ложит
тридцать арабов. А потом арабы положат десятки евреев.  И  мировая  пресса
будет называть израильтян убийцами невинных. Это нам  надо?  Будь  другом,
отойди с дороги.
     Молодой человек посмотрел вслед Гольдштейну,  будто  сопоставляя  мой
прогноз с собственным впечатлением, покачал головой и сказал:
     - Инструкция по безопасности использования Смесителя разрешает  любые
действия в истории, если они не угрожают жизни уважаемого покупателя.
     - Но мне-то что угрожает? - искренне удивился я.
     - Согласно программе инструктажа, - ответил представитель фирмы, -  я
продемонстрирую тебе следствия задуманного тобой поступка...


     Время скачком сместилось назад, я вышел из своего укрытия,  а  доктор
Гольдштейн метрах в трех впереди меня размеренным шагом шел выполнять свою
мицву как он ее понимал. Я навинтил глушитель и обошел Гольдштейна справа.
Встал перед ним, поднял пистолет и, когда доктор, наконец, заметил меня  и
удивленно посмотрел мне в глаза, я нажал на спуск.
     Не уверен, был ли хлопок - я ничего не слышал. На  груди  Гольдштейна
мгновенно расцвел красный цветок, и доктор молча повалился лицом вперед. Я
отступил, у меня дрожали руки, и я  никак  не  мог  попасть  пистолетом  в
отверстие кобуры. Наверно,  нужно  было  быть  довольным.  Я  изменил  ход
истории, и хотя бы в одном из альтернативных миров сотни  людей  останутся
живы, а имидж государства Израиль не понесет ощутимых потерь.
     Наверно, мне нужно  было  сразу  вернуться  в  XXI  век,  предоставив
современникам Гольдштейна самим разбираться в ситуации. Но,  черт  возьми,
для чего я убил человека? Чтобы даже и не знать результата? Я остался.


     Тело  доктора  Гольдштейна  обнаружили  солдаты,  пришедшие  примерно
полчаса спустя на  усиление  охраны  Пещеры  Патриархов.  Действия  ЦАХАЛа
предсказать было нетрудно. Объявили тревогу, вызвали подкрепление, оцепили
район, начали прочесывание. Я  вовсе  не  желал  быть  обнаруженным  -  ни
арабами, ни своими. Мне нужно было только увидеть результат, и я перебегал
от дома к дому, довольно успешно укрываясь от патрулей.
     К десяти утра евреи Хеврона и  все  население  Кирьят-Арбы  вышли  на
улицы. Сначала забрасывали камнями арабские машины, потом начались  драки.
Полиция  не  справлялась,  и  ЦАХАЛ  использовал  слезоточивый   газ.   На
час-другой установилось спокойствие, и я послушал сообщение, переданное по
радиостанции "Галей ЦАХАЛ". Во время беспорядков погибли три  поселенца  и
пять палестинских арабов. Обе  стороны  обвиняли  друг  друга  в  убийстве
Гольдштейна. Улицы Хеврона после  полудня  вымерли  -  в  городе  объявили
комендантский час. На окраине Кирьят-Арбы поселенцы устроили демонстрацию,
размахивали оружием и кричали "Долой Рабина!" и "Нет мира с арабами!"  Это
было неприятно, но привычно. У ХАМАСа не  было  особого  повода  усиливать
террор, а у Арафата - повода давить на Израиль. Мир приближался. Я добился
своего. Я мог уходить.
     Может быть, эта мысль притупила мою бдительность. Я услышал за  своей
спиной резкий оклик израильского солдата и бросился бежать -  нельзя  было
допустить, чтобы меня поймали. Интересно,  как  бы  стал  я  объяснять  то
обстоятельство, что в моем удостоверении личности проставлена дата  выдачи
- 2014 год? Мимо просвистела пуля, и  я  пригнул  голову.  А  вторая  пуля
попала мне в спину. Это не больно, уверяю вас. Будто  тебя  кто-то  сильно
толкнул, и сразу понимаешь, что жизнь кончилась.
     Впрочем,  вряд  ли  я,  будучи  уважаемым  потенциальным  покупателем
Смесителя истории, могу быть объективен - не успев еще почувствовать боли,
я оказался в инструкторской кабине.
     - Уважаемый покупатель, - назидательно сказал голос, в котором я  без
усилий узнал голос  молодого  человека,  остановившего  меня  на  улице  в
Хевроне, - убедился в том, что предположенное  им  действие  по  изменению
истории смертельно опасно для уважаемого покупателя?
     - Ну, знаешь ли, - с досадой сказал я. - Как это я  мог  предугадать,
что за мной погонится израильский солдат?
     - Предвидеть все следствия своих поступков совершенно необходимо  при
пользовании Смесителем истории.
     -  Но  уважаемый  продавец,  -  ехидно  сказал  я,  подражая   манере
инструктора, - должен согласиться, что своим поступком я спас  Израиль  от
международного скандала и ускорил мирный  процесс.  А  то,  что  подставил
собственную спину - случайность, и не более того.
     - К сожалению, - не согласился голос, - уважаемый покупатель  неправ.
В созданной им альтернативной реальности имели место  следующие  процессы.
Поселенцы, возмущенные убийством всеми  уважаемого  доктора,  выждав  двое
суток,  ворвались  в  Пещеру  Патриархов  во  время  утренней  молитвы   и
перестреляли около двухсот арабов, прежде чем солдаты  ЦАХАЛа  обезоружили
нападавших. В результате мирный процесс был прерван на год, и весной  1995
года Израиль вынужден был заключить с палестинцами соглашение, по которому
к автономии отошли все территории, освобожденные в шестидневной войне.
     - Не хочет ли уважаемый продавец утверждать, - мрачно сказал я, - что
поступок Баруха Гольдштейна был меньшим злом?
     - В компетенцию  инструктора  по  безопасности  не  входит  моральная
оценка поступков. В компетенцию инструктора входит  только  оценка  личной
безопасности уважаемого покупателя.
     - Поскольку, - продолжал голос, - уважаемый  покупатель  все  еще  не
убедился в необходимости  точного  следования  фирменной  инструкции,  ему
предлагается второй сеанс инструктажа.


     Спина все еще зудела - наверно,  чтобы  я  имел  в  виду  пресловутое
memento mori. Я не стал на этот раз углубляться в прошлое даже на тридцать
лет. Я отправился в февраль 2018 года и прибыл в  Президентский  дворец  в
Каире  за  пять  минут  до  начала   церемонии   подписания   договора   о
провозглашении Государства Палестина. Я даже  и  вмешиваться  не  хотел  -
только поглядеть. В свое время я видел всю церемонию по телевидению, и мне
очень не  нравилось  выражение  лица  нашего  премьера  Хаима  Визеля.  Он
подписывал договор так, будто ему предложили отведать зажаренных лягушек.
     Я стоял в толпе журналистов, и меня все время  кто-то  толкал.  Нужно
было захватить с собой хотя бы телекамеру, тогда я бы выглядел своим, а не
этакой белой вороной. Ну да ладно, это ведь не смертельно.
     Началась процедура. К широкому столу  подошли  Хаим  Визель  и  Абдул
Раджаби. Им придвинули стулья, и оба руководителя одновременно достали  из
карманов авторучки. Сейчас они подпишут документы, и создание  Государства
Палестина станет свершившимся фактом.
     Господа, поймите меня  правильно!  Все,  кто  присутствовал  в  зале,
осознавали только текущий момент времени, а  будущее  оценивали  каждый  в
меру своей интуиции. Но  я-то,  единственный  среди  этой  компании,  знал
точно, чем все это кончится!  Я-то  знал,  что  договор  -  замечательный,
великолепный и необходимый, но подписали  его  слишком  рано.  Нужно  было
Визелю потянуть еще хотя бы год. Палестинцы  согласились  бы  не  забирать
Ариэль и Ранаану. Точно согласились бы! Договор -  это,  черт  возьми,  не
ловля блох.
     Уважаемый продавец может расценивать мои  действия  как  ему  угодно.
Собственно, уважаемому продавцу не должно быть никакого дела  до  того,  в
какую сторону меняет историю уважаемый  покупатель  Смесителя.  Поэтому  я
имел полное право сделать то, что сделал - пошел на сцену  и,  прежде  чем
охрана успела опомниться, вырвал авторучку из руки Визеля и мимоходом  дал
в ухо Абдулу  Раджаби.  Перед  десятками  теле-  и  стереокамер.  Лично  я
попадать в  исторические  хроники  не  собирался.  Но  нужно  было  как-то
остановить этот спектакль!
     Вы не поверите, но инструктор не нашел ничего лучшего, как  прямо  на
сцене, перед изумленным Визелем и до  глубины  души  возмущенным  Раджаби,
прочитать мне  показательную  лекцию  о  необходимости  соблюдения  правил
личной  безопасности  при  изменении  истории.   Наверняка   в   созданном
альтернативном мире эта лекция вошла в  учебники.  И  наверняка  никто  не
понял ее смысла.
     Оказывается, мне не  удалось  бы  и  на  этот  раз  избежать  смерти.
Египетская служба безопасности прихлопнула бы меня через  десять  минут  -
якобы при попытке к бегству. Я знал, что бежать не собираюсь, и инструктор
тоже знал это,  и  все  это  знали,  и  убили  бы  меня  исключительно  из
вредности. Просто чтобы доказать, что я не  умею  пользоваться  Смесителем
истории. Это я-то - профессиональный историк!


     - Все! - сказал я. - Я все понял. Ваш Смеситель годится только на то,
чтобы вернуться в  прошлое  и  не  позволить  "Маккаби"  (Хайфа)  выиграть
очередной чемпионат Израиля. Это  и  безопасно,  и  интересно.  И  никому,
кстати, не нужно.
     - Почему же? - обиделась миловидная девушка, выпуская меня из кабинки
инструктажа и протягивая подписанный гарантийный талон.
     - Очень многие отправляются в прошлое именно для того,  чтобы  помочь
любимой команде. Или подсказать самому себе правильную комбинацию  цифр  в
Тото.  Богаче  от  этого  никто  не  становится,  но   многим   доставляет
удовольствие посмотреть со стороны на собственный успех.
     - Нет уж, - сказал я, подписывая бланк доставки, - эти глупости  меня
не волнуют. Знаете, что я сделаю, когда Смеситель поставят в моем  салоне?
Отправлюсь на сто лет назад и убью Адольфа Шикльгрубера, пока  он  еще  не
стал Гитлером.
     Девушка вздохнула, и я понял, насколько неоригинален в своем желании.


     Уважаемый покупатель в моем лице вот уже вторую  неделю  наслаждается
покупкой в ущерб всем прочим занятиям. Я, например, отправился в 1845  год
и уговорил крещенного еврея  Бланка  не  связывать  свою  жизнь  с  семьей
Ульяновых. Он-таки согласился, и в результате революция в России  победила
в 1914 году, аккурат  в  день  начала  мировой  войны.  Вождя  российского
пролетариата звали, кстати, Лейба Троцкий.
     А еще я отправился всего на год в прошлое и познакомился с миловидной
девушкой из салона фирмы "А-зман а-зе", пригласив ее погулять по  вечерней
улице Бен-Иегуды. Девушку звали Мирьям.  Под  хупу  мы  пошли  три  месяца
спустя, а потом Мирьям, естественно, ушла с работы. Поэтому в том  мире  я
так и не купил Смеситель истории. Но никаких хроноклазмов, разумеется,  не
возникло - как и утверждала инструкция. Я каждый вечер набираю  на  пульте
координаты и отправляюсь смотреть на собственного  сына,  которому  в  том
мире исполнился месяц. Только смотрю и ничего не меняю. Жаль  только,  что
каждый раз приходится возвращаться.





                                П.АМНУЭЛЬ

                            АВРААМ, СЫН ДАВИДА




     Он пришел рано, как и договаривались.
     Солнце стояло низко, но  песок  еще  не  остыл  после  вчерашнего,  и
ступать босыми ногами было трудно - будто по остывающим  углям.  Мальчишке
хоть бы что - стоит, переминаясь, смотрит в глаза, ждет.
     - Пошли, - вздохнул Доминус. - Хотя смотреть там особенно не на  что.
И опасно. Скорпионы, змеи.
     - Я хочу видеть, - упрямо сказал мальчик. Он приставал к Доминусу уже
третью неделю: сведи, да сведи. Почему на Холмы? Есть замечательные  места
к востоку - и ближе, и красивее, и опасности никакой. Дети  бывают  ужасно
упрямы, хотя этот мальчишка наверняка точно знает, чего хочет.  Развит  не
по годам, да и  физически  крепок  -  можно  дать  все  двенадцать.  Когда
Доминусу исполнилось девять лет, он был хилым, как и все  дети.  Постоянно
хотелось  есть,  а  этот  неизвестно  откуда  берет   силы   -   богатырь,
залюбуешься.
     - Пошли,  -  повторил  Доминус  и,  отмерив  на  глаз  расстояние  до
ближайшего дерева, пустился  вприпрыжку.  Под  солнцем  сразу  защипало  в
спине, побежали мурашки, забухало  сердце.  Ничего,  днем  было  бы  хуже.
Прошлым летом Карон, сводный брат  Доминуса,  умер,  выйдя  в  полдень  из
селения, чтобы взять  оставленную  в  поле  с  вечера  корзину  с  плодами
лимонеллы. Солнце не любит, когда забывают о его силе.
     Они миновали три дерева, и Доминус позволил себе  остановиться.  Ноги
гудели. Мальчишка стоял на границе тени и света, из-под ладони смотрел  на
селение. Люди еще спали. Хижины издалека  казались  игрушечными,  животные
бродили под тентами, лакали густое питательное варево из низких  кормушек.
У Камня видно было какое-то движение, но Доминус не мог разглядеть - то ли
уже поднялся Первосвященник, то ли  дебильный  Ксант  посыпает  жертвенник
свежим песком.
     - У старика опять спина болит, - сказал мальчик, - согнулся весь.
     Доминус поразился (в который раз!) остроте его зрения.
     - Не называй Дагора стариком,  -  наставительным  пастырским  голосом
сказал он. - Какой он старик, если  один  поднимает  большого  жертвенного
барана?
     Мальчик  промолчал,  улыбка  его   была   странной.   Он   не   любил
Первосвященника. Неприязнь была взаимной, потому что  мальчик  предпочитал
молиться в одиночестве, и это, по мнению  Дагора,  могло  привести  род  к
беде. Мальчик молился один, даже когда стоял рядом  с  отцом,  и  это  так
бросалось  в  глаза,  что  неприязнь  Первосвященника  становилась  вполне
понятной. Доминусу временами казалось, что мальчик и не молится  вовсе,  а
произносит слова, не вдумываясь в их смысл. Грех. Возможно,  простительный
для ребенка.
     Доминус приготовился к тяжелому броску - ближайшее  к  северу  дерево
находилось на расстоянии не менее тысячи локтей: значит,  придется  бежать
изо всех сил,  иначе  за  пять  отсчетов  водомерки  не  успеть,  и  тогда
захлебнешься в кашле, а солнце так исколотит, что спину придется  оттирать
соком кактусовых игл - целебным, но ужасно вонючим.
     - Готов? - спросил он. - Вон то дерево, с высокой кроной.
     - Лоредан, - сказал мальчик.
     - Что? - не понял Доминус.
     - Лоредан. Я придумал  названия  для  всех  деревьев,  что  видны  из
селения. Легче объяснять дорогу.
     - Вот за это тебя и не любят многие, - пробурчал Доминус. - Деревья -
это деревья. А тебе лишь бы что-то свое...
     - Интереснее, - коротко сказал мальчик.
     - Вперед! - приказал Доминус.
     Так они и двигались - перебежками, а  солнце  поднималось  все  выше,
воздух раскалялся, даже в тени деревьев мир казался сковородой, на которой
жарилось мясо. Их собственное.
     Привал сделали только тогда, когда с неба  начали  опускаться  легкие
белесые хлопья, оставлявшие на песке  красноватые  следы,  будто  на  коже
после ожога. Следы медленно бледнели и исчезали. Первосвященник утверждал,
что хлопья - облака - выдувают Творцы,  чтобы  немного  охладить  пылающее
солнце. Небо было густо-голубым и пустым до самой тверди, облака рождались
из пустоты и,  наверно,  действительно  понемногу  охлаждали  солнце  -  к
вечеру, перед закатом, оно становилось не таким грозным и даже темнело  по
краям.
     Они сидели в тени дерева, жевали вязкий и  на  такой  жаре  невкусный
сыр, Доминус постарался найти местечко поукромнее, чтобы  падавшие  облака
не попали ни на одежду, ни тем более на открытые части тела.
     - Дались тебе эти Холмы, - вздохнул Доминус.  Мальчишка  поперхнулся,
закашлялся, и, отдышавшись, сказал укоризненно:
     - Ты же обещал мне...
     - Да, это я так... Жарко. И можем до вечера не успеть вернуться.
     - Далеко еще?
     - Кажется, больше половины пробежали. В общем-то, теперь должно  быть
легче. Сейчас появится коридор, я тебе рассказывал.
     - Пошли, - сказал мальчишка и вскочил,  дожевывая  кусок.  -  Уже  не
падает, видишь?
     Выходить  в  жару  не  хотелось.  Но  после  полудня  под   деревьями
становилось даже опаснее, чем под прямыми  лучами  солнца:  кора  начинала
выделять сок, не только дурно пахнущий, но способный и отравить.
     - Сюда, - Доминус показал направление на старый могильный  камень.  -
Здесь был когда-то похоронен один из Старейшин, звали его Арье-основатель.
Великий был человек, он и селение, где жил Доминус, поставил,  и  имя  ему
дал - Счастливая юность, но имя это Доминус не любил, никакого  счастья  в
юности не испытал, да и не знал, бывает ли оно  вообще,  или  это  выдумка
Творцов, чтобы поставить перед человеком цель. Иначе - зачем жить?
     Когда в самую жару они, наконец, поднялись на Холмы, оба  валились  с
ног. Здесь через каждую сотню локтей стояли навесы из сушеной коры,  да  и
деревья росли не так далеко друг от друга, как в Долине.
     Они проковыляли мимо огромного каменного жертвенника  высотой  в  два
человеческих  роста,  миновали  длинную  аллею  деревьев,   которые,   как
утверждал Верховный, были когда-то специально высажены вдоль дороги, хотя,
конечно, поверить в то, что деревья кто-то мог высадить, было трудно.
     В хижину Верховного их не допустили, и Доминус,  передав  по  цепочке
послание  от  старейшин  селения,  побрел  было  к  знакомому   служке   -
устраиваться на отдых.
     - А книги? - спросил мальчик.
     - Ах да, - Доминус совершенно забыл, что именно книги и были причиной
путешествия. - Я не обещал, что поведу тебя в  Хранилище,  как  только  мы
придем! Я устал.
     - Ты обещал.
     - А, чтоб тебе... - Доминус  по  опыту  знал,  что  от  мальчишки  не
отвяжешься, придется идти.
     К счастью, Хранилище располагалось не очень  далеко,  Доминус  трижды
прочитал Благодарение, а они уже  дошли  до  узкого  прохода  между  двумя
вертикально стоявшими каменными  плитами.  Проход,  в  отличие  от  хижины
Верховного, никем не охранялся, и они нырнули в темноту и тишину, будто  в
царство мертвых.
     Шли наощупь, и мальчишка несколько раз наступал  Доминусу  на  пятки.
Они вышли в казавшуюся бесконечной комнату с низким потолком, под  которым
на коротких цепях подвешены были  масляные  лампады,  освещавшие  столы  с
лежавшими на них книгами.
     Из темноты выступил тощий старик, единственной одеждой которого  была
грубая набедренная повязка. Старик выглядел едва живым,  и  только  взгляд
его, внимательный и острый, заставлял подумать о скрытой силе.
     - Доминус из Счастливой Юности, - сказал старик. - Последний  раз  ты
поднимался на Холм двенадцать лет назад. А мальчика вижу впервые.
     - Ты меня знаешь? - поразился Доминус.
     - У меня хорошая память, - улыбнулся Хранитель. - Я запоминаю  все  и
всех.  Собственно,  это  моя  профессия.  Я  записываю   свои   наблюдения
специальными знаками, пополняя Хранилище. Так делал мой отец,  а  до  него
мой дед, сейчас я учу этому внука, потому  что  сына  у  меня  нет.  Итак,
Доминус, как зовут этого мальчика и почему ты привел его сюда?
     - Авраам, - сказал Доминус, - сын Давида. И не я  его  привел,  а  он
меня.
     - Авраам - редкое имя, - пробормотал  старик,  -  а  Давида  я  знаю,
потому что он единственный с таким именем. Но мне никто не говорил, что  у
Давида есть сын.
     - Шустрый малый, - осуждающе сказал Доминус, - но плохо чтит  старших
и...
     - Ты сказал, - прервал его старик, - что он привел тебя сюда. Что это
значит?
     Мальчик вырвался, наконец, из цепких пальцев Доминуса  и,  подойдя  к
Хранителю, с неожиданным почтением опустился перед ним на колени.
     - Ты, который помнишь все, - тихо сказал Авраам, - я  хотел...  я  не
знаю... я думаю...
     - Ну-ну, - сказал Хранитель, - не  настолько  я  мудр,  чтобы  падать
передо мной ниц. Вставай-ка и перестань волноваться. Что ты хотел, чего ты
не знаешь и о чем думаешь?
     - У тебя... должна  быть...  книга,  которая  сохранилась  от  Первых
людей...
     Старик заставил мальчишку подняться с колен и, обняв за плечи,  повел
к низкой скамье.
     - Кто рассказал тебе о Первых людях? -  спросил  он,  усадив  Авраама
рядом  с  собой.  О  присутствии  Доминуса  он,  казалось,  забыл,  и  тот
приблизился, чтобы слышать разговор - в конце концов, Давид, отец Авраама,
именно его, Доминуса, будет расспрашивать о том,  что  делал  его  сын  на
Холмах.
     - Никто