, Аркадий к этому убийству тоже непричастен!
     - Это ты расскажешь браткам, - усмехнулась Алиса, - причем очень может быть, что тебе придется рассказывать эту историю под пыткой. А ты знаешь, дорогуша, как они любят пытать молоденьких девушек вроде тебя? Любят и умеют!
     - Прекрати! - Теперь лицо Даши заливала мертвенная бледность. - Прекрати! Ты просто запугиваешь меня, чтобы добиться того, что тебе нужно!
     - Проверь. - Алиса пожала плечами, изобразив на своем лице полное равнодушие. - Иди домой и жди... телефонного звонка или звонка в дверь. Может быть, машины, которая остановится возле тебя на улице.
     Откуда я знаю, как они придут за тобой? Но в том, что придут, можешь не сомневаться.
     - А если я расскажу тебе то, что ты хочешь, - чем это мне поможет? Ты, что ли, защитишь меня от бандитов? - Даша окинула свою собеседницу недоверчивым взглядом.
     - Зря ты так на меня смотришь, - усмехнулась Алиса. - Между прочим, защитить тебя от бандитов вполне в моих силах. А самое главное - в этой ситуации тебе гораздо выгоднее иметь меня союзником, чем врагом. Вот если ты не захочешь со мной сотрудничать - твоя песенка действительно спета. Я постараюсь довести до бандитов информацию о твоей причастности к убийству Кабаныча.
     - Кого? - удивленно переспросила Даша.
     - Так звали покойного авторитета, - усмехнулась Алиса, - и с таким человеком вел дела обожаемый тобой Аркадий. Так что ты, дорогуша, не слишком хорошо его знала. А вот если мы с тобой договоримся и ты расскажешь мне все, что знаешь об этой истории, я не только сохраню в тайне твое в ней участие, но и постараюсь пустить братков по ложному следу. Поверь, я это сумею, как никто другой.
     - Вот в это я охотно поверю! - негромко проговорила Даша и продолжила:
     - Допустим, я расскажу тебе кое-что. Но, насколько я знаю, в этом деле замешаны очень большие деньги. Японец, который тебя интересует, - миллионер, и он обсуждал здесь очень крупную сделку, просто огромную. Конечно, они не говорили ни о чем прямым текстом, но по намекам и недомолвкам можно было о многом догадаться! Насколько я понимаю, ты хочешь связаться с ним напрямую, воспользовавшись тем, что остальные участники сделки мертвы?
     - А вот это, дорогуша, тебя совершенно не должно волновать! - Теперь уже Алиса утратила свою обычную сдержанность и заговорила слишком громко.
     - Отчего же? - ехидно возразила переводчица. - Чужие деньги, особенно такие большие, не могут не волновать. Ты же хочешь со мной договориться, так давай искать компромисс. Кнут ты мне уже показала, теперь, мне кажется, пора показать пряник.
     - Что ты хочешь? - настороженно спросила Алиса.
     - Глупый вопрос. Чего я могу хотеть? Денег, естественно.
     - Денег? - задумчиво переспросила Алиса.
     Она вынула из сумочки цветную фотографию, на которой сидели на скамейке возле цветника двое немолодых людей. Положив эту фотографию на стол, Алиса насмешливо посмотрела на свою собеседницу и задумчиво протянула:
     - Симпатичные у тебя родители... Им бы жить да жить...
     После этого она достала из той же сумочки пузырек без этикетки, капнула из него на фотографию мутноватой жидкостью. Жидкость запузырилась, как будто вскипев, и часть снимка, на которой были изображены лица родителей Даши, растворилась, изъеденная кислотой.
     Даша смотрела на фотографию как зачарованная.
     Наконец она подняла глаза на Алису и проговорила севшим от волнения плохо узнаваемым голосом:
     - Харуми Кураками. Он прилетает через два дня.
     Остановится в гостинице "Невский Палас".

***

     Татьяна отворила калитку и пошла вперед по тропинке.
     - Хаттаба успокою, - полуобернувшись, сказала она шедшей следом Надежде Николаевне.
     - Кого? - удивленно спросила та.
     - А вот кого! - Татьяна потрепала выбежавшего им навстречу с радостным лаем большого лохматого пса, в чьей внешности проглядывали признаки самых разных пород, от овчарки до эрдельтерьера. - Здравствуй, Хаттабушка! Это Надя, она своя, ты ее не трогай.
     - На чужих очень лает, - пояснила она, - за это и прозвали Хаттабом. Впрочем, дальше лая дело не идет.
     Поднявшись на крыльцо, Татьяна распахнула дверь и крикнула:
     - Павлуша, это я! Я не одна, у нас гость!
     Миновав чистые сени, Надежда следом за хозяйкой вошла в большую комнату. По стенам стояло несколько стеллажей с книгами, висели фотографии самолетов в деревянных рамках, в каких обычно вешают фотографии родни.
     В глубине комнаты стоял большой письменный стол, на нем светился голубой экран монитора. Около стола, полуобернувшись к двери, в большом инвалидном кресле на колесах сидел Павел Грибов.
     Увидев его, Надежда Николаевна поняла, что Павел - один из тех людей, встречу с которыми запоминаешь на долгие годы, людей, оставляющих в душе глубокий след.
     Выразительные карие глаза на усталом удлиненном лице, глубоко прорезанном морщинами, светились умом и добротой. И еще на его лице отражалось перенесенное страдание, ставшее для Павла испытанием и давшее ему горький опыт и новые силы. Надежда вспомнила услышанную где-то фразу: "Если несчастье не убивает нас, оно делает нас сильнее".
     - Это Надежда Николаевна, - представила Татьяна гостью.
     Павел улыбнулся, сделавшись сразу моложе, и подъехал к Надежде, протягивая руку.
     - Сейчас гости стали у нас редкими - благодаря вот этому ужасному детищу прогресса, - сказал он, показывая на компьютер.
     - Почему? - не поняла Надежда.
     - Да очень просто: раньше сослуживцы приезжали ко мне, чтобы обсудить ход работы, привозили свои расчеты, чертежи. А теперь - одна секунда, и прошел обмен электронными письмами, отправлены все файлы, и ехать ко мне незачем. А ехать-то - не ближний свет... Танюша, сообрази-ка нам чайку! - повернулся Павел к жене. - Я знаю, там у тебя были свежие ромовые бабы...
     Надежда перехватила ласковый взгляд, каким обменялись Грибовы, и почувствовала атмосферу этой семьи, которая мужественно несет свой крест, еще больше сблизившись после обрушившегося на них несчастья. Татьяна, проходя на кухню, мимоходом погладила мужа по волосам и поправила подушку, подложенную ему под спину. В этом прикосновении было столько заботы, столько любви, что у Надежды защемило сердце.
     Татьяна принесла чайник, накрыла на стол в этой же комнате. Свежие ром-бабы, печенье, варенье - угощение было небогатым, но сердечным и дружеским. За чаем Татьяна упомянула о том, что Надежда Николаевна знает о проблемах с самолетом. Павел слегка поморщился - кроме того, что эти проблемы висели над ним денно и нощно дамокловым мечом, .ему, человеку, отработавшему долгие годы в обстановке секретности, было трудно привыкнуть к тому, что совершенно посторонний человек разговаривает с ним о чертежах новейшего самолета. Наконец, встряхнув головой, он сказал:
     - А вы знаете, Надя, откуда взялось это название - "Серебряный сокол"?
     Надежда помотала головой.
     - Танюша, - повернулся Павел к жене, - дай-ка гитару!
     Татьяна вышла в соседнюю комнату и вернулась со старенькой облупившейся гитарой. Павел любовно обнял инструмент, пробежал пальцами по струнам, видимо, остался недоволен звучанием, подкрутил колки и снова взял несколько аккордов. Откинув голову, он запел, аккомпанируя себе на гитаре:

     Чуть седой, как серебряный сокол,
     Он стоит, принимая парад.
     Сколько стоил ему Севастополь,
     Сколько стойл ему Сталинград...

     Незнакомая песня тронула сердце Надежды неожиданной и щемящей тоской. Голос Павла оказался на редкость красивым и глубоким. Внезапно он взмыл с трагическим надрывом:

     И когда подходили вандалы
     К нашей древней столице отцов,
     Где нашел он таких генералов
     И таких легендарных бойцов?

     Над блистательным их воспитаньем
     Проводил он и ночи и дни.
     Ах, к каким грозовым испытаньям
     Подготовлены были они...

     - Что это? - спросила Надежда, когда стихли последние аккорды песни и в комнате наступила та теплая душевная тишина, какая бывает только в хорошо натопленном деревенском доме.
     - Это Вертинский, - ответил Павел, шлепнув ладонью по деке и отложив гитару. - Он написал эту песню уже здесь, в России, вернувшись из эмиграции.
     Не знаю, насколько он был искренен, называя "вождя народов" серебряным соколом, но песня хорошая.

***

     - Вылитая средняя школа, - сказала Надежда, оглядев трехэтажное серое здание с высоким крыльцом, - я свою Алену точно в такую же водила.
     - Так здесь и была школа. - Татьяна сощурилась на весеннее солнце. - А потом детей стало меньше, оставшихся перевели в более населенные районы, где школы поновее, а это здание Посташев арендовал и разместил здесь КБ. Вопрос только в том, как мне тебя туда провести. У меня-то пропуск есть, оформили, чтобы я могла по Пашиным делам сюда проходить.
     Во дворе прогуливались, разговаривали и курили десятка два сотрудников института обоего пола, но преимущественно не первой молодости.
     Возле серой стены КБ стоял, подставив солнышку стул перевернули, каждую скрепку разогнули, нигде ничего. Сейф открыли - в нем вообще пусто.
     Не успели эти уехать, на следующий день появились другие: солидный мужчина, весь в черном, предъявил удостоверение ФСБ, и при нем трое молодых ребят. Ордер не показывали, но его в кабинет Загряжского все равно пустили, побоялись связываться.
     Он никого из наших с собой не взял, заперся в кабинете и тоже целый день там шарил. Правда, у него лицо такое непроницаемое, что по нему не поймешь, нашел он там что-нибудь или не нашел, но только я подозреваю, что после милиции там можно было и не беспокоиться.
     Так мало этого: уехали "люди в черном", и сразу появилась дама, вся из себя такая элегантная и представительная, и показала документы, что она законная вдова Загряжского.
     В этом месте Надежда ткнула Татьяну кулаком в бок - дескать, опоздали!
     - А у нас никто и не подозревал, что Загряжский был женат! Он как-то все больше по части секретарш и лаборанток! А тут вдруг - законная жена, и опять-таки требует ключи от кабинета: мол, хочет там забрать какие-то личные вещи покойного, которые дороги ей как память.
     Манохин, зав. АХО, спорить с ней не стал, ключи дал - больно уж дамочка настырная, но сам с ней пошел в кабинет на всякий случай: вдруг она в качестве личных вещей и семейных сувениров захочет взять какие-нибудь чертежи или конструкторскую документацию... Но там после двух обысков не то что документации, старых трамвайных билетов было не найти. Тем не менее эта вдова тоже чуть не целый день проторчала в кабинете. Все обнюхивала, осматривала и Манохина пыталась куда-нибудь спровадить - то ей воды принести, то цитрамон у кого-нибудь стрельнуть, то, наоборот, сигареты у нее кончились. Но тот тоже не вчера родился - посылал за всем секретаршу, а сам сидел в кабинете и глаз с вдовушки не спускал.
     Надоела, говорит, до чертиков своими капризами, да еще курить хотелось - спасу нет! А в кабинете он ей из принципа курить не разрешил и сам не курил, вот.
     Только, Манохин говорил, она тоже ничего не нашла, а к сейфу и не подходила.
     После этой безутешной вдовицы еще приезжали из прокуратуры, на этот раз обыск устраивать не стали - видно, им милицейские все уже по поводу кабинета доложили и если что-то нашли, то передали. Эти больше с коллективом, так сказать, общались: с кем покойный Загряжский контактировал, да кто у него бывал, да куда он сам ездил, какого о нем сотрудники были мнения, да были ли у него недоброжелатели...
     Самая главная у них была женщина, даже фамилию помню - Громова, суровая такая тетка, как посмотрит - сразу хочется в чем-нибудь срочно признаться, особенно если она очки снимет: взгляд такой рентгеновский...
     - Неужели Громова? Работает, значит, еще старушка! - поразилась Надежда. - А лет-то ей.., далеко за пенсию перешагнула.
     - Такие на пенсию не выходят! - авторитетно заявил Гарик. - Так на боевом посту и помрет, прямо в кабинете... - Он оглянулся и постучал по деревянной двери.
     - Слушай, Гарик, - вмешалась Татьяна, - научи, как Надежду в здание провести? Ты тут лучше меня все знаешь, а нам очень нужно...
     Гарик посмотрел на Надежду, и его улыбка стала еще шире:
     - Запросто. Вот если бы на посту стояла тетя Тоня, которая тридцать лет отслужила в ВОХРе с наганом на боку, - мимо нее и муха бы не пролетела. А здесь охрану поставили по новой моде - молодых парней в пятне, эти против тети Тони слабоваты будут! Тоню даже милиция боялась. Как-то мы с Левкой Шифманом с обеда возвращались, перешли улицу на красный свет, за нами милиционер побежал, очень оштрафовать хотел, а мы бегом в проходную - и за вертушку.
     Милиционер сунулся было следом, а тетя Тоня как на него выскочит - куда, орет, я тебя! - и уже наган отстегивает. Милиционер до того перетрусил - бегом от Тони припустил и обратно на свой пост. А этого парня, - Гарик покосился на дверь здания, - мы в два счета обведем. Устроим ему театр одного зрителя.
     Гарик отлепился от нагретой солнцем стенки и уверенно зашагал вдоль серого здания. Завернув за угол, он показал на составленные штабелем возле забора фанерные стенды:
     - Вот, от школы остались. Недавно как раз порядок наводили, вытащили все стенды во двор, собирались на свалку отправить, да руки не дошли. Берите, дамы, вот этот за один конец, а я за другой.
     Гарик вытащил из штабеля огромный фанерный щит с надписью "Они позорят нашу школу!".
     Подняв этот щит как транспарант на демонстрации, троица направилась ко входу в КБ. Рослый парень в пятнистой униформе шагнул им навстречу, удивленно разглядывая фанерный щит:
     - Куда вы это тащите? Только что выносили и снова заносите?
     - Вот все время так! - возмущенно проговорил Гарик, демонстративно отдуваясь под тяжестью щита. - Сначала распорядились все вынести, а потом приказали этот принести обратно. Сделают из него стенд "Они позорят нашу планету", повесят на него фотографии международных террористов, Саддама Хусейна, Бен Ладена, Чикатило, тещу мою Аллу Геннадьевну еще можно, если место останется, чтобы сотрудники ходили каждый день мимо и обливали их позором. Молодой человек, помогите внести, очень тяжелый он, зараза!
     Охранник лениво подхватил край стенда и помог протащить его через проходную. Прошествовав со щитом до угла коридора и скрывшись с глаз охранника, Гарик прислонил стенд к стене и обернулся к женщинам со своей обаятельной улыбкой:
     - Ну, что я вам говорил? Мы его внимание отвлекли на щит, и про наши пропуска он даже не вспомнил.
     А если бы вспомнил - сказали бы, что они у нас в карманах и никак не достать, пока руки заняты.
     - Спасибо тебе, Гарик. - Татьяна улыбнулась и повела Надежду Николаевну на второй этаж.
     До конца рабочего дня оставалось еще около часа.
     Это время им пришлось провести в женском туалете, где Надежда от нечего делать выкурила две сигареты, чего не позволяла себе уже два дня. Успокоив свою совесть тем, что Татьяна за это же время выкурила четыре, Надежда подумала, что главный вред курения не в самом никотине, а в последующих угрызениях совести, и решила больше об этом не думать.
     В половине шестого по коридорам протопали расходящиеся по домам сотрудники. Выждав для верности еще полчаса, две авантюристки выглянули наружу.
     В здании КБ царила тишина, только на первом этаже охранник слушал по радио трансляцию футбольного матча. Дамы, стараясь не шуметь, прокрались по коридору к солидной двери, над которой висела табличка: "Загряжский А. И."
     Дверь была опечатана зеленой пластилиновой печатью. Татьяна посмотрела на нее с сомнением:
     - Завтра увидят, что печать нарушена, начнется разбирательство...
     - А мы ее заново запечатаем, - невозмутимо заявила Надежда.
     - Чем? - удивилась Татьяна.
     - Обычной двухрублевой монетой. Раньше мы, если печать теряли, пятачком запечатывали. Даже так и называли: не опечатывание, а опятачивание. Из теперешних монет двухрублевая больше всего подходит.
     - Ну надо же. - Татьяна посмотрела на нее с уважением.
     Дверь была опечатана, но не заперта, поскольку после убийства Загряжского милиция захотела осмотреть его кабинет, а дубликата ключа не нашлось, и замок взломали. Осторожно, чтобы не привлечь шумом внимание охранника, Татьяна открыла дверь, и дамы проникли в кабинет.
     Внутри было тихо и душно, на большом полированном столе лежал толстый слой пыли. Хотя за тяжелой дверью вряд ли были бы слышны голоса, но сама обстановка в комнате была такой, что хотелось говорить шепотом. Татьяна подошла к письменному столу и начала один за другим выдвигать ящики.
     В ящиках лежало множество бесполезных вещей - визиток, рекламных проспектов, телефонных справочников, календарей, рулонов факсовой бумаги и стопок бумаги для ксерокса...
     - Наверняка милиция все это уже просмотрела, - сказала наконец Татьяна, безнадежно уставившись на эту груду макулатуры. - Да и вряд ли он стал бы держать в столе что-нибудь действительно важное. Может быть, в сейфе...
     - Вот уж в сейфе-то мы точно ничего не найдем! - возразила Надежда. - Милиция явно там все осмотрела в первую очередь, да и сам Загряжский, судя по тому, что о нем известно, придумал бы что-нибудь похитрее. Мне кажется, нужно искать где-то на поверхности... Что-то такое, что у всех на глазах, поэтому никому и в голову не приходит, что это - тайник.
     Надежда встала посреди комнаты и долго оглядывалась по сторонам. Потом задумчиво походила вокруг стола, переставила с места на место каждый стул в комнате, встала на четвереньки и залезла под стол, чтобы осмотреть снизу столешницу. Ничего интересного ей на глаза не попалось, только пыль и паутина.
     Она отдернула штору на окне, осмотрела подоконник, карниз и саму штору, приподняла ковер и заглянула под него, сунула руку за батарею парового отопления, вспомнив, как ее дочь Алена в раннем детстве за такой батареей спрятала игрушечную резиновую собаку.
     Потом она придвинула стул к книжному шкафу, вскарабкалась на стул и оглядела шкаф сверху, после чего вытащила из него все книги и перетрясла их - к счастью, книг было не слишком много. Затем она перетащила тот же стул на середину комнаты и внимательно осмотрела каждый рожок люстры. Все было напрасно, кабинет Загряжского не хотел раскрывать свои тайны.
     Татьяна посмотрела на нее с сочувствием и сказала:
     - Не расстраивайся! Честно говоря, я от этого обыска и не ожидала чудес - милиция здесь уже все осматривала, да и вообще не факт, что Загряжский именно тут что-то прятал.
     - Да, - задумчиво протянула Надежда, - не факт.
     Она отошла к двери и еще раз внимательно оглядела комнату.
     - А это что? - Взгляд Надежды остановился на стене позади письменного стола.
     На высоте человеческого роста к стене были приколоты кнопками две карты - Москвы и Санкт-Петербурга.
     - Карты. - Татьяна пожала плечами. - Наверное, чтобы в городе ориентироваться. В Москву он тоже часто ездил...
     - Допустим, по Петербургу он ездил на машине, и карта ему могла понадобиться, но в Москву-то он скорее всего ездил на поезде, а там пользовался такси или городским транспортом. Кроме того, если он даже и использовал карты по прямому назначению, так держал бы их в машине, в бардачке, а не на стене кабинета! И наконец, если уж на стене, то почему у себя за спиной? Самое неудобное место, какое только можно придумать! Сидя за столом, этих карт вообще не увидишь. Нет, определенно здесь что-то не то!
     Надежда взяла со стола настольную лампу и включила ее. В кабинете было пока еще достаточно светло, поэтому свет настольной лампы казался бледным и ненатуральным. Надежда поднесла лампу к стене и осветила карты. Собственно, это были не карты, не настоящие планы городов, отпечатанные типографским способом, а фрагменты планов, распечатанные на компьютере. В боковом освещении стали заметны все мелкие неровности стены, наплывы краски, небольшие бугорки и ямки, оставленные штукатурами.
     И в этом же боковом освещении на карте Петербурга Надеж