шного
завершения расчетов они не собирались. Обоим  было  ясно,  что  не  хватит
никаких денег. И потому параллельно расчетам они готовили текст  докладной
записки,  которую  Барак  должен  был  представить  высокому  сохнутовское
начальству.
     А спорили! Как-то Рубинов неделю ходил осипшим и  объяснял  знакомым,
что простудился на работе, поскольку никакой техники безопасности  -  ночи
холодные, а спецодежды не предусмотрено. Тулуп, например, и валенки. Вот у
них, в Костроме... Барак, впрочем, кричал во время обсуждений еще  громче,
но ни разу даже не охрип.
     Когда,  месяцев  восемь  спустя,  расчеты  вышли,   по   терминологии
спортивных комментаторов, на финишную  прямую,  споры  перешли  в  область
философии и теологии. Ни в той, ни в другой дисциплине  Савелий  силен  не
был, аргументов Моше опровергнуть не мог, хотя и подозревал, что, с  точки
зрения ортодоксального иудаизма, у Барака концы с концами не сходились.
     - Предположим идеальный конечный результат, - говорил Рубинов. -  Все
получилось, и сто миллионов евреев всех времен оказались в  нынешней  Эрец
Исраэль. Живые и здоровые. Повторяю: живые и  здоровые.  И  кто  же  тогда
должен воскреснуть из мертвых? Никто - живому воскресать ни к чему.
     - Ты ничего не понимаешь! Да, все евреи будут  здесь.  Но  значит  ли
это, что они будут живыми? Жизнь - это не тело, это свое "я".  Если  тебя,
Савелий, перенести во времена Второго Храма,  ты  будешь  живым?  Нет,  ты
будешь дышать, ходить, пить и есть, но ты ничего не будешь понимать в  том
мире. Ты будешь как зомби - у вас там, в России, писали про  зомби?  Зомби
не живет, хотя и существует. Так будет и с этими евреями, которые совершат
алию. Чтобы вернуть их в мир, чтобы они ощутили  наш  Израиль  пять  тысяч
восьмисотого года от Сотворения - своим,  они  должны  ожить,  они  должны
обрести в новом для них мире свое "я". Это и будет воскрешение. От зомби -
к человеку.
     - Понял. Этим и займется Мессия. И тогда, ясное  дело,  без  Третьего
храма не обойтись. И если нас будет сто миллионов, то никакие  арабы...  А
мечеть Омара просто разнесут по камешкам. Класс!
     - Понял, наконец, - пробурчал Барак. - Боюсь только, что у Сохнута на
такой проект денег не хватит. Каждая машина наверняка  будет  стоить  кучу
долларов. И пока сто миллионов человек вывезешь...


     Когда Рубинов получил окончательное решение, он начал смеяться  и  не
мог остановиться, пока не позвонил Барак. Была  это  истерика  или  просто
нервная реакция? Ло хашув, как сказал Барак, услышав в трубке хохот вместо
вразумительного объяснения.
     Было от чего смеяться. Рубинов искал решение в рамках  многофокальных
пространств с учетом энергетики  перехода  через  поверхность  Шварцшильда
(да, непонятно, но все же сохраняю терминологию, чтобы не быть  обвиненным
в некомпетентности). А уравнения после  всех  преобразований  и  численных
приближений свелись  к  неожиданному  выводу:  не  нужны  никакие  сложные
пространства, а черные дыры и вовсе ни к чему. Каждый человек сам по  себе
является машиной времени и способен перемещаться вдоль временной  оси  как
вперед,  так  и  назад.  Используется   внутренняя   психическая   энергия
организма. То самое пресловутое  биополе,  о  котором  там  много  говорят
экстрасенсы. А смеялся Рубинов потому, что никогда прежде в  существование
биополя не верил и парапсихологов называл парапсихами.  А  уж  подумать  о
том, что резервы биополя можно использовать для перемещения живых существ,
ему мешала "нормальная" психологическая инерция.
     Бараку идея не  понравилась.  Она  почему-то  не  вписывалась  в  его
понимание еврейской традиции, он пытался объяснить свою  мысль  по-русски,
но только запутал ситуацию, перешел на иврит, и тут  Рубинов  поднял  руки
вверх, объявив, что он ученый и за точность выводов отвечает, а вот как на
это смотрит традиция - пусть Барак с раввинами  разбирается.  Платон,  так
сказать, друг, а истина дороже.


     Барак сделал благое дело, устроив своего  русского  друга  Савелия  в
отделение  Сохнута.  Рубинов  претендовал  на  место  сторожа,  а  получил
должность консультанта.  Разумеется,  это  была  неравнозначная  замена  -
работая днем, он получал вдвое меньше. Но Барак  хотел  иметь  Ицхака  под
рукой - он вел тихую  войну  с  начальством,  ожидал,  что  его  докладной
записке по "абсолютной алие" дадут, наконец, ход  и  не  хотел  первый  же
разговор  по  существу  провалить  из-за  недостаточного  понимания  идеи.
Рубинов понимал  лучше,  это  Барак  признавал,  хотя  в  глубине  души  и
чувствовал себя униженным. Это вот  чувство  и  сыграло,  как  я  понимаю,
главную роль в трагедии...
     Потому что, когда подошло время решать,  Барак  оказался  неумолим  и
настоял на своем.


     - Израильской бюрократии нет равных, - сказал однажды вечером Барак.
     - Равных нет, - согласился Рубинов, - но российская еще хуже.
     - В России не был, - мрачно продолжал Барак. - Сегодня  я  попробовал
поговорить о нашем проекте с начальником американского  отдела,  он  самый
влиятельный. Знаешь, что он сказал?
     - Могу догадаться. "Не забивай голову  чепухой.  И  без  того  работы
полно."
     - Точно. Никакого движения. Как головой об стенку.
     - Твой любимый Сохнут...
     - Нужно самим.
     - Что? Отправиться  во  время,  когда  был  разрушен  Второй  храм  и
агитировать евреев вместо галута совершить алию?
     - А разве есть иной выход?
     - Я вот о чем думаю... Если все верно, и если мы или твой Сохнут этим
займемся... И все евреи как один - из всех веков и стран... Что  же  тогда
будет с мировой историей? В  каком  мире  мы  окажемся?  Кого  изгнали  из
Испании? Кого сжигал Гитлер? Катастрофы не было, все живы, здоровы - и все
в Иерусалиме двадцать первого века. От  рождества  одного  еврея,  который
ведь тоже должен, по идее, оказаться среди нас. А что, Моше, может в  этом
и заключена тайна его исчезновения из гроба?
     - Не говори глупостей, - резко сказал  Барак.  -  Проповедник,  каких
много было в те времена. Пусть окажется  здесь.  Ты  думаешь,  он  кому-то
интересен? А что до истории, то с чего бы ей меняться?  Она  уже  есть.  И
если ты путешествуешь по ней, выполняя  волю  Всевышнего  и  собирая  всех
евреев в эрец Исраэль, что может измениться в  книгах,  которые  лежат  на
полках в твоей библиотеке или в музеях, где хранятся древние свитки?
     - Резонно, - сказал Рубинов.  -  Но  я  проверил  это  математически,
пришлось  подзаняться  теорией  групп  и  матлогикой.  Ничего,  осилил.  В
общем-то... Я думаю, можно попробовать, а? Кто пойдет первым?
     - Я! - отрезал Барак. - И не нужно со мной спорить. Ты хороший физик.
Но идея моя. Ты ничего не понимаешь ни в Торе, ни в сионизме. И Сохнут для
тебя - организация, а не идея. В общем, я так решил.
     - Да ради Бога, - пробормотал Рубинов, пораженный горячностью Барака.
-  Только  не  забудь,  когда  будешь  агитировать,  напоминай  людям  про
документы. Иначе твой же Сохнут, который все  же  не  только  идея,  но  и
организация, пошлет олим из первого века знаешь куда...


     Первые репатрианты прибыли с восходом солнца,  но  Барак  с  ними  не
вернулся. Рубинов ждал гостей в лесочке на склоне горы  Кармель,  как  они
договорились с Бараком.  Прибыли  двое  -  мужчина  и  женщина.  Оба  были
невероятно напуганы и озирались по сторонам, громко вскрикивали  "адонай!"
и смотрели на Рубинова, будто на ангела Ориэля. Было им лет по  сорок.  На
вид - скорее всего, из Испании. Средние века, насколько мог Рубинов судить
по одежде.
     Барак, видимо, провел неплохую  разъяснительную  работу,  потому  что
олим, чуть освоившись в новом для них мире, предъявили внушительного  вида
свитки, оказавшиеся вполне достойными внимания документами на двух языках.
Испанский, насколько мог судить Рубинов, и иврит. Он посмотрел на  дату  и
быстро пересчитал в уме еврейское наименование года. Получилось  -  тысяча
триста девяносто один. Ничего себе! Конечно, Рубинов был, в общем,  уверен
в том, что не ошибся в расчетах, но одно дело - теория, а  тут  перед  ним
стояли и дрожали от нервного напряжения  два  совершенно  живых  человека,
умерших лет шестьсот назад. О чем  с  ними  говорить  и  на  каком  языке,
Рубинов не знал. Барак должен был вернуться с первыми же олим, поведать  о
своих успехах и представить новых репатриантов Сохнуту. Рубинову вовсе  не
улыбалось самому открывать новую веху в истории репатриации.
     - Где Барак? - спросил он на трех языках - иврите,  русском  и  якобы
испанском.
     Мужчина что-то быстро заговорил, то и дело отбивая  поклоны.  Женщина
остановила его грациозным жестом, и мужчина, вдруг посмотрев  на  Рубинова
совершенно ясным взглядом, передал ему  сложенный  вчетверо  лист  бумаги.
Записка Барака. Лист был исписан с обеих сторон странной смесью  ивритских
и русских слов. Привести текст дословно не представляется  возможным  хотя
бы потому, что понять его без объяснений мог  только  Рубинов.  Поэтому  я
обращаюсь к так называемому "Меморандуму Барака", единственному  документу
по истории "абсолютной  алии",  копию  которого  мне  удалось  получить  в
сохнутовских архивах. Разумеется, текст исправлен рукой Рубинова. Впрочем,
и в таком виде документ читается с трудом, поэтому позволю себе  дать  его
содержание в своем вольном изложении.


     "Пишу  в  гостиной  замка  Толедано  -  испанских  евреев,  бездетных
супругов, готовых совершить  алию.  Бедняги,  они  так  хотели  детей,  но
Всевышний лишил их своей милости, и они очень страдают. Может  быть,  наша
медицина поможет женщине стать матерью. Боюсь, что именно эта мысль, а  не
желание обрести вновь родину предков, привела их к решению.
     Я в четырнадцатом веке. Как мы и рассчитывали, оказался я  в  славном
городе Толедо, неподалеку от центральной площади. Слава Творцу,  появление
мое прошло незамеченным. Я сразу  же  отправился  на  поиски  синагоги,  и
обнаружил, что мой ладино вполне понимают.
     Я не сразу открыл свою  цель.  Это  замечательные  люди,  Савелий.  Я
представляю  себе,  как  расцветет  Израиль,  когда  все  испанские  евреи
совершат алию и откроют свой бизнес в Тель-Авиве или Акко. Уверен, что они
быстро освоятся и со стереовидением, и с видеофоном, и с компьютерами. Они
так легко схватывают!
     Мой добрый  хозяин  -  Хаим  Толедано  -  занимается  посредническими
операциями, нажил на них состояние, построил замок, принят при дворе,  его
знает и  уважает  весь  город,  хотя  я  заметил  и  несомненные  признаки
антисемитизма. Жена его Рахель  -  умнейшая  женщина.  Именно  она  первой
поняла смысл моих призывов, именно она заставила мужа отправиться со  мной
к раввину Реувену, и мы долго спорили о Торе, Всевышнем, Израиле, Мессии и
алие. Хаима я убедил, раввин Реувен все еще сомневается, хотя и  предложил
мне дискуссию с еврейскими мудрецами в иешиве "Ор мэшамаим".
     Я отправляю к тебе Хаима и Рахель. Сам остаюсь. Я  полон  энергии.  Я
счастлив, - все идет хорошо, и я убежден как никогда в нашей правоте.
     Я помню, что должен вернуться с таким расчетом,  чтобы  не  оставлять
тебя одного с новыми олим. Уверен, что  вернусь  даже  раньше  них,  и  мы
встретим их вместе. Если и ошибусь  во  времени,  то  не  больше,  чем  на
час-два. Подождите меня, не уходите.
     С Божьей помощью алия началась."


     И закончилась.
     Потому что Барак не вернулся. Над горой Кармель взошло солнце. Хаим с
Рахелью стояли, взявшись за руки, и восторженно, будто дети,  смотрели  на
море, порт, белые буруны новых домов, протянувшиеся по склону, на корабли,
стоящие в бухте, громаду гипермаркета, в стеклянных гранях которого солнце
оставило множество разноцветных бликов. Они ни о чем не спрашивали.  Чтобы
о чем-то спросить, нужно хотя бы что-то  понять.  Хаим  с  Рахелью  только
сейчас родились в этом мире.
     А Рубинов сидел на плоском камне, два туго набитых мешка - весь скарб
новых  репатриантов  -  лежали  у  его  ног.   Исторические   реликвии   -
четырнадцатый век. Савелию было страшно. Он привык во всем,  что  касалось
практической стороны дела, полагаться на  своего  друга.  Он  и  мысли  не
допускал, что Барак может не вернуться.  Почему  он  может  не  вернуться?
Разве что сам решил остаться.  Это  же  не  механизм,  не  машина  Уэллса,
которая может испортиться. Это  -  в  глубине  себя,  нужно  лишь  желание
вернуться. Только желание.
     Может, Барак ошибся в сроках и вернется через час?
     На тропинке, что вилась по склону, появилась группа людей.  О  чем-то
громко переговариваясь, они спешили наверх. Хаим  с  Рахелью  отступили  в
сторону, они еще не привыкли, им пока не нужны были люди Израиля.
     - Хаим, - сказал Рубинов, - пожалуйста...
     Он показал жестом, что  нужно  уходить.  Господи,  как  же  он  будет
объясняться? Он не знает ладино, а евреи Испании не говорили на  иврите  в
быту, это был язык Торы, молитв. Барак, ты не  можешь  меня  так  бросить,
воззвал Рубинов, пожелав, чтобы мысль его отправилась вспять во времени  и
настигла друга, где бы и когда он ни был. Он хотел воззвать и к Творцу,  в
которого не верил, но не знал - как. И зачем - тоже не знал.
     На его часах было девять, когда они  спустились  к  первым  городским
кварталам. Рубинов вел Хаима за руку, а тот держал за руку жену и тащил на
плече оба мешка, и с этой своей  ношей  выглядел  просто  нелепо.  Рубинов
думал, что новые олим насмерть перепугаются, когда увидят автомобиль,  но,
видимо, предварительная обработка,  которой  их  подверг  Барак,  включала
также информацию о технике двадцать первого века. А может, состояние шока,
в котором пребывали Хаим с Рахелью, загнало  в  глубину  все  естественные
реакции, и тогда - пройдет время - они могут просто сойти с ума.
     Куда же с ними? В Сохнут? В министерство абсорбции? Домой?
     Рахель неожиданно остановилась, и Рубинов, отпустив руку Хаима,  едва
успел подхватить женщину, чтобы она не ударилась головой  об  острый  угол
тумбы почтового ящика.
     Что было потом,  он  помнил  плохо.  В  конце  концов,  есть  пределы
человеческому  напряжению.  Надо  сказать,  что  Рубинов  мог  бы  быть  и
повыносливее. Но это мое личное мнение, вы можете с ним и не согласиться.


     Рубинов утверждал, что никогда больше не видел ни Хаима,  ни  Рахель.
Нервный срыв оказался весьма глубоким. Я мог не поверить  словам  Савелия,
но передо мной выписка из его  медицинской  карты.  Он  действительно  две
недели находился в состоянии комы. Подозревали инфекционный  менингит,  но
диагноз не подтвердился. Думаю, что признаки были чисто внешними. Думаю  -
это, повторяю, лишь моя версия, - что Рубинов пытался там, на склоне  горы
Кармель, вернуть Хаима с Рахелью домой, в XIV век, на  том  и  надорвался.
Сам он этого не помнил. Во всяком  случае,  во  время  нашей  единственной
беседы, когда я осторожными намеками пытался подвести его к этой мысли, он
никак не реагировал на мои усилия.
     Выглядел он плохо. Ему можно было дать все шестьдесят.
     - Зачем вам знать все это? - спросил он меня. - Моше не  вернулся.  Я
справлялся в полиции о Хаиме и Рахели, но меня не захотели даже выслушать.
С моим-то ивритом... А полгода спустя сняли Поллака,  этого  сохнутовского
босса, и слухи ходили всякие, но я тогда понял, что  это  было  связано  с
нашей работой. Я  могу  себе  представить,  как  Хаим  с  женой  сейчас  в
каком-нибудь  кибуце...  или  мошаве...  их,  наверно,   считают   немного
тронутыми...
     - Вы не пробовали их найти?
     - Пробовал, обращался даже в министерство внутренних дел.  Ничего.  Я
побывал во всех университетах, говорил со специалистами  по  средневековой
Испании. Ведь для них эти двое - дороже любого золота.  Такие  рассказы...
Господи, даже просто одежда - историческая реликвия. Нет, никто ничего  не
знает.
     - Как вы думаете, Савелий, почему все же не вернулся Барак?
     Мы сидели с  Рубиновым  в  его  съемной  однокомнатной  квартире,  за
которую он платил почти все свое  жалование  сторожа,  на  кухне  протекал
кран, нудными каплями мешая разговору, чай остыл. Рубинов долго молчал,  и
я, подумав, что он просто не хочет касаться этой, самой больной  для  него
темы, решил перевести разговор.
     Неожиданно Савелий встал и вытянул из груды сваленных  на  полу  книг
большой том на  русском  -  в  плотном  коленкоровом  переплете.  "История
Испании", издательство Санкт-Петербургского университета, год 1898.
     - Это один наш историк привез, - объяснил Рубинов, - а  я  одолжил  у
него и вот уж третий месяц не возвращаю.
     Он открыл книгу на  заложенной  странице  и  протянул  мне.  Текст  я
привожу здесь полностью, без комментариев и выводов. Какие  выводы  сделал
Рубинов, вы можете догадаться сами, а мои  комментарии  вряд  ли  прояснят
ситуацию.


     "Испания конца XIV века еще не подошла к  тому  жестокому  периоду  в
своей истории, который связан с деятельностью инквизиции. Но тайная вражда
католицизма и иудаизма и в те времена приводила к трагедиям. В  частности,
испанская хроника  "Ворота  истины",  датированная  1401  годом,  содержит
описание  процесса  над  евреем  Хаимом  Бараком,  обвиненным  церковью  в
ритуальном убийстве своих соотечественников, супругов Толедано, которых  в
городе многие знали. Трупы  не  нашли,  но  это  не  помешало  судьям,  по
указанию кардинала Толедского, вынести обвинительный  вердикт.  Барак  был
приговорен к повешению, казнь произошла на Ратушной  площади  и  послужила
сигналом к началу  большого  погрома,  завершившегося  гибелью  около  ста
евреев."


     - Здесь написано - Хаим, - сказал я.
     - Он мог назваться и так...
     - Савелий, а что же с вашей главной идеей? Точнее, с идеей Барака. Вы
тоже думаете, что Мессия придет только после того, как в Израиле соберутся
евреи не только из всех стран рассеяния, но и из всех времен?
     Рубинов опять долго молчал, нервно потирая правый висок пальцами, и я
вновь уже был готов отступить, когда он сказал:
     - Если бы это было физически невозможно, я бы сказал "нет, я  так  не
думаю". В конце концов, я вовсе  не  стал  верующим.  Но  ведь  это  было!
Значит, это может быть. Может! А Тору толковали по-всякому. И разве  могли
даже самые мудрые из наших мудрецов две тысячи или тысячу лет назад придти
к мысли о том, что воскрешение тел  должно  достаться  Сохнуту,  а  Мессия
возьмет на себя воскрешение душ?
     - Савелий, вы не можете себе простить, что не пошли в прошлое  вместо
Моше?
     Я не должен был задавать этого вопроса, я понял это сразу,  но  слова
как-то неожиданно для меня самого сорвались с губ. Рубинов не ответил.  Он
вообще не проронил больше ни слова - ни тогда, когда я просил прощения  за
бестактность, ни тогда, когда прощался. Он просто закрыл за мной дверь.
     И решение свое он принял потом не сразу. Поэтому я вовсе  не  уверен,
что именно мой вопрос спровоцировал его сделать  то,  что  он  сделал  две
недели спустя.
     Репатриант из России Савелий Рубинов, 43 лет, поднялся рано утром  на
гору Кармель и бросился с уступа скалы на дорогу, по которой именно в этот
момент тащился на первой скорости огромный панелевоз.


     Если Хаим и Рахель живы, я не думаю,  чтобы  их  следовало  искать  в
кибуце или мошаве. Все же они  жили  в  большом  по  тем  временам  городе
Толедо. Может быть, кто-нибудь, проходя по улицам  южного  Тель-Авива  или
старого Яффо, или древнего Акко, встречал странную пару: мужчину с  черной
бородой и мудрыми глазами и женщину, которую он  ведет  за  руку?  Говорят
они, скорее всего, на ладино, но, может быть, уже и  на  иврите.  Женщина,
возможно,  прижимает  к   груди   ребенка,   ведь   израильская   медицина
действительно творит чудеса...
     Описание, конечно, мало пригодное для розыска, но лучшего у меня нет.
     Хотел бы я знать,  кому  достались  рубиновские  листы  с  расчетами.
Сохнут