алился лицом на столик.


     Когда бригада, возглавляемая комиссаром Бутлером,  прибыла  на  место
трагедии, врач  скорой  уже  констатировал  смерть  известного  партийного
деятеля и бизнесмена Шая Кацора. В углу  салона,  бледные  и  растерянные,
стояли гости - Рони Полански, министр  туризма,  Даниэль  Кудрин,  министр
промышленности,  Бени  Офер,  секретарь  канцелярии  премьера,  и   Нахман
Астлунг, заместитель министра иностранных дел. Все были  членами  кнессета
от "Ликуда".
     Полицейский  врач,  прибывший  вместе  с  Бутлером,  осмотрел   тело,
разрешил его увезти и сказал комиссару:
     - Без всяких сомнений - убийство. Отравление цианидом.
     - Все чашки и кофейник - на экспертизу, - распорядился Бутлер.
     Случай был классическим. Пятеро в закрытой комнате. Жертва и  четверо
гостей, один из которых наверняка убийца. Смысла в этом убийстве Бутлер не
видел (давние друзья, соратники по партии!), но разве в  убийствах  бывает
смысл?
     - Простая формальность, - сказал Роман извиняющимся тоном. -  Вы  все
важные свидетели, и я хочу допросить каждого  прямо  сейчас.  Конечно,  вы
можете вызвать своих адвокатов.
     - Да что там, - мрачно сказал Дани Кудрин,  -  мы  не  свидетели.  Мы
подозреваемые.
     Бутлер ничего не ответил и выбрал  для  допроса  небольшой  салон  на
втором этаже виллы. Первым пригласил Бени Офера, секретаря канцелярии.
     - Каждый наливал себе сам, - сказал Офер. - И каждый мог взять  любую
чашку. Молока не налил никто. Если яд был в кофейнике, мы бы сейчас все...
     - Экспертиза  покажет,  -  отмел  предположения  Бутлер.  -  Скажите,
господин Офер, чему была посвящена ваша встреча?
     - Мы обсуждали предвыборные документы. И не в первый  раз,  заметьте.
Мы уже собирались в таком же составе раза три-четыре. И здесь, и у меня, и
у Полански.
     - Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?
     - Да, - сказал Офер, помедлив, - только одним.  Шай  сказал,  что  он
выходит из "Ликуда" и присоединится к партии Труда. Ты понимаешь, это было
как гром с ясного неба. Мы начали  спрашивать  о  причине...  Убеждали  не
делать этого накануне выборов... Это внесло бы сумятицу...  У  нас  и  без
того положение не из  блестящих...  Но...  Уверяю  тебя,  это  был  сугубо
идеологический спор, разве это причина, чтобы убить?
     - Ты видел, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора  уже
после того, как кофе был разлит?
     - Это было невозможно! Каждый из нас налил себе и больше не  выпускал
чашки из рук до тех пор, как... ну...
     - Я понял. Как по-твоему, мог ли сам Кацор...
     - Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил. Он рвался вверх.
     - Но ведь, если никто  не  касался  его  чашки,  только  сам  он  мог
положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание.  Например,  с
сахаром.
     - Шай терпеть не мог сахара. Он пил чистый кофе  -  без  сахара,  без
молока, без сукразита, без лимона. К тому же, он не  очень-то  любил  кофе
по-турецки. Он просто налил и выпил.
     - Спасибо, -  сказал  Бутлер  с  сомнением  в  голосе,  -  ты  можешь
подождать в нижнем салоне?


     Нахман Астлунг, заместитель  министра,  подтвердил  показания  Офера.
Каждый налил себе кофе, взяв со столика чашку совершенно  механически.  Во
всяком случае, он, Астлунг, ни на миг не задумался, почему взял эту чашку,
а не другую. И если в одной из них уже был яд... Хотя, как мог быть  яд  в
пустой чашке?
     - О! - сказал Астлунг, округлив глаза. - Тогда выходит, что убит  мог
быть любой из нас! Тот, кто случайно...
     - Не нужно строить гипотез, - прервал комиссар рассуждения  Астлунга.
- Скажи мне, в каких вы были отношениях с господином Кацором?
     - В нормальных. Я понимаю, что ты хочешь...  В  нормальных.  Спорили.
Бывало - на высоких тонах. Как все.
     - Он действительно сказал сегодня, что выходит из партии?
     - А? Да... Это, конечно, удар, мы его все уговаривали.  Я  так  и  не
понял причину. По-моему, до завтра он бы передумал. С его-то  взглядами  в
партии Труда делать нечего.
     - Скажи, а раньше... Кому-нибудь могло придти  в  голову,  что  Кацор
предаст?
     - Ты  называешь  это  предательством?  Политический  ход,  не  более.
Момент, конечно, катастрофически неудобный... Впрочем, можно это назвать и
предательством. Да, мы это так и называли. Ты  думаешь  -  это  повод  для
убийства? Это же кошмар! Кошмар! Перед самыми выборами...


     Разговор с Кудриным и Полански не дал  ничего  нового.  Когда  Бутлер
раздумывал о том, отпустить ли  всех  четверых  по  домам  или  продолжить
допрос, зазвонил телефон и Моше Бар-Нун из экспертного отдела сообщил:
     - Отравление цианистым калием. Никаких сомнений.
     - Где был яд? В чашке? В кофейнике?
     - Ни там, ни там. И ни в одной  из  остальных  чашек.  Нигде.  Кроме,
конечно, организма убитого.
     Комиссар положил трубку и спустился вниз. Обыск в большом салоне  уже
закончился, эксперт Борис Авербах на вопрос комиссара ответил кратко:
     - Ничего. Никаких  капсул,  пакетов,  растворов.  Если  здесь  и  был
цианид, то, значит, у кого-то из гостей.
     - Не было у них ничего, - раздраженно сказал Бутлер, - их обыскали  в
первую очередь. Видел бы ты эту процедуру...
     - Представляю, - хмыкнул Борис.
     - Я не могу их задерживать против их воли, - продолжал Бутлер. -  Они
все депутаты кнессета. И если кто-то решит плюнуть мне в...
     - Их адвокаты  дожидаются  на  кухне,  -  сказал  Борис,  -  и  очень
недовольны.


     Ночь была бессонной. Подозреваемые разъехались около  десяти,  каждый
со своим адвокатом. Бутлер остался на вилле, где полицейские из отдела  по
расследованию убийств обшаривали каждый сантиметр. Нудная процедура  -  на
вилле было три этажа, один из них -  подземный,  одиннадцать  комнат,  два
больших салона и один малый, две ванны, огромная кухня...
     Жена и сын убитого нагрянули ближе к полуночи. Хая Кацор  прибыла  из
Эйлата, где принимала морские ванны, а сын Эльдад - из  Кирьят-Шмоны,  где
проходил службу. Сцена, которую закатила вдова, к расследованию  не  имела
никакого отношения, пересказывать ее мне Роман отказался.  Он  вернулся  в
управление, не имея ни одной версии, достойной внимания.


     Итак, цианид не обнаружили нигде - не было следов  яда  и  на  кухне.
Поскольку труп,  тем  не  менее,  как  говорится,  имел  место,  из  этого
следовало, что полиция допустила просчет,  позволив  убийце  скрыть  следы
преступления. Когда и как это произошло? Все четверо утверждают, что после
того, как Шай упал лицом на стол, вплоть до прибытия полиции никто  ни  до
чего не дотрагивался. О том, чтобы кто-нибудь  взял  одну  из  чашек  (или
все?) и помыл, не могло быть и речи. Если, конечно, все четверо не состоят
в преступном сговоре. Могли они договориться друг с другом, пока  не  было
полиции? Могли. Но - зачем? Они  что  -  дураки?  Они  не  понимали,  что,
избавившись от малейших следов яда, неминуемо  спровоцируют  подозрение  в
том, что убийство было задумано и совершено сообща? Узнали о предательстве
Шая Кацора, возмутились... Глупости. Мало ли кто переходит из одной партии
в другую, пусть даже накануне выборов! Разве что этот переход мог  повлечь
за собой некие разоблачения, совершенно нетерпимые для  "Ликуда"...  Могло
быть так? Даже если могло, это ничего не решает. Если эта четверка  узнала
о переходе только в тот день от самого Шая, когда, черт возьми, они  могли
найти цианид, когда обдумали свое поведение? Это должен был быть экспромт.
Чепуха. Или нет? Ведь наверняка Шай Кацор не в то утро решил переметнуться
в чужой лагерь. Он должен был обдумать этот шаг. Это могло  отразиться  на
его  поведении.  Кто-то  мог  догадаться...  Может  ли  догадка  послужить
основанием для убийства? Чушь и еще раз чушь.


     К утру несколько бригад, всю ночь  выполнявших  поручения  комиссара,
доложили о результатах. Роман  внес  полученные  сведения  в  компьютер  и
прочитал выводы.
     Шай Кацор и его гости, согласно свидетельским показаниям, встречалась
для обсуждения политической ситуации  в  пятый  раз.  Первые  четыре  раза
собирались  на  тель-авивской  квартире  Полански,  но  в  более   широкой
компании, на одной из встреч был еще министр абсорбции Вакнин, на другой -
министр обороны Битон, однажды заехал  на  полчаса  премьер-министр  Садэ.
Присутствовали также Рина, жена Полански, и их  трехлетняя  дочь,  которая
вносила в дискуссию элемент неожиданности, дергая гостей за ноги и  прочие
части тела.  Пили  кофе,  чай  и  холодные  напитки.  Отравить  любого  из
присутствующих была масса возможностей.  Вот  только  причины  не  было  -
никому и в голову не приходило, что Шай  Кацор  намерен  подложить  партии
такую, извините, свинью.
     Итак, на прежних встречах эти четверо имели возможность убить Кацора,
но  не  имели  причины.  А  на  последней  -  имели  причину,  но  никакой
возможности. А может, и причины не было?  Комиссар  подумал,  что  слишком
рано удовлетворился найденным объяснением - предательством Кацора. Не было
ли это простым совпадением? И причина убийства была в ином? Тогда - у кого
из четырех?


     - Представь себе  мое  положение,  -  говорил  мне  Роман  Бутлер.  -
Распутать дело нужно было буквально с ближайшие часы, чтобы не  вызвать  в
стране политического кризиса, да еще в разгар предвыборной кампании.  И  -
никаких  зацепок.  Ни  орудия  преступления,  ни  причины,  если  говорить
серьезно. Все четверо подозреваемых вели себя безупречно. Они не  покидали
своих домов, потому что я их просил о таком одолжении, хотя могли  ведь  и
плюнуть на мои просьбы. Они не натравили на  меня  своих  адвокатов,  хотя
могли  использовать  массу  средств,  чтобы  мешать  мне  продвигаться   в
нежелательном для кого-то из них направлении. Они отвечали  на  любой  мой
вопрос,  когда  он  приходил  мне  в  голову.  Я  только  поднимал  трубку
видеофона...  Более  того,  они  предоставили  мне  право  воспользоваться
памятью своих компьютеров - им, мол, нечего скрывать от следствия.
     Ты ж помнишь, газеты писали о смерти Кацора, но версия об  отравлении
оставалась секретом следствия - журналистам сказали, что депутат  умер  от
острой сердечной недостаточности. Долго так продолжаться не могло...
     К полудню следующего дня я был вымотан настолько, что не мог  открыть
глаза. Мои ребята сделали  даже  больше  того,  что  позволяли  физические
возможности. В моем компьютере образовались сотни новых файлов  и  десятки
версий, которые аналитическая программа придумывала и отвергала без  моего
участия. Время от времени, когда меня посещала новая идея,  я  смотрел  на
экран, и компьютер показывал  мне,  почему  эта  идея  не  стоит  ломаного
шекеля...
     Я  привык  к  тому,  что  в  начале  расследования  возникают  ложные
следственные ходы, и нужно их вовремя распознать. В этом деле следственных
ходов было столько, что и без распознавания было ясно, что все  -  ложные.
Не понимаешь? Объясняю. Если  возникает  шесть  версий,  то  пять  из  них
наверняка ложные, а у шестой есть  достаточно  высокий  шанс  оправдаться.
Остается выбор - какая. А если версий триста девяносто шесть, то вероятнее
всего неверны все, поскольку все  до  единой  построены  на  недостаточных
основаниях...
     Честно скажу, меня рассуждение комиссара Бутлера не убедило. Но  я-то
рассуждал как капитан Гастингс, а Бутлер, согласитесь,  в  своем  деле  не
уступает Пуаро. И все же...  По-моему,  вполне  могли  эти  четверо  убить
бедного Кацора и чашки вымыть. Нет, не из за предательства - Бог  ты  мой,
если бы членов кнессета убивали из-за того, что они перебегают к оппозиции
или, наоборот, к коалиции, так все сто двадцать депутатов давно  покоились
бы на горе Герцля. И не возникло бы вопроса - кто убил. Все убили бы всех.
Так я думаю. Причина была иной. И четверо ее знали. А мой сосед Бутлер  со
всеми своими полицейскими компьютерами - не знал. Вот и все.
     Естественно, я высказал свое мнение Роману и тут  же  получил  полный
афронт: Бутлер напомнил, что версия коллективного убийства была  одной  из
первых, и отбросили ее именно по  причине  полной  неуязвимости.  Никакого
парадокса: если эти господа действительно имели  веские  основания  убрать
Кацора, стали бы они привлекать внимание к себе? А что произошло на вилле,
если не привлечение всеобщего внимания? Ведь никого,  кроме  них,  там  не
было.  Господи,  да   наняли   бы   киллера,   который   подложил   бы   в
"тойоту-электро" Кацора  бомбу,  и  бомба  взорвалась  бы,  когда  депутат
поднимал машину с площадки... В приличных странах так и поступают.  Вот  в
Италии в прошлом месяце... А у нас все не как у людей.


     - К вечеру, - продолжал свой  рассказ  Роман,  -  следствие  зашло  в
полный тупик. Во-первых, экспертиза выяснила, что яд обязан был находиться
в чашке, из которой пил Кацор,  поскольку  действие  яда  началось  в  тот
момент, когда депутат сделал глоток. Во-вторых, оказалось, что  у  каждого
из гостей были свои причины ненавидеть  Кацора.  Свои  -  и  нисколько  не
связанные с партийным предательством, о котором, кстати, никто  из  гостей
действительно не знал заранее. Может, сам Кацор принял такое решение всего
за несколько часов до гибели? Во всяком случае,  не  далее  как  вчера  он
говорил по видео с Хаей, отдыхавшей в Эйлате и сказал,  что  терпение  его
иссякло, с этими паиньками ему не по пути, а  в  партии  Труда  сидят  еще
большие дураки, и он  завтра  же  выйдет  из  "Ликуда",  а  поскольку  для
организации нового движения времени уже не осталось, он пойдет  в  кнессет
как независимый кандидат. Хая, жена его, по ее словам,  отговаривала  мужа
от поспешных действий. Выспись, дорогой, подумай, я через три дня вернусь,
подумаем вместе.
     - Ты говорил, что у  каждого  из  четверки  были  свои  причины...  -
напомнил я.
     - Да, причины для ненависти. Смотри. У Кудрина Кацор десять лет назад
увел жену. История была романтическая, в  свое  время  послужила  причиной
скандала, но со временем забылась, хотя раскопать ее не  составило  труда.
Да, Хая была  когда-то  женой  Кудрина,  если  ты  не  знал...  Дальше.  С
Астлунгом Кацор  в  прошлом  году  пытался  начать  общее  дело,  не  буду
вдаваться в детали, оба  вложили  большие  деньги,  но  фирма  лопнула,  и
Астлунг имел основания подозревать, что напарник его надул, разорив  фирму
через подставное лицо и присвоив все деньги  -  больше  миллиона  шекелей.
Ничего не было доказано, никакого  криминала,  но  подозрения  у  Астлунга
были, как мы  выяснили.  Что  касается  Офера,  то,  когда  ЦАХАЛ  усмирял
палестинцев в Шхеме в 2002 году, оба служили в "Гивати",  причем  в  одной
роте. Армейская дружба, да? Но после  армии  они  не  встречались  полтора
десятилетия, пока их не свела политическая карьера. Почему, а? Мы выяснили
- во время атаки Кацор не прикрыл Офера от  пулеметного  огня,  испугался.
Мог сделать, это мы тоже выяснили, мог, но не сделал.  Офера  ранило,  два
месяца он лежал в госпитале... Что может быть хуже в армии?..  С  Полански
не так понятно, но, возможно, у них была стычка, когда  во  время  прошлых
выборов оба претендовали на запасное место в партийном списке. Причем  для
Полански было просто жизненно важно пройти - он ведь политик по призванию,
он, я бы сказал, помешан на политике, в то  время  как...  Короче  говоря,
Полански Кацора терпеть не мог.
     - Тоже мне, повод для убийства, - пробормотал я.
     - Согласен. Хотя,  с  другой  стороны,  люди  убивали  и  по  меньшим
поводам... Но все это неважно. Никто из них не мог подложить  яд  в  чашку
Кацора, ни у кого при себе не было ни яда, ничего подозрительного  вообще.
Между тем, во время предыдущих встреч каждый имел куда больше возможностей
дать Кацору цианид, но не сделал этого...
     - Значит, остается версия самоубийства, - сказал я, -  и  нужно  было
искать причины. Может быть, он...
     - Не перечисляй, -  поднял  руки  Бутлер.  -  Наверняка,  если  начну
перечислять я, то назову такие причины, которые тебе в голову не придут.
     - Не сомневаюсь, - согласился я.
     - К этой мысли мы все пришли через сорок восемь  часов  после  смерти
Шая, когда тело его уже было предано земле при большом стечении  народа  -
даже палестинские лидеры изволили почтить... Причины самоубийства, кстати,
все мы, включая компьютер, признали слабыми и  сделали  вывод,  что  нужно
получше покопаться в прошлом Кацора... С такой мыслью  я  и  отправился  к
себе домой, чтобы впервые за двое суток выспаться в своей постели. И  вот,
когда я уже засыпал, ну, тебе известно это состояние, переход  от  яви  ко
сну, всплывает в сознании  разное...  Я  вспомнил  одну  фразу,  сказанную
депутатом Кудриным.
     - Какую фразу?  -  спросил  я  минуту  спустя,  потому  что  комиссар
неожиданно замолчал, погрузившись в воспоминания.
     - Вот что удивительно, - тихо сказал Бутлер. - Мы иногда думаем,  что
компьютеры умнее нас - только потому, что они быстрее перебирают варианты.
Ведь фраза эта была в протоколе и, следовательно, в памяти компьютера...
     - Какая фраза? - повторил я.


     Шли третьи сутки после  смерти  Шая  Кацора,  когда  комиссар  Бутлер
позвонил секретарю премьер-министра Меира Садэ и спросил, сможет ли патрон
принять его и еще нескольких человек сегодня... ну, скажем, в семь вечера.
Через минуту на экране появился сам господин Садэ:
     - Господин комиссар,  -  сказал  премьер-министр,  -  не  могу  ли  я
ответить на вопросы по видео? Ведь ты хочешь что-то узнать в связи с делом
покойного Кацора, я прав? Видишь ли, у меня просто нет ни минуты...
     - Я понимаю все, господин премьер-министр, - твердо сказал Бутлер.  -
Но я не имею права задавать вопросы по видео. Я отниму  не  больше  десяти
минут.
     - Хорошо, - вздохнул Садэ. - В семь в моем кабинете. Я знал покойного
Бутлера довольно хорошо, и, если смогу что-то сказать...
     Ровно в семь Бутлер входил в  кабинет  премьер-министра.  Следом  шли
четверо: все подозреваемые по делу Кацора.  Премьер  пригласил  гостей  за
круглый журнальный стол в углу кабинета и попросил секретаршу  приготовить
кофе.
     - Тебе какой? - спросил он.
     - Все  равно,  -  покачал  головой  Бутлер.  -  Буду  пить  тот,  что
предпочитаешь ты.
     - Значит, по-турецки, - кивнул премьер.  -  Итак,  приступим.  Я  так
понимаю, что ты, господин комиссар, привел этих господ, чтобы лично и  при
мне снять с них подозрения, я прав? Газеты пишут, что бедный Шай  покончил
с собой...
     -  Я  не  читал  сегодняшних  газет,  -  сказал  Бутлер.  -   Но   ты
действительно прав, я привел их сюда именно по этой причине.  Я  бы  хотел
закончить с этой неприятной историей.
     Вошла секретарша премьера, поставила на столик поднос с кофейником  и
чашечками  и  удалилась;  мужчины  проводили  девушку  рассеяно-изучающими
взглядами.
     - Вот так три дня назад, - сказал  комиссар,  -  сидели  вы  четверо,
господа, на вилле бедного Кацора, и хозяин был еще жив. Вы ведь тоже  пили
кофе по-турецки?
     - Именно, - сказал  Кудрин,  первым  наливая  себе  густую  ароматную
жидкость. - Именно по-турецки, хотя Шай готовил его отвратительно.
     - Конечно, - согласился Бутлер. - Ведь обычно он пил растворимый.  Но
в  тот  день  он  изменил  своей  привычке,   потому   что   ждал   гостя,
предпочитавшего кофе по-турецки всем остальным.
     - Ты прав, - вздохнул премьер. - Я не смог приехать, хотя  и  обещал.
Может быть, если бы я вырвался хоть на полчаса, Шай не сделал бы этого...
     - Возможно, - сказал Бутлер. - Возможно. А я  ведь  с  самого  начала
знал, что Кацор не любил кофе по-турецки. И не  обратил  внимания.  И  все
почему? Потому что для цианида все равно, в какой  кофе  его  подсыпать  -
результат один...
     - Да, - нетерпеливо сказал премьер. - И сейчас, когда  с  этих  людей
сняты подозрения...
     - Подозрения должны лечь на истинного