го  тока.  Каждая  минута   размышлений   Вайнштейна   рождала
альтернативы, смертельные для Шуваля, одна из них могла совпасть  с  нашей
и...
     Рувинский поднял камень и бросил в окно салона. Я понял  директора  -
он хотел любым способом прервать ход мыслей  взбешенного  бизнесмена.  Нет
мыслей - нет альтернатив.
     Однако Вайнштейн находился в таком состоянии, что не обратил внимания
на разбитое стекло и вопли охранной сигнализации. Он продолжал  бегать  из
угла в угол, вынашивая  смертоносные  планы.  Что  могли  мы  с  Рувинским
предпринять еще? Ворваться  в  квартиру,  ударить  бизнесмена  по  голове,
прервав тем самым скачки его мыслей?
     Хорошо, что мы этого не сделали!
     Вайнштейн подошел к видеофону и набрал  номер.  На  экране  появилось
лицо госпожи Сары Шензар, личного секретаря министра Шуваля.
     - Я хочу поговорить с Абрахамом, - заявил Вайнштейн. -  Дело  личное.
Скажи, что это Яков Вайнштейн, он меня знает.
     - Что у тебя за вопли? - поморщилась Сара.  -  Если  у  тебя  дерутся
кошки, сверни им шею. Министр тебя не услышит.
     - Это не кошки, это сигнализация, - нетерпеливо сказал  Вайнштейн.  -
Сейчас я ее отключу.
     Честно  говоря,  мы  ожидали  всего,  только  не  того,  чему   стали
свидетелями. Вместо того, чтобы наброситься  на  министра  с  обвинениями,
Яков сказал:
     - Хорошо сработано, Абрахам. Когда я получу мою долю?
     - Спроси у брокера, - ответил министр. - Моя миссия закончена.
     Разговор продолжался в  мирных  тонах  еще  минут  пять,  после  чего
Вайнштейн выключил видеофон и отправился спать.
     А мы с Рувинским вернулись в операторскую, чтобы  обсудить  результат
наблюдений.
     - Что-то в этом есть, - многозначительно сказал Моше.  -  Собственно,
этот  Вайнштейн  -  единственный  среди  всех  подозреваемых  в  нашем   и
альтернативном мирах, который имеет какие-то контакты с Шувалем.  И  мотив
для убийства налицо.
     - Нет, - покачал я головой. - Что-то в этом есть, но что-то в этом не
то. Ты согласен?
     Рувинский вопросительно посмотрел на меня.
     - Смотри, - продолжал я. - Мы совсем выпустили из поля зрения сюжет с
убийством Бродецкого. Именно он был реализован во время  убийства  Шуваля,
так? Мы набросились на Вайнштейна, потому что у него  оказался  мотив  для
убийства Шуваля. Мотив слабый - ты же  видел,  они  действовали  заодно  и
как-то на этой афере нажились оба. К тому же, Вайнштейн понятия не имел  о
сценарии Шлехтера. Это раз. Второе: если он, действительно, с пылу, с жару
обдумывал, как бы убить министра, при этом спонтанно  рождались  случайные
альтернативы, которые описывает твоя формула... как его...
     - Горовица, - подсказал Моше.
     -  Да.  Ты  сам  утверждал,  что  вероятность  перехода  альтернативы
обратно, в нашу действительность, близка к нулю.
     - Говорил, - согласился Рувинский с кислой миной на лице. - Но, кроме
Вайнштейна, нет никого, кто имел бы...
     Неизвестно, сколько времени мы вели бы с  директором  Рувинским  этот
бесплодный диалог, если бы наше уединение не нарушил единственный человек,
которого нам обоим не хотелось видеть - комиссар Роман Бутлер. Он ввалился
в операторскую при всех своих полицейских регалиях, и я подумал, что  ему,
видимо, пришлось применить силу, поскольку Моше  отдал  охране  совершенно
четкое  указание  не  пропускать  в  здание  института   никого,   включая
министров, покинутых невест и пришельцев из других миров.
     - С возвращением, - сказал Роман. - Я не ошибаюсь, вы  уже  осмотрели
все альтернативы, какие было возможно?
     - Да, -  признал  Рувинский.  -  Послушай,  комиссар,  а  может,  это
преступление совершенно не связано с "Клубом убийц", и мы идем по  ложному
следу?
     - Для того, чтобы услышать полный  рассказ  о  ваших  похождениях,  -
продолжал Роман, не обращая  внимания  на  выпад  директора,  -  я  должен
предъявить постановление об аресте или кто-то из вас расколется сам?
     - Песах,  -  кивнул  на  меня  Рувинский.  -  Он  твой  сосед,  пусть
раскалывается.
     Я вкратце пересказал Бутлеру наши соображения, предположения, идеи  и
бесславные результаты  визитов  в  альтернативные  миры.  Роман  время  от
времени хмыкал, а когда я истощил свою память, сказал:
     - Молодцы, хорошо поработали. Теперь все понятно.
     Мы с Рувинским переглянулись.
     - Что нам должно было понятно? - спросил Моше.
     - Я сказал - вам? Все понятно мне. А вам  понимать  ни  к  чему.  Эти
дилетанты... вечно путаются под ногами.
     Обвинение было несправедливым, и  Рувинский  вскинулся.  Его  суровое
мнение  об  израильской   полиции   было   бы   высказано   немедленно   и
недвусмысленно, но мне удалось прервать начавшуюся ссору в зародыше.
     - Моше, - сказал я прежде, чем директор успел открыть рот, - ты плохо
знаешь комиссара Бутлера,  а  мы  с  ним  пьем  кофе  каждую  субботу.  Он
намеренно вызывает тебя на ссору, чтобы, обидевшись, не  делиться  с  нами
информацией. Я прав?
     - Конечно, - не смущаясь, согласился Роман. -  Но,  господа,  мне  бы
действительно не хотелось сейчас выкладывать на стол все карты. Если бы не
ваш дремучий дилетантизм, вы бы и сами догадались, кто в чем виноват.  Вся
информация у вас есть.
     После чего комиссар встал и покинул помещение института. Надеюсь, что
выпустили его без приключений.


     Признаюсь честно:  мы  с  директором  просидели  в  его  кабинете  до
позднего вечера, просматривая заново уже виденные альтернативы  в  поисках
незамеченного  нами  доказательства.  Но  мы  лишний  раз  убедились,  что
единственным разумным  кандидатом  на  роль  подозреваемого  был  бы  Яков
Вайнштейн, если бы он не оказался столь странным образом замешан вместе  с
министром Шувалем в общей афере. А может, они потом  что-то  не  поделили,
Вайнштейн смертельно обиделся и...
     Нет, не могло этого  быть.  Мы  просмотрели  альтернативу  вплоть  до
сегодняшнего дня - если бы Вайнштейн задумывал преступление, он должен был
бы рассориться с Шувалем еще  вчера  вечером.  Иначе  в  нашей  реальности
ничего к нынешнему утру ничего не смогло бы произойти.
     - Значит, - сказал директор Рувинский, - мы не обратили  внимания  на
какую-то информацию. Мы не обратили,  а  Бутлер  обратил,  потому  что  он
профессионал.
     - Ну да, - согласился я. - Он Эркюль Пуаро, а мы  с  тобой  Ватсон  с
Гастингсом.
     - Обидно, - продолжал каяться Рувинский. - У него четкая логика  плюс
информация, а у нас... Мы как две бабы - сидим и чешем языками, не понимая
сути...
     - Как ты сказал? - насторожился я. - Ты сказал - две бабы?
     - Да не обижайся, Песах, - вздохнул Рувинский.
     Он так и не  понял.  Почему  я  должен  был  обижаться  на  человека,
докопавшегося до истины и не подозревающего об этом?


     Я высматривал из окна,  когда  комиссар  вернется  с  дежурства.  Его
авиетка свалилась из  верхнего  ряда  поперек  общего  движения  -  только
полицейский мог себе позволить такое вопиющее нарушение правил  воздушного
движения.
     Когда Роман, насвистывая, спускался с посадочной площадки, я уже ждал
комиссара у входа  в  его  квартиру.  Он  ведь  сам  говорил,  что  эффект
внезапности - главное при разоблачении преступника.
     - Давно ли, - сказал я, взяв Романа за локоть, - министр  Шуваль  дал
от ворот поворот Алисе Фигнер?
     Мне очень хотелось бы  написать  в  этом  месте  -  "у  комиссара  от
удивления отвисла челюсть". Но, к сожалению, эта фраза и выглядит  слишком
вульгарно, и абсолютно не соответствует характеру Бутлера. Роман  тихонько
высвободил свой локоть и сказал:
     - Если ты приготовишь кофе, я спущусь к тебе через десять минут.
     Эти десять минут показались мне  часом,  потому  что  комиссар  и  не
подумал ответить на мой вопрос. Я думал о бедной манекенщице Алисе  Фигнер
и потому переварил кофе.
     - Фу!  -  сказал  Роман,  испробовав.  -  Сразу  видно,  что  готовил
дилетант.
     Теперь  уж  я  оказался  на  высоте  и  не  отреагировал   на   явное
оскорбление.
     - Ну хорошо, - сказал Бутлер, заставив себя отхлебнуть глоток, -  ты,
конечно, прав, зачинщицей преступления была Алиса Фигнер. Ты ведь не забыл
моих слов о том, что она женщина не только красивая, но и  умная,  однако,
слишком нетерпеливая, и потому ее детективные сюжеты обычно  повисали,  не
добравшись до финала. Год назад  она  стала  любовницей  нашего  министра.
Связь эта продолжалась бы долго, от Алисы не так-то просто отделаться,  но
жена Шуваля начала о  чем-то  догадываться.  Ничего  конкретного,  никаких
имен, просто подозрения, ревность... Но министр предпочел не  доводить  до
скандала и объявил Алисе об отставке. Алисе можно было  сказать  все,  что
угодно, но только не то, что ею пренебрегли как женщиной.
     - И она решила отомстить, - сказал я, кивая головой.
     - Я не сказал бы, что это было  осознанное  решение,  -  с  сомнением
сказал Роман. - В "Клуб убийц" Алиса пришла не потому, что продумывала уже
план  мести.  Она  любила  разнообразие,  а  когда   Шуваль   ее   бросил,
разнообразие требовалось ей, как никогда раньше. А дальше все пошло одно к
одному. Один из членов клуба - программист, рассказал о сюжете убийства  с
использованием альтернативной реальности. А несостоявшийся депутат поведал
свой план литературного  убийства  премьер-министра.  Алиса  сделала  все,
чтобы совместными усилиями членов  клуба  этот  сценарий  был  доведен  до
логического завершения.
     - И привела его в исполнение, использовав Рину Лейкину, -  прервал  я
Романа, желая продемонстрировать свои логические способности.
     - Бедняжка Рина, - хмыкнул Роман. - Она, видишь ли, очень доверчива и
наивна.  Она  и  мухи  не  способна  обидеть,  и  потому  любит  читать  и
проигрывать в уме всякие кровавые сюжеты. С  Алисой  они  давние  подруги.
Алисе ничего не стоило внушить Рине идею-фикс, что никто иной, как министр
иностранных дел Шуваль виновен в отсутствии у  Хаима  Лейкина  Нобелевской
премии. Министр, видишь ли, терпеть не может поэта  и  потому  использовал
все свои связи в  Нобелевском  комитете,  чтобы...  Ну,  согласись,  бред!
Только Рина, влюбленная в талант мужа, могла купиться. Естественно,  Алиса
не предлагала Рине убить  негодяя.  Нет,  она  всего  лишь  довела  бедную
женщину до нужной кондиции, потом со всеми  подробностями  пересказала  ей
сюжет с убийством премьера, а остальное доделала фантазия Рины.  На  месте
премьера оказался бедняга  Шуваль,  а  пребывание  Рины  в  альтернативной
реальности поставило точку в этой трагической истории.
     - В институт Рину тоже Алиса  отправила,  -  сказал  я.  Это  был  не
вопрос, а утверждение, и Роман только кивнул.
     - Это было нетрудно. Рина с удовольствием отправилась посмотреть мир,
в котором ее муж стал всеми признанным гением. Она ошиблась,  но  это  уже
детали...
     - Где она? - спросил я.
     - Кто? Рина?
     - Нет, Алиса. Убийца.
     - Песах, если ты сможешь на суде доказать, что Алису Фельдман следует
осудить за убийство с заранее обдуманным намерением, я готов  съесть  свой
полицейский значок! Я не вижу способа обвинить человека только за то,  что
он злоумышлял. Нет никаких материальных улик! Единственное, что я  могу  -
это провести через кнессет закон, запрещающий  коммерческое  использование
стратификаторов Института альтернативной истории. И я это сделаю.
     - Тогда, - опечалился я, - директор Рувинский и его сотрудники  умрут
от голода. И убийцей окажешься ты.
     - Выкрутится, - сказал Роман. - Они-то выкрутятся, а вот министра  не
воскресишь. Дело придется закрыть и сдать в архив. Нет ни убийцы, ни улик,
ничего.
     Он залпом допил холодный и горький кофе и встал.
     - Передай  от  меня  привет  Рувинскому,  -  сказал  Роман.  -  Пусть
готовится, его ждут нелегкие времена.
     - Естественно, - сказал я.  -  Кто-то  кого-то  убивает,  а  виноваты
всегда ученые.
     - Это истина,  не  требующая  доказательств,  -  подтвердил  комиссар
Бутлер.





                                П.АМНУЭЛЬ

                        ПЯТАЯ СУРА ИРИНЫ ЛЕЩИНСКОЙ




     - Люди стали пропадать, - сказал  Роман  Бутлер,  комиссар  уголовной
полиции Тель-Авива. - Женщины.
     - Проститутки, - поправил Меир Брош, начальник полиции нравов. -  Да,
к тому же, из России. И ты знаешь, что я по этому поводу думаю.
     Оба при этом смотрели на меня, будто я мог отыскать в истории Израиля
либо  пропавших  женщин,  либо  аналогичный  случай,  способный  помочь  в
расследовании.  Я  почувствовал  себя  неуютно:   никогда   не   занимался
профессионально  историей  проституции  в  эрец   Исраэль.   Так,   слышал
кое-что...
     - Меир по этому поводу думает, - пояснил мне  Роман,  -  что  девушек
прячут сутенеры. Версия возможная, но нелогичная: зачем прятать работника,
способного принести большие прибыли? К  тому  же,  сутенеры  с  Бен-Иегуды
растеряны не меньше нас.
     - А нельзя ли, - сказал я,  -  изложить  последовательность  событий?
Заодно и объяснить, я-то тут при чем?
     - Да, пожалуйста,  -  сказал  Брош,  вытягивая  из  бокового  кармана
микродискету. - Здесь все изложено.
     - А  твоя  роль,  Песах,  -  добавил  Роман,  -  начнется,  когда  ты
ознакомишься со сценарием.
     Сценарий оказался таким. На тель-авивской улице  Бен-Иегуды,  в  доме
17, находится массажный кабинет с замечательным  названием  "Наша  мечта".
Кабинет высшего класса, за час клиент обычно просаживает здесь до  двухсот
долларов. Контингент массажисток самый что ни на есть смешанный -  времена
сугубо "русских" или сугубо израильских публичных домов давно прошли.
     Так вот, 12 мая 2026 года, в 2 часа 30 минут ночи некий клиент  вышел
из комнаты Иры Лещинской, одной из самых красивых девушек "Нашей мечты" и,
насвистывая, направился к выходу. Заплатил он по таксе, и проводили его  с
поклоном. Минут через пять один из хозяев заведения,  носивший  по  иронии
судьбы  славную  фамилию  Бен-Гурион,  зашел  в  комнату  Ирины,  как   он
выразился, "по нужде". Какая нужда была у однофамильца великого  человека,
осталось неизвестным, потому что три с половиной секунды спустя означенный
Бен-Гурион с воплем выбежал  из  комнаты.  На  вопль  прибежали  охранники
Михаэль и Алекс, а затем явился и второй совладелец, Рон Охана.
     Войдя в комнату, они прежде всего почувствовали вонь.  Воняла  чем-то
кислым и тухлым шкура, похожая на овечью, которая лежала на  полу  посреди
комнаты. На шкуре стоял и дрожал всем немощным телом  небольшой  козленок,
смотревший на людей с такой тоской, будто хотел дать немедленные показания
и мучился в поисках нужных для этого слов. Ирины Лещинской  в  комнате  не
было.
     Естественно, бросились догонять клиента - будто он  мог  унести  Иру,
спрятав под пиджаком на своей мощной груди. Но  клиента  и  след  простыл.
Удостоверения личности он, ясное  дело,  не  предъявлял,  так  что  случай
выглядел безнадежным. В полицию не заявляли, надеясь на  лучшее.  Козленка
продали на бойню, шкуру помыли, а комнату проветрили.
     Второй случай приключился три  недели  спустя  в  массажном  кабинете
Меира Ханоха, улица Бен-Иегуды, 33. После ухода очередного клиента девушку
по имени Сара Вайнбрун пожелал иметь  не  кто  иной,  как  сам  знаменитый
писатель Ави Ройзен. Ави третий месяц как развелся  с  очередной  женой  и
потому страдал. Душевные свои недуги автор романа "Мессия поневоле" обычно
врачевал Сарой Вайнбрун, и потому его появление в салоне Ханоха  удивления
не вызвало. Ему сказали,  что  Сара  только  что  освободилась,  и  Ройзен
отправился в известную ему комнату. Выскочил он оттуда семь секунд спустя,
и вопль его был не очень слышен, потому что Ави мгновенно сорвал голос.
     Сары в комнате не оказалось. Вместо нее стоял в углу большой  шкаф  с
раскрытыми дверцами, на внутренних его стенках висели на крюках  различные
типы холодного оружия, огромных размеров секач вывалился из шкафа  на  пол
комнаты. На лезвии секача ясно были видны запекшаяся кровь и густая  прядь
человеческих волос. Похоже, что даже  с  остатками  скальпа.  Было  отчего
завопить.
     Не зная ничего о случае в "Нашей  мечте",  Ханох  тоже  не  заявил  в
полицию.
     Роман Бутлер занялся этим делом после того, как пропала  одиннадцатая
по счету девушка, Соня Беркович. В полицию обратился прохожий, стоявший  у
витрины магазина перчаток и услышавший вдруг вопль с третьего этажа,  где,
как все знали, помещался массажный кабинет Руди Бернштейна.
     Вместо Сони в комнате обнаружили мальчишку лет пятнадцати, по виду  -
типичного араба, который не мог дать никаких показаний, поскольку  у  него
был аккуратно вырезан язык.


     - Вот так, Песах, - сказал Роман, когда я просмотрел  микродискету  и
вытер выступивший на висках пот. - К твоему сведению: до сегодняшнего  дня
исчезли одиннадцать девушек из восьми  массажных  кабинетов.  Ни  в  одном
случае не удалось задержать клиента, который выходил от девушек последним.
Но вместо девушек всегда что-нибудь появлялось. Перечисляю:  живой  баран,
мальчишка-араб с вырезанным языком и лишенный рассудка, камень размером  с
журнальный стол,  пуховая  перина  с  пролежнями,  несколько  пергаментных
свитков, к сожалению, без записей, оружие, в том числе явно  побывавшее  в
употреблении... И, наконец, боевое облачение для мужчины  среднего  роста.
Эта последняя находка и заставила нас обратиться к историку.
     - Можно взглянуть?
     - Диск у тебя в руках.
     Посмотрев, я сказал:
     - Роман, тебе известно, что я  специализируюсь  на  новейшей  истории
Израиля.  А  это  облачение  не  имеет  к  израильской  истории   никакого
отношения.
     - А к какой? - терпеливо спросил Роман.
     - Ни к какой, - отрезал я. - Это искусная подделка боевого  облачения
курашитского воина первой четверти седьмого века нашей эры.
     - Почему - подделка?
     - Потому, черт возьми, что облачение совершенно новое. Я бы сказал  -
непристойно новое. Ты что, сам не видишь?
     - Вижу, - сказал Роман. - Именно поэтому мы и обратились к тебе, а не
к Даниэлю Дотану, специалисту по раннему исламу.
     Только тогда до меня начал доходить ход мыслей Романа и Меира.
     - Н-ну... - сказал я, подумав, - как-то это все...  э-э...  притянуто
за уши...
     - У тебя есть иное объяснение?
     - Н-нет... Но, во имя Творца, зачем?! Кому это надо?!


     Как  известно,  три  главных  вопроса,  на  которые  должен  ответить
полицейский следователь, таковы: кто сделал? зачем сделал? как  сделал?  Я
сразу спросил "зачем", а нужно было начать с вопроса  "как".  Насколько  я
понял, некие злоумышленники воспользовались стратификаторами  Лоренсона  с
целью, которая пока оставалась  неизвестной.  Таким  образом,  к  делу  об
исчезновении девушек добавилось дело о хищении стратификаторов,  поскольку
аппараты эти имеются во  всем  мире  в  очень  ограниченном  количестве  и
используются  лишь  по  решению  Комитета  безопасности  того  или   иного
государства. Штука серьезная, но для террора, скажем, или  ведения  боевых
действий бесполезная.
     - Сколько в Израиле стратификаторов Лоренсона? - спросил я у Бутлера.
     - Значит, ты полагаешь... - протянул Роман.
     - Не строй из себя девицу, - обиделся я. -  Наверняка  твои  эксперты
пришли к тому же выводу, и ты явился ко мне для того, чтобы я точно назвал
тебе эпоху. Я назвал - первая четверть седьмого века. А теперь  ответь  на
мой вопрос.
     - Три, - сказал Роман,  помедлив.  -  Один  в  институте  Штейнберга,
другой в Историческом институте  Еврейского  университета  и  третий  -  в
Технионе.
     - Ха, - сказал я.  -  Ни  у  ШАБАКа,  ни  в  Моссаде,  значит,  таких
аппаратов нет?
     - А зачем им? - сказал Роман, и Меир поддержал коллегу кивком головы.
     - Для  пресечения  терактов  и  планируемых  против  Израиля  военных
операций, конечно!
     Роман и Меир одновременно покачали головами, и я не стал настаивать.