двоюродного братца, чем у Андрея Ярославовича - удержать эту власть.
   И все  же принесенных  юным послушником  сведений было,  по  мнению
углицкого  князя,   недостаточно  для   выдвижения  такого   страшного
обвинения, как  отречение от Божьей веры. Вот он и решил раздобыть еще
хотя бы  полдюжины свидетельств,  прежде чем  предпринимать  серьезные
шаги.
   Но безусловно  умный, выдержанный,  сметливый углицкий  князь и сам
дал маху. Он верно рассчитал, что вдоволь настрадавшийся Илья, который
к тому  же провел  последние месяцы  в обществе  монахов, учивших  его
смирению, не станет противиться высшей силе, роль которой играл теперь
Владимир Константинович,  и расценит  заключение справедливой карой за
свои "греховные"  поступки. Однако  князь совершил  грубейшую  ошибку,
велев бросить  в поруб  также и  Никиту. Ловчий  страшно обозлился  на
Владимира Константиновича,  потому что его мечтам о возвышении сбыться
явно не суждено. Кроме того, подтверждались наихудшие опасения Никиты:
очевидно, его  повелитель вступил  в преступный  сговор с прислужником
дьявола Андреем  Ярославовичем и  действует заодно  с ним! Иначе зачем
заключать всех  троих в  темницу?! Ловчий просто бесился от мысли, что
поступил  так   глупо  и   недальновидно,  выдав   князю  впавшего   в
беспамятство Илью. Теперь ничего нельзя поделать!..
   Впрочем, не  таков был  Никита, чтобы  сдаваться без боя! Владимиру
Константиновичу следовало  бы отрезать  ему язык, прежде чем бросать в
поруб. А  поскольку язык  был опрометчиво  оставлен на  месте,  ловчий
поспешил им воспользоваться. И в то время как периодически впадавший в
беспамятство послушник  жалобно скулил  да шептал покаянные молитвы, а
знахарь угрюмо  молчал, Никита  колотил кулаками  и ногами  в запертую
дверь, бил  в нее  плечом, скакал, вопил и вообще поднял страшный шум.
Когда  же  прибежали  стражники,  чтобы  утихомирить  разбушевавшегося
арестанта, ловчий  не дал  им  опомниться  и  сходу  огорошил  ужасным
известием:
   - Да  вы просто  представить такого  не можете,  только  князь  наш
продался сатане!!!
   И пока  отшатнувшиеся стражники  стояли  разинув  рты,  выложил  им
собственную версию  происшедшего, в  подтверждение своих слов кивая на
Илью. По  мнению  Никиты,  Владимир  Константинович  вкупе  с  Андреем
Ярославовичем   попросили   киевского   выскочку   Данилу   Романовича
"одолжить" на  некоторое время  для исполнения  своих грязных  делишек
колдунов Хорсадара  и Дрива.  Что это за дела, становилось понятным из
слов послушника,  наблюдавшего сатанинский  обряд в  церкви Покрова на
Нерли. А  если стражники  все  еще  ничего  не  поняли,  Никита  готов
объяснить им  суть плана  этих прихвостней  врага рода  человеческого.
Послушник Илья  смотрел на  опешивших стражников  мутными глазами и со
скорбным видом  кивал: мол,  все,  что  рассказывает  этот  человек  -
горькая, но неподдельная правда.
   Надо ли  говорить, что  всего через  четверть часа  ловчий  Никита,
послушник Илья и знахарь были освобождены! И не только освобождены, но
и всемогущи,  так как быстрым широким шагом шли от поруба к княжескому
дворцу во главе все возрастающей толпы, на испуганный вопрос:
   - Что случилось? - отвечая односложно:
   - Великая беда приключилась! Князь наш продал душу сатане.



Глава XVI. ПРИНЦЕССА КАТАРИНА



   Брошь и  впрямь оказывала  магическое действие на тех, кому Лоренцо
Гаэтани ее  предъявлял. Никто не посмел задерживать повозки, а лошадей
им меняли  без проволочек.  До столицы  королевства  они  доехали  без
всяких приключений.
   Неаполь Читрадриве  понравился. Город  был похож на сад, окружавший
его "тюрьму", только увеличенный до невероятных размеров и застроенный
разнообразными  домами,  начиная  с  бедных  лачуг  окраины  и  кончая
богатыми дворцами  вельмож. А  при въезде  в королевскую  резиденцию у
него вообще  захватило дух  от восторга.  Даже  несмотря  на  то,  что
подъезжали они ко дворцу с тыльной стороны.
   - Вы  уж простите,  любезный сеньор  Андреас, но  не  можем  же  мы
явиться с  парадного хода  в таком  виде! Клянусь  честью, это было бы
невежливо по  отношению к  ее высочеству,  - Гаэтани брезгливо оттянул
двумя пальцами  измятый, серый  от  въевшейся  пыли  ворот  рубашки  и
глубокомысленно добавил: - И вообще, этикет...
   - Я принимаю извинения, - с безразличным видом сказал Читрадрива.
   Возможно,  молодой   барон   почувствовал   внутреннее   равнодушие
Читрадривы, поскольку  бросил на  спутника  удивленный  взгляд.  Может
быть, он  подумал  также  о  странных  нравах,  царящих  на  Руси.  Но
воздержался от замечаний, а спросил лишь:
   - Вам  помочь нести  ваш узел?  -  и  когда  Читрадрива  решительно
отказался расстаться с рукописями, вылез из повозки и повел его в одну
из пристроек.
   Читрадрива шел  за Лоренцо  и, сосредоточившись на перстне, пытался
разобраться, восстановились  ли  его  сверхъестественные  способности.
Читрадрива нисколько  не сомневался в том, что в самое ближайшее время
столкнется с  "колдуном". То  есть с  "колдуньей". Значит,  надо  быть
начеку...
   Но  пока   что  никакой  опасности  Читрадрива  не  чувствовал.  Он
по-прежнему ясно  ощущал лишь противодействие броши принцессы, которую
Гаэтани положил  в карман,  чтобы  вернуть  хозяйке.  А  стены  дворца
колдовству не  противодействовали. В  отличие  от  стен  "тюрьмы",  из
которой он  чудом вырвался... То есть из которой Читрадриву вырвали по
указу высокородной "колдуньи", не следует забывать этого...
   Постепенно в  груди зарождалось  и  крепло  подозрительное  желание
расслабиться. Этому  способствовал и  полумрак сводчатых  коридоров  и
переходов,  особенно   приятный  после  яркого  солнечного  сияния,  и
витавшие здесь  дивные ароматы  (судя по  грохоту кастрюль  и  посуды,
неподалеку располагалась  кухня), но самое главное - сознание свободы.
Не хотелось  верить, что  вырвавшись из  одной тюрьмы,  можно запросто
угодить в  другую! Если  принцесса Катарина желает ему зла, достаточно
было оставить  пленника в  лапах Готлиба-Гартмана,  подручные которого
никогда   не    выпустили   бы    добычу.   А    может,   по    указке
холодно-расчетливого предводителя рано или поздно убили бы Читрадриву.
   - Ну, вот мы и пришли. Надеюсь, друг мой, вам здесь понравится.
   Читрадрива  проскользнул  в  дверь,  которую  распахнул  перед  ним
Лоренцо. Просторная  комната с  высоким потолком в общем-то напоминала
место его  прежнего заключения:  кровать с  дурацким балдахином, стол,
пара стульев  с высокими спинками, подсвечник с тремя свечами, в стене
-  кольца   с  потухшими  факелами.  Правда,  мебель  выглядела  более
добротной. Да  и окон  в отличие от "тюрьмы" было несколько, на всех -
цветные витражи в свинцовых рамах.
   - Разумеется,  понравится.  Особенно,  если  здесь  есть  приличная
библиотека, - невозмутимо заметил Читрадрива, который предпочел скрыть
свой истинный интерес.
   Лоренцо как-то нервно усмехнулся, качнулся на носках, пробормотал:
   - Вот ответ истинного ученого, - хотел добавить что-то еще, но лишь
махнул рукой, похлопал Читрадриву по плечу и вышел.
   - Надеюсь  на скорую  встречу, друг  мой, - донесся уже из коридора
голос молодого барона, и дверь закрылась.
   Читрадрива подошел  к кровати  и увидел  аккуратно  разложенную  на
покрывале одежду.  Чтобы не  измять ее,  он  бережно  опустил  узел  с
пергаментами на  край кровати,  развязал одеяло, перенес на стол груду
свитков  и  расшитых  страниц.  Затем  переоделся  во  все  чистое,  с
некоторым удивлением  отметив про  себя, что скроенный по местной моде
костюм пришелся ему как раз впору, и вернулся к столу.
   Как же  проверить, восстановились  ли  утраченные  им  способности?
Можно, конечно,  попробовать перенестись на хозяйственный двор, к тому
месту, куда подъехали повозки. Но есть риск наткнуться там на прислугу
или того  хуже -  на принимавших участие в налете людей. А может, даже
на самого  Гаэтани. Как  объяснить Лоренцо  свое появление?  И что  он
подумает? Судя  по поведению  барона, он  и не  подозревает о  скрытых
талантах принцессы  Катарины. Ее  брошь была  для него  не  более  чем
дорожным  пропуском,   но  никак   не  колдовским  амулетом.  Вряд  ли
ревностный  христианин,   некогда  готовившийся  стать  священником  и
искренне уважающий богословские знания чужеземца-русича, согласился бы
взять в руки такую гадость.
   В конце  концов, Читрадрива  решил не  экспериментировать наспех, а
подождать удобного случая. Не оставят же его надолго без внимания!
   И действительно,  через некоторое  время в  комнату  явился  слуга,
державший накрытое  крышкой расписное фарфоровое блюдо. Не подозревая,
что гость  принцессы плохо  знает итальянский  язык - а тем более, его
неаполитанский диалект,  - слуга  неразборчиво протараторил  несколько
фраз и  выжидательно посмотрел  на Читрадриву. А тот, сосредоточившись
на камне,  сумел отчетливо  понять все ньюансы сказанного: слуга хочет
услышать  мнение   "его  милости"  насчет  того,  прожаривать  мясо  в
следующий раз сильнее или подавать слегка недожаренным, как и положено
по рецепту;  поскольку синьор Андреа не является уроженцем Неаполя, он
может не принимать традиций местной кухни...
   - Нет-нет,  все хорошо.  Я веду  походный  образ  жизни,  привык  к
разнообразию еды  и никогда  не привередничаю,  - сказал Читрадрива на
анхито. Он  произносил слова,  не отрывая  глаз от лежавшего у него на
коленях свитка  и не  поднимая лица, чтобы слуга не видел движений его
губ.
   - Благодарю  вас, ваша  милость, -  и слуга удалился, не заподозрив
подвоха.
   А Читрадрива  наконец поднял  голову и  посмотрел на  затворившуюся
дверь. Если он свободно читает мысли других и так же свободно передает
им свои  мысли, раз  для него  вновь не  существует языкового барьера,
можно смело  предположить, что  и остальные  его способности  пришли в
норму. Значит,  все в  порядке! Теперь  он вновь  может применять свое
искусство! Хотя бы хайен-эрец...
   Ободренный Читрадрива  для начала  расправился с принесенным слугой
кушаньем, которое  было выше  всяких похвал.  Затем отставил  блюдо  с
объедками в сторону и принялся приводить в порядок перевод. Плохо, что
он расшил  фолианты, когда решил бежать, потому что впопыхах брошенные
на одеяло страницы и свитки с исправлениями перемешались как попало, и
теперь предстояло  потратить уйму  времени только  на то,  чтобы  хоть
как-то систематизировать эту груду пергамента.
   Несколько  раз  его  сердце  начинало  учащенно  биться,  возникало
ощущение, что за ним следят. Поэтому Читрадрива держал мысленный образ
голубого камня  на краешке  сознания.  Когда  опасения  насчет  слежки
крепли,  он   "прощупывал"  все  вокруг  и  убеждался:  оснований  для
беспокойства нет,  чувство опасности  - это  просто игра  воображения,
вызванная переменой  обстановки. Тогда он брался за работу с удвоенной
энергией.
   Читрадрива настолько  увлекся, что  не обратил  особого внимания на
то, какие  блюда были  поданы на  обед. К  еде  он  едва  притронулся,
продолжая  увлеченно   читать  и   перечитывать  страницы.   Во   всех
злоключениях Читрадривы, несомненно, был один положительный момент: он
имел  массу   свободного  времени   и  усовершенствовал  свой  перевод
настолько, насколько это вообще было возможно. Теперь ему никак нельзя
вновь попадать в заключение - он просто свихнется от скуки и безделья.
Ну, разве  что его посадят вместе с Лоренцо, дабы они могли продолжить
свои религиозные диспуты...
   При этой мысли Читрадрива усмехнулся.
   Он продолжал  работать до самого вечера, когда вновь пришел все тот
же слуга  и пригласил  "его милость"  следовать за  собой.  Читрадрива
мигом насторожился.  Прежняя  обостренная  недоверчивость  и  ожидание
неизвестного вернулись  к нему.  Он поправил  одежду, манжеты рубашки,
как бы  невзначай коснувшись  перстня приободрился,  предусмотрительно
повернул его  камнем вниз  и направился  вслед за  провожатым, который
поднял высоко  над головой  витиеватый бронзовый подсвечник. Они долго
плутали лабиринтом  коридоров  и  переходов,  раза  два  спускались  и
поднимались по  узеньким лестницам,  пока не очутились перед небольшой
дверцей, окованной железными полосами.
   - Пожалуйте,  ваша милость,  - слегка поклонившись, слуга пропустил
Читрадриву вперед, но сам в дверь не вошел, а прикрыл ее снаружи.
   -  Добрый   вечер,  -  донеслось  до  Читрадривы  приятное  грудное
контральто.
   Он  замер   и  в  некоторой  растерянности  принялся  озираться  по
сторонам. В  комнате, оказавшейся против ожидания довольно просторной,
царил полумрак, и обладателя мелодичного голоса видно не было.
   - Да проходите же, не стойте в дверях, - возмутилось контральто.
   Читрадрива  неуверенно   шагнул  к   самой  яркой,   пожалуй,  даже
ослепительной после  мрака  коридоров  точке  комнаты  -  к  пылающему
камину. И  сейчас же  стряхнул оцепенение, как-то разом овладевшее им.
Перстень! Черт возьми, надо же забыть о нем...
   Читрадрива  сосредоточился   на  голубом  камне  и  тотчас  обратил
внимание на  утопавший в  тени небольшой  столик. Без  сомнения, там и
сидела принцесса  Катарина, "колдунья",  которая дала  Лоренцо Гаэтани
странную брошь.
   - Благодарю  вас, ваше  высочество, -  сказал он, отвесив принцессе
церемонный поклон,  и в то же самое время попытался мягко проникнуть в
ее мысли.  Если Катарина  в самом деле "колдунья", попытка непрошеного
вторжения в мысли придется ей не по вкусу.
   К удивлению  Читрадривы, сопротивления  со стороны  принцессы он не
почувствовал.  И   вообще,   Катарина   почему-то   не   обратила   на
"прощупывание" никакого  внимания. Ничего  враждебного в  ее мыслях не
оказалось, так,  первое впечатление, всякий вздор о внешности и прочее
в том  же духе.  Не успел  Читрадрива удивит