ть.
     Открылась входная дверь, и в кафе вошли мужчина и женщина, старательна показывающие всем своим видом, что они не вместе. Женщина - молодая, очень подтянутая, спортивная, хорошо одетая; мужчина - гораздо старше, хотя далеко еще не старик: красивое породистое лицо, капризный рот, седые виски.
     Лариса, опытная официантка, которую профессия сделала физиономистом, поспорила бы на месячную зарплату, что эти двое - любовники. Но они сели в разных концах зала и делали вид, что незнакомы.
     "Тогда уж и пришли бы в разное время!" - подумала Лариса.
     Заинтригованная, она подошла к мужчине. Он заказал бутылку минеральной воды и сказал, что дождется друга, тогда и сделает настоящий заказ. Девица попросила кофе. Для этого не нужно идти в китайский ресторан. Впрочем, это ее дело, клиент всегда прав.
     Мужчина потягивал свою минералку, краснощекая красотка приступила к утке с имбирем, мамаша с дочкой закончили десерт и попросили счет. В это время дверь распахнулась, как от порыва ветра, и в зал вошли типичные "быки" - охранники. Кожаные куртки, казалось, едва не лопались на бицепсах. Охранники оглядели посетителей, придержали дверь и пропустили своего шефа - толстого курчавого брюнета лет пятидесяти с заплывшими жиром глазками и тройным подбородком. Толстяк прошел к столу мужчины с седыми висками, один из охранников отодвинул стул, помог ему сесть. Толстяк мигнул, и охранники сели за один из столиков в стороне, внимательно оглядывая пустой зал.
     Впрочем, увидев краснощекую девицу, они в основном уставились на нее.
     "Вот ведь корова, - подумала Лариса, - ест все, что угодно. О фигуре нисколько не думает, а мужики на нее пялятся. Ну ничего, это только по молодости, к тридцати потускнеешь, душечка!"
     Лариса подошла к столу, за которым двое мужчин явно вели деловой разговор. При ее приближении они замолчали, толстяк настороженно посмотрел и недовольно пробурчал:
     - Попозже, дай поговорить!
     Потом взглянул на кого-то за ее спиной и сказал:
     - Спокойно, Геша, спокойно.
     Лариса оглянулась и вздрогнула: один из "быков", широкоплечий парень с курносой веснушчатой физиономией, стоял у нее за спиной, держа в руке огромный черный пистолет. Услышав приказ шефа, он вздохнул, вернулся за свой столик и вновь стал смотреть на румяную девицу, которая перешла уже к судаку в лимонном соусе.
     Лариса отошла к двери в кухню, оглядывая зал и следя, не нужно ли чего-нибудь посетителям.
     Снова открылась дверь, и появилась еще одна девушка - высокая, худощавая, в свободном светлом плаще. Лариса забеспокоилась: ей не понравились глаза новой посетительницы. Она не могла бы сказать, что именно было не так в этих глазах, но они не нравились ей. Лариса двинулась было навстречу девушке в плаще, но почему-то передумала и вернулась.
     А эта девица дошла до середины зала и неожиданно распахнула плащ.
     В ту же секунду в зале наступил конец света. В руках девицы оказался короткий черный автомат, и она открыла из него огонь сначала по телохранителям курчавого толстяка, а потом по нему самому и его собеседнику. Веснушчатый громила вскочил и попробовал вытащить свой пистолет, хотя его грудь уже пересекала цепочка темных дымящихся отверстий, но девица хлестнула по нему еще одной очередью, и "бык" рухнул на стол, стащив с него скатерть и залив все вокруг темно-красным. Толстый хозяин осел, выпустив изо рта кровавый пузырь, затем дернулся всем телом и опрокинулся вместе со стулом на спину, дрыгая короткими ногами и истошно крича. Получив еще один выстрел, он затих. Его собеседник умер так же красиво, как жил: охнул и откинулся на спинку стула, как будто задумался о смысле жизни, и только черная дыра посредине лба портила его интеллигентный облик.
     Закончив свою работу, девица в плаще бросила автомат на пол и спокойным деловым шагом направилась к дверям. Когда она проходила мимо столика румяной красотки, та взвизгнула, вскочила, но тут же споткнулась и упала, опрокинув на себя стол со всеми недоеденными деликатесами.
     Лариса услышала чей-то визг и вдруг поняла, что визжит она сама. Мамаша, которая в гардеробе помогала своей дочке застегнуть узкую черную курточку, застыла, бледная как смерть, заслоняя собой девочку.
     Девица-киллерша окинула кафе равнодушным взглядом и исчезла из него навсегда.
     Из кухни появился наконец Василий Васильевич, как называл персонал кафе хозяина-китайца, произнести настоящее имя которого русскому человеку не под силу.
     Василий Васильевич оглядел зал. По его невозмутимому лицу никогда нельзя было понять, что он думает. Взглянув на Ларису, он распорядился:
     - Консяй виззять! Милиция визивай, "Скорая помоси" визивай.
     - "Скорую" - то для кого? - растерянно спросила Лариса. - Мертвые они все.
     - Не все, - возразил хозяин, - вот для та дамочка "Скорая помоси" визивай. - Он указал на краснощекую красотку, которая, уже не такая румяная, как прежде, сидела на полу вся в мидиях и соевом соусе и, размеренно охая, держалась за левую ногу.

***

     Надежда Николаевна Лебедева отвернулась к стене и накрылась с головой одеялом. Весь мир ополчился против нее, и настроение от этого было отвратительным. Она в который раз стала перечислять в уме все неприятности, происшедшие с ней за последние полтора месяца.
     Начать с того, что сорок шесть дней назад, пятого марта, в субботу, она уговорила своего мужа Сан Саныча покататься на лыжах. Причем уговаривала долго, потому что Сан Саныч, обычно легкий на подъем, в этот раз что-то засомневался и сказал, что хотел бы провести выходной дома, в тепле. Надежда же руководствовалась двумя причинами. Во-первых, зима близилась к концу, и почему бы в последний раз не насладиться лыжной прогулкой, а во-вторых, она опасалась, что если муж будет дома, то его вызвонят по телефону по какому-нибудь срочному делу, как уже бывало не раз, и тогда - прощай выходной!
     Не иначе, как в тот день в Надежду вселился бес, который и руководил всеми ее поступками. Вместо того чтобы тихо-мирно прокатиться по лыжне вокруг озера, ее понесло на гору. Сан Саныч пробовал протестовать, но смирился.
     На горе было много народу. И вот, когда Надежда Николаевна лихо съехала с не очень крутой горки и приветственно махала палкой своему мужу наверх, какая-то корова в розовом адидасовском костюме не смогла затормозить и впилилась в нее со всего маху.
     От удара лыжей по ноге Надежда упала, ботинок запутался в креплении, да еще вес у коровы был даже не коровий, а слоновый. В общем, последнее, что услышала Надежда, был треск, как будто рвется крепкая материя. Треск заглушил ее собственный крик, и Надежда потеряла сознание.
     Очнулась она очень скоро от того, что муж сильно хлопал ее по щекам. Вокруг столпились люди, кто-то освободил ее ногу от креплений, кто-то протягивал термос с горячим чаем. Нога у Надежды не болела, просто ничего не чувствовала. Нашелся среди окружающих медик, который приблизительно определил перелом голени, и муж коровы вызвался отвезти Надежду в больницу - у него оказалась неподалеку машина.
     Обиднее всего было то, что сама розовая корова ничего себе не сломала - даже лыжи у нее оказались целы. Она тихонько стояла в стороне и виновато молчала.
     Отзывчивые лыжники помогли погрузить пострадавшую в машину и вернулись на гору. Надежда по дороге в больницу жутко злилась, причем злость ее усугублялась тем, что злиться, собственно, можно было только на себя. Муж вел себя спокойно, не ахал, не рвал на себе волосы и не воздевал руки к небу, восклицая: "Ах, на кого же ты меня оставляешь?", и Надежда окончательно обиделась. Нога в машине начала болеть, и в приемном покое больницы подтвердились худшие Надеждины опасения - не растяжение, не трещина, а самый настоящий перелом. Хирург, преступно молодой, на взгляд Надежды, наложил гипс, да еще и присовокупил, мерзавец, что заживать нога будет долго, а принимая во внимание возраст больной, он вообще не может гарантировать правильного срастания кости. Представив себя неразлучной с костылем до конца дней своих и возмутившись ссылкой на возраст, Надежда просто задохнулась от злости, но сил на достойный ответ наглому мальчишке-хирургу уже не осталось.
     Дальше наступил краткий период понижения неприятностей, ибо Надежду в гипсе выдали мужу, и он отвез ее домой, причем вел себя благородно и не кидал по дороге фразы типа: "Я же предупреждал, что так будет!" или "Если бы ты хоть изредка слушалась мужа, с тобой ничего бы не случилось...".
     Три недели Надежда провела в четырех стенах в обществе кота Бейсика, поскольку муж, как обычно, много работал и приходил поздно. И вот когда она окончательно озверела, в поликлинике сняли гипс и сообщили ей, что тот мальчишка-хирург как в воду глядел: нога не то вообще не срослась, не то срослась, но не правильно, а уж кто в этом виноват - возраст или неопытный хирург, - они в поликлинике, если бы и знали, все равно не сказали - честь мундира, сами понимаете. Надежда ничего не хотела понимать, кроме того, что ногу опять придется гипсовать, и это вызвало у нее приступ почти буйного помешательства. Врач в поликлинике испугался и направил ее на консультацию к профессору, а тот дал направление в больницу. Муж проявил строгость и почти силой положил Надежду в отделение травматологии. Ногу долго просвечивали рентгеном, потом снова загипсовали Ходить Надежда с трудом, но могла - гипс был очень аккуратным. Персонал в отделении подобрался незлобный, лечащий врач Надежде симпатизировал, но вот соседи...
     Палата оказалась трехместной, и, когда Надежда вошла и поздоровалась, ей указали место у окна - никто не хотел занимать ту кровать. Надежда легла и поняла почему - из небольшого узкого окошка ужасно дуло, кроме того, окно выходило прямехонько на больничный морг. Соседка справа представилась: "Сырникова, Лора Михайловна" - и поглядела на Надежду подозрительными, близко посаженными глазками.
     Соседкой слева оказалась здоровенная бабища - многодетная мать семейства, как узнала потом Надежда. Ее навещала семья - муж и три сына, все очень похожие друг на друга: толстые, с круглыми лобастыми головами. Фамилия у них была соответствующая - Поросенки. Мама Поросенке залезла на стул, чтобы снять со шкафа кухонный комбайн, стул не выдержал ее веса и подломился. Она упала и сломала руку. Сырникову сбила машина, сломав ей три ребра и лодыжку, и она бесконечно рассказывала в палате, как ляжет костьми, но засудит водителя на самый большой срок.
     Поросенке поглощала множество домашней еды, обильно сдобренной чесноком, и ночью оглушительно храпела. Сырникова пробовала цепляться к ней, но та не реагировала, и тогда вредная баба стала изводить Надежду. Нервы у Надежда Николаевны были не в лучшем состоянии, организм ослаблен длительным нахождением без воздуха и весенним авитаминозом, поэтому Надежда, сама себе удивляясь, очень болезненно реагировала на мелкие склоки и придирки.
     Вот и сейчас Сырникова, хитро поглядывая на Надежду, начала рассказывать длинную историю о том, как одна ее знакомая вот точно так же сломала голень, и точно так же нога не хотела срастаться, и ломали ее три раза, после чего знакомая так и осталась на костылях, да еще и муж ушел к молоденькой медсестре.
     Надежда отвернулась к стене и делала вид, что дремлет. Сырникова замолчала, не имея слушателей.
     Надежда немного успокоилась и сказала себе, что полоса неудач должна же когда-нибудь кончиться. Судя по всему, это случится довольно скоро, потому что доктор вчера сказал ей, что нога заживает правильно и через несколько дней можно будет снять гипс. Вскоре обещают выписать Поросенке и, даст бог, положат кого-нибудь, кто не станет так ужасно храпеть ночами.
     Сырникову хорошо бы, конечно, придушить ночью подушкой, но неохота связываться, поэтому надо просто не разговаривать с ней. Или же можно придумать более утонченную месть. Надежда давно прознала, что Сырникову зовут вовсе не Лора, как она представилась вначале, а Велора, что означает Великая Октябрьская революция. Сырникова очень не любит свое имя, так Надежда нарочно будет ее так называть.
     С середины апреля наступила чудесная погода, и Надежда очень довольна, что лежит у окна: можно приоткрыть щелочку и дышать свежим ночным воздухом.
     Днем Сырникова не разрешает, ей, видите ли, дует.
     К серому кубику морга Надежда уже привыкла и совершенно не реагировала на скорбные группы ожидающих своего покойника родственников и сослуживцев.
     Кроме всего, был и еще один факт, который несколько примирял ее с нынешним положением вещей. В марте у Надежды Николаевны был день рождения, и в этом году как раз подступил ненавистный пятидесятилетний юбилей. Надежда заранее с ужасом представляла себе это событие - как сотрудники на работе подарят какой-нибудь сервиз или переносной телевизор, как начальство будет официально поздравлять и зачитывать адрес от дирекции, как мужчины будут смотреть равнодушно, а женщины - с неприкрытым злорадством. И все будут знать, что ей исполнилось пятьдесят лет. После такого юбилея выход один - вешаться.
     И вот благодаря перелому юбилей удалось замотать. Как говорится, нет худа без добра!
     Надежда осторожно высунула голову из-под одеяла. Анна Поросенко спала, посапывая, - храпела она только ночью. Сырникова, привычно призывая кары небесные на голову сбившего ее водителя, прижав руку к сломанным ребрам, поднималась с кровати, чтобы идти смотреть телевизор в холле. Надежда приободрилась и достала из тумбочки детектив.
     Час прошел спокойно, а перед ужином Сырникова вернулась в комнату с сияющими глазами.
     - Сейчас по телевизору передавали: перестрелка в китайском ресторане! - выпалила она. - Четыре трупа, и еще есть жертвы!
     - Какой ресторан? - деловито спросила проснувшаяся Поросенке.
     Она работала бухгалтером в оптовой фирме, поставляющей продукты, и знала все предприятия общественного питания в своем районе.
     - Кафе "Янцзы", тут недалеко, всего в трех кварталах! - захлебывалась Сырникова, она обожала смотреть криминальные новости со смертельным исходом.
     Надежда вздохнула и убрала книгу в тумбочку.
     - Опять мафиозные разборки! - авторитетно заявила Сырникова.
     - И мирные люди пострадали? - не удержалась от вопроса Надежда.
     - Нечего средь бела дня по ресторанам шастать! - припечатала Сырникова, и Надежда снова отвернулась к стене.
     Сырникова еще пару раз смоталась к телевизору, но больные смотрели сериал про латиноамериканскую любовь и на новости переключить не позволили.
     Зато утром перед завтраком в палату явилась уборщица тетя Дуня и рассказала, что всех пострадавших в китайской заварушке отправили в их больницу, кого - в отделение, а кого, сами понимаете, в морг. Сведения, поступившие от тети Дуни, были почти что из первых рук, поскольку она находилась в дружественных отношениях со сторожем морга.
     По наблюдению Надежды, тетя Дуня и сторож дружили не вдвоем, а втроем - третьей была бутылка. Но этот факт дела не менял - сведения были верными.
     - Четверо их, - рассказывала тетя Дуня, - все насквозь простреленные. Парни, что привезли их, говорят - кровищи в ресторане, как на бойне! Девки-официантки от страха все уписались, один хозяин как огурчик, все ему нипочем.
     - Китайцы живучие! - поддержала разговор Поросенко. - Что ему, косоглазому, сделается?
     - А положила их всех баба! - торжественно выдала тетя Дуня.
     - Не может быть!
     - Вот те крест! Пришла, постреляла всех и ушла!
     - А в живых-то кто-то остался? - полюбопытствовала Надежда. - Раненых много?
     - Я про живых ничего не знаю! - ответила тетя Дуня. - Вот про покойников я тебе все точно скажу: один был там сильно крутой, при нем два бугая-телохранителя, их первых положили. Потом еще один мужик, который рядом был.
     - Ужас какой! - вздохнула Поросенке.
     - Не говори, девонька! - подхватила тетя Дуня. - И кому мы в смерти будем нужны? После смерти все одинаковые. Бедный ли, богатый, хозяин или холуй - все рядышком в морге лежат, в одном холодильнике...
     Пришла сестра-хозяйка и вызвала тетю Дуню, а обитатели палаты занялись утренним туалетом в ожидании врача. После обхода Надежду услали на процедуры, а когда она вернулась, то застала в палате крик и оживление. Низенький мужичок в ватнике под присмотром сестры-хозяйки выносил из палаты тумбочку и столик.
     - Не имеете права! - надрывалась Сырникова. - Я буду жаловаться главврачу!
     - И так обойдетесь, не баре! - отлаивалась сестра-хозяйка.
     Надежда тихонько осведомилась у Поросенке, что случилось, и получила ответ, что к ним подселяют четвертого человека, а чтобы поместилась кровать, нужно вынести тумбочку.
     - И так невозможно спать от духоты! - орала Сырникова.
     - Окно откройте! - невозмутимо отвечала сестра.
     - Тогда дует!
     - Здесь вам больница, а не курорт! - припечатала сестра и вышла из палаты, одержав полную победу в споре.
     Надежда пожала плечами и согласилась: действительно, не курорт.
     Принесли кровать, а для этого пришлось сдвинуть Сырникову ближе к двери. Потом тетя Дуня шлепнула на кровать продавленный матрац и белье, серое от частых стирок, после чего два студента приволокли в палату крупную девицу с загипсованной левой ногой и с превеликой осторожностью опустили ее на кровать.
     Вообще парни что-то слишком суетились, и Надежда вскоре поняла почему. Девица устроилась на кровати поудобнее, обвела всех темными коровьими глазами и глубоко вздохнула:
     - 0-ох!
     Несмотря на сломанную ногу, от девицы просто веяло здоровьем и жизненной силой. Кожа у нее была гладкая, зубы белые без всякого "Орбита", густые темные волосы наспех сколоты узлом. От вздоха грудь ее приподнялась, и Надежда вспомнила монолог артистки Дорониной из одного старого фильма:
     "У меня был медальон. Так он у меня не висел, он лежал горизонтально..."
     Медальона у девицы не было, но в том, что он может лежать на такой груди горизонтально, можно было не сомневаться. Одним словом, от новой соседки по палате распространялась такая естественная, природная сексапильность, что в палате сразу стало ощутимо теснее.
     Сырникова, разглядев девицу, издала разъяренное шипение, но пока промолчала.
     Весь день в их палату совершалось нашествие мужчин.
     Поглядеть на девицу - ее звали Любой - шли все: студенты и ординаторы, практиканты и хирурги из соседнего отделения, солидные немолодые врачи с курсов повышения квалификации, анестезиолог Алексей Федорович и даже больничный кот Скальпель.
     Любка валялась на кровати в распахнутом халате, непрерывно что-то жевала и улыбалась всем визитерам одинаковой белозубой улыбкой.
     К концу дня Надежда всерьез начала опасаться за здоровье Сырниковой, потому что та зеленела на глазах. К вечеру, когда в палате стало посвободнее, разразился скандал.
     - И чего это тебя к нам подселили, - шипела Сырникова, - что ты за птица такая?
     - Потому что мне нужен покой, - невозмутимо ответила Любка, - а там палата - десять человек, кто храпит, кто во сне кричит, ночью спать мешают.
     - Относительно храпа, - вполголоса заметила Надежда и показала глазами на Поросенке, - не удивляйся ночью.
     - Мне, может, тоже покой нужен, - не унималась Сырникова, - а теперь, по твоей милости, я у двери на сквозняке лежу! Вот напишу завтра главному заявление - тебя вообще в коридор выселят!
     - Ага, разбежалась, - насмешливо проговорила Любка, - как бы тебе самой в сортире не оказаться. Юрику только попросить - они все сделают.
     - И кто же такой Юрик? - полюбопытствовала Поросенке.
     - Хахаль мой! - ничуть не смутившись, ответила Любка и показала маленький мобильный телефон. - Сказал: если что не так - сразу звонить ему, он завтра приедет, разберется. Вот, кстати, нужно сообщить, что в другую палату меня перевели.
     Она набрала номер и пропела в трубку:
     - Майора Голубца попросите, пожалуйста! Ах, домой ушел? Нет, ничего не передавайте, я завтра позвоню.
     - Что ж ты ему домой не перезвонишь? - ехидно спросила Сырникова.
     - Домой нельзя, - про