т родился.
     Костромин беспокоился напрасно - Артур Виленович на прощание руки ему не пожал, а просто отпустил кивком головы. После его ухода управляющий задумался: раньше он никогда так много с Костроминым не общался, и теперь его терзал вопрос - от природы ли тот такой дурак и Строганов привел его в банк, чтобы иметь преданного человека, или Костромин весьма неудачно притворяется полным идиотом и размазней, чтобы свалить потом все дело на него, управляющего, и выставить его перед хозяевами денег в невыгодном свете. Он вызвал свою личную охрану и приказал в ближайшие два дня не спускать глаз с Костромина, а после этого еще долго сидел в кабинете, мрачно насупив брови.

***

     Следователь Громова послала своего молодого сотрудника Диму Вострикова в стоматологическую фирму с недвусмысленным названием "Стома" за зубной картой покойного Строганова. Дима приехал в эту фирму не без мелкой внутренней дрожи - он, как и большинство настоящих мужчин, с детства ужасно боялся зубных врачей. Сейчас его страх был совершенно необъясним: он не собирался лечить свои зубы, в этой фирме ему лечиться было просто не по карману, но от правды никуда не денешься - Дима боялся.
     Помещение фирмы было отделано с пугающей роскошью. Подвесной потолок чуть ли не золотой, отделка стен вызывала в памяти сказки тысячи и одной ночи. Дима робко вошел.., в обычной поликлинике это называют регистратурой, но в данном случае такое вульгарное слово было явно неуместно.
     Очаровательная девушка в чем-то, на Димин неопытный взгляд, не то от "Диора", не то от "Кардена", стилизованном под белый халат медсестры, вспорхнула ему навстречу с ослепительной улыбкой. Правда, разглядев Димин неказистый костюм, девушка поубавила сияния.
     - Чем я могу вам помочь?
     - Я.., вот. - Дима очень смутился при виде красавицы и всего этого великолепия, покраснел и полез в папку за предписанием об изъятии медицинской стоматологической карты.
     При виде официальной бумаги с солидной круглой печатью лицо девушки прошло ряд сложных трансформаций. От дежурной радостной улыбки при виде потенциального клиента (пусть даже не очень яркой по причине скромности его костюма) лицо ее перешло к мимолетному хорошо закамуфлированному испугу (Кто ж это? Инспектор? Санитарный, пожарный или, не дай Бог, налоговый?) и, наконец, к полному разочарованию, когда она поняла, что перед ней и не клиент, и не инспектор, а самый что ни на есть обыкновенный милиционер.
     Быстро пробежав глазами предписание, она вернулась к своему столику и включила переговорное устройство.
     - Девушка, вы проверьте, - пробасил ей еле справившийся со своим голосом Дима, - был ли Строганов А. В, вашим клиентом?
     - Зачем мне проверять? - усмехнулась красавица. - Разумеется, Александр Васильевич был нашим очень хорошим клиентом.
     Она прекрасно помнила интересного моложавого банкира. И она прекрасно понимала, что значит изъятие стоматологической карты: она изымается только для опознания сильно поврежденных трупов. Поэтому девушка и сказала: "он был нашим клиентом", а не "он наш клиент". Но высокий профессионализм, за который ей хорошо платили, не позволил ей продемонстрировать свои эмоции. Она просто сказала в переговорное устройство:
     - Розалия Марковна, будьте любезны, принесите, пожалуйста, карту Александра Васильевича Строганова! Тут представители милиции хотят с вами поговорить!
     Через минуту в комнату вошла полная немолодая брюнетка в белом халате. Ей в этой фирме платили не за сдержанность, а за то, что она первоклассный стоматолог, поэтому она с порога запричитала:
     - Какое горе! Ну это какое же горе! Он ведь был такой молодой, еще и пятидесяти не было!
     И всего-то четыре пломбочки! Такие еще хорошие зубы! Нет, ну это просто такое горе!
     Дима Востриков поскорее оформил изъятие карты и ретировался.
     Инна плохо переносила самолет, и раньше любой, даже самый небольшой перелет, был для нее мукой. Но теперь появились импортные лекарства на все случаи жизни. Инна перед полетом на Кипр зашла в аптеку и попросила девушку посоветовать ей что-нибудь от морской и воздушной болезни. Таблетки были дорогие, но Инна вспомнила, какие мучения она испытывала раньше при взлете и посадке, и пошла к кассе.
     Так что в этот раз она впервые в жизни получила удовольствие от полета. Она любовалась снежной пустыней облаков под крылом самолете, потом - бескрайним бирюзовым выпуклым морем... Потом внизу показался огромный зелено-желтый остров, самолет заложил вираж, мир за иллюминатором предательски накренился, но даже это было Инне нипочем - чудодейственные таблетки делали свое дело.
     В аэропорту толпились предприимчивые киприоты-таксисты, наперебой расхваливая гостиницы и пансионаты, которые, естественно, платили им вознаграждение за каждого постояльца.
     Большинство таксистов зазывало клиентов по-русски - русские давно уже стали основным доходом гостиничного бизнеса, да и весь остров в значительной мере процветал за счет русских долларов.
     Инна доверилась смуглому разговорчивому аборигену, который привез ее в маленький отель недалеко о банка, что был ей нужен.
     - Очен, очен хороша отель, очен все ин рашен говорить, дешевый цена. Очен удобно!
     Отельчик был более чем скромен, но по крайней мере Инна приняла душ, переоделась в легкое платье - на острове стояла летняя жара, а Инна прилетела из Петербурга в теплой одежде и чувствовала себя, как белый медведь в тропиках.
     Не тратя времени даром, она отправилась в банк. Большую сумму наличных денег подготовить не так просто, на это требуется время, поэтому она хотела заранее предупредить сотрудников банка о том, что собирается снять деньги со счета. Все ее действия на Кипре были заранее регламентированы Светланой Анатольевной, все инструкции Инна выучила наизусть и твердила теперь про себя, чтобы ничего не забыть в этой жаркой незнакомой стране.
     В банке к ней тут же вышел сотрудник, говорящий по-русски. Она сказала ему, что хочет снять очень крупную сумму наличными. Сотрудник не удивился, а вежливо попросил ее назвать номер счета. Инна продиктовала ему по памяти. Он набрал номер на клавиатуре компьютера, взглянул на экран и все так же вежливо сообщил ей:
     - Сожалею, мадам, но на вашем счету денег нет.
     У Инны земля ушла из-под ног. Она так побледнела, что сотрудник банка забеспокоился.
     - Мадам, вы плохо себя чувствуете? Должно быть, вы не привыкли к нашему климату? У нас в это время уже достаточно жарко. Мадам, может быть, налить вам воды?
     - Да, воды.., пожалуйста, - слабым голосом произнесла Инна.
     К ней подбежали еще двое, усадили в кресло, принесли стакан минеральной воды. Немного отдышавшись, Инна снова обратилась к обслуживающему ее сотруднику:
     - Вы уверены, что мой счет пуст?
     - Совершенно уверен, мадам.
     - Но на него должна была поступить эта сумма денег!
     - Я очень сожалею, мадам, но никакие суммы на это счет не поступали, - твердо ответил клерк.
     Оставалась надежда, что из-за проклятой жары и разницы во времени Инна перепутала номер счета. Она закрыла глаза и увидела наяву кабинет Светланы, услышала ее голос, как та диктует ей цифры... Нет, все верно, у Инны всегда была хорошая память. Она ощутила, как к горлу подкатила волна черного ужаса. Светлана Анатольевна сотрет ее в порошок. Конечно, Инна нисколько не виновата, что на счет не поступили деньги, но разве Светлану это волнует? Инна не привезла деньги, стало быть, она во всем и виновата. К тому же Светлана может подумать, что это она, Инна, что-то сделала с деньгами.
     Светлана способна на все. Что делать? Не возвращаться? Но у Инны мало денег, еле хватило на плохую гостиницу, на руках только обратный билет, и тот нельзя сдать - он аппексный, не подлежащий возврату. А самое главное - как она может не вернуться, если дома ее ждет Павлик, ее бедный искалеченный чеченским пленом сын... Она и так с тяжелым сердцем оставила его по безвыходности своего положения на соседку тетю Дашу, и душа болит - как он там, не впал ли в еще большую депрессию, ест ли, спит ли...
     - Простите, мадам, вам уже лучше? - вторгся в ее безрадостные мысли настойчивый голос сотрудника банка.
     Инна поняла, что он вежливо намекает на то, что ей пора покинуть банк и не отрывать людей понапрасну, раз счет ее пуст.
     - Да, конечно.., я ухожу... Только, если можно, не могли бы вы дать мне выписку о состоянии моего счета... Сальдо или что-то в этом роде...
     - Разумеется, - не моргнув глазом, согласился клерк, хотя обычно клиенты не обращались к нему с просьбой подтвердить нулевое сальдо на своем счету.
     Он протянул Инне листок с распечаткой и с облегчением проводил до дверей странную нервную клиентку, от которой можно было ожидать чего угодно. Не дай Бог, в обморок грохнется или истерику устроит - возись с ней потом!
     Инна не помнила, что делала до обратного вылета. Кажется, она просидела все время в своем маленьком неудобном гостиничном номере.
     Когда до самолета осталось два часа, она, как автомат, спустилась к стойке портье и расплатилась. Портье вежливо осведомился, довольна ли она номером, и огорчился, что она пробыла у них так недолго. На улице Инна остановила такси - ей опять попался уже знакомый болтливый киприот. Он тоже удивился ее быстрому возвращению, начал было болтать, как это делают все таксисты в мире, но Инне было не до разговоров.
     Таксист обиделся и замолчал.
     В самолете соседом Инны оказался высокий пожилой священник с проницательным взглядом темных выразительных глаз. Когда самолет набрал высоту и лег на курс, священник обратился к Инне на хорошем русском языке:
     - Простите, что я нарушаю ваш покой, но я заметил, как вы расстроены. Вы, конечно, можете сказать мне, что это не мое дело, но я всю жизнь, сколько себя помню, занимаюсь в основном не своим делом. Позвольте представиться:
     Гвидо Монигетти.
     - Инна Казакова, - механически ответила женщина.
     - Очень приятно. Думаю, вам станет легче, если вы расскажете мне, отчего же так расстроены. Мне всегда посторонние люди рассказывают о своих несчастьях. Бывает, удается чем-то помочь - мои собственные возможности невелики, гораздо больше возможности церкви, - но человеку становится зачастую легче просто оттого, что он рассказал свое горе.
     Инна действительно заговорила со священником. Она не стала говорить ему о истории с деньгами, о Светлане Анатольевне, - это было бы разглашением чужой тайны, но она рассказала ему о своем сыне, о том, каким он вернулся с войны, как она пыталась помочь ему, боролась за его жизнь и рассудок...
     Священник слушал очень внимательно, ни разу не перебил, и по его глазам было видно, как глубоко он заинтересован ее рассказом и как он сочувствует ее горю. Инна закончила рассказ, замолчала и поняла, что ей стало легче, пусть ненамного.
     - Я понимаю всю глубину вашего горя, - начал священник, - война приносит несчастья в каждую затронутую ею страну. Прошу вас, дайте мне ваш адрес и номер телефона. Возможно, мне удастся что-нибудь сделать для вашего сына...
     - Простите, как вас принято называть, - вероятно, святой отец...
     - Не важно, называйте, как хотите.
     - Простите, святой отец, вы же совершенно меня не знаете, и я вас не знаю. В наше время родственники - и то не очень друг другу помогают...
     - Очень печально, что вы так думаете. Наверное, вам не повезло, долгие годы вас окружали черствые, бездушные люди.
     Священник протянул Инне визитную карточку. Карточка была напечатана по-английски и еще на одном иностранном языке, судя по всему, это должна была быть латынь. Инне удалось понять только имя священника и еще слова "общество Иисуса". Она с интересом и недоверием взглянула на своего соседа:
     - Вы - иезуит?
     - Да, я принадлежу к обществу Иисуса.
     - Надо же! Я думала, что иезуитов уже нет.
     Я про них читала только в романах Дюма.
     - Что вы! Наше общество - один из важнейших и мощнейших институтов церкви, мы традиционно занимаемся образованием, здравоохранением и благотворительностью, финансируем и поддерживаем собственным трудом тысячи школ, сотни колледжей и больниц, десятки университетов во всем мире.
     - Где вы так хорошо изучили русский язык?
     - Я изучал русский в молодости в Калифорнийском университете, позже я много работал в Америке среди русских эмигрантов, а в годы перестройки - в Москве. Сейчас я лечу с богословской конференции на Кипре в Санкт-Петербург, где должен встретиться с группой православных священнослужителей. Как бы то ни было, я прошу вас позволить мне записать ваш адрес и телефон, возможно, мне удастся что-то сделать для вашего сына.
     Инна неуверенным движением вырвала листок из своего блокнота, написала на нем телефон и адрес и дала священнику. Кто его знает, сможет ли он помочь бедному Павлику? Но вреда от него точно не будет...
     В аэропорту они распрощались, и Инна выбросила Гвидо Монигетти из головы. У нее и без того хватало забот, в данный момент она больше всего беспокоилась о том, как обойдется с ней Светлана Анатольевна, узнав об Инниной неудаче.
     Светлана ждала ее в кабинете за своим столом, храня на лице непроницаемое и холодное выражение. Увидев в дверях Инну, она совершенно не изменила выражения лица, не поздоровалась, но, протянув вперед руку ладонью вверх, повелительно произнесла:
     - Ключ.
     - Понимаете, Светлана Анатольевна... - Набрав в легкие воздуха, Инна, как будто бросившись в прорубь, выпалила на одном дыхании:
     - Делайте со мной, что хотите, но денег там нет!
     Вот теперь Светлана Анатольевна изменилась.
     Ее красивое холеное лицо побагровело, перекосилось, мгновенно утратило свою привлекательность, покрылось отвратительными пятнами. Она схватила со стола пластмассовую подставку-органайзер со вставленными в нее ручками, карандашами и прочей канцелярской мелочью, яростно швырнула органайзером в Инну, не попала, что еще больше разъярило ее, и, как дикая кошка, не то завизжала, не то зашипела:
     - Что значит нет денег?
     - На это счет деньги не поступали.
     - Ты стерва, дура, дрянь безмозглая! Ты меня что - обмануть вздумала? Ты - меня?!! Да ты понимаешь, кто ты такая? Ты - грязь у меня под ногами! Я тебя!.. Ты представляешь, что я с тобой сделаю?
     Глаза ее стали более осмысленными, целенаправленная слепая ярость сменилась в них холодной собранной жестокостью, в голосе стало меньше кошачьего визга и больше змеиного шипения:
     - Ты представляешь, что я сделаю с твоим чокнутым сыном?
     Этого Инна не перенесла. Она шагнула навстречу Светлане, подошла к ее столу, оперлась о него обеими руками и, уставившись на Светлану взглядом, полным решимости и способным воспламенить горючие вещества, прошипела почти таким же голосом, как сама Светлана:
     - Павлика сюда не вмешивай! Только попробуй его пальцем тронуть! Я тебе глаза выцарапаю! Я тебя собственными руками задушу!
     Светлана Анатольевна встряхнулась, огляделась и как бы протрезвела:
     - Инна, что там на Кипре? Объясни толком!
     Инна пришла в себя не так быстро. Потом она вынула из сумочки банковскую распечатку и протянула ее Светлане Анатольевне.
     - Взгляните. Сальдо нулевое. Деньги на счет не поступали.
     Светлана Анатольевна внимательно прочитала листок и бросила его на стол.
     - Так, значит, деньги ушли не на Кипр... - протянула она задумчиво. - Ну что ж, разберемся.
     Снова подняв глаза на Инну и как будто удивившись, что она все еще здесь, Светлана произнесла внешне спокойным голосом:
     - Можешь идти домой. У тебя, верно, дел домашних накопилось за время отсутствия.
     Инна сухо поблагодарила ее и вышла. Она удивилась, что Светлана ее отпустила так, среди рабочего дня, но решила, что та чувствует себя виноватой из-за Павлика - не надо было при Инне его упоминать. Как только за ней закрылась дверь, Светлана Анатольевна нажала одну из кнопок на своем столе и сказала в микрофон:
     - Зайди!
     Открылась дверь, которую обычные посетители ее кабинета считали дверью стенного шкафа, и вошел человек, увидев которого один раз, трудно было забыть.
     Он был среднего роста, но очень плотный, тяжелый и неповоротливый. Его узкий лоб, с выпуклыми, как у неандертальца, надбровными дугами, был весь покрыт жесткими курчавыми черными волосами почти до самых глаз - маленьких, глубоко посаженных, жестоких. Лицо его было покрыто густой черно-синей бородой, а левую щеку пересекал кривой багровый шрам.
     Войдя в кабинет, он безмолвно остановился и выжидающе посмотрел на Светлану Анатольевну.
     - Инну ты знаешь. Где живет - тоже.
     Она не ждала ответа, но Муслим утвердительно кивнул.
     - Пойдешь к ней домой. Позже, чтобы тебя никто не видел. Ее уберешь так, чтобы было похоже на несчастный случай. Эта дура слишком много всего знает. Сын у нее чокнутый - ну, смотри по обстоятельствам. Его можешь не трогать, совсем кретин, не опасен. В остальном решай сам. Все понял?
     Муслим снова утвердительно кивнул и удалился в ту же дверь, откуда вышел. За этой дверью у него была маленькая потайная комнатка, где стояли мониторы, позволявшие наблюдать за всеми помещениями фирмы и за входом, чтобы он мог проверять не только сотрудников, но и гостей. Здесь же он хранил свой маленький арсенал, которого хватило бы, чтобы произвести государственный переворот в небольшой латиноамериканской стране.
     Но никакие латиноамериканские страны Муслима не интересовали, а в родную Чечню путь ему был заказан: три года назад случилась у него ссора с одним очень наглым молодым парнем, после чего ему пришлось срочно удирать в Россию.
     С чего началась ссора - Муслим уже не помнил, а кончилась она хорошо: он разрядил в того шакала полный рожок "Калашникова"... Муслим любил использовать в спорах неопровержимые аргументы. Одно плохо - брат этого молокососа был настоящий джигит, большой человек, как тогда говорили - полевой командир... Муслиму не хотелось вспоминать, как он прятался двое суток в подполе у одной своей знакомой за мешками с картошкой, пока бойцы Сулеймана искали его по всему аулу. Не любил он вспоминать и о том, как знакомый старик вывез его из аула, заваленного горой кукурузных початков. Это было унизительно, недостойно настоящего джигита. Потом он шел ночами по горным тропам, отсиживался в кустах... Нет, этот период он не любил вспоминать. Выбравшись из Чечни, он поехал в Петербург, где жил родственник, хороший, авторитетный человек. Но родственник, увидев его, побледнел как женщина и чуть не затрясся от страха.
     - Ты с ума сошел, - сказал Муслиму трус-родственник, - если Сулейман узнает, что я тебя прячу, всей моей семье настанет конец. Сулейман - страшный человек, он всех убьет - и сыновей, и дочь.
     - Я думал - ты мужчина, - сказал Муслим своему родственнику.
     Тому стало стыдно, он вспомнил, что такое кровное родство. Он подумал немного, потом сказал:
     - Я тебя не могу взять в свою группировку, Сулейман узнает. Но я тебя устрою к хорошему человеку на службу, там никто не спросит, кто ты и откуда. Только будь верен и держись в тени, чтобы тебя меньше видели и реже слышали, - у Сулеймана людей везде много, он тебя еще долго будет искать.
     И родственник привел его к Светлане, она как раз искала нужного человека. Сначала Муслиму обидно было служить женщине, но потом он лучше узнал ее и понял, что не всякий мужчина с ней сравнится - с ее жестокостью, решительностью, с ее хваткой. Он был ей предан, выполнял все ее приказы беспрекословно, и ему ни разу не пришлось об этом пожалеть. Вот и сейчас он не торопясь продумал свои действия, выбрал необходимый инвентарь, надел неприметную темную куртку, натянул пониже спортивную шапочку, повыше поднял воротник - людей у Сулеймана много, не дай Аллах, встретишь случайно на улице, - и отправился исполнять приказ.

***

     Павлик был дома один - тетя Даша, дождавшись Инниного возвращения из-за границы, уехала на несколько дней к своей сестре в Купчино.
     При виде сына Инну пронзила острая жалость - он сидел посреди кухни на таб