рдость останется, так сказать, незапятнанной.
     - У нас - это  в  России,  -  терпение  местных  таможенников  начало
иссякать, - там же, где у тебя.
     Конечно, они решили, что он русский. А если  бы  поняли,  что  еврей?
Тогда сразу побили бы, или, наоборот, отпустили, наподдав под  зад,  чтобы
быстрее долетел до своего Израиля?
     - Ребята, - начал Сергей, - у меня и денег-то...
     Таможенники приблизились. Решать нужно было быстро: вперед или назад.
К черту. Не люблю драться. В секцию бы ходил, мог бы  сейчас  какой-нибудь
приемчик... Но ведь никогда прежде не  били.  Может,  обойдется?  Господи,
сидел бы лучше дома, читал книжку... Нет,  потащился.  Ну  так  что  же  -
вперед или назад?
     Бить будут ногами.
     И Сергей попятился. Потом повернулся  и  побежал,  затылком  чувствуя
дыхание преследователей.  От  остановки  отваливал  троллейбус,  и  Сергей
вскочил на подножку, плечами раздвинув  начавшие  уже  закрываться  двери.
Прижался носом к стеклу.
     Никого.
     Они  что  -  поленились  догонять?  Или  решили,  что  денег  у  него
действительно нет?
     Он ехал домой, чувствуя себя побитым, все болело, и эта  воображаемая
боль отдавалась в душе стыдом и страхом.
     Потом, вечером, звонили ребята, спрашивали, почему не  пришел,  и  он
соврал что-то, а маме врать не хотел, она сразу поняла:  сын  не  в  себе.
Рассказал. Мама долго молчала, потом сказала "Нет, это  разве  страна?"  И
когда он уже лежал в своей комнате, мама с отцом  шептались  на  кухне,  и
Сергей знал - говорят о жизни. О мафии, о  преступности,  о  том,  что  по
вечерам на улицу лучше вообще не высовываться. Ну, и о ценах, конечно.


     - Так-так, - протянул Арье. - Ты полагаешь, что тот случай...
     - Я мог прорваться. Хотя бы попытаться. Я ведь думал  тогда  -  нужно
записаться в  секцию.  Каратэ  или  кун-фу.  Да  просто  бокс...  А  потом
вернуться и дать этим... И вообще всем. Быть силой, а не... Но я  решил  -
не для меня это.
     - Я понял. Ты мог прорваться, и тогда твой характер закалился  бы  на
тренировках. Ты мог не сказать ничего матери, и тогда родители  не  начали
бы думать об отъезде. Наверно, ты прав. Но видишь как... Ты стал  сильным,
родители остались в Питере, но тебе-другому уже не нужна была Таня. И если
бы пришлось заново выбирать - сила или любовь...
     - Арье... Но если есть такой мир, в котором я остался, то должен быть
и такой, в котором мы с Таней...
     - Да. Я думал сначала... Да, такой мир может быть.  То  решение,  тот
выбор повлек за собой множество других. В  том  числе  -  когда  появилась
Таня. Да. Наверняка.
     - Давайте попробуем еще, Арье!
     - Давай сначала сделаем выбор попроще - тебе налить чаю?.. А ты готов
попробовать еще, Сергей? Событие, о котором ты рассказал, произошло больше
двух лет назад. С тех пор ты  даже  и  в  нашем  мире  совершил  множество
поступков, когда нужно было решать - да или нет. А в том мире? Точнее -  в
тех мирах? Ты представляешь  себе,  сколько  кругов  разошлось  по  судьбе
Сергея Воскобойникова - сколько следов от того камня?.. Миллион? Миллиард?
Может, только в одном из  миров  ты  полюбил  Таню?  Попасть  туда  -  как
выиграть миллион в Тото. Ты выигрывал в Тото? Вот видишь... Нет, Сергей, я
не отговариваю тебя. Я только хочу, чтобы ты принял это решение не сейчас.
Теперь ты понимаешь, что это такое - принимать  решение.  Приходи  завтра,
хорошо?


     Родители вернулись поздно, и Сергей весь вечер провел  у  телевизора.
Переключал с канала на канал, но думал о другом. Ему казалось, что он  так
же, как по телевизионным каналам, скачет  из  мира  в  мир,  ищет  тот,  в
котором  одно  из  его  решений  (какое?   когда?   почему?)   привело   к
единственной, так необходимой ему сейчас, цели. Ему казалось, что он готов
хоть  миллион  раз  пересекать  эту  тонкую,  непонятно  какими   законами
объяснимую, грань - как он когда-то читал в "Двух капитанах":  бороться  и
искать, найти и не сдаваться.
     Он ждал ночи, чтобы лечь спать, и  чтобы  во  сне  быстрее  дождаться
утра, чтобы родители ушли в поисках клиентов, и  чтобы  он  потом,  пройдя
мимо школы (какая школа?), отправился к Арье.
     И лишь в тишине и темноте, заторможенно  глядя  закрытыми  глазами  в
проявляющиеся зыбкие картины первого сна, он подумал неожиданно: не мое.
     И сон пришел именно об этой мысли - как иллюстрация. Прыгая из мира в
мир, из одного себя в другого, из одного сегодня в иное  -  похожее  и  не
очень, - он оказывается там, куда стремился. В мире, где он  и  Таня,  где
есть любовь и счастье, где... Вот именно. Где осуществился  выбор,  им  не
сделанный. Он мог когда-то  поступить  иначе.  Сделав  выбор,  меняешь  не
только мир вокруг, меняешь прежде всего себя.  Пусть  на  неощутимый  атом
несбывшейся надежды. И мир,  распавшись  на  две  альтернативы,  уносит  в
разные стороны разных уже людей. А там иные соблазны, иные  решения,  иной
опыт... Иной ты.
     Он не понял себя в мире, где отказался от Тани. Он не поймет себя и в
том мире, где они вместе.
     А знать просто чтобы знать - зачем? Чтобы кроме  ностальгии,  которая
есть сейчас, возникла еще одна - ностальгия о том, что случилось не с ним?
     С Сергеем Ипполитовичем Воскобойниковым. И все же - не с ним.
     Сон был суматошный, Сергей бежал куда-то, преследовал кого-то и  знал
при этом, что бежит от себя, и преследует себя, и знал,  что  не  догонит,
потому что нет в этом смысла.
     Может, он плакал? Подушка утром была  влажной.  Впрочем,  в  квартире
такая сырость...


     - Может, ты и прав, - сказал  Арье.  -  Собственно,  Сережа,  я  даже
уверен был, что  ты  решишь  именно  так.  Только  помни,  что  теперь  во
Вселенной есть и такой мир, где ты решил иначе.
     - Я помню, - Сергей  сидел  на  краешке  стула,  готовый  вскочить  и
убежать, разговор почему-то был ему тягостен,  будто  оборвалась  какая-то
нить, и между ним и Арье не было теперь такого понимания, как вчера.  -  А
вы, Арье? Вам же нужен кто-то, чтобы продолжать работу. Испытатель.
     Арье усмехнулся.
     - Только не думай, Сережа, что ты в чем-то предаешь меня. Этот  выбор
пусть тебя не волнует. Мне не нужен испытатель. Я, видишь ли, теоретик.  Я
был уверен, что мои теории правильны, а теперь - спасибо тебе  -  я  знаю,
что это не теории. Пробьюсь. А может, не стоит пробиваться? Нет, не говори
ничего. Это мой выбор. Вселенной все равно - в ней будут существовать  оба
варианта. Но я-то буду жить в одном... Заходи как-нибудь, хорошо? Я спрошу
"тебе чаю или кофе". И ты сделаешь выбор...


     Вчера я посетил Институт Штейнберга. Институт Арье Штейнберга - это в
Герцлии, на повороте в сторону Гуш-Катиф. В холле есть портрет, Арье похож
немного  на  Герцля,  немного  на  моего  дядю  Иосифа.  Портрета   Сергея
Воскобойникова нет нигде. А ведь  первым  человеком,  на  себе  испытавшим
метод альтернатив, был именно это шестнадцатилетний мальчик. Вы знаете его
как израильского консула в Санкт-Петербурге. Да, это  именно  он.  И  жену
его, с которой он не расстается  ни  на  миг,  зовут  Таней.  Очень  милая
женщина, недавно в "Маарив" было опубликовано интервью с ней. Ее спросили,
бывала ли она  в  Институте  Штейнберга  и  пробовала  ли  поглядеть  свои
альтернативные жизни. Помните, что она ответила? "Нет, не была и хочу. Что
сделано, то сделано, а то, что отошло от меня - уже не я. И не нужно мне."
     Может быть, она права.
     Впрочем, это ведь не та Таня. Очень распространенное имя...



                                П.АМНУЭЛЬ

                        РИМ В ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЧАСОВ




     Записка, приложенная к пакету:

     "Штейнберговский Институт альтернативной истории, исх. 45/54.
     23 марта 2023 г.
     П.Амнуэлю, историку.
     Песах, посылаю пневмопочтой три компакт-диска с системными  записями.
Полагаю, что содержимое дисков  тебя  заинтересует.  Используй  компьютеры
модели IBM-1986А. Происхождение информации объясню  позднее.  М.Рувинский,
директор."


                           ДИСК ПЕРВЫЙ. РОМАНЦЫ

     От Фьюмичино начинались уже городские пригороды - Рим сильно разросся
за последние годы, - и Зеев Барак  просигналил  остановиться.  Обе  машины
съехали на обочину, не доезжая километра  до  последнего  на  этой  дороге
патрульного поста италийцев. Зеев заглушил двигатель и  вышел  из  машины.
Аркан остался сидеть за рулем, ладони лежали на баранке, глаза смотрели на
Зеева, но видели не настоящее, а будущее. Минут этак на пятнадцать вперед,
когда начнется.
     "Такой молодой, а уже нервный", - подумал Зеев.  Он  помахал  ладонью
перед лицом Аркана, и тот, придя, наконец, в себя, опустил боковое стекло.
     - Лечиться надо, - добродушно сказал Зеев. - Если ты будешь  с  таким
же видом смотреть на полицейского...
     - На полицейского я вовсе смотреть не буду, - тихо  сказал  Аркан.  -
Зачем мне на него смотреть? Выйду, руки за голову...
     - Ты, главное, выйди где и когда надо, - жестко сказал Зеев, полагая,
что напряжение он снял и теперь можно говорить серьезно.  -  Улица  Нерона
угол Юпитера, здание  министерства  внутренних  дел.  Паркуешь  машину  на
третьей стоянке слева, перед  выходом  отпускаешь  сцепление  и  включаешь
радио. Идешь в сторону...
     - ...Улицы Мальфитано, знаю, -  прервал  Аркан  и,  наконец,  оторвав
взгляд от какой-то, ему одному видимой точки, посмотрел  на  Зеева.  -  На
память не жалуюсь. Повторить маршрут отхода?
     - Не надо, - помолчав, сказал Зеев. - Бэ зрат а-шем, вперед.
     За руль он садился с неприятным ощущением, что день этот  радости  не
принесет. Не нравилось  ему  выражение  лица  Аркана.  Нельзя  так.  После
возвращения нужно будет показать мальчика  психологу.  В  Перудже  хороший
психолог, Бен-Хаим, из третьего поколения римских евреев.
     Дальше Аркан ехал первым - ровно ехал, хорошо. У поста  притормозили,
полицейские-италийцы смотрели на Зеева презрительно-недоверчиво, проверяли
машину  придирчиво,  разрешение  на  въезд  в  Рим  чуть  ли  не  в   лупу
разглядывали.
     - Проезжайте, - сказал капрал, и они  проехали.  Через  два  квартала
настало время расстаться - за светофором Зеев свернул налево и в зеркальце
увидел, что Аркан повернул вправо и выехал на бульвар короля Виктора.
     Эти италийские названия... Когда город был романским,  бульвар  носил
имя Рамбама,  и  в  этом  заключался  высокий  смысл.  А  кто  такой  этот
италийский Виктор? Он и королем-то был всего три с  половиной  года,  пока
его не убил собственный сын. И эта нация претендует на Вечный город!
     Мысли о Викторе, достойном разве что двух строк  в  учебнике  гойской
истории, отвлекли Зеева, но не помешали подъехать  к  зданию  Центрального
военного универмага в точно обозначенное время. В десять утра народу здесь
было много, люди входили и выходили, романцев среди них,  естественно,  не
наблюдалось. Зеев отпустил сцепление, включил  радио  -  первая  программа
италийцев передавала классическую музыку, то  ли  Верди,  то  ли  Пуччини.
Музыка изгнанников, особенно Верди - он, как слышал Зеев, все  свои  оперы
писал в Париже с мыслями о возвращении италийцев в Рим.
     Выйдя из машины, Зеев быстрым шагом пошел в сторону Храма  Юпитера  -
там облавы начнутся в последнюю очередь. Миновав площадь  Независимости  с
нелепым фонтаном, в центре которого стояла  статуя  Нептуна,  извергавшего
воду из огромного кувшина, Зеев углубился в квартал Весталок.
     Внешне Зеев не очень отличался от среднего италийца, кипу,  уезжая  в
Рим, оставил дома. Улица в этот час была пустынна: весталки отдыхали после
утомительных, надо полагать, ночных оргий. Часы на одной из башен  Старого
города начали бить десять, и Зеев обратился в слух.
     С последним ударом раздались два глухих взрыва - справа и сзади.  Что
ж, Аркан не подкачал. Молодец малыш, нервы нервами, а  все  сделал  точно.
Теперь бы еще посмотреть на результат, но придется  терпеть  до  вечера  -
покажут в программе новостей. Диктор  скажет  мрачным  голосом:  "И  вновь
еврейские фундаменталисты, называющие себя романцами, взорвали  начиненные
взрывчаткой автомобили на людных местах столицы. И вновь  пролилась  кровь
невинных..."
     Невинных - вот, что они говорят каждый раз. Нет  невинных  италийцев.
Невинный италиец - мертвый италиец. Зеев вышел к парку принца Домициана и,
углубившись в пустынные аллеи, сел на скамью. Посмотрел  на  часы.  Минуты
через две должен подойти  Аркан  -  конечно,  довольный  и  уже  не  такой
напряженный, как час назад.
     Лучше всего  успокаивает  нервы  удачно  проведенная  акция.  Солнце,
голубое небо, ни облачка, хорошо. Мысли короткие, как  дротики  италийцев.
Где-то завывают сирены: пожарные, скорая помощь, полиция. Кажется,  слышны
и крики. Нет, слишком далеко - игра воображения. Где же Аркан?


     - Ты уверен, что это было его  личное  решение?  -  спросил  Зеев.  -
Может, он просто не успел?
     - Не успел! - Марк пожал плечами. - Ты смотрел  италийский  "Взгляд"?
Этот придурок выполнил все операции и остался в машине.  Семь  минут!  Что
можно не успеть за семь минут?
     - Но зачем? - пораженно сказал Зеев.
     На  экране  опять  появились  кадры   с   мест   утренних   терактов.
Полуразрушенное  здание  универмага  -  его,  Зеева,  работа,  много  тел,
десятки, большинство - военные, хорошо. А вот  министерство  -  обрушилась
стена со стороны стоянки, кругом остовы  сгоревших  машин.  Пострадал  сам
министр Гай Туллий, ранен в голову, довольно серьезно, но, к  счастью,  не
смертельно. К счастью? Для министра, может, и к счастью.  Вот  и  "субару"
Аркана - центр взрыва. Обгоревший труп в салоне, страшно смотреть, так нет
- еще раз специально показывают: вот, мол, глядите, дорогие  италийцы,  до
чего  уже  дошли  эти  еврейские  фанатики...  а  куда  смотрела  дорожная
полиция... как в городе оказались автомобили со взрывчаткой... когда можно
будет спокойно жить в собственной столице...
     Марк выключил телевизор.
     - И что я скажу его матери? -  спросил  Зеев.  -  Что  ее  сын  решил
погибнуть как герой? Стать символом Сопротивления?
     - Ребятам можно сказать и так, -  покачал  головой  Марк.  -  Хотя...
символом его делать нельзя. Примером для подражания  -  тем  более.  Жизнь
одного еврея дороже сотни гойских, поступок Аркана принесет больше  вреда,
чем пользы... А матери скажи правду.
     Зеев вопросительно посмотрел на Марка.
     - Ты не знал? - удивился Марк.  -  Ты  вообще  чем-то  интересуешься,
кроме всей этой пиротехники? Или ты никогда не видел Малку?
     Вот оно что! Зеев,  конечно,  догадывался,  но,  честно  говоря,  эти
проблемы его совершенно не волновали. В жизни нужно делать  одно  дело,  и
Зеев его делал. Он был, конечно, женат, как всякий  религиозный  еврей,  и
рожал детей, поскольку на то была Его воля,  но  знал  ли  он,  что  такое
любовь? И слава Творцу, что не знал. Хая была хорошей женой  и  матерью  -
все, точка.
     - Малка поощряла его? - спросил Зеев с горечью.
     - Ну, ты, действительно, слепец, - изумился Марк. - Поощряла! Она его
к себе на метр не  подпускала.  Некоторые  думали,  что  он  просто  хочет
воспользоваться случаем - муж в Америке,  все  такое...  Нет,  я-то  знал:
Аркан ее любил. Был влюблен по уши. Готов был жизнь отдать...
     - Вот и отдал, - сказал Зеев. - Дурак.
     Марк посмотрел на Зеева странным взглядом  -  слишком  много  в  этом
взгляде смешалось разнородных эмоций, Зеев  не  сумел  разобраться,  какая
была главной. Неважно.
     - Пойду  к  Далии,  -  сказал  он.  -  Сейчас,  ясное  дело,  объявят
комендантский час, могу не успеть... Надеюсь, следующая акция состоится  в
срок.
     - Завтра обсудим, - уклончиво отозвался Марк. - Не мы  с  тобой  ведь
решаем...


     Далия Шаллон, мать Аркана, была историком. Молодая еще  женщина,  лет
сорока пяти, не красавица, но очень мила, как любил говорить ее  муж  Шай,
благословенна его память.  Она  тоже  смотрела  телевизор,  ждала  сына  с
работы, Аркан, как всегда, опаздывал, Далия к  этому  привыкла  и  еще  не
начала волноваться.
     Зеев не стал проходить в салон, остановился у  двери.  Дверь  оставил
открытой, и в спину дуло.
     - Да проходи ты, - пригласила Далия. - Я женщина  нерелигиозная,  мне
можно.
     - А мне - нет, - сказал Зеев и решил покончить с заданием сразу. - Ты
смотрела "Взгляд"?
     - Италийский? Смотрела. Работа "Каха"?
     - Нет, это мы, "Бней-Иегуда". Я и Аркан.
     Далии понадобились три секунды, чтобы  осмыслить  сообщение.  Она,  в
отличие от самого Зеева, поняла его целиком, со всеми нюансами и  скрытыми
от Зеева смыслами. Он подумал даже, что она ожидала от своего сына чего-то
такого. Далия опустилась в кресло, закрыла глаза, лицо стало белее  стены,
но, когда Зеев сделал шаг вперед, она предостерегающе подняла руку,  и  он
остался у двери.
     Он не знал, сколько прошло времени  -  может  быть,  час.  Далия,  не
открывая глаз, сказала:
     - Уходи. Ты не виноват, я знаю, но уходи. Я хочу побыть одна.
     - Я скажу Хае, чтобы...
     - Скажи Хае, что я не хочу никого видеть, пусть  она  позаботится  об
этом.
     Потоптавшись на месте, Зеев повернулся, чтобы уйти, и  Далия  сказала
ему в спину:
     - Никогда нельзя смешивать личные беды с бедами народа.  Никогда.  Он
был неправ.
     Она говорила о своем сыне, будто читала главу в  учебнике  истории  -
том самом, что написала несколько лет назад для еврейских средних школ.
     Зеев вышел и закрыл дверь.


     Утренние италийские газеты были  заполнены  огромными  заголовками  и
фотографиями, бьющими на жалость. Зеев из дома не выходил, потому  что  по
улицам Перуджи расхаживали военные патрули, смотрел телевизор, где  первые
полосы газет демонстрировались крупным планом. Позвонил Арону Московицу  и
спросил, что происходит с романским телевидением и газетами.
     - Что всегда, - отозвался Арон, и  Зеев  так  и  увидел,  как  старик
усмехается  в  бороду.  -  Закрыто.  В  наш  век  информации  это   просто
бессмысленно. Кстати, комендантский час кончается в полдень, и на два часа
назначено заседание. Изволь явиться.
     - Сколько их  там  было?  -  спросил  Зеев.  -  Я  так  и  не  слышал
окончательного числа.
     - По последним данным - сорок восемь. Подробности - когда встретимся.
     - Аркана жалко, - сказал Зеев.
     - Не  опаздывай,  -  отозвался  Арон,  не  отреагировав  на  реплику.
Конечно, для него Аркан - богоотступник,  религия  не  прощает  самоубийц,
жизнь  еврея  принадлежит  Ему,  и  никто  не   может   распоряжаться   ею
самостоятельно. Это так. Но все равно жалко.


     Подвели итоги. Заседали в малом зале синагоги, где не было книг и где
обычно собирались раввины и муниципальные власти, чтобы  обсудить  местные
проблемы, которых всегда было достаточно, а после оккупации  стало  просто
невпроворот. Перуджийский совет Общины Бней-Иегуды насчитывал  одиннадцать
человек - достаточно для миньяна  и  для  принятия  любого  ответственного
решения.
     Зеев был краток -  только  главные  детали  и  основные  выводы.  Рав
Штейнгольц, руководитель Общины, кивал  головой,  а  когда  Зеев  закончил
доклад,  пустился  в  свои  обычные  рассуждения  о   причинах   и   целях
Сопротивления. Рава  слушали  внимательно,  хотя  он,  по  большей  части,
повторял известные истины - но среди этих истин, как цветы  среди  камней,
попадались замечательные мысли, которые никому, кроме рава,  в  голову  не
приходили. И не могли придти - рав был мудр, а  остальные  просто  служили
Создателю.
     - Сейчас, в пять тысяч семьсот пятьдесят пятом году, - рассуждал рав,
- просто нелепо сохранять такое количество богов,  что  свидетельствует  о
косности италийского мышления. Подумать только - президент у них  посещает
храм Юпитера Капитолийского, а министр иностранных  дел  просит  помощи  у
Марса, когда направляет карательные отряды в Перуджу и Неап