л
его:
     - Наум, ты меня знаешь. Предоставь действовать самому.
     - Ну хорошо, - неохотно  согласился  Рувинский.  -  Мои  ребята  тебя
подстрахуют.
     Я пожал плечами и сел в кресло.
     - Можно мне присутствовать? - спросил Бутлер.
     - Только не здесь, - сказал я. - Иди-ка к Аль-Касми и надевай на него
наручники, как только он вернется оттуда.


     Честно говоря, я был  убежден,  что  Аль-Касми  наплевать  на  своего
хозяина. Он его  ударил,  и  ударил  бы  при  аналогичных  обстоятельствах
вторично. Идея скрыться от правосудия в мире, где он не убил Эхуда, только
на первый взгляд казалась логичной, но психологическому портрету убийцы не
соответствовала.
     Разумеется, Аль-Касми отправился  в  другую  альтернативу,  возникшую
гораздо раньше. Поскольку я догадывался, о какой альтернативе  может  идти
речь, то и отправился туда, хотя, уверяю вас, попадать в тот мир у меня не
было никакого желания. Да и опасно это было, если по правде...


     В нашем мире Аль-Касми был лоялен режиму. Значит, существовал мир,  в
котором он был большим деятелем интифады. Мир,  о  котором  он  мечтал  по
ночам. Туда-то я и отправился.
     Я ожидал всякого, но не такого!
     Я стоял на улице Алленби угол  улицы  Ахад  Ха-ама  и  никак  не  мог
сообразить, чем эта улица отличается от той, к которой я привык с детства.
Лишь через минуту  дошло:  все  надписи  -  на  фалафельных,  на  магазине
фототоваров, на магазине одежды - были на арабском. Ни  одного  ивритского
слова. Это первое.
     Второе - люди. Вокруг меня  шли,  стояли  и  даже  сидели  на  низких
скамеечках  одни  арабы.  Ошибиться  было  невозможно  -  они  и  говорили
по-арабски, и я понял, что интуиция меня таки не обманула.
     Молодой араб-полицейский толкнул меня в бок  -  явно  умышленно  -  и
сказал:
     - Еврей, чего уставился? А ну-ка, покажи документ.
     Без лишних слов (я хорошо знал нравы местной  полиции)  я  достал  из
заднего брючного кармана свое удостоверение.
     - Песах Амнуэль, - произнес араб вслух мое имя с таким  видом,  будто
каждая буква вызывала у него приступ рвоты. - Допущен  в  пределы  зеленой
черты до восемнадцати часов. Эй,  еврей,  сейчас  уже  полпятого.  У  тебя
полтора часа времени. Ты не успеешь добраться до  своего  поселения.  Чего
стоишь тут?
     Я спрятал документ и пошел прочь, соображая, что делать  дальше.  Мне
нужно было  увидеть  Аль-Касми.  Совершенно  очевидно,  что  он  находится
поблизости: программа могла ошибиться в выбросе  не  более  чем  на  сотню
метров.
     Я медленно пошел в сторону бывшей улицы Бен-Иегуды, стараясь смотреть
по сторонам так, чтобы не привлечь ничьего внимания.  В  лавках  торговали
арабы, но я видел и евреев - один из них стоял посреди тротуара и  большой
метлой собирал в кучу скомканные бумаги, обрывки каких-то пакетов и пустые
пластиковые бутылки. Где, черт возьми, банк Ха-поалим? Где машбир? По одну
сторону улицы стояли одноэтажные  хибары,  по  другую  тянулся  пустырь  и
котлован, на дне которого я увидел огромную кучу мусора.
     По идее, чего мне сейчас не хватало, так это сегодняшней газеты  или,
еще лучше, учебника местной истории. Желательно, на иврите - мои  познания
в арабском, мягко говоря, оставляли желать лучшего.
     На углу с улицей Бен-Иегуды (она называлась здесь  как-то  иначе,  но
надпись была на арабском) стоял  мальчишка-разносчик,  продавая  сладости,
лежащие на подстилке. Рядом, прямо на тротуаре, я увидел  несколько  пачек
газет. Так - арабская, арабская, арабская, а это... о!  Чего  я  никак  не
ожидал - газета была на русском  языке.  "Еврейская  жизнь".  Две  драхмы.
Мелочь я  отыскал  в  кармане,  и  через  минуту  просматривал  заголовки,
прислонившись к кривому дереву. Газета была небольшая - четыре страницы, -
без компьютерной поддержки, типографский набор,  прошлый,  можно  сказать,
век. Впрочем, арабские издания, как я успел заметить, были не лучше.
     "Евреи должны добиваться места в парламенте!" - гласил  заголовок  на
первой полосе. Я пробежал глазами текст. Некий Амос  Оз,  писатель,  автор
романа "Из грехов твоих", утверждал,  что  евреи  никогда  не  получат  ни
единого мандата, поскольку на каждого еврея приходится три  мнения,  а  на
каждое поселение - своя партия. И при  таком  положении  дел  политических
свобод им не добиться до явления Мессии.
     Неужели тот самый Оз? - подумал я. Писатель, которого я читал в своем
мире -  левый  радикал,  сторонник  независимой  Палестины...  Собственно,
почему бы и нет? История  сделала  кульбит,  но  люди-то  остались,  если,
конечно, они родились здесь или приехали раньше создания альтернативы. Ибо
я не думал, что сюда, в Фаластын, или как теперь называется  этот  анклав,
эмигрировало много евреев - при нынешнем-то раскладе сил...
     - Эй, парень, - услышал  я  и  не  сразу  сообразил,  что  мужчина  в
скромной одежде говорит по-русски. - Ты, я вижу, согласен с Озом?
     Мужчина, естественно, держал в руке метлу.
     - Нет, - сказал я, - я не согласен с Озом. Простите, не могли  бы  вы
сказать мне, сколько сейчас евреев в... э-э... Палестине?
     - Где? - переспросил "русский" и принялся энергично махать метлой, не
глядя в мою сторону. - Слушай, шел бы ты отсюда, а то хозяин увидит, что я
с тобой разговариваю и оштрафует...
     - Так ты же сам заговорил, - резонно ответил я и услышал:
     - Я думал, ты агавник, а ты, видно, карамник.
     Чтоб я знал, что все это значило!
     - Ухожу, - сказал я. - Только один вопрос. Сколько нас  тут,  русских
евреев?
     - Дураков-то? - пробормотал мужчина  так,  что  я  еле  расслышал.  -
Думаю, тысяч пятьдесят.
     Он принялся мести тротуар с рвением, достойным лучшего применения,  и
я отошел в сторону. Перевернул  страницу  и  увидел  заголовок:  "Арабская
полиция  арестовала  Хаима  Викселя  в   поселении   Ариэль".   Статья   в
драматических  тонах  повествовала  о  том,   что   вчера   ночью   пятеро
полицейских-арабов  сорвали  заграждение  вокруг  поселения,  избили  двух
евреев-охранников и ворвались в дом, где мирно спала  семья  строительного
рабочего Викселя.  Хозяина  скрутили  и  увели,  нарушив,  таким  образом,
автономию поселений в черте оседлости. Викселя  обвиняют  в  том,  что  он
совершил теракт: напал на автобусной остановке в Рамле на женщину-арабку и
ударил ее по лицу. Виксель утверждает, что никогда  не  был  в  Рамле,  но
женщина его опознала, и теперь бедному отцу семейства  грозит  пожизненное
заключение. А если бы женщина сказала, что он пытался пырнуть ее ножом?  -
спрашивал автор. Неужели Викселя уже расстреляли бы, даже не  потрудившись
убедиться в том, что он говорит правду?
     Между строк я ощущал и традиционное "доколе?" и неизбывную  тоску  по
свободе, но открытым текстом не было сказано ничего.
     Тоскливо, господа...
     На четвертой странице я нашел уголок юмора. Стоит еврей на Алленби  и
спрашивает араба: как проехать к палестинскому университету. На  семьдесят
пятом автобусе, - отвечает араб. Через день тот же араб проходит мимо того
же перекрестка и видит того же еврея. Опять в  университет?  -  спрашивает
араб, удивляясь, что делает еврей в этом учебном заведении. Нет, -  понуро
отвечает еврей, - я автобуса жду. Шестьдесят семь уже  проехали,  осталось
всего восемь...
     Я скомкал газету и бросил в урну.
     Ну хорошо, ясно, что в  этом  мире  нет  Израиля,  а  евреи  живут  в
поселениях, где-то в черте  оседлости,  и  работают  у  арабов  на  черных
работах. Но где их национальная гордость? Где "лехи", где "этцель"  и  где
"хагана"? Где еврейские боевики и где последователи  Шамира?  Не  верю  я,
чтобы они - точнее, мы, если уж на то пошло, - проиграли в  сорок  восьмом
войну и с той поры смирно жили под арабским каблуком.
     А, собственно, почему бы нет? Ведь это - мир, созданный альтернативой
Аль-Касми. Мир его мечты. Все нормально, господа. Мне бы еще найти  самого
мечтателя...


     Разумеется, я его нашел - даже быстрее, чем хотелось. В  принципе,  я
был не прочь  походить  по  Тель-Авиву  (как,  кстати,  здесь  этот  город
назывался?) и поглядеть, как победители-арабы устроили  жизнь  побежденных
евреев. Ну, о поселениях я уже слышал, и о зеленой черте, которая  в  этом
мире стала чертой оседлости. И еще - намеки на какой-то еврейский  террор.
Любопытно было бы посмотреть  на  местных  поселенцев  -  не  все  же  они
нанимаются к арабам на работу и не все метут  улицы  в  Тель-Авиве.  Но  и
пистолетов с автоматами у них, скорее всего, нет - уж арабы-полицейские об
этом позаботились.
     Как же они - мы? -  отстаивают  свое  национальное  достоинство?  Как
доказывают право на владение этой землей? Надеюсь, не тем,  действительно,
что нападают на арабских женщин? Есть ведь иные пути  и,  если  евреев  не
допускают  в  парламент,  то  можно  устраивать   демонстрации   протеста,
объявлять голодовки, ну, что еще?
     Я подумал, что все это просто глупо - разве  мои  родители,  олим  из
России, чего-то добились в девяностых своими демонстрациями и голодовками?
Пока не подожгли десяток машин, да пока не  создали  партию,  да  пока  не
парализовали на неделю работу всех государственных учреждений...
     Здесь и это наверняка не принесло бы успеха. Только борьба с  оружием
в руках. Победа или смерть. Родина и свобода.
     Я рассуждал, как типичный араб из Газы в моем мире. Пожалуй,  я  даже
начал понимать этого араба, уверенного в том, что  его  согнали  с  родной
земли, швырнули кусок хлеба и заткнули рот. Житие определяет  сознание,  -
вот уж действительно...
     Я шел, точно зная - куда. В альтернативном мире, созданном  не  мной,
полагаться я мог только на пресловутую интуицию, и она не подвела.  Ахмада
Аль-Касми я увидел издалека и узнал сразу. Он  стоял  у  огромного  синего
лимузина марки "форд",  сложив  руки  на  груди,  и  наблюдал,  как  еврей
протирает стекла. Судя по выражению на  лице  Ахмада,  он  ждал  окончания
работы, чтобы вмазать еврею по морде и заставить проделать все сначала.
     Я  остановился  неподалеку  и  с  ужасом  понял,  что  не  знаю,  как
действовать дальше. Роман Бутлер сказал совершенно определенно: увидишь  -
зови полицейского. Но Роман воображал, что  я  попаду  в  совершенно  иную
альтернативу!
     Аль-Касми почувствовал на себе мой взгляд и повернул голову.  Взгляды
наши встретились. Надо сказать, что и он, подобно мне, обладал  прекрасной
интуицией. Ему и двух секунд не понадобилось, чтобы  понять:  я  пришел  к
нему не для того, чтобы проситься на временную работу.
     - Убирайся, - сказал он на иврите. - Убирайся в  свой  мир,  иначе  я
вызову полицию. Считаю до трех. Один...
     И что я должен был делать, по-вашему?
     - Два...
     Я шагнул вперед и, прежде чем  Ахмад  успел  увернуться,  влепил  ему
правой между глаз. А левой добавил в живот. Господа, это очень  неприятное
ощущение - я никогда не бил человека, но у меня не было иного выхода!
     Мойщик-еврей выронил тряпку и завопил дурным голосом.
     - Что же ты орешь, дурак? - сказал я, потирая пальцы. - Ты еврей  или
кто?
     Аль-Касми привалился спиной к машине и закатил глаза. Со всех  сторон
к нам бежали арабы, и в их глазах я читал свою участь. Для этого не  нужно
было никакой интуиции.
     Я произнес контрольное слово.


     Костяшки пальцев на правой руке продолжали болеть.
     - Хорошая работа, - сказал комиссар Бутлер, когда на Ахмада Аль-Касми
надели  наручники  и  увезли  в  полицейской  машине.  -  Только  бить  не
следовало. Теперь он имеет право предъявить судье претензии  о  незаконных
методах задержания.
     - Это ваши еврейские нежности, - раздраженно сказал  я.  -  Не  вижу,
чтобы от моего кулака его морда сильно  пострадала.  Убийца  он,  в  конце
концов, или нет?
     - Убийца, - согласился Бутлер, -  а  закон  есть  закон.  Нужно  было
вызвать полицейского...
     - Господи, Роман, - сказал я. - Поехали ко мне, и  я  тебе  расскажу,
что сделали бы со мной  полицейские,  если  бы  я  поступил  так,  как  ты
говоришь.
     У Бутлера не было времени - нужно было проводить допрос  обвиняемого.
Комиссар пришел ко мне вечером - как обычно, на чашку кофе. Выслушав меня,
он вздохнул:
     - Знаешь, Песах, я иногда и сам думаю: как жили  бы  евреи,  если  бы
земля эта стала арабской. В сорок восьмом или позднее, проиграй мы хотя бы
одну из войн. Я бы не пошел мыть машины. Я бы записался в "хагану"...
     - Нет у них там никакой "хаганы", - сказал я.
     - Так это альтернативный мир Аль-Касми...
     - Ну и что? Не мог же  он  конструировать  все  причинно-следственные
связи по своему желанию! Он лишь создал альтернативу, а дальше действовали
законы истории.
     Роман надолго задумался. Соображал, наверно, как занялся бы он в  том
мире формированием подпольных бригад. И как сжигал бы флаги  Палестины.  И
как надел бы маску и взял в руки автомат... Он не убивал бы  женщин,  а  в
остальном... Мир - зеркало, господа.
     - Тяжелая у тебя работа, Песах, - сказал он наконец. - Не думал,  что
писать историю так трудно.
     - Да уж, - согласился я. - Проще историю делать.
     - Или раскрывать преступления, - сказал Роман.
     Мы улыбнулись друг другу, и я налил еще по чашечке.





                                П.АМНУЭЛЬ

                              ПИСЬМА ОТТУДА




     Мой сосед, комиссар тель-авивской  уголовной  полиции,  Роман  Бутлер
время от времени приходит ко мне на чашку  кофе.  Если  это  случается  по
моему  приглашению,  то  чашкой   кофе   да   приятной   беседой   все   и
ограничивается.  Но  когда  Роман  является  сам,   с   задумчивым   видом
усаживается в кресло и спрашивает "Не помешал?", я понимаю, что пришел  он
по делу, а не для  того,  чтобы  дегустировать  новое  произведение  фирмы
"Элит". От кофе, впрочем, он все равно не отказывается.
     В тот вечер (как сейчас помню: было это 17  февраля  2027  года,  лил
дождь и даже урчал вдалеке гром) Бутлер пришел, когда мы с женой  смотрели
по стерео новый американский боевик "Ночь вепря" с Ники Фарези  в  главной
роли.
     - Я не  во-время,  -  констатировал  Роман  и,  поскольку  ответа  не
последовало (в это время тень таинственного убийцы целилась главному герою
в затылок), отправился заваривать кофе сам. Плохие  люди  отрезали  Фарези
правую руку, но он, сидя в жутком подвале,  отрастил  новую  руку  за  три
ночи, после чего перебил всех, кто еще оставался в живых; до режиссера  он
добраться не успел - фильм кончился.
     - Что скажешь? - спросил я, поворачиваясь к Роману.
     - Этот Ники - круглый дурак. С самого начала было ясно,  что  хватать
нужно толстого, а не худого.
     - Я не о том. Ты пришел не фильм обсуждать, верно?
     - Было бы что обсуждать...
     - Вы не будете смотреть новости? - сказала Лея. - Тогда отправляйтесь
в кабинет.
     Что мы и сделали.
     Расположившись в  привычной  обстановке,  Роман  выудил  из  бокового
кармана сложенный вчетверо лист плотной бумаги и положил передо  мной.  По
правде говоря, в наши дни не часто увидишь текст, написанный  от  руки,  а
разбирать чужие каракули я не умел никогда. Попробуйте отличить  "тав"  от
"хет", если перо носится по бумаге со скоростью сто знаков в минуту.
     Все же я разобрал примерно следующее:
     "...расположен  на  берегу  Яркона,  если  пропустить  первый  налево
поворот от вертолетной станции и спуститься со второго уровня шоссе  Аялон
по грузовому эскалатору номер семь до уровня  пересечения  с  транспортной
развязкой "Цемах". Бомбу заложили боевики "Всемирного джихада"."
     - Что это? - спросил я.
     - Тебе ничего не бросается в глаза?
     - Отвратный почерк. Это, к примеру, "самех" или "пе"?
     - У тебя почерк не лучше. Ты когда-нибудь был на этой  развязке?  Там
всего два грузовых эскалатора.
     - Ну и что? - удивился я.
     -  Видишь  ли,  -  сказал  Роман,  пряча  бумагу  в  карман,  -   это
собственноручное свидетельское показание Йосефа Крукса.
     - А... - сказал я разочарованно.
     Йосеф Крукс был в то время самым известным  в  Израиле  экстрасенсом.
Славный малый лет тридцати, если не  говорить  с  ним  о  высших  силах  и
энергетических зонах. Год назад он определил у моей  сестры  рак  желудка,
чем поверг бедную  женщину  в  шоковое  состояние.  Врачи,  потратив  уйму
времени, сочли Дину совершенно здоровой, а, когда  она  предъявила  Круксу
претензии со всей своей нерастраченной энергией,  тот  сказал  философски:
"Значит, все впереди".
     - Я понимаю, - сказал Роман, прекрасно знавший эту историю, - что  ты
относишься к Круксу с предубеждением. Поэтому послушай не как  мужчина,  а
как историк.
     И он рассказал мне, как историку, содержание начатого им дела.


     Восемь дней назад исчез некий Барух Эяль, 43  лет,  начальник  отдела
баллистической экспертизы  Управления  криминальной  полиции.  По  сути  -
коллега Бутлера. Он вышел из дома в восемь утра, чтобы ехать на работу. Но
в вертолет не сел и на службе не появился. До полудня никто из  коллег  не
проявлял беспокойства, потом позвонили Эялю домой, и началась паника.
     Искали сутки - без всякого толка.  Объявлений  в  прессе  не  давали,
поскольку были уверены -  Эяля  похитили,  и  теперь  жди  ультиматума  от
какого-нибудь "Исламского возрождения". По  сути,  полиция  занималась  не
поисками  пропавшего,  а  выяснением,  каким  образом  террористы   сумели
осуществить акцию в центре Тель-Авива, причем ШАБАК даже не почесался.
     Через сутки стали очевидны  два  обстоятельства.  Первое:  если  Эяля
похитили, то не террористы, ибо никаких  ультиматумов  или  требований  не
было в помине. И второе: граница государства Палестина не  была  нарушена,
как показал анализ данных электронной защиты, и следовательно, искать Эяля
нужно в пределах Израиля.
     Когда пошли четвертые сутки, были  проверены  все  свалки,  канавы  и
заброшенные здания, а результат продолжал оставаться нулевым, Ноам  Сокер,
заместитель пропавшего  Эяля,  предложил  обратиться  к  господину  Йосефу
Круксу.
     - Честно говоря, Песах, - с некоторым смущением сказал Роман,  -  это
не афишируется, но полиция изредка пользуется услугами экстрасенсов,  если
случай из ряда вон выходящий, и нет никаких зацепок. В суде эти  показания
не используешь, а в оперативной работе иногда помогает.  Семь  лет  назад,
например, Соня Мильштейн точно сказала, где искать тело убитого маклера. В
девяти случаях из десятки, правда, они попадают пальцем в небо,  но,  если
другие варианты вообще бесперспективны, то...
     - Не оправдывайся, - сказал я. - Что сказал Крукс?
     - Он прибег к автоматическому письму. Видишь ли, он  утверждает,  что
имеет мысленный контакт с каким-то своим предком, жившим лет триста назад.
И предок дает  ему  советы  и  подсказывает  выходы  из  разных  жизненных
ситуаций. Предок, якобы, знает все и обо всех... А чтобы  получить  совет,
Крукс садится за стол, кладет перед собой лист бумаги,  берет  карандаш  и
расслабляется до такой  степени,  что  перестает  контролировать  движения
пальцев. При этом мысленно обращается к предку с вопросом. Обычно проходит
минута-другая, и рука Крукса начинает быстро водить карандашом. Появляется
текст, о содержании которого Крукс даже не догадывается. Читает  он  текст
вместе со всеми, когда выводит себя  из  транса.  Почерк  предка,  кстати,
совершенно не похож на почерк самого Крукса.
     - Я знаю, что такое автоматическое письмо, - сказал  я.  -  Не  теряй
времени.
     - Так вот, -  продолжал  Бутлер.  -  Предок,  по  словам  Крукса,  не
ошибается никогда.
     - Дай ему Бог здоровья на том свете, - пробормотал я. - Когда он жил,
ты говоришь?
     - В восемнадцатом веке.
     - Откуда он мог знать о том, что на шоссе Аялон будет  семь  грузовых
эскалаторов?
     - Песах, -  рассердился  Бутлер.  -  Не  изображай  из  себя  дурака!
Совершенно очевидно, что бомбу он у