рограммы. Неужели ты думаешь, что может реально существовать
мир, в котором евреи поступают с римлянами так же, как не так давно  арабы
поступали с евреями? Террор, бомбы...
     - Бытие, знаешь ли, определяет сознание, - возразил Рувинский. - И  я
не убежден, что...
     - Глупости! - воскликнул я.
     ...Когда  разговор  закончился  (безрезультатно,  как   и   следовало
ожидать), я подумал, что погорячился зря. Чем-то  симпатичны  были  мне  и
бедняга Зеев, и рав Рубинштейн, и даже фанатичная Далия Шаллон. А римляне,
при  всей  их  исторической  правоте,  казались  мне  чужими  -   врагами,
пришедшими и отобравшими у нас, евреев, землю  Рима,  Тосканы,  Ломбардии,
землю, на которой мы жили две тысячи лет...
     Трудно судить себя, даже если неправ.
     Неправ ли - вот вопрос.

                                П.АМНУЭЛЬ

                        ПЯТАЯ СУРА ИРИНЫ ЛЕЩИНСКОЙ




     - Люди стали пропадать, - сказал  Роман  Бутлер,  комиссар  уголовной
полиции Тель-Авива. - Женщины.
     - Проститутки, - поправил Меир Брош, начальник полиции нравов. -  Да,
к тому же, из России. И ты знаешь, что я по этому поводу думаю.
     Оба при этом смотрели на меня, будто я мог отыскать в истории Израиля
либо  пропавших  женщин,  либо  аналогичный  случай,  способный  помочь  в
расследовании.  Я  почувствовал  себя  неуютно:   никогда   не   занимался
профессионально  историей  проституции  в  эрец   Исраэль.   Так,   слышал
кое-что...
     - Меир по этому поводу думает, - пояснил мне  Роман,  -  что  девушек
прячут сутенеры. Версия возможная, но нелогичная: зачем прятать работника,
способного принести большие прибыли? К  тому  же,  сутенеры  с  Бен-Иегуды
растеряны не меньше нас.
     - А нельзя ли, - сказал я,  -  изложить  последовательность  событий?
Заодно и объяснить, я-то тут при чем?
     - Да, пожалуйста,  -  сказал  Брош,  вытягивая  из  бокового  кармана
микродискету. - Здесь все изложено.
     - А  твоя  роль,  Песах,  -  добавил  Роман,  -  начнется,  когда  ты
ознакомишься со сценарием.
     Сценарий оказался таким. На тель-авивской улице  Бен-Иегуды,  в  доме
17, находится массажный кабинет с замечательным  названием  "Наша  мечта".
Кабинет высшего класса, за час клиент обычно просаживает здесь до  двухсот
долларов. Контингент массажисток самый что ни на есть смешанный -  времена
сугубо "русских" или сугубо израильских публичных домов давно прошли.
     Так вот, 12 мая 2026 года, в 2 часа 30 минут ночи некий клиент  вышел
из комнаты Иры Лещинской, одной из самых красивых девушек "Нашей мечты" и,
насвистывая, направился к выходу. Заплатил он по таксе, и проводили его  с
поклоном. Минут через пять один из хозяев заведения,  носивший  по  иронии
судьбы  славную  фамилию  Бен-Гурион,  зашел  в  комнату  Ирины,  как   он
выразился, "по нужде". Какая нужда была у однофамильца великого  человека,
осталось неизвестным, потому что три с половиной секунды спустя означенный
Бен-Гурион с воплем выбежал  из  комнаты.  На  вопль  прибежали  охранники
Михаэль и Алекс, а затем явился и второй совладелец, Рон Охана.
     Войдя в комнату, они прежде всего почувствовали вонь.  Воняла  чем-то
кислым и тухлым шкура, похожая на овечью, которая лежала на  полу  посреди
комнаты. На шкуре стоял и дрожал всем немощным телом  небольшой  козленок,
смотревший на людей с такой тоской, будто хотел дать немедленные показания
и мучился в поисках нужных для этого слов. Ирины Лещинской  в  комнате  не
было.
     Естественно, бросились догонять клиента - будто он  мог  унести  Иру,
спрятав под пиджаком на своей мощной груди. Но  клиента  и  след  простыл.
Удостоверения личности он, ясное  дело,  не  предъявлял,  так  что  случай
выглядел безнадежным. В полицию не заявляли, надеясь на  лучшее.  Козленка
продали на бойню, шкуру помыли, а комнату проветрили.
     Второй случай приключился три  недели  спустя  в  массажном  кабинете
Меира Ханоха, улица Бен-Иегуды, 33. После ухода очередного клиента девушку
по имени Сара Вайнбрун пожелал иметь  не  кто  иной,  как  сам  знаменитый
писатель Ави Ройзен. Ави третий месяц как развелся  с  очередной  женой  и
потому страдал. Душевные свои недуги автор романа "Мессия поневоле" обычно
врачевал Сарой Вайнбрун, и потому его появление в салоне Ханоха  удивления
не вызвало. Ему сказали,  что  Сара  только  что  освободилась,  и  Ройзен
отправился в известную ему комнату. Выскочил он оттуда семь секунд спустя,
и вопль его был не очень слышен, потому что Ави мгновенно сорвал голос.
     Сары в комнате не оказалось. Вместо нее стоял в углу большой  шкаф  с
раскрытыми дверцами, на внутренних его стенках висели на крюках  различные
типы холодного оружия, огромных размеров секач вывалился из шкафа  на  пол
комнаты. На лезвии секача ясно были видны запекшаяся кровь и густая  прядь
человеческих волос. Похоже, что даже  с  остатками  скальпа.  Было  отчего
завопить.
     Не зная ничего о случае в "Нашей  мечте",  Ханох  тоже  не  заявил  в
полицию.
     Роман Бутлер занялся этим делом после того, как пропала  одиннадцатая
по счету девушка, Соня Беркович. В полицию обратился прохожий, стоявший  у
витрины магазина перчаток и услышавший вдруг вопль с третьего этажа,  где,
как все знали, помещался массажный кабинет Руди Бернштейна.
     Вместо Сони в комнате обнаружили мальчишку лет пятнадцати, по виду  -
типичного араба, который не мог дать никаких показаний, поскольку  у  него
был аккуратно вырезан язык.


     - Вот так, Песах, - сказал Роман, когда я просмотрел  микродискету  и
вытер выступивший на висках пот. - К твоему сведению: до сегодняшнего  дня
исчезли одиннадцать девушек из восьми  массажных  кабинетов.  Ни  в  одном
случае не удалось задержать клиента, который выходил от девушек последним.
Но вместо девушек всегда что-нибудь появлялось. Перечисляю:  живой  баран,
мальчишка-араб с вырезанным языком и лишенный рассудка, камень размером  с
журнальный стол,  пуховая  перина  с  пролежнями,  несколько  пергаментных
свитков, к сожалению, без записей, оружие, в том числе явно  побывавшее  в
употреблении... И, наконец, боевое облачение для мужчины  среднего  роста.
Эта последняя находка и заставила нас обратиться к историку.
     - Можно взглянуть?
     - Диск у тебя в руках.
     Посмотрев, я сказал:
     - Роман, тебе известно, что я  специализируюсь  на  новейшей  истории
Израиля.  А  это  облачение  не  имеет  к  израильской  истории   никакого
отношения.
     - А к какой? - терпеливо спросил Роман.
     - Ни к какой, - отрезал я. - Это искусная подделка боевого  облачения
курашитского воина первой четверти седьмого века нашей эры.
     - Почему - подделка?
     - Потому, черт возьми, что облачение совершенно новое. Я бы сказал  -
непристойно новое. Ты что, сам не видишь?
     - Вижу, - сказал Роман. - Именно поэтому мы и обратились к тебе, а не
к Даниэлю Дотану, специалисту по раннему исламу.
     Только тогда до меня начал доходить ход мыслей Романа и Меира.
     - Н-ну... - сказал я, подумав, - как-то это все...  э-э...  притянуто
за уши...
     - У тебя есть иное объяснение?
     - Н-нет... Но, во имя Творца, зачем?! Кому это надо?!


     Как  известно,  три  главных  вопроса,  на  которые  должен  ответить
полицейский следователь, таковы: кто сделал? зачем сделал? как  сделал?  Я
сразу спросил "зачем", а нужно было начать с вопроса  "как".  Насколько  я
понял, некие злоумышленники воспользовались стратификаторами  Лоренсона  с
целью, которая пока оставалась  неизвестной.  Таким  образом,  к  делу  об
исчезновении девушек добавилось дело о хищении стратификаторов,  поскольку
аппараты эти имеются во  всем  мире  в  очень  ограниченном  количестве  и
используются  лишь  по  решению  Комитета  безопасности  того  или   иного
государства. Штука серьезная, но для террора, скажем, или  ведения  боевых
действий бесполезная.
     - Сколько в Израиле стратификаторов Лоренсона? - спросил я у Бутлера.
     - Значит, ты полагаешь... - протянул Роман.
     - Не строй из себя девицу, - обиделся я. -  Наверняка  твои  эксперты
пришли к тому же выводу, и ты явился ко мне для того, чтобы я точно назвал
тебе эпоху. Я назвал - первая четверть седьмого века. А теперь  ответь  на
мой вопрос.
     - Три, - сказал Роман,  помедлив.  -  Один  в  институте  Штейнберга,
другой в Историческом институте  Еврейского  университета  и  третий  -  в
Технионе.
     - Ха, - сказал я.  -  Ни  у  ШАБАКа,  ни  в  Моссаде,  значит,  таких
аппаратов нет?
     - А зачем им? - сказал Роман, и Меир поддержал коллегу кивком головы.
     - Для  пресечения  терактов  и  планируемых  против  Израиля  военных
операций, конечно!
     Роман и Меир одновременно покачали головами, и я не стал настаивать.
     - Бедные девушки, - сказал я.


     Меир Брош отправился в Технион, Роман срочно вылетел в  Иерусалим,  а
мне поручили поговорить  с  Моше  Рувинским,  директором  Штейнберговского
института. Не знаю, почему все детали нельзя было выяснить по  стерео,  но
разбираться в хитросплетениях полицейской  мысли  мне  не  хотелось,  и  я
отправился.
     - Зачем тебе стратификатор? - подозрительно спросил Рувинский.  После
истории с комиссией Амитая и поисками Махмуда  Касми  директор  любые  мои
вопросы встречал настороженно и ожидал подвоха.
     - Есть мнение, - сказал я, подражая  советским  лидерам  шестидесятых
годов прошлого века, - что некто  несанкционированно  использует  аппарат,
принадлежащий институту.
     - Его и санкционированно никто использовать не может, - мрачно сказал
Рувинский. - Аппарат в ремонте.
     - Что такое? - удивился я, про  себя  отметив,  что  наши  с  Романом
предположения, похоже, начинают оправдываться.
     - Во время последнего эксперимента произошел перегрев усилителей.
     В  подробности  Рувинский  вдаваться  не  стал,  что  естественно   -
стратификаторы Лоренсона, называемые  в  просторечии  "машинами  времени",
являются строго засекреченными аппаратами, используемыми лишь при  наличии
специального  решения  правительственного  Совета  безопасности.  Простому
историку знать детали не рекомендуется. Не уверен, что сам  Рувинский  был
посвящен хоть в какие-то детали.
     - Давно чините? - спросил я,  не  надеясь,  вообще  говоря,  получить
ответ даже на этот простой вопрос. Рувинский посмотрел на  меня  изучающим
взглядом, потом еще раз полюбовался на официальную  бумагу,  выданную  мне
Бутлером, и, поборов сомнение, сказал коротко:
     - Неделю.
     Именно столько прошло после исчезновения Сони Беркович.
     - Благодарю, - сказал я, - больше вопросов не имею.
     - Ты что, Песах, - поинтересовался Рувинский, провожая меня до  двери
своего кабинета, - подрядился в помощники к Бутлеру?
     Я неопределенно пожал плечами: если директор намерен держать язык  за
зубами, почему я должен рассказывать все, что знаю?


     - Стратификатор в Технионе уже третий месяц на профилактике, - сказал
Брош.
     - А иерусалимский в последние два месяца работал только на археологов
Борнео - забрасывал в девонский  период  глыбы  из  Аравийской  пустыни  и
получал взамен чистый тамошний песок вперемежку с какими-то полусъеденными
пресмыкающимися. Эксперимент санкционирован Советом, бумаги в порядке.
     - Значит, остается Рувинский, - заключил я. - Но Моше нем как рыба.
     - У тебя просто не было нужных полномочий, - успокоил меня Бутлер.  -
Займусь этим сам.
     - Без меня? - оскорбился я.
     - Можешь поприсутствовать.
     Мы появились в кабинете  Рувинского,  когда  директор  собирался  уже
ехать домой.
     - Мне известно, - сказал Роман, взяв быка за рога, - что институтский
аппарат в течение последних трех месяцев использовался  для  экспериментов
по  альтернативной  истории  религии,  у  меня   есть   копия   разрешения
правительственного Совета безопасности, выданного на имя рави Леви.
     - Совершенно верно, - сказал  Рувинский,  изучив  сначала  физиономию
Бутлера,  которого  видел  впервые  в  жизни,  затем  -  предъявленное  им
удостоверение, и лишь после этого - копию разрешения на опыт. - Что в этом
эксперименте могло заинтересовать полицию?
     - В чем заключался опыт?
     - Как обычно... Если ты не в курсе, Песах тебе объяснит... В  прошлое
отправляется, скажем, камень массой  в  сотню  килограммов,  а  взамен  из
выбранной эпохи мы получаем то, что  занимало  в  то  время  данный  объем
пространства. Рави Леви интересовался  седьмым  веком  нашей  эры,  жизнью
еврейских общин в рассеянии. Испания, Северная Африка...
     - Что он отправлял и что получил взамен?
     - Спросите у рави, - уклонился от  ответа  Рувинский.  -  Я  ведь  не
выполняю тут  полицейских  функций.  Поскольку  опыты  со  стратификатором
санкционируются Советом безопасности, мне прямо не рекомендуется проявлять
излишний  интерес...  Да  будет  тебе  известно,  что  стратификатор  лишь
формально числится за институтом. Как научный прибор он нам не  интересен,
и мы сдаем аппарат в аренду, если есть бумага от Совета. Результаты  -  не
наши...
     - Институт альтернативной истории не интересуется опытами  с  машиной
времени? - удивился Бутлер.
     - Песах, - нетерпеливо обратился ко мне Рувинский. - Ты  не  объяснил
господину комиссару, что эта так называемая машина времени не имеет ничего
общего с уэллсовской и для серьезной научной работы непригодна?
     - Видишь ли, Роман, - сказал  я  Бутлеру,  -  этот  стратификатор  не
способен ничего в прошлом изменить. С его помощью можно лишь  получить  из
выбранной эпохи случайный предмет,  обменяв  его  на  что-либо  из  нашего
времени. В подавляющем большинстве случаев в камере оказывается песок  или
воздух...
     - Только в камере? - спросил Роман.
     Действительно,  комнаты  массажных  кабинетов  никак  не  могли  быть
камерами стратификаторов Лоренсона.
     - В принципе не обязательно, - сказал Рувинский, -  координаты  можно
задать произвольно. Но это не практикуется, поскольку  никогда  не  знаешь
заранее, что появится из прошлой эпохи. Техника безопасности требует...
     - Рави Леви, - сказал Роман, - плевать хотел на технику безопасности.
     - В конце концов, - оскорбился, наконец, Рувинский, -  мне  объяснят,
что означают все эти расспросы?
     - Конечно, - сказал Бутлер,  вставая.  -  Песах  тебе  все  объяснит,
поскольку ты нам понадобишься для разговора с рави. Где мне его найти - не
подскажешь?
     - Ешива "Брухим" в Бней-Браке. У  них  нет  посадочной  площадки,  от
вертолетной стоянки нужно идти пешком метров двести...
     - Ай-ай-ай, - сказал Роман, - бедный рави, как он напрягается.


     В ешиву "Брухим" мы явились втроем: Бутлер, Рувинский и я. Меир  Брош
отправился в отдел экспертиз - полученная информация позволяла  под  новым
углом зрения взглянуть на все странные предметы, обнаруженные  в  комнатах
исчезнувших девушек.
     Рави Леви  оказался  представительным  мужчиной  лет  сорока,  черный
костюм сидел на нем как фрак на дирижере симфонического оркестра, а черная
кипа прикрывала  наполовину  седую  шевелюру,  будто  затычка  для  мудрых
мыслей, которые в противном случае так бы и растеклись из головы  рави  во
все стороны. Похоже, что линию поведения рави  Леви  продумал  задолго  до
нашего появления. Будучи не по возрасту  мудрым  человеком,  он,  конечно,
прекрасно понимал, что будет и найден, и разоблачен, и призван  к  ответу.
Беда в том, что ответ он явно намерен был держать либо лично перед Творцом
на Страшном суде, либо перед Мессией, если тот явится на землю прежде, чем
рави покинет наш бренный мир.  Во  всех  прочих  случаях  рави  готов  был
говорить правду. Но,  чтобы  правду  услышать,  нужно  знать,  в  чем  она
заключается! И это не парадокс, господа. Если Бутлер спросит: "По твоей ли
вине исчезли девушки?", рави ответит: "Нет!", и это будет  правда,  потому
что никакого чувства вины рави не испытывал. Наверняка он ответит "нет"  и
на вопрос  Бутлера,  полагает  ли  рави,  что  жизнь  девушек  подверглась
опасности. Это тоже будет правда, но приблизит  ли  она  нас  к  разгадке?
Поэтому, чтобы не  зациклиться  на  бессмысленных  вопросах  и  совершенно
правдивых, но столь же бессмысленных, ответах, мы с Бутлером  и  Рувинским
решили построить разговор так, как это  привычно  рави.  С  рассуждений  о
Торе, например.
     Мы недооценили рави Леви.


     - Я должен извиниться перед вами, господа, - заявил рави прежде,  чем
комиссар успел сказать первую заготовленную фразу. - Я представляю,  сколь
большую работу пришлось проделать тебе, комиссар  Бутлер,  прежде  чем  ты
догадался обратиться за советом  к  историку.  И  перед  тобой,  Песах,  я
виноват, потому что поставил тебя в  затруднительное  положение.  И  перед
тобой, Моше, - наверняка тебе пришлось несладко,  когда  комиссар  обвинил
тебя в исчезновении девушек из массажных кабинетов Тель-Авива.
     -  Только  не  нужно,  -  продолжал  рави,  жестом  прервав  Бутлера,
открывшего было рот  для  обвинений,  -  не  нужно  думать,  что  девушкам
угрожает какая-то опасность. Они были обласканы  и  любимы,  и  дожили  до
глубокой старости. Далее. Не нужно обвинять меня и в  том,  что  я  сделал
что-то против их воли. В  моем  сейфе  лежат  одиннадцать  собственноручно
написанных заявлений, и уважаемый  комиссар  сможет  ознакомиться  с  ними
сразу после нашего разговора.
     - И приобщить к делу, - мрачно сказал Роман.
     - К делу? Здесь нет никакого дела для уголовной  полиции!  -  отрезал
рави. - Я спас евреев и государство Израиль - вот и все дело, если  хотите
знать мое мнение.
     Скромность, очевидно, не числилась среди достоинств рави Леви.
     - Уважаемый рави, - вступил директор Рувинский, - я не  могу  принять
твоих извинений, прежде чем ты не объяснишься. Ты пришел ко мне и  сказал,
что хочешь провести кое-какие исторические изыскания. Ты принес разрешение
правительственного Совета. Ты сказал, что занимаешься  историей  евреев  в
Испании и Северной Африке. Ты обманул меня.
     -  Ни  в  коем  случае!  -  твердо  сказал  рави.  -  Первые   четыре
экспериментальных обмена были связаны именно с этой  историей,  и  в  моем
сейфе содержится полный отчет. Только  после  того,  как  эта  серия  была
завершена, мы приступили ко второй...
     - О которой меня не уведомили, - сказал Рувинский.
     - Разве я был обязан это сделать? -  удивился  рави  и  посмотрел  на
Бутлера.
     - Не  обязан,  -  подтвердил  комиссар.  -  Арендатор  стратификатора
Лоренсона, имеющий разрешение  от  правительственного  Совета,  не  обязан
информировать дирекцию Штейнберговского института о  сущности  проводимого
эксперимента,    поскольку    данный    эксперимент    может    составлять
государственную тайну.
     - Дурацкое положение, - заявил Рувинский, - я всегда это утверждал, и
вот результат.
     - Господа, - вмешался я, - о чем вы говорите? Где девушки  и  как  их
оттуда вызволить - вот, в чем вопрос!
     - Скорее не где, а когда, - кивнул рави. - Хотя и  "где"  тоже  имеет
значение.
     Он легко отодвинул тяжелое кресло, в котором сидел, подошел к книжным
стеллажам,  занимавшим  одну  из  стен  кабинета,   и,   любовно   проведя
указательным пальцем по корешкам старых фолиантов, достал  одну  из  книг.
Прежде чем передать книгу мне, рави открыл заложенную страницу и  взглянул
на текст, будто желая убедиться в том, что текст все еще на месте.
     Книга оказалась "Анализом раннего ислама" профессора Джексон-Морвиля,
издание   Колумбийского   университета,   1954   год.   Английский   язык,
тяжеловесный научный стиль, непривычная  лексика.  Я  прочитал  отмеченное
рави место:
     - "...пророк Мухаммад был человеком жизнелюбивым. Он  утверждал,  что
чувственное влечение к женщине само по себе перед лицом Бога не есть грех;
оно становится  грехом,  если  направлено  в  неположенную,  неразрешенную
сторону.  Тогда  его  нужно  всячески  подавить,  памятуя   о   том,   что
пре