кущее чувство таинственности мира.
     - Откуда вам столько известно о нас? - спросил Лог, уже догадываясь о
том, каким будет ответ. - Вы ведь никогда не приходите к нам?
     - А ты. Лог? - улыбнулся Ярин. - Путешественников мало. Они уходят  в
туман. Собственно, так в вашем мире  происходит  обмен  информацией  между
селениями.  Как  письмо  без  ответа...  И  среди  тысяч  Путешественников
находится один, который смутно понимает, что поступать нужно совсем иначе.
Это люди с воображением. Они приходят к нам. Нет, прилетают. Они открывают
закон теплового расширения или, как ты, Лог, наполняют шаг легкими газами.
Таких людей очень немного. И среди этих немногих лишь считанные единицы за
прошедшие столетия  сумели  сохранить  рассудок,  когда  туман  неожиданно
рассеивался и они  видели,  что  мир  огромен.  Видели  далекий  горизонт,
вспаханное ветрами поле тумана, а над собой -  то,  что  и  для  нас  пока
недостижимо далеко: солнце, луну, планеты,  звезды...  Разум,  только  что
проснувшийся, не в состоянии выдержать подобное  испытание.  Но  случаются
исключения. Последний человек снизу пришел  к  нам  семьдесят  девять  лет
назад. Он давно умер. Такие  люди  быстро  сжигают  себя,  их  мозг  горит
неистовым желанием узнать и понять... И вот теперь пришел ты. Лог.
     Слушая Ярина, Лог смотрел в сереющий проем окна. Тьмы уже не было, но
не было еще и света.  День  нарождался,  и  Лог  потянулся  к  окну.  Ноги
повиновались ему, хотя комната  и  качалась  перед  глазами.  Но  шаг  был
сделан. Второй и третий. Опираясь на плечо Ярина,  вцепившись  пальцами  в
подоконник, чтобы не упасть. Лог смотрел перед собой в мир, явившийся  ему
от горизонта до горизонта.
     Дом стоял над крутым обрывом. Ослепительно белый ковер лежал внизу. А
небо вокруг полыхало алым, оранжевым, желтым, всеми  оттенками,  и  что-то
зарождалось между туманом  и  этой  непредставимой  красотой  игры  света.
Что-то более яркое и слепящее, чем пламя.
     - Восходит солнце, - сказал Ярин. - Идет день.
     Лог отшатнулся. Мысль о том, что он сейчас умрет, была  мимолетной  и
сгорела в пламени восхода. Лог почувствовал это пламя в своей груди.
     - Солнце, - повторил Лог. Пламя в груди не гасло, и Лог подумал,  что
оно останется в нем до самой смерти и будет жечь его и сожжет, наконец, но
прежде чем мысль его превратится в угли, он  узнает  все,  что  знают  эти
люди. И больше того, что они сейчас знают.
     - Туман засасывает, - сказал Ярин, поняв состояние Лога. -  Он  гасит
пламя в груди. Туман... Он поднимается, Лог. Несколько  десятилетий  назад
извержение газов из почвы вновь  усилилось.  Туман  поднимается,  и  через
два-три поколения... Туман будет здесь.
     - Нет! - сказал Лог, ужаснувшись тому, что мгновенно  нарисовало  его
воображение. "Никто, - подумал он, - не должен жить так,  как  живут  люди
там, внизу. Никто. Никогда".
     - К сожалению, туман сильнее солнца, - грустно  сказал  Ярин,  и  Лог
подумал, что Ярин уже наполовину погрузился в туман, в  свой  туман,  если
смог сказать эти слова. - Чтобы победить туман, мало победить себя.  Нужно
победить мир. Кто сможет сделать это?
     - Я, - сказал Лог.






                                П.АМНУЭЛЬ

                      ДВАДЦАТЬ МИЛЛИАРДОВ ЛЕТ СПУСТЯ




     Странно, что я еще живу. Странно, что могу  еще  чувствовать,  желать
чего-то.
     Я стара. Мой путь - путь угасания, путь в  ничто.  Но  я  была  стара
всегда, я всегда жила и знала, что всегда буду старой, потому  что  всегда
просто буду. Опять и опять возвращаюсь к этой мысли, и  моя  неспособность
управлять сознанием означает, что пришел конец.  Сейчас?  Конец  наступил,
когда возникла  последовательность  событий  -  время.  Неумолимое  время,
беспощадное время, которое сильнее меня и несет, и тянет  меня  туда,  где
меня не будет.
     Конец. А что было началом? В прежней жизни я об этом не задумывалась.
Я  была  бессмертной,  к  чему  мне  было  измерять  жизнь   ограниченными
отрезками?
     Мне так хочется вспомнить, понять, как жила прежде, но  я  знаю,  что
это невозможно, потому что жизнь моя была тогда бесконечно сложнее, чем  я
могу сейчас представить, я угасаю, и с этим ничего не поделаешь, и  теперь
я помню и понимаю лишь ничтожную долю того, что могла помнить и понимать в
прежней жизни. Когда я была не одна.
     Но я помню главное и не забуду,  пока  не  исчезну.  Последней  будет
мысль о них, равных мне знанием и мудростью. Почему? Почему они  играли  в
игру, которая стала их - и моим - концом? Они появились  во  мне  когда  я
этого захотела...


     ...Они появились, когда Джеф захотел выпить кофе. Он  видел  уходящий
вниз от него амфитеатр пультов и стриженые затылки операторов.  Каждый  из
них был человеком и в то же время обыкновенным датчиком, без  которого  не
обойтись в сложной системе. А он, Джеф, был на сегодня главным датчиком  и
чувствовал себя хозяином, стоящим над рабами. Приятное ощущение, минутное,
конечно, и сейчас бы еще чашечку кофе.
     Кофе уже несли, и в этом не было  никакой  телепатии.  Через  час  он
подумает об обеде, и принесут обед. Система.
     Он  снял  с  подноса  чашечку,  поставил  ее  перед  собой  на   чуть
наклоненную поверхность пульта и увидел, как  в  нижнем  ярусе  мониторов,
пульт второй слева, оператор Хьюз,  замигал  желтый  сигнал.  Джеф  бросил
взгляд на  экран  общего  слежения  -  огромный,  во  всю  переднюю  стену
операторного зала. На  экране  была  привычная  мешанина  из  сотен  белых
звездочек, двигавшихся по обычным для спутников дугам большого круга.  Все
объекты были опознаны, классифицированы, велись нормально.  Желтым  сигнал
продолжал мигать, и Джеф Перебросил тумблер селектора.
     - Первый, - сказал он.
     - Сорок второй, - доложил о себе Хьюз, и Джеф увидел сверху,  как  он
подался вперед, ближе к дисплею. - В секторах обзора  появилось  несколько
неклассифицированных объектов.
     Секторы обзора вели дальние  подступы  к  Земле.  Самые  дальние,  на
пределе возможностей радаров станции Питерсберг. От восьми до десяти тысяч
миль.
     - Точнее, сорок второй, - недовольно сказал Джеф. - Сколько?
     - Было семь, - спокойно отозвался Хьюз. - Сейчас уже восемь.
     - Звездочки?
     - Нет, кресты. Уже девять.
     Звездочками  на  дисплеях  высвечивались  активные  объекты,  которые
улавливались по их радиопередачам. Кресты - объекты пассивные, поймать  их
удается по отраженным сигналам, задача эта сложная, особенно если  спутник
специально делают из сплавов, плохо отражающих радиоволны.
     - Беру картинку, - сказал Джеф.
     Экран монитора перед ним почернел, в правом  верхнем  углу  появились
цифры с номером квадрата и  величиной  углового  разрешения.  В  центре  -
неяркие белые крестики, их было десять ("уже десять", - отметил  Джеф),  и
лежали они довольно кучно, в пределах одного градуса дуги.  Новый  крестик
вспыхнул  почти  в  центре  неправильного  овала,  образованного   десятью
другими.
     Не  отрывая  взгляда  от  картинки  на  дисплее,  Джеф  допил   кофе.
Двенадцатый крестик вспыхнул на  границе  овала.  Джеф  набрал  на  пульте
кодовые обозначения, обратившись к  компьютерам  Пентагона  с  запросом  о
запусках кассетных спутников. Последовала минутная заминка - системы связи
между базой и столицей проверялись  на  прослушивание,  потом  шла  сверка
кодов,  контроль  правильности  обращения  запроса,  правомочность  самого
запроса и  еще  несколько  стандартных  проверок,  которые  предшествовали
выдаче  центральным  компьютером  секретной  информации.  Тем  временем  в
глубине овала загорелся тринадцатый крестик.
     Ответ,  вспыхнувший  на  дисплее,  заставил  Джефа  пожать   плечами.
"Запусков, соответствующих запросу, не производилось, -  бежали  буквы.  -
Сообщите причину запроса".
     Джеф вызвал комнату отдыха - его подменяющий,  майор  Конвой,  скорее
всего, читал сейчас газеты, растянувшись на диване.  В  отличие  от  Джефа
Конвой был потомственным военным и имел твердое намерение  дослужиться  до
генерала. Конвей был  неплохим  офицером,  но  внутренняя  разболтанность,
свойство скорее натуры, чем воспитания, не  позволила  ему  дослужиться  в
свои тридцать восемь лет хотя бы  до  полковника.  Отец  Конвея,  говорят,
неплохо проявил себя в Корее, дед плавал на какой-то посудине в Атлантике,
пока ее не потопили немецкие субмарины, а  один  из  прадедов  -  но  это,
вероятно, был фольклор - воевал под началом самого генерала Гранта.
     Конвей явился меньше чем через минуту.  Джеф  успел  только  передать
запросы станциям слежения на  Аляске  и  Гаваях.  Конвей  молча  встал  за
спиной, делая свои выводы, и Джеф немного расслабился. "Сейчас, -  подумал
он, - все разъяснится и окажется, что это кто-то из  гражданских  запустил
научную аппаратуру без согласования с военным ведомством". Редко, но такое
все же случалось.
     Так, Аляска ответила. База Диллингем на берегу Бристольского  залива,
в тысяче миль к северо-западу от базы  Питерсберг.  Спутники  должны  были
пройти над ними, да и  сейчас  еще  должны  быть  видны.  Конечно,  видны.
Тринадцать. Углы, азимуты. Числа. Ни к чему, пусть  компьютеры  переварят.
На Гавайи надежды мало, кассета у них низко над горизонтом. Вот  и  ответ:
они даже не  смогли  фиксировать  все  тринадцать.  Хорошо.  Сейчас  будет
орбита.
     Джеф бодрился, но  уже  сидел  в  его  мозге  червячок  сомнения.  Не
нравилось ему все это. Ощущение было мгновенным и исчезло, потому что Джеф
услышал тоненький  зуммер  тревоги  из  динамика  у  левого  локтя,  почти
неслышный, но высотой своей рвавший тишину. Крестики, изображавшие кассету
спутников, налились оранжевым соком и запульсировали, а на обзорном экране
кассета появилась, обведенная мерцающим  следящим  овалом.  Нанесенный  на
контур материка, овал закрыл область на границе Аляски и Канады.
     Числа, возникшие на дисплее, не могли, как сначала показалось  Джефу,
иметь к орбите кассеты никакого отношения. Конвей, более опытный, охнул, и
Джеф почувствовал у себя на плече его жесткие пальцы. Орбита была слепой и
разомкнутой. Она  начиналась  в  бесконечности  и  кончалась,  упираясь  в
поверхность планеты где-то на  востоке,  и  эту  расчетную  точку  падения
компьютеры пока затруднялись выдать однозначно. Ясно было  одно:  спутники
упадут, и  значит,  это,  собственно,  и  не  спутники,  а  баллистические
снаряды, запущенные с определенной и очевидной целью.
     Голова у Джефа неожиданно стала ясной, как океан после  шторма,  и  в
ней, как это  изредка  бывало,  наплывали,  не  мешая  Друг  другу,  сразу
несколько мыслей. Он вспомнил, как они прощались с Дэйв  в  Бостоне  месяц
назад, и мать свою вспомнил - как он ехал с ней в автомобиле из Онтарио  в
Бостон, а она, уже тогда смертельно больная, давала торопливые и  ненужные
ему  советы.  И  была  еще  третья  мысль  -  единственно  нужная  сейчас.
Инструкция.
     Действуя согласно этой инструкции, Джеф перевел резервные терминалы в
состояние готовности. Весь первый ряд дисплеев - восемь пультов. Каждый из
операторов обрабатывал теперь определенный срез параметров кассеты, а Джеф
осуществлял общий контроль и должен был принять решение.
     Конвей сидел,  сосредоточенный,  за  резервным  пультом  руководителя
смены справа от Джефа. Он молчал и не вмешивался. Он поможет,  если  будет
нужно.
     Числа на дисплее  постоянно  менялись,  кружились  около  вполне  уже
проявившихся значений. Остановились.
     Орбита.  Нет,  не  разомкнутая.  Очень  высокоапогейная   траектория.
Большая ось - сто пятьдесят тысяч  миль.  Почти  парабола.  Центр  эллипса
рассеяния лежал  где-то  в  штате  Южная  Каролина,  но  разброс  достигал
Арканзаса на западе и штата Нью-Йорк на севере. На востоке эллипс упирался
в Атлантику. Все Атлантическое побережье  страны  было  под  угрозой.  Под
угрозой чего?
     Выбор возможностей невелик.  Метеоры.  Пришельцы.  Русские.  Не  ему,
Джефу, анализировать. Но, в общем, и  так  ясно.  Железный  метеорный  рой
такой кучности и такого, судя по отраженному сигналу, высокого  содержания
металла - ерунда. Впрочем, он не астроном. А там, в Пентагоне,  астрономы?
Нет,  и  они  тоже  обхохочутся,  скажи  им  про  метеоры  или  о  зеленых
человечках, спешащих на Землю в своих тарелочках. Значит...
     Мысли, прежде четкие и выпуклые, смялись и закружились  в  мозгу.  Он
должен дать общую тревогу. Ее давали на памяти Джефа только один раз,  это
была учебная тревога и руководил ею сам генерал Джулковски, командир базы.
Джеф  контролировал  запуски  на  своем  пульте.  Запусков   было   много.
Стратегические бомбардировщики с европейских баз. Волна за волной. Ракеты.
Отсюда, из восточных штатов, но больше всего с европейских баз.  И  еще  с
борта субмарин.  И  все  это  называлось  инсценировкой  ответного  удара.
Никакого спасения. Никакого. Генерала нет на базе,  и  решать  должен  он,
Джеф, и тогда цепь замкнется, и все будет как на учениях, с  одной  только
разницей - все будет всерьез.
     Джеф подумал, что пальцы его сами сделали все  необходимое,  пока  он
медлил, размышляя о последствиях. "Общая  боевая  тревога",  -  бежали  по
дисплею алые буквы. Он не набирал кода! Джеф посмотрел на свои ладони.  Он
посмотрел на Конвея. Пальцы майора спокойно лежали на клавиатуре. "Это он,
- понял Джеф. - Господи, - подумал он, - господи... Если суждено выжить...
запомню навсегда... руки Ларри Конвея... спокойный жест..."
     Джеф знал, что не поступок майора определит в конечном  счете  судьбу
планеты и что еще много военных и политиков там, на самом верху,  будут  в
ближайший час биться над дилеммой войны и мира. Но для него война началась
и кончилась здесь и сейчас.
     "Жить, - думал он, - жить..."


     ...Жить. Я угасну, но есть еще время. Я должна вспомнить. Разобраться
в себе. Сейчас я могу только  строить  гипотезы.  Гипотезы  о  собственном
прошлом! Будет хуже. Я  забуду  и  это.  Исчезнет  мысль,  останутся  одни
ощущения, а потом...
     Я знаю, что была иной. Но  какой?  Я  управляла  материей  с  помощью
законов, которые сама и  создавала.  Я  подчиняла  этим  законам  движение
атомов... Атомов? Разве тогда были атомы? И было движение?
     Это во мне нынешней,  исковерканной  взрывом,  есть  атомы,  частицы,
поля. Есть движения, потому что есть последовательность событий. Время.  Я
уже не могу существовать вне времени. Что же было, когда времени  попросту
не существовало? Не могу себе представить. Была я. И были они -  разумные,
плод моей фантазии, мои создания. Это было прекрасно. Кажется, мы спорили.
Должны были спорить, иначе зачем общение? О чем мы  спорили?  О  бытии?  О
действии? Что мы знали о действии?  Действие  развивается  во  времени.  А
время появилось, когда они взорвали свой мир. Меня.
     Единственное, что объединяет меня нынешнюю с той, что была и погибла,
- материя. Она была, есть и будет даже тогда, когда мой разум окончательно
угаснет. Впрочем, само понятие материальности могло  быть  -  и  наверняка
было! - иным. Электромагнетизм, ядерные силы, тяготение - все это возникло
после взрыва и стало символом моего угасания...
     Неужели я никогда не смогу понять, почему  они  сделали  это?  Почему
своей волей разрушили себя, разрушили меня, разрушили мир? Может, это была
одна из наших игр,  в  которых  создавались  разные  логики  и  законы,  и
случилось так... Они, жившие вне времени, захотели  создать  время,  чтобы
управлять им...


     ...Генерал Хэйлуорд четко организовывал свое время и управлял  им.  В
свои шестьдесят лет он выглядел на сорок, а чувствовал себя еще моложе, до
сих пор не избавившись  от  многих  привычек,  свойственных  скорее  юному
возрасту.
     Сегодня он  собрался  с  женой  в  театр  на  Потомаке  -  новомодное
заведение, о котором говорили, что оно вот-вот прогорит, и которое  горело
таким  образом  уже  третий  сезон,  делая  рекламу  на  своем   ожидаемом
банкротстве. Хэйлуорд раздраженно перебирал  рубашки.  Маргарет,  впрочем,
тоже была не готова, но ее ждать не придется - она давно приучила  себя  к
мысли, что жена военного должна быть во всем точной.
     Хэйлуорд выбрал яркую зеленую рубашку с оранжевыми  полосами  и,  для
контраста, строгих тонов галстук. Низко, басом, будто  корабль  в  тумане,
загудел телефон. Это был телефон спецсвязи, и звонил он не так  уж  редко,
но всегда не вовремя.
     Хэйлуорд поднял трубку, другой рукой придерживая  незавязанную  петлю
галстука, но говорить не стал, подождал несколько секунд, пока не  услышал
два тонких гудочка - сигнал, что линия чиста от прослушивания.
     - Хэйлуорд, - буркнул он нарочито недовольным тоном.
     -  Полковник   Ричардсон,   -   представился   дежурный   офицер.   -
Тревога-ноль, сэр.
     - Еду, - механически отозвался генерал и положил  трубку.  Он  тотчас
поднял ее и набрал шестерку. Галстук змеей свернулся на полу.
     - Простите, полковник, - сказал Хэйлуорд. - Докладывайте.
     - Тревога-ноль, сэр, объявлена службой дальнего  обнаружения  ПВО  по
данным станции  слежения  Питерсберг.  Обнаружена  кассета  баллистических
аппаратов, соответствующих  по  оцененной  массе  ядерным  боеголовкам  от
десяти до тридцати мегатонн. Траектория слепая, эллипс рассеяния покрывает
восточное побережье с центром в  штате  Южная  Каролина.  Расчетное  время
поражения - семнадцать сорок две по вашингтонскому времени. Войска  ПВО  в
полной готовности, противоракеты  на  стартовых  позициях.  По  уточненным
данным,  пуск  мог  быть  произведен  пятнадцать  суток  назад  из   точки
Индийского океана в пятистах милях к югу от австралийского  острова  Херд.
Если, конечно, не было существенных коррекций траектории в полете.
     - Я еду в бункер, - сказал Хэйлуорд.
     - Вертолет за вами послан, сэр.
     - Министр?
     - Возвращается из Хьюстона  и  сейчас  летит  над  Луизианой.  С  ним
поддерживается постоянная связь.
     Хэйлуорд  прислушался.  За  окном  нарастал  рокот   -   вертолет   с
опознавательными знаками комитета начальников штабов завис  над  квадратом
посадочной площадки перед входом в дом. "Вот и все", - подумал Хэйлуорд.
     Все было по плану, разработанному при его, Хэйлуорда, личном участии.
Все делалось так,  как  и  должно  было  делаться  в  случае  неожиданного
ракетного удара русских. В душе Хэйлуорд никогда не верил, что  план  этот
может быть пущен в ход в реальной  боевой  обстановке.  Никаких  войсковых
передвижений, никакой видимой подготовки ни у кого в  последнее  время  не
было. Просто некто, плывущий на чем-то где-то на  юге  Индийского  океана,
нажал две недели назад кнопку пуска, и на орбиту  пошла  кассета,  а  наши
наблюдатели не заметили. Две недели.  Две  недели  назад  Хэйлуорд  был  с
Маргарет в Кэмп-Дэвиде, в гостях у президента,  вместе  с  министром.  Они
обговаривали бюджет на будущий год, полагая, что будущий год  наступит.  И
Маргарет играла в бридж с Каролиной Купер.
     "О чем это я?" - подумал Хэйлуорд. Он будто вырубился на  минуту,  но
уже пришел в себя. Пошел к двери, наступил на галстук и на ходу  застегнул
все пуговицы гражданского пиджака, совершенно нелепого в этой обстановке.
     - Мардж! - крикнул он. Жена что-то ответила из своей комнаты,  он  не
расслышал, но заходить к  ней  не  стал.  О  ней  позаботятся,  под  домом
неплохое убежище, хотя если эпицентр окажется  слишком  близко...  Дочери!
Вечно они носятся по своим делам, теперь их не отыщешь,  и  они  узнают  о
тревоге из оглушающего воя сирен.
     Хэйлуорд пробежал через дворик, и машина круто пошла вверх,  едва  он
влез в кабину. Он успел заметить, как Маргарет высунулась из окна,  и  ему
даже показалось, что взгляд у жены непонимающий и обиженный.
     Хэйлуорд сел к дешифратору - радиограммы  на  его  имя  шли  потоком.
Станция слежения Питерсберг. Пропустим. Так. Работа по тревоге. Нормально.
Никаких сбоев.