у
царевич, сын Юры, обращает сейчас свою молитву? Суд над мертвым начался.
   Менкау-Ра воздел руки к вершине пирамиды, сказал громко, так, что его
слышно было у дальних могил:
   - Так говорит царь, покоящийся здесь. Я любил тебя,  народ  Кемта,  и
все заботы посвящал тебе. Я думал только о твоем благе и твоем  счастье,
никакое бремя не было для меня слишком  тяжелым,  никакой  труд  слишком
большим. Я не грабил храмов, не обманывал, не опечалил  никого.  Никогда
не закрывал я уха от голоса истины.
   Усмешка на лице Минхотепа застыла. Не грабил храмов? О  да,  если  не
считать того, что потрачено на строительство пирамиды. Не обманывал? Еще
бы, если считать правдой ложь, а истиной - святотатство! Заботы посвящал
народу? А кому же еще? Разве не о спокойствии  народа  заботился  Хафра,
когда приказал уничтожить всех, кто видел Сфинкса? О воистину  благосло-
венный владыка!
   Наследник вернулся к семье, взял за руку царицу.  Минхотеп  не  видел
лица Юры: она стояла с низко опущенной головой, сгорбившись, жалкая нес-
частная женщина.
   Из группы Судей вышел Глава - высокий жрец с  несоразмерно  короткими
руками. Опираясь на посох, он приблизился к саркофагу,
   - Народ Кемта! - воззвал жрец. - Царь твой, лежащий здесь, просит те-
бя о почетном погребении. Кто может обвинить умершего в злодействе,  кто
может упрекнуть его за тягостную жизнь, кому он причинил  вред  телесный
или по имуществу, пусть выйдет и пожалуется на  него.  Здесь  стоят  его
Судьи, которые решат честно и справедливо, без ненависти и  пристрастия.
И пусть жалобы будут без ненависти и мстительности! Кто пожалуется  лож-
но, тот наказание за вымышленную вину навлечет на собственную голову. Но
у кого есть справедливое основание для  жалобы,  пусть  тот  выйдет  без
страха и робости!
   Молчание. А ведь они действуют наверняка, думал Минхотеп. Богам угод-
но, чтобы каждого умершего, будь то  пекарь  или  фараон,  судили  после
смерти Судом людей. Сколько раз за малейшую провинность, неуплату налога
Судьи отказывали в погребении крестьянину. Ка не может покинуть  тело  и
отправиться на поля Иалу - вечный позор. Но Царь царей... Никто не  слы-
шал, чтобы его осудили земные Судьи. Кто решится? Да ведь они и не знают
ничего о Хафре, эти люди...
   Еще раз выступил вперед жрец, снова прозвучали над толпой  ритуальные
слова призыва. Стоявшие далеко не слышали, что говорил жрец,  но  каждый
знал с детства слова обращения, каждый знал: настанет день, и на великом
Суде он, как и все, простит Царю царей его  грехи.  Простит  вытоптанные
лучниками посевы - Великий Дом не мог знать о такой мелочи. Простит  уг-
нанного в рабство за долги сына - таковы законы. Простит умерших от  го-
лода внуков - так повелели боги, а не фараон. Простит все, и встанет  на
колени, и скажет вслед за Главой Суда: "Войди, оправданный, войди в  по-
кой1" И будет счастлив: он видел погребение владыки.
   Минхотеп едва держался на ногах: мир вокруг  него  начал  растекаться
расплавленным оловом, пирамида осела. Он оперся на плечо Хатора и в зыб-
кой тишине услышал голос, насмешливый, низкий, знакомый:
   - Великий Озирис, неужели вы все  слепы?!  Минхотеп  невольно  шагнул
вперед: у края помоста лицом к толпе стоял Ментах. Хитон  висел  на  нем
клочьями, борода была спутана.
   - Я Ментах, бывший царский зодчий, строитель пирамиды! Толпа всколых-
нулась. Минхотеп не смел обернуться, оторвать  взгляда  от  лица  друга.
Озирис не потерпел, думал он, Озирис не потерпел...
   - Вы все, - продолжал Ментах, - трусливые шакалы. Я жил среди вас.  Я
знаю все. Знаю, что каждый таит в сердце легенду о Сфинксе. Что  сказать
вам? Сфинкс у вас под ногами. Копайте! Копайте мотыгами, руками.  Копай-
те, и вам откроется правда о вашем владыке. Ну! Чего вы ждете?!
   Ментах побежал к толпе. Иссахар молча поднял  два  пальца.  Никто  не
увидел, откуда была пущена стрела, она  вонзилась  в  спину  отшельника,
затрепетала. Ментах упал, и Минхотеп услышал крик, свой крик,  смешанный
с тысячеголосым воплем толпы. Святотатство!  Невиданное  святотатство  -
убийство на Великом Суде! Минхотеп почувствовал боль разрываемых тканей,
ощутил в своем сердце острый холодный наконечник.  Пирамида  рассыпалась
на отдельные песчинки, Минхотеп тонул в песчаной реке, кричал,  протяги-
вая к солнцу слабеющие руки...
   - Учитель, учитель, - голос Хатора вернул скульптора к жизни.
   Минхотеп приподнялся на локте, ничего не понимая. Где он? Где Ментах?
Стрела... Кровь на песке... В  двух  шагах  плавал  в  луже  крови  труп
крестьянина. Поодаль - еще и еще. Скульптора затошнило. Он остановил ды-
хание, поискал рукой руку Хатора, не нашел. Хатор  стоял  рядом,  но  не
смотрел на учителя. Минхотеп огляделся. Обморок,  вероятно,  продолжался
долго, потому что Хатор успел перенести скульптора на свободную площадку
в десятке хетов от храма. Минхотеп вздрогнул:  прямо  на  него  смотрело
хищное улыбающееся лицо Ахрома, коричневое  широкоскулое  лицо  нубийца.
Оно будто возвышалось прямо из песка, и народ в  бесчисленном  множестве
копошился рядом. Вопили крестьяне и стражники, летели стрелы, на  головы
людей обрушивались темы и мечи, но никто не уходил, никто  не  отступал.
Сфинкс медленно вырастал из песка.
   Суд свершился, думал Минхотеп. Суд свершился, потому  что  легенда  о
Сфинксе жила в сердцах. Ментах рассчитал верно - Суд свершился, и теперь
Кемт навеки проклят, навеки оставлен богами.
   Неожиданно глухой удар пронесся над  долиной,  и  мгновенно  смолкло,
застыло все: чья-то неловкая или злая рука перерубила  канат,  державший
на весу плиту у входа в пирамиду. Плита обрушилась и с грохотом  закрыла
отверстие.
   Вопль горя и радости, ненависти  и  ликования  вознесся  над  городом
мертвых. Царю царей нечего было ждать теперь от своего народа и  от  бо-
гов: закрытый склеп священен, никто не может открыть его вновь, пирамида
останется пустой, тело Хафры обречено позору, а душа - вечным  скитаниям
по земле. Проклятие Кемту, проклятие Великому  Дому,  горе,  горе.  "Ра-
дость.
   Пойдем, - сказал Минхотеп. - Все кончено. Суд свершился.
   Они уходили на север. Они шли мимо залитых водой полей, мимо  скрипя-
щих шадуфон, мимо пустых землянок и хижин. Сфинкс был  виден  долго,  но
они ни разу не обернулись.

   ПОСЛЕСЛОВИЕ.
   Более трех тысячелетий прошло после смерти фараона Хафры. За это вре-
мя истлели многие папирусы, потускнели настенные  изображения,  стерлись
фрески. Трудно воспроизвести в деталях события многовековой давности. Но
в повести многое - правда. Суд над мертвым  -  не  фантазия,  в  Древнем
царстве такой ритуал действительно имел место.  По  описанию  греческого
историка Диодора, случалось и так, что фараону  отказывали  в  праве  на
погребение. Со временем ритуал Суда применялся все  реже,  и  в  Среднем
царстве он носил уже сугубо формальный характер. Вот мы и допустили, что
Хафра был осужден своим народом.  Ведь  внутри  пирамиды  Хафры  в  Гизэ
действительно нет саркофага с его мумией. У  большого  Сфинкса  действи-
тельно негроидные черты лица, в то время как древние египтяне  придержи-
вались очень жестких правил и законов при  изображении  людей  (впрочем,
"Книга Меонг" - наша выдумка). И Сфинкс был действительно когда-то зарыт
и полностью откопан только в 1817 году. И зарыт  Сфинкс  был  намеренно,
потому что, по описанию египтолога Карла Оппеля, "нашли попеременно слой
песка и почти в фут высотой слой мелких камней, и все это было так твер-
до, что можно было высекать ступени". Менее уверенно  можно  говорить  о
том, что Хафра силой сверг с престола  Джедефре,  но  ведь  царствование
Джедефре действительно было кратковременным, а имя его оказалось стертым
с памятников...
   Все это и дало нам пищу для фантазии. И разве то, о чем  шла  речь  в
повести, не могло случиться на самом деле?

                                П.АМНУЭЛЬ

                                 КРУТИЗНА



                     Вольф-359 -  красный  карлик  позднего  спектрального
                класса  М8.  Расстояние  от  Солнца  7,7  светового  года.
                Светимость в две тысячи раз меньше солнечной. Время полета
                от Земли на звездолетах класса "Каскад" - 89 суток.
                     Реста - вторая планета системы. Радиус равен лунному,
                атмосферы нет. Средняя температура минус 140  по  Цельсию.
                Оборот  вокруг  оси  37  часов,  звездный  год  56  суток.
                Расстояние от светила 20 миллионов километров.
                                Из "Справочника астронавигатора", 2110 год


                                 ПРИБЫТИЕ

     Сначала я не понял. Не могло этого быть. Нелепо.  Сеанс  связи  давно
закончился, а я все повторял про себя: "Астахова нет. Игорь Константинович
Астахов погиб две недели назад..."
     Я так  надеялся  на  эту  встречу!  Представлялось:  я  выбираюсь  из
посадочной капсулы, Астахов стоит у кромки поля. Мы долго смотрим друг  на
друга, не решаясь сказать ненужные, в  общем,  слова  приветствия.  Мы  не
простились пятнадцать лет назад и теперь  продолжим  старый  незаконченный
разговор.
     Я был тогда мальчишкой, не способным  принять  какие-то  научные  или
бытовые  условности.  Может  быть,   это   и   сблизило   нас   с   Игорем
Константиновичем? Школьный учитель  физики,  он  в  свои  сорок  лет  тоже
выглядел мальчишкой. У него была цель - красивая на словах и  недостижимая
на деле. Он шел к ней с упорством, которое и возможно  только  в  детстве,
когда не знаешь, чем грозит крутизна дорог. Пешком  к  звездам  -  в  этих
словах было для меня больше содержания, чем в сотне  учебников.  Он  хотел
достичь звезд - без ракет, без генераторов Кедрина. Я тоже мечтал об этом:
кто не летает во сне в двенадцать лет!
     Я стал космонавтом - вопреки Астахову или благодаря ему.  Несбывшуюся
мечту моего учителя я запрятал глубоко, и она давала знать о  себе  только
тем, что иногда, на Земле, на Базе или в полете  работа  вдруг  утрачивала
для меня смысл. Звезды обретали призрачность далеких  маяков,  и  тогда  я
кидался, как говорили ребята, в "шабаш  воображения",  выдумывая  и  решая
самые  несусветные  задачи,  не  имевшие  к  астронавигации  ни  малейшего
отношения. Они обладали единственной прелестью: были  красивы,  как  мечта
Астахова - пешком к звездам. И  так  же  нереальны.  Хотя  каждая  из  них
казалась мне потенциальным открытием.
     "Как делаются открытия? - думал я. - Ткнул пальцем в небо и  попал  в
журавля.  А  мог  попасть  в  пустоту.  Работают   люди,   изводят   тонны
мыслительной руды, а открытие - как журавль в небе. Летает себе, а  потом,
будто решив покинуть на время непрочную синеву, садится  вам  на  плечо  и
смотрит в глаза - вот я..."
     В архивах Института футурологии я нашел два письма Астахова. Сродство
характеров сказалось: мы шли к  одной  цели.  Судя  по  письмам,  методика
открытий занимала и его. Игорь Константинович работал, как я  выяснил,  на
строительстве ПИМПа - Полигона исследования мировых постоянных, далеко  от
Земли, и в этом смысле мечта его сбылась, он  достиг  звезд.  Конечно,  не
пешком, да и что это за фраза: "Пешком к звездам"? Повзрослев, я  перестал
воспринимать  ее  поэтический  смысл,  а  реального  содержания   в   ней,
естественно, не было.
     Я пришел в Комитет Полигона и  сказал:  "Нужно  на  Ресту".  Пришлось
долго объяснять, чего я хочу. А я  и  сам  толком  не  знал.  Казалось,  я
непременно должен увидеть Астахова, потому что в поиске алгоритма открытий
он ушел гораздо дальше меня.
     Пассажирские корабли шли на Ресту раз в два  года  -  отвозили  смену
строителей. Грузовые контейнеры отправлялись еженедельно, и я  полетел  на
грузовозе "Экватор", исполняя по дороге обязанности  сменного  навигатора.
Обратно мне предстояло лететь неделю спустя вместе с очередной сменой.
     ПИМП строился  уже  десять  лет,  и  конца  этому  не  было.  Слишком
грандиозно сооружение, и слишком велико расстояние. Заботы о  безопасности
привели к тому, что стройку вынесли на один из дальних  форпостов,  работы
автоматизировали до того предела, когда человек перестает понимать детали,
ограничиваясь общим наблюдением. Для наблюдения же и  контроля  достаточно
смены из пяти человек. Одним из пяти и был Астахов.
     Был? Отчего он погиб? Я не спросил об этом во время сеанса связи.  Да
и не все ли равно? Астахов не встретит меня, и старый наш разговор прерван
навсегда...
     Спицу я увидел еще  в  полете,  когда  "Экватор"  пронизывал  систему
Вольфа  и  в  сторону  Ресты  один  за  другим   стартовали   автоматы   с
оборудованием. Реста находилась в очень выигрышном для наблюдения ракурсе:
казалось, в небе плавает ржавая сковорода с ручкой.  Приходилось  убеждать
себя, что "сковорода" - это планета, а "ручка" имеет в длину добрую тысячу
километров. И что в официальных  документах  "ручка"  эта  зовется  Первым
зональным вариатором постоянной Планка, в просторечии - Спицей.
     Мою  капсулу  вели  автопилоты  Полигона,  я  только  посматривал  на
курсовод, а в остальное  время  следил,  как  Спица  выходит  из-за  диска
планеты на черное небо, растет, приближаясь. Так и хотелось схватиться  за
Спицу, словно за рукоять,  и  закрутить  Ресту,  зашвырнуть  ее  подальше.
Должно быть, такую точку опоры и имел в виду Архимед...
     Капсула опустилась на самом краю поля, я защелкнул  шлем  и  выбрался
наружу. Над пейзажем доминировала та же Спица  -  было  просто  невозможно
сосредоточиться на чем-нибудь другом. На  верхушке  ее,  в  самом  зените,
примостился, весь в оспинах пятен, багровый диск Вольфа.
     Я опустил взгляд и разглядел у края поля легкий  двухместный  кар,  а
рядом с ним - одинокую фигуру. Человек молчал, смотрел  в  мою  сторону  -
наверняка, он наблюдал за мной.
     - Здравствуйте, Ким.
     Голос высокий, ломкий. Казалось, говорит  мальчишка  лет  пятнадцати.
Услышав этот чужой голос, я окончательно понял, что учителя нет.  Пружина,
натянувшаяся в момент, когда я узнал о его гибели, неожиданно  лопнула,  и
космодром этот, и Спица, и человек у кара показались мне настолько чужими,
что захотелось вернуться  в  капсулу  и  немедленно  стартовать,  догонять
разгрузившийся и уже, наверное, уходящий "Экватор". Что мне  делать  здесь
теперь?
     - Огренич, Борис. Инженер систем защиты, - представился незнакомец. Я
увидел длинное лицо, остроносое, с выпирающими скулами,  некрасивое  лицо,
на котором отчетливо  выделялись  глаза.  Глаза  были  с  другого  лица  -
ярко-голубые, улыбчивые.
     Мы взгромоздились на  тележку,  сели  рядом,  машина  развернулась  и
поехала навстречу Спице по узкой бетонной дороге.
     - Астахов, - сказал я. - Как он погиб?
     - Случайность, - ответил Огренич, помедлив.  -  Игорь  Константинович
был в зоне контроля. Недалеко  -  четыре  километра  от  станции.  Обычные
профилактические работы. Во время проверки  не  вышел  на  связь...  Потом
выяснилось: система гравиизлучателей неожиданно выдала  импульс  мощностью
до миллиона единиц.
     Миллион единиц! Все произошло мгновенно...
     Кар въехал под козырек гаража, и Огренич  оставил  машину  в  длинном
тоннеле шлюза. Низкий переходный коридор соединял гараж с домиком станции.
Мы вошли в первую же дверь. Это был клуб. Световая  доска  во  всю  стену,
книготека,  широкое  окно  с   навсегда   застывшим   пейзажем:   пустыня,
изможденная, уставшая от миллиарда лет неподвижности. Как  лицо  старца  -
серое, с неживыми морщинами трещин. Густые тени, будто пролитая тушь.
     У круглого стола сидели двое. Одного я узнал, он выходил на  связь  с
"Экватором". Внушительная фигура - рост  около  двух  тридцати.  Второй  -
мужчина средних лет, о котором с первого взгляда можно было  сказать:  вот
человек,  который  знает  свою  жизнь  наперед.  Не  в  смысле  фактов,  а
психологически. Любой факт он представит как следствие собственного плана.
Наверняка это Тюдор - Лидер смены.
     - Евгений Патанэ, - сказал детина рокочущим басом, -  инженер  систем
обеспечения.
     - Рен Тюдор, кибернетик-монтажник, - наклонил голову Лидер.
     - Станислав Игин, -  голос  был  тихим,  и  я  не  сразу  увидел  его
обладателя. Небольшой экран открылся в стене, на меня смотрело  немолодое,
очень широкое лицо - щеки даже как-то странно отвисали, будто у бульдога.
     - Глава теоретической мысли на дежурстве, - пояснил Огренич.
     Я сел, стараясь остаться в поле зрения телекамеры, и Игин  благодарно
улыбнулся.
     -  Борис,  вероятно,  рассказал  вам  о   том,   что   случилось,   -
утвердительно сказал Тюдор.
     Я кивнул.
     - Нелепый случай, - продолжал Тюдор. - Я виноват. Ошибка  родилась  в
блоках памяти, моя прямая обязанность - ее заметить.
     - Не нужно об этом, - попросил я. - Не для того я сюда летел.  Мысли,
идеи Астахова  -  вот,  что  мне  нужно.  Игорь  Константинович  занимался
методикой прогнозирования открытий. Что он успел?
     - Есть какая-то закономерность в том,  что  это  случилось  именно  с
Астаховым, - сказал Огренич. - Такой он был человек... неудачник.
     - Это ваше личное мнение, Борис, - мягко сказал Игин.
     - Именно личные мнения мне и нужны, - пояснил я.
     Тюдор поднялся и пошел к двери.
     - Не могу кривить душой, - сказал он,  стоя  на  пороге.  -  Если  вы
летели сюда только для того,  чтобы  понять,  чем  занимался  Астахов,  то
напрасно тратили время. Извините.
     Он вышел, и дверь тихо щелкнула.



                                  ПРИТЧИ

     Первое впечатление - в этой комнате никогда не жили. Нервами, а вовсе
не глазами, я ощущал первозданную  аккуратность,  созданную  наверняка  не
самим Астаховым. После его гибели здесь прибрали, навели порядок,  и  этот
порядок не давал теперь сосредоточиться.
     Я  обошел  комнату,  не  особенно  приглядываясь,   просто   стараясь
почувствовать себя дома. Не получалось - возникло  желание  расшвырять  по
полу бумаги, выставить со стеллажей десяток книгофильмов, в общем, создать
ту чуточку хаоса, которая и придает  вещам  приемлемый  для  человеческого
сознания порядок.
     Я сел за стол и увидел белый листок, приклеенный к  стене.  Это  было
нечто вроде стихов, две строчки:

                   Крутизна дорог ведет к вершинам гор,
                   Но гораздо круче пропасти обрыв...

     Не знаю, хорошие ли это стихи, в поэзии я разбираюсь плохо.  Убежден,
что и Игорь  Константинович  повесил  перед  глазами  двустишие  вовсе  не
оттого, что увидел в нем красоты стиля или тайный поэтический подтекст.
     Я отошел к стеллажам и заставил себя не  думать  об  этих  стихах.  Я
запомнил их и знал, что, едва возникнет нужная ассоциация, они  непременно
всплывут в памяти.
     Книгофильмы стояли в алфавитном  порядке,  и  я  понял:  это  и  есть
знаменитый астаховский каталог. Знаменитый... Несколько писем,  в  которых
этот каталог упоминался, я отыскал в архивах Института футурологии.  Игорь
Константинович  писал,  что  ведет  работу  по  прогнозированию  открытий.
Начальная  фаза  естественно  включает  в  себя  системологию  -  всеобщее
обозрение открытий человечества.
     Я взял крайнюю левую капсулу. "Аарон. Описание к патенту на открытие.
Эффект Аарона при низких температурах". Аарон открыл эффект Аарона.  Очень
понятно. Следующая капсула. "Абель. Математические труды".
     Прогудел вызов, и я нажал клавишу подтверждения. Игин остановился  на
пороге, покачиваясь, будто шарик на ветру. "Тренировался бы, - подумал  я.
- Разве можно быть таким толстым?" Шарик вплыл в  комнату,  заворочался  в
кресле.
     Разговор  начинался  медленно.  Игин  выдавливал  слова,  будто   под
прессом. Я чувствовал, что это не от нежелания  говорить,  просто  у  него
манера такая.
     - Я представлял вас иначе, - сказал Игин. - Думал, Яворский  такой...
худенький... не очень уверенный в себе... руки прячет за спину.
     - Вам расс