лах. А ты знаешь, что Мухаммад  мог
в одну ночь любить сразу пять десятков женщин? Я говорю тебе это не просто
так. Я  готов  тебе  заплатить  -  о  сумме  мы  договоримся,  -  если  ты
согласишься стать одной из жен этого арабского пророка...
     - Я согласна, - вставила  Ира,  она  уже  имела  дело  с  несколькими
арабами, они, действительно, были хороши в деле, - но ты  должен  привести
этого  Мухаммада  сюда,  потому  что  девушкам  не  разрешается  принимать
клиентов на стороне.
     - О, Творец! - воскликнул рави,  подняв  взор  к  потолку.  -  Ты  не
знаешь, что Мухаммад жил полторы тысячи лет назад??
     - А... - разочарованно протянула Ира. -  Так  что  же  ты  мне  мозги
пудришь?
     Последние  слова  она  сказала  по-русски,  не  найдя  им  ивритского
эквивалента, но рави понял.
     - Все будет в порядке, мотек, - сказал он. - Если ты  согласна,  тебя
отправят в Мекку и ты станешь  женой  пророка  Мухаммада,  и  жить  будешь
полторы тысячи лет назад. Но главное - ты спасешь Израиль.
     Несогласование времен прошло мимо внимания Иры - она не была сильна в
грамматике. Поговорили о  сумме,  и  Ире  больше  всего  понравилось,  что
работать придется исключительно на себя, ибо никаких сутенеров  в  седьмом
веке, да еще в Мекке хурашитов, не было и быть не могло.
     - Но я не знаю арабского, - призналась Ирина.
     - Вообще говоря, - резонно заметил рави, - ты не знаешь и иврита, что
не мешает тебе понимать клиентов  и  даже  меня.  Сотню  слов  выучишь,  и
достаточно.
     - Деньги вперед?
     - Конечно, - сказал рави, - в пересчете на тамошние драхмы. Шекели  в
Мекке тебе будут ни к чему.
     На том и порешили. Рави нацепил свою шляпу и ушел, а Ира,  работая  с
очередными клиентами, все думала о том, что имел  в  виду  этот  кипастый,
когда говорил о спасении Израиля. Раздумья отпечатались у нее  на  лице  и
сказались на работе, клиенты ушли недовольные, а хозяин вычел из заработка
Ирины внушительный штраф. Сволочь, - подумала Ира и поняла, что  лучше  уж
спасать Израиль. К тому же, не меняя профессии.


     Рави приходил еще  несколько  раз,  просаживая  на  Ирину  все  более
крупные суммы,  поскольку  инструктаж  требовал  времени,  арабские  слова
давались  с  трудом,  а  Ира,  обладая  неплохой   памятью,   была   жутко
неусидчивой. К тому же, ее раздражало, что рави ни разу не  снял  сюртука,
не говоря уж о брюках. А ей хотелось, о чем она однажды  сказала  прямо  и
недвусмысленно.
     - Нет, - покачал головой рави. - Не отвлекайся. Как будет  по-арабски
"накрывать на стол"?
     Ира вздохнула и решила про себя, что рави импотент.
     После восьмого  посещения,  занявшего  половину  рабочей  ночи,  рави
сказал:
     - Хорошо. Слова ты знаешь. Перейдем ко второму этапу.
     И перешел,  начав  учить  Ирину,  как  ей  нужно  себя  вести,  чтобы
непременно соблазнить Мухаммада. Послушав минут  пять,  Ира  расхохоталась
рави в лицо:
     - Послушай, мотек, я не знаю, пророк этот Мухаммад или нет, но,  если
он мужчина, то предоставь дело мне. Я же не учу тебя, как читать Тору.
     Рави внимательно посмотрел на девушку и сказал:
     - Ты права. Тогда - этап третий. Когда Мухаммад будет брать тебя,  он
станет шептать слова, много слов, а ты сделаешь все, чтобы он забыл...
     - Забудет, - пообещала Ира, - все забудет, даже маму родную. А что за
слова?
     - Неважно, - сказал рави. - В том-то и дело, что неважно.
     - Ты говорил как-то, - напомнила Ира, -  что  я  спасу  Израиль.  Как
Жанна д'Арк, да? А что я должна для этого делать, ты так и не сказал.
     - Какая Жанна? - удивился рави, не слышавший о спасительнице Франции,
поскольку в ешивах, в отличие от питерских  школ,  не  изучали  "Всемирную
историю в рассказах и картинках". - А Израиль ты спасешь, делая то, о  чем
мы сейчас ведем речь.
     - Трахаясь с Мухаммадом? - уточнила Ира. - Не понимаю.
     - Неважно, - опять сказал рави. - Поймет история, этого достаточно.


     Откуда рави взял две старинные драхмы, Ира так и  не  узнала.  Монеты
она спрятала в тряпочку, а тряпочку сунула под лифчик.
     - Нет, - сказал рави, - это нужно оставить  здесь.  В  те  времена...
э-э... курашитские  женщины  обходились  без  лифчиков.  И  без...  э-э...
трусиков тоже. И без туфель фирмы "Мега".
     - Да? - сказала Ирина и потребовала еще две драхмы - за вредность.
     Когда настала пора отправляться, был яркий  солнечный  полдень.  Рави
дал последние инструкции и пошел к выходу.
     - Ты меня даже не  поцелуешь?  -  обиделась  Ира.  -  Я  спасаю  твой
Израиль, а ты...
     Рави поспешно ретировался за дверь, а  Ира,  надув  губы,  присела  к
окну. Босым ногам было холодно на плиточном полу, и она решила плюнуть  на
предостережения, надеть хотя бы тапочки, а там будь что будет...
     Она не успела.


     Мекка оказалась городом грязных кривых улочек,  замурзанных  детей  и
крикливых торговцев. Здесь было жарко, казалось,  что  в  стоячем  воздухе
вот-вот возникнет мираж. Ира шла, не зная куда, ей было весело,  это  было
приключение, а бояться она не умела, в России не научилась,  а  в  Израиле
было ни к чему. Мужчины на нее оглядывались, и она  знала,  что  взглядами
дело не ограничится. Так и получилось. Первую ночь в Мекке она  провела  у
торговца Хассана, сорокалетнего мужчины, уже  имевшего  трех  жен.  Хассан
оказался хорош, но жить с ним Ира не собиралась. Не то, чтобы она  так  уж
жаждала выполнять инструкции рави (Ира уже  поняла,  что  останется  здесь
навсегда, рави не потребует с нее отчета, и  она  может  делать  все,  что
сочтет нужным), но ей просто любопытно было посмотреть на этого Мухаммада,
на пророка, о котором говорили курашиты, которого превозносили редкие  еще
в Мекке мусульмане и который что-то такое проповедовал  время  от  времени
неподалеку от знаменитой здесь Каабы.
     Женское любопытство спасло Израиль, господа, если уж быть точным.


     - Больше всего на свете я люблю женщин и благовония, - сказал пророк,
- но истинное наслаждение я нахожу только в молитве.
     - Тому, кто  творит  доброе  дело,  -  говорил  пророк,  -  я  воздам
вдесятеро и более того; и тому, кто творит злое, будет такое же возмездие.
     И еще Ире нравилось смотреть издалека  (рассердится,  если  увидит!),
как Мухаммад молится своему Аллаху. Он выбирал в трех  шагах  от  себя  на
земле какой-нибудь камень или просто неровность,  а  потом  в  продолжение
всей молитвы не сводил глаз с этого места.
     Прием помогал концентрировать внимание и не отвлекаться, а сторонники
пророка воображали, что таким образом Мухаммад говорит  с  самим  Аллахом.
Молился пророк громко - Ире казалось, что он делает это не для того, чтобы
быть услышанным с неба, а с той же  практической  целью:  лучше  запомнить
текст.
     К Мухаммаду она попала через две недели после того, как оказалась  на
пыльной улице в Мекке - будто картинка сменилась: вот она  стояла  посреди
своей комнаты, босая, и думала,  что  нужно  надеть  тапочки,  и  вдруг...
ф-ф-ф... и ногам  горячо,  потому  что  камни  обжигают,  а  кривые  дома,
кажется, сейчас развалятся с жутким грохотом.
     Хассан привел ее к пророку и сказал:
     - О святейший, эта женщина хороша. У  нее  белые  волосы,  и  она  не
знает, откуда родом. Звать ее Хаттуба. По-моему,  она  из  тех  персидских
племен, что были разбиты твоим предком, и я решил...
     Мухаммад  прекрасно  знал,  что  не  было  у  него  никаких  предков,
сражавшихся с персами, но законы лести пророк уважал и дар Хассана принял,
тем более, что девушка,  действительно,  была  удивительно  привлекательна
своей необычностью.
     А ночью... о-о... Ира сделала все,  что  умела,  и  Мухаммад  остался
доволен. Больше того, он был в восторге. Хадиджа (господи, какая  старуха,
ей же под шестьдесят! - с ужасом подумала Ирина),  любимая  жена  пророка,
осмотрела новую наложницу подозрительным взглядом, но за нож не взялась, а
очень даже любезно и не ревниво сказала:
     - Жить будешь со всеми младшими женами, и есть будешь на общей кухне.
Глаза у тебя красивые, а так...
     Она пожала плечами, не одобряя странного вкуса своего супруга. Да что
с него возьмешь - пророк он и есть пророк. Не от мира сего...
     А еще через неделю Мухаммад привел в дом Фаиду.  На  следующий  день,
полоская в проточной канаве белье, девушки неожиданно для себя  заговорили
на иврите, а потом перешли на русский. Фаиду звали Фаней и прибыла  она  в
Мекку из того же, 2026 года, с целью спасти Израиль. Обе понятия не имели,
как это сделать.


     Всего у пророка, по подсчетам Ирины, было сорок две младшие  жены  и,
чтобы содержать это  многочисленное  семейство  (а  еще  дети!),  Мухаммад
вынужден был трудиться в своей мастерской, куда женщинам вход был заказан.
Да Иру процесс  трудовой  деятельности  пророка  и  не  интересовал  ни  в
малейшей степени. Врагов у пророка было много. А он,  к  тому  же,  и  сам
нарывался на неприятности,  проповедуя  идею  единого  Бога,  которого  он
называл Аллахом, вопреки убеждениям всего местного  населения,  привыкшего
молиться двум  десяткам  разных  богов,  имен  которых  Ира  не  старалась
запомнить. Из чисто практически соображения единый Аллах был  лучше  сонма
богов со странными именами.
     Фаня рассказала Ире о том, как она попала в массажный кабинет,  и  ее
история заставила Иру поплакать. Фаня, бедняжка, вовсе не  любила  мужчин.
Она приехала в Израиль, когда ее квартиру в Чирчике  сожгли  националисты,
пригрозив, что сожгут и ее, если она не уберется подальше. Фаня  убралась.
А в Израиле - обычное дело, ни работы,  ни  жилья  приличного,  изнуряющий
никайон, приставания  тучных,  как  дойные  коровы,  мужиков,  и  никакого
просвета. Двадцать первый век, а живешь как в девятнадцатом. Или вообще  в
первом.
     Если уж приходится, - решила Фаня, - то лучше  за  приличные  деньги,
чем просто так. И стала девушкой по сопровождению - во-время, кстати,  еще
месяц, и ее не  взяли  бы  по  причине  профнепригодности,  никайон,  сами
понимаете, женщину не красит...
     А тут рави со  своим  предложением.  Фаня  готова  была  бежать  куда
угодно. В седьмой век? Пусть в седьмой. В Мекку? Пусть в Мекку. Да  еще  с
таинственным заданием. И она почувствовала  себя  разведчицей  в  арабском
тылу. Этакой Матой Хари.
     Офра Мизрахи появилась в гареме пророка еще две недели спустя. Бойкая
и сообразительная, коренная израильтянка и путана по призванию, она  сразу
выделила среди мухаммадовых жен Иру с Фаней и после первой ночи с пророком
заставила девушек рассказать о себе все, что было, и желательно, чего  еще
не было. Русского она не знала, но иврит понимала с полуслова, а  арабским
пользовалась как родным - учила в школе.
     - Здесь я Зибейда, - со смехом сказала Офра. - А рави такой оригинал,
ни разу даже не... с вами тоже? Вот, что значит - праведник, хас вэхалила!
     А через два дня прибыла Хая Дотан, и стало еще веселее.


     Пророк призвал к себе младшую жену свою, Хаттубу,  в  неурочный  час.
Было раннее утро, и Ира только-только проснулась, лежала, глядя в  потолок
и думала странную философскую думу: чем араб седьмого века  отличается  от
еврея века двадцать первого? Да ничем, по большому счету. Все они  хороши,
если не говорят о Боге или политике. С вечера, Ира слышала это от Хадиджи,
а Офра подтвердила, Мухаммад впал в экстаз, бился в конвульсиях, кричал  -
верный, по словам старшей жены, признак того, что  посетил  опять  пророка
ангел Джабраил.
     - Наверно, он возьмет кого-то из вас, - сказала Хадиджа Ире,  Офре  и
Фане, собрав их вместе. - Вы новенькие,  и  он  вас  любит.  Постарайтесь,
чтобы ему было хорошо. Посещая Мухаммада, ангел  Джабраил  читает  ему  от
имени Аллаха суры из священной книги Корана. Но любимый муж мой,  придя  в
себя, не помнит ни одного слова!
     - Бедняга, -  вздохнула  Офра,  искренне  пожалев  Мухаммада.  А  Ира
подумала: "Если он ни черта  не  запоминает  из  того,  что  болтает  этот
Джабраил, то что же тогда он записывает в свой Коран?" Она не задала этого
вопроса вслух, но ответ, тем не менее, получила.
     - Любимый муж мой Мухаммад, - продолжала Хадиджа, - после разговора с
ангелом всегда берет женщину. О, величие Аллаха! Только он, единственный и
всемогущий, мог  придумать  столь  утонченный  способ  -  ведь  под  видом
Джабраила к Мухаммаду мог явиться сам дьявол. Как узнать, как отличить?  И
сказал Аллах: возьми женщину, спи с ней, и если потом, отлив семя свое, ты
не вспомнишь слов посланника, то знай - то  был  дьявол.  А  если,  познав
наслаждение, ты вспомнишь  сказанные  им  слова,  немедленно  повтори  их,
запомни и возвести всем, ибо это истинные слова Аллаха твоего.
     - Записал бы сразу, и все дела, - пробормотала Фаня, а Ира  прыснула:
она-то знала, что Мухаммад был не силен в грамоте.
     Речь Хадиджи открыла Ире глаза. Теперь она знала,  что  имел  в  виду
рави, утверждая, что ей, Ирине Лещинской, предстоит спасти Израиль.


     Мухаммад был  очень  плох.  Собственно,  как  мужчина  он  никуда  не
годился. Естественно: человек только что пережил  припадок.  Что  там  ему
виделось, Ира не знала, но что может привидеться  эпилептику?  Как  могла,
она  постаралась  привести  Мухаммада  в  рабочее  состояние,  она   умела
растормошить даже паралитика, и  пророк  воспрянул  телом  и  духом,  и  в
результате излил-таки семя, как советовал Аллах, и все  время  повторял  в
полуэкстазе слова, то  ли  сказанные  ангелом  Джабраилом,  то  ли  просто
явившиеся в бреду:
     - И убей их... потому что... евреи неугодны... нечистые... недостойны
жизни... находи их везде... по всему миру... и убей... убей...
     Не хватало, чтобы это стало текстом в  Коране!  У  Иры  душа  ушла  в
пятки: что, если проклятый ангел шепнет Мухаммаду, что и  она  еврейка,  и
вообще чуть ли полгарема у пророка - из  публичных  домов  Тель-Авива?  Он
должен забыть этот текст.
     Должен - хорошо сказать.
     И сделать тоже просто, - решила Ира. Она была профессионалкой.  Когда
Мухаммад, выжатый досуха, откинулся на подушках, он не  помнил  не  только
слов Джабраила, но даже имя свое, наверное, мог назвать с третьего захода.
А Ира, лаская пророка, шептала ему на ухо иные слова, не имея ни малейшего
представления о том, есть ли они в каноническом тексте Корана. Плевать  ей
было на Коран, одно она знала: Мухаммад не должен говорить о евреях ничего
плохого. Ничего.
     - Если придут к тебе иудеи, -  шептала  Ирина,  -  то  рассуди  между
ними... А если отвернешься от них, то они ничем не навредят тебе...
     - Не навредят... - пробормотал Мухаммад, переворачиваясь на живот.
     -  ...А  если  станешь  судить,  -  шептала  Ирина,  -  то  суди   по
справедливости: поистине, Аллах любит справедливых...
     - ...справедливых, - сказал Мухаммад, открыл  глаза  и  посмотрел  на
Ирину.
     - О Хаттуба, ты свет очей моих, - сказал Мухаммад. - Ты принесла  мне
радость. Я помню! Я помню каждое слово, сказанное ангелом Джабраилом!
     И пророк произнес нараспев:
     - Если придут к тебе иудеи, то рассуди между ними. А если отвернешься
от них, то они не навредят тебе!
     Ира впервые в жизни плакала от радости.


     Я пришел к рави Леви на другое утро.  Директор  Рувинский  нашел  для
себя более важное, по  его  словам,  занятие:  он  хотел  получить  полные
тексты, забытые Мухаммадом навеки и  не  вошедшие  в  окончательный  текст
Корана.  Он  хотел  знать,   насколько   плодотворной   оказалась   миссия
одиннадцати израильтянок. Я  мог  себе  представить,  сколько  гадостей  о
евреях и их Боге мог наговорить пророку ангел Джабраил,  и  мне  вовсе  не
хотелось копаться в компьютерных интерпретациях. Куда приятнее  поговорить
с достойным человеком.
     -  Я  надеюсь,  -  сказал  рави,   ознакомившись   с   реконструкцией
воспоминаний Ирины Лещинской, - что вы с директором Рувинским  не  станете
публиковать эти тесты?
     - Нет, - согласился я. - Ты был прав, мар Леви. Если бы  не  девушки,
этот  Мухаммад  нагородил  бы  в  Коране  гораздо  больше  гадостей,   чем
получилось на самом деле. Подумать только: искать евреев по всему свету  и
убивать... Ира молодец. Кстати, то, что она  нашептала  Мухаммаду  взамен,
это ведь действительно вошло в Коран. Пятая сура. Я проверил.
     - Да? - сказал рави. - Я не читал Коран, хас вэхалила.
     - Послушай, - продолжал я. - Их там  было  одиннадцать.  Они  жили  с
пророком много лет. Они корректировали ангельские  тексты  как  хотели,  и
Мухаммад повторял за ними как на уроке...  Почему  же  в  Коране  осталось
столько вражды к неверным? Столько нетерпимости?
     - Ты хочешь, чтобы я ответил? - опечалился  рави.  -  Сколько  женщин
было в гареме? Сорок? Наверняка больше. Разве все  они  были  еврейками  и
мечтали спасти Израиль?
     - Далеко не все, - согласился я. - Но я хочу сказать...
     - Я понимаю, что ты хочешь сказать. Что в Тель-Авиве много  массажных
кабинетов  и  что  можно  получить   новое   разрешение   на   пользование
стратификатором... Если тебе и директору Рувинскому это  удастся,  я  буду
счастлив.
     Что ж, приходится сознаться: нам это не удалось. Пока мы с  Рувинским
разбирали воспоминания Ирины, Офры, Фани и  других  девушек,  пока  мы  по
крупицам восстанавливали текст Корана, каким он был бы, если...  В  общем,
мы опоздали: депутат кнессета Арон Московиц  с  подачи  комиссара  Бутлера
провел закон о запрещении  участия  живых  существ,  включая  человека,  в
экспериментах со стратификаторами Лоренсона. Закон был секретным, и  никто
не узнал о его существовании.
     - Ты понимаешь, что создал интифаду? - спросил я у Романа,  когда  он
зашел ко мне в шабат поговорить о футболе. - Если  бы  не  этот  закон,  в
Коране можно было бы записать, что каждый араб  должен  любить  иудея  как
брата!
     Бутлер покачал головой.
     - Песах, - сказал он, - ты сам не веришь в то, что говоришь. Изменить
историю можно в альтернативном мире. А здесь - что сделано, то сделано.  И
не более того.
     Пришлось согласиться.


     Вечерами я ставлю компакт-диск  и  вхожу  в  мир,  реконструированный
компьютером. Я вижу Иру Лещинскую, как она склоняется над спящим  пророком
и шепчет ему слова  о  том,  что  справедливость  одна  для  всех,  и  что
мусульмане с иудеями - братья, ибо  ходят  под  одним  Богом,  у  которого
бесконечное число имен, и Аллах только одно из них...
     Бедная Ира. Она могла говорить о  любви  часами,  и  эти  суры  стали
лучшими в Коране. Она так и осталась младшей женой пророка.
     Я сказал - бедная? Надеюсь, что я ошибся.





                                П.АМНУЭЛЬ

                            НАЗОВИТЕ ЕГО МОШЕ




     Читатели  моей  "Истории  Израиля"  часто  спрашивают,  что  означают
некоторые намеки на некоторые события, изредка появляющиеся в той или иной
главе. Намеки есть, а о событиях не сказано ни слова.  Читатели  полагают,
что для исторического  труда  подобный  подход  неприемлем,  и  я  с  ними
полностью согласен. В одной из глав я писал о так  называемом  "Египетском
альянсе" и о том, что на  Синае  до  сих  пор  бродят  двухголовые  козлы.
Читатели, естественно, возмущаются: во-первых, никто никогда ни от кого ни
о каком таком "альянсе" не слышал, а во-вторых, многие бывали на Синае и в
глаза не видели никаких двухголовых козлов.  Если  бы,  говорят  читатели,
такие козлы существовали, то предприимчивые гиды непременно показывали  бы
это чудо природы туристам и брали бы за это дополнительную плату.
     Принимаю  обвинения.  Тем  не  менее,  все  намеки,  рассыпанные   по
страницам моей  "Истории  Израиля"  -  правда.  Был  "Египетский  альянс",
существуют двухголовые козлы и даже безголовые собаки, если хотите  знать.
Но обо всем этом и о многом другом я не мог до самого  последнего  времени
поведать читателям  по  очень  простой  причине:  в  Израиле  до  сих  пор
существуе