когда явился Мессия, у него был день рождения.
     Мессия оказался молодым человеком - на вид лет тридцати, -  одет  был
как римский легионер и говорил на  латыни.  Он  воссоздался  буквально  из
воздуха на тель-авивском шуке "Кармель", и народ долго не мог понять, чего
хочет этот тронутый. Правда, побить его не удалось - удары отскакивали  от
легионера как от спортивной груши.
     Когда с трудом нашли человека, понимающего  латынь  (это  был  бывший
профессор Бар-Иланского университета), легионер поведал следующее:
     - отца его звали Давидом,
     - по вероисповеданию он был иудеем,
     - переселился в Рим в 3735 году от Сотворения мира,
     - зовут его (не отца, а  легионера)  Илия,  и  в  Десятый  легион  он
поступил совершенно добровольно,
     - и был убит иудеями, кровными, так сказать, братьями,  когда  легион
пришел в Иудею усмирять очередное восстание.
     Все. Теперь вот воскрес и имеет  честь  сказать,  что  скоро  за  ним
последуют остальные. К этому нужно  готовиться  загодя,  с  каковой  целью
предстоит  очистить  территорию  размером   в   сорок   тысяч   квадратных
километров, даже если считать, что для каждого воскресшего понадобится для
начала три квадратных метра земли.
     Вы думаете,  кто-то  к  этому  прислушался?  Нет!  Точнее  сказать  -
естественно,  нет,  если  использовать   любимое   словечко   Гарвардского
суперкомпьютера. У иудеев давно уже были свои представления о Мессии, и то
обстоятельство, что отца Илии звали Давидом, ровно ничего не меняло.  Мало
ли было Давидов за тысячелетия еврейской истории? Было свое  представлении
о Мессии и у христиан, а на Христа этот легионер был  похож  так  же,  как
китаец на вьетнамца.
     Поэтому, когда через три месяца биоинформационное поле Вселенной таки
схлопнулось, выдавив в вещественный мир все десятки триллионов  сущностей,
Израиль был готов к этому не  больше,  чем  к  мирному  сосуществованию  с
независимым государством Палестина.
     Лично на голову Саши Варгуза свалилось жуткое страшилище о семи ногах
и двух головах, которое что-то  лопотало  голосом  настолько  тонким,  что
временами писк переходил в ультразвук, оставляя у Саши ощущение  удара  по
барабанным  перепонкам.  Поскольку  он-то  понимал,  что  происходит,   то
старался впитывать каждый бит информации, но все же так и не смог подавить
инстинктивного отвращения к этому существу, жившему, возможно,  где-нибудь
в галактике NGC 5473 или еще дальше.
     - Чтоб тебе не воскреснуть! - сказал он, затыкая уши.
     Триллионы существ, к счастью, овеществились не  в  единую  секунду  -
коллапс поля занял около часа. Задавили, конечно,  многих,  больше  всего,
кстати, пострадали жители Явне и Бат-Яма, где почему-то  число  воскресших
оказалось просто катастрофическим.
     И цивилизации на Земле пришел конец.
     Бывшие жители Альтаира поселились  в  пустыне  Арава,  бывшие  жители
Денеба  избрали  себе  леса  Европы,  бывшие  граждане  системы  NGC  2253
отправились осваивать окрестности  Лондона...  Миллиарды,  миллиарды...  И
подавляющее  большинство  -  совершенно   дикие,   не   имевшие   никакого
представления даже о том, что такое сникерс или туалетная  бумага.  И  это
естественно - если сравнить, сколько наших-то землян жили в цивилизованное
время по сравнению с теми, кто жил во  времена  варварства  и  даже  ранее
того...
     Нет, господа, все, конец, гасите свет.
     Видеть это было невозможно, нервы у Саши  Варгуза  не  выдержали.  Он
сбежал.


     - Ты хочешь сказать, - спросил я, - что Наум сошел  с  ума  от  всего
того, что увидел в своем альтернативном мире?
     - Хуже, - мрачно сказал Саша. - Я думаю, что он явился в  тот  мир  в
самый момент коллапса биоинформационного поля. И,  естественно,  произошло
наложение. Интерференция.
     - Так, - я попытался осмыслить ситуацию,  -  значит,  в  мозге  Наума
сидит некто с Альтаира...
     - Если не десяток сразу, - кивнул Саша. - Одного  Наум  переварил  бы
запросто, он безумно талантлив. А десяток...


     Мы ходим к Науму каждую неделю. Кажется,  я  уже  научился  различать
одну его сущность от другой. По-моему, их  там  тринадцать.  И  каждый  со
своими претензиями.
     В нашем мире до Дня Ч осталось 25 лет. На моем календаре октябрь 2029
года. Календарь у меня особый - он считает  не  дни,  прошедшие  с  начала
года,  а  дни,  оставшиеся  до  Коллапса.  Этих  дней  все  меньше.  И   я
представляю, как моим соседом по Бейт-Шемешу станет воскресшее из  мертвых
существо с планеты системы беты Скорпиона, которое любит плевать с  высоты
своего тридцатиметрового роста в каждый движущийся предмет.  Или  поет  по
ночам свои скорпионские песни голосом, от которого у нормального  человека
тут же начинаются печеночные колики...
     Хорошо было жить в прошлом веке и не знать, когда же, наконец, придет
Мессия. И ждать, не зная чего ждешь на самом деле...





                                П.АМНУЭЛЬ

                      ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАС ИИСУСА




     - И все равно не понимают!
     Такими  словами  начал  Моше  Рувинский,  директор   Штейнберговского
Института альтернативной истории,  свою  речь  на  заседании,  посвященном
десятилетнему юбилею этого славного заведения. Начало было по меньшей мере
оригинальным, и все обратились в слух.
     - И это очень печально, - продолжал директор, - потому  что  институт
создавался как научный центр по изучению альтернативных вселенных, а вовсе
не для того, чтобы потакать зятьям, желающим побывать в мире,  где  у  них
нет и никогда не было любимой тещи. К сожалению, мы вынуждены вести  прием
посетителей и разрешать им за весьма  умеренную  плату  изменять  прошлое,
настоящее и будущее, умножая сущности сверх необходимого. Иначе мы  просто
не выживем, потому что на те деньги, что платит  нам  министерство  науки,
продержаться можно всего лишь месяц. Как это печально, господа!
     Рувинский был, конечно, прав, но стоило ли поднимать эту тему в столь
торжественный  день?  Я  сидел  на  банкете  рядом  с  огромным  верзилой,
говорившим  и  понимавшим  только  по-английски   -   это   был   директор
Американского  института  альтер-эго,  -  и  мне  весь  вечер  приходилось
переводить разные благоглупости с иврита на английский и обратно. В  конце
концов мне стало  скучно,  и  я  начал  считать  -  на  каком  языке  было
произнесено больше чепухи. Оказалось, на английском. И  я  уж  решил,  что
вечер потерян окончательно, когда американец вдруг заявил:
     - Кстати, Рувинский прав. Публика  ничего  не  понимает.  На  прошлой
неделе у меня ушел в первый век один идиот, и  мы  до  сих  пор  не  можем
выловить его обратно. Он, видите ли, захотел посмотреть на живого Иисуса!
     - Так, - сказал я, отобрал у  американца  стакан  с  виски,  заставил
выпить томатного сока и потребовал: - Подробнее, пожалуйста!
     Так вот и  получилось,  что  три  часа  спустя  я  сидел  в  рейсовом
стратоплане компании "Эль-Аль" и, как сказала  очаровательная  стюардесса,
"совершал незабываемый полет по трассе Тель-Авив - Нью-Йорк."


     Летели мы слишком  быстро,  и,  возможно,  поэтому  в  моем  сознании
произошел некоторый перекос - прибыв в Нью-Йорк, где  было  все  еще  пять
часов вечера, я решительно не помнил, зачем сюда явился. И  неудивительно:
ведь в своем родном Тель-Авиве в пять часов я все еще сидел в первом  ряду
партера и слушал нудную речь Моше Рувинского.
     Встречавший меня профессор, которого  директор  Института  альтер-эго
предупредил по  видео,  прекрасно  понял  мое  состояние  и  перво-наперво
отправился со  мной  в  малозаметный  ресторанчик,  где  накачал  странным
напитком, приведшим мой желудок в  подвешенное  состояние,  а  мысли  -  в
полный порядок.
     - Спасибо, - сказал я. - Перейдем к делу. Насколько я понял, в  вашем
институте некто отправился лицезреть Христа и исчез в первом веке?
     - Будем знакомы, - ответил мой собеседник, улыбаясь. - Мое имя Уолтер
Диксон. А того человека, о котором вы  говорите,  Песах,  зовут  Кристофер
Барбинель.
     - Очень приятно, - пробормотал я.
     - Барбинель, - продолжал Диксон, -  вошел  в  кабинку  стратификатора
трое суток назад. В программе у него значилось: "посещение  Иерусалима  33
года новой эры с целью лично увидеть,  как  сын  Божий  войдет  в  столицу
Иудейского царства". Время сеанса было обозначено - два часа. Но через два
часа Барбинель не вернулся, а  просмотр  показал,  что  в  результате  его
действий была создана некая альтернатива, в которой он и оказался.  С  тех
пор мы его ищем и не можем выловить.
     - Почему? - удивился я. - Вы  знаете,  что  он  создал  альтернативу,
знаете когда это было,  и  знаете,  какое  именно  действие  он  совершил.
Следовательно...
     - Мы не знаем, какое он совершил действие, - покачал головой  Диксон,
- поскольку действие было мысленным.
     - Ч-черт, - сказал я.


     Для тех читателей, кто не знаком с предыдущими главами моей  "Истории
Израиля", напомню: каждый наш поступок рождает Вселенную.  Каждый  миг  мы
выбираем: выпить кофе или чаю, закурить или нет, двинуть  обидчика  в  ухо
или проглотить  обиду...  Если  вы  наливаете  себе  стакан  чаю,  то  мир
немедленно раздваивается, и в нем  появляется  альтернативная  реальность,
где вы налили себе не  чай,  а  кофе.  В  течение  жизни  человек  создает
миллиарды альтернативных миров -  каждым  своим  поступком,  каждой  своей
мыслью. Стратификаторы Штейнберга,  стоящие  в  институтах  альтернативной
истории, способны  отследить  любую  созданную  альтернативу  и  позволить
каждому человеку поглядеть на мир, каким он мог бы  стать.  Иногда  машины
дают сбой -  по  вине  оператора  или  самого  клиента,  -  и  тогда  нам,
историкам, приходится вызволять бедолагу из той альтернативной реальности,
куда он по злому умыслу или по глупости угодил. Но для этого нужно  знать,
где и когда произошла развилка, и главное - как  именно  стал  развиваться
мир. А если клиент лишь задумал некое действие,  но  не  совершил  ничего?
Тогда возникает альтернативный мир, в котором задуманное действие все-таки
оказывается осуществленным. И как, скажите на милость, извлечь клиента  из
этой, созданной им, альтернативы,  если  никто  пока  не  научился  читать
мысли? Могут помочь только логика, интуиция и опыт. А какая  логика  после
банкета?


     Пришлось положиться на интуицию, но главное - на опыт.
     Если бы вы знали, сколько человек желали на моей памяти поглазеть  на
Христа, въезжающего верхом на осле в святой город  Иерусалим!  Практически
все совершали одинаковые поступки, создавая альтернативные  миры,  похожие
друг на друга как капли воды: они  пытались  темной  ночью  снять  беднягу
Иисуса с креста, чтобы сын Божий не мучился зря за грехи человечества. Все
равно, мол, грешили, грешим и будем грешить, так что ж страдать попусту?
     Я понимал, конечно, что эту вероятность Диксон с коллегами  проверили
в первую очередь. Нет, такой альтернативы в жизни Кристофера Барбинеля  не
существовало. И выйти на мир, созданный Барбинелем  на  самом  деле,  было
почти невозможно, ибо он только задумал его, а осуществилась, естественно,
иная альтернатива.
     Опыт не помог,  оставалась  только  интуиция.  Интуиция  лучше  всего
проявляет себя, если крепко уснуть - вот тогда-то является сон, который  и
открывает вам истину. Менделееву интуиция открыла во  сне,  как  построить
периодическую систему элементов.
     - Дайте-ка мне подушку и притащите в операторскую диван, -  сказал  я
Диксону, и он, вероятно, решил, что я спятил. Но профессор получил  четкие
указания от  своего  начальства  оказывать  израильскому  историку  полное
содействие, и потому десять минут спустя я уже  лежал  на  мягком  диване,
датчики,  прилепленные  к  затылку,  мешали  расслабиться,  но  еще  через
четверть часа принятое мной снотворное оказало свое действие, и  я  уснул,
призывая интуицию не обмануть меня, ибо в противоположном случае я  мог  и
до конца жизни не выбраться назад из какой-нибудь  паршивой  и  никому  не
нужной альтернативы.


     И приснилось мне, что молодой человек  с  густой  рыжей  шевелюрой  и
короткой бородкой столь же  воинственно-рыжего  цвета  вовсе  не  встречал
Иисуса у Львиных ворот святого города  Иерусалима.  Напротив,  весь  народ
стремился увидеть странного проповедника и послушать его,  а  Барбинель  в
это время подходил к дворцу Пятого прокуратора  Иудеи,  римского  всадника
Понтия Пилата.
     -  У  меня  важное  известие  для  господина  прокуратора,  -  сказал
Барбинель начальнику дворцовой  стражи,  центуриону  Левкиппу.  Левкипп  с
подозрением оглядел посетителя,  одетого  по  последней  римской  моде,  и
спросил отрывисто:
     - Имя? Звание? Какое известие?
     - Октавиан Август, - сказал Барбинель, не  поперхнувшись.  -  Римский
всадник. А известие - только для ушей прокуратора.
     - Обыскать, -  приказал  Левкипп.  Барбинель  придал  лицу  выражение
крайнего возмущения, но вынужден был подчиниться произволу властей. Оружия
при нем не было, а то, что именно в этот момент мир  разветвился,  бедняга
Левкипп так никогда и не узнал.
     - Сопроводите, - приказал  центурион  двум  легионерам,  и  Барбинель
вступил под сень  больших  арочных  ворот.  Лестница  оказалась  крутой  и
неудобной, тога путалась  в  ногах,  а  меч  легионера,  шедшего  впереди,
казалось, вот-вот ударит по колену.
     Пилат возлежал под большой смоковницей  и  читал  написанный  корявым
почерком донос некоего Иуды Искариота на некоего проповедника,  смущающего
народ Иудеи. Барбинель подошел ближе и преклонил колено. Пилат  поднял  на
посетителя туманный взгляд.
     - Из Рима? - спросил он. - Есть письмо от цезаря?
     Барбинель наклонил голову.
     - Да, прокуратор. Письмо, предостерегающее тебя от ошибки, которую ты
можешь совершить...
     Надо сказать, что интуиция, особенно если она разыгрывается  во  сне,
имеет и свои отрицательные  свойства.  Я,  как  вы  понимаете,  настроился
послушать, о чем собирается  Барбинель  предупреждать  Понтия  Пилата,  но
розовый туман в белую крапинку, который обычно снится мне по три  раза  за
ночь, вполз на террасу, накрыл сначала смоковницу,  потом  прокуратора,  а
вслед за тем и меня с Барбинелем, и я уснул окончательно - без сновидений,
а утром меня разбудил профессор Диксон. Рядом с ним стоял  вернувшийся  из
Тель-Авива директор института, и взгляды обоих ученых требовали,  чтобы  я
дал полный отчет о своих действиях.  Я  попросил  унести  из  операторской
диван и подушку, как расслабляющие факторы, и только после этого сказал:
     - Барбинель явился к Пилату.
     - Этот вариант мы просчитывали, -  заявил  Диксон.  -  Пустой  номер.
Слишком много альтернатив. Мы не знаем содержание беседы, если она  вообще
имела место.
     -  Барбинель   принес   Пилату   послание   императора,   написанное,
естественно, самим Барбинелем. Подпись  и  печать  -  подделки.  В  письме
сказано...
     Я замолчал.
     - Ну? - нетерпеливо спросил профессор Диксон.
     Интуиция, наконец-то,  подала  голос  из  глубины  подсознания,  и  я
сказал:
     - Император повелевал прокуратору Иудеи  помиловать  и  отпустить  на
волю проповедника по имени Иисус  из  Нацерета,  если  этого  проповедника
Синедрион приговорит к смерти.
     Профессор посмотрел на директора, директор - на профессора,  а  потом
оба уставились на меня.
     - Ну, и что тут такого? - попытался я спасти реноме своей интуиции. -
Барбинель хотел, чтобы Иисус дожил до ста двадцати. В Иудее так принято.
     - Чепуха, - сказал профессор Диксон. - Такая  альтернатива  не  может
существовать.
     - Могу я в этом убедиться? - спросил я. - Иначе моя интуиция не  даст
мне покоя, и я буду страдать бессонницей.
     Директор кивнул и повернулся ко мне спиной. Он был явно разочарован в
моих мыслительных способностях. Мне было все равно. Вы знаете,  что  такое
зуд исследователя? Уверяю вас, он куда сильнее любой интуиции!


     Я умылся холодной  водой  и  съел  некошерный  американский  завтрак.
Окончательно  умертвив  этой  процедурой  всякую  интуицию,  я  уселся,  с
разрешения профессора Диксона, в кресло  оператора  и  вышел  в  созданную
Барбинелем альтернативу, передвинувшись по  шкале  времени  почти  на  два
тысячелетия. Я и без интуиции знал уже, где искать этого авантюриста.


     Весной 5755 года Всемирный конгресс исследователей  Торы  собрался  в
Женеве. Отель стоял на самом берегу озера, и почетные гости с раннего утра
вышли на большой балкон, опоясывающий здание  на  уровне  десятого  этажа,
чтобы полюбоваться на удивительной красоты восход.
     - Пожалуй, я не пойду на сегодняшнее заседание, - сказал рави  Баркан
из Рош-Пины рави Сергию, приехавшему на конгресс из далекого Хабаровска. -
Опять будут рассуждать о том, что случилось бы, если... А  я  не  любитель
таких игр. Кстати, у вас в Хабаровске есть протестантская синагога?
     - Есть, - оглаживая бороду, ответствовал рави Сергий, - а  также  две
католических. А на заседание, уважаемый ребе,  я  бы  тебе  порекомендовал
пойти. Будет докладывать этот американец по фамилии Барбинель.
     - Нет, - отказался рави Баркан. - Лжемессии меня не интересуют.
     Потом все отправились помолиться в Большую женевскую синагогу,  самую
красивую в Европе. Некоторые, правда, считали, что Парижская  синагога  не
только  больше,  но  и  величественнее,  особенно  впечатляли   гигантские
семисвечники, видимые с противоположного  конца  города.  Но  рави  Баркан
считал этот гигантизм излишеством, он любил свой бейт-кнесет  в  маленькой
Рош-Пине, уютный и такой близкий к Творцу. Синагоги Европы его  подавляли,
а американские, построенные в модерновом стиле, наводили уныние.
     Помолившись, рави  Баркан  вернулся  в  номер  и  включил  телевизор.
Слушать Барбинеля он не желал из принципа.
     В "Новостях" из  Москвы  показывали  Главного  раввина  России  Ивана
Володыкина. Батюшка в очередной раз  обращался  к  народу,  разъясняя  ему
детали последнего Указа президента Ельцина.
     - Творец, - говорил батюшка, - дал нам шестьсот тринадцать  заповедей
не для того, чтобы мы позволяли себе нарушать их. Ибо страшен  будет  гнев
Всевышнего. Телевидение есть высший дар  Создателя,  окно  в  Его  мир,  и
потому  славен  должен  быть  президент,   постановивший   не   передавать
телевидение в частные руки. Творец один, и голос у него один.
     Рави  Баркан  согласно  кивнул,  хотя  его  согласие  совершенно   не
интересовало рави Ивана, и переключился на  Каир,  где  вчера  должен  был
пройти большой молебен в синагоге "Свет истины". Да, это было зрелище!  Не
меньше полумиллиона верующих собрались в огромном зале  синагоги  -  самой
большой на африканском континенте. Свод поддерживали сто десять колонн, но
все равно казалось, что  крыша  висит  в  невесомости,  вознесенная  ввысь
молитвами и верой в Творца. Большой  молебен  был  посвящен  умиротворению
племен Мозамбика и Руанды - наконец-то эти язычники доросли  до  понимания
Его величия и единственности, приняли Его и поверили, и теперь нужно  было
голосованием всей африканской  общины  решить  вопрос  гиюра  -  обрезание
предстояло сделать ста сорока пяти миллионам взрослых мужчин, во всем мире
сейчас не нашлось бы нужного числа дипломированных моэлей.
     "Тоже мне проблема, - подумал рави  Баркан,  -  через  несколько  лет
предстоит принимать в лоно иудаизма миллиард китайцев, и что тогда?  Нужно
издать галахическое постановление  о  разрешении  самообслуживания.  Пусть
каждый мужчина обрежет себя сам, Творец вовсе не против этого,  достаточно
вспомнить бердического ребе Просвирняка,  который  еще  триста  лет  назад
обрезал всех запорожских казаков..."
     Рави Баркан переключил канал на Иерусалим и начал смотреть  заседание
кнессета,  посвященное  извечной  проблеме:  нужно  ли  проводить  границу
Израиля  по  горам  Кавказа,  к