две комплементарные группы сперматозоидов - одна с Y-,
другая - с  Х-хромосомами  -  и  две  комплементарные  яйцеклетки,  обе  с
Х-хромосомами.  Для   оплодотворения   можно   выбрать   любое   из   двух
потенциальных  сочетаний  мужских  и  женских  клеток,  если   только   не
определены точные генетические схемы гаплоидов,  а  это  дело  нелегкое  и
способное вызвать генетические повреждения. Едва ли  можно  отважиться  на
подобную  попытку.  Скорее  всего,  придется  вслепую  внедрять  один  тип
сперматозоидов в одну яйцеклетку, а комплементарный - в другую.
     Наконец, чтобы выполнить все  условия  работорговца,  обе  яйцеклетки
следует подсадить в матку одной и той же женщины, где они должны развиться
и вырасти естественным путем. Права ли я, Лазарус?
     - Абсолютно! Считай себя первой ученицей, дорогуша, можешь  привесить
золотую медаль к диплому. Минерва, я не знаю, так ли было на  самом  деле,
но работорговец говорил то же самое, это  подтверждали  и  его  документы:
отчеты, голофильмы  и  прочее.  Все  так  называемые  доказательства  были
заверены печатью епископа. Но этот жулик мог их и  подделать  и  выставить
пару обыкновенных рабов, за которых больше обычной  цены  не  получишь.  И
фото, и фильмы выглядели вполне убедительно - да только что может  сказать
об этом простой обыватель? Но если  доказательства  не  были  поддельными,
говорили они об одном: подобные попытки  предпринимались,  но  ни  в  коем
случае не доказывали, что результатом их  явились  именно  эти  ребята.  С
подобными ксивами могли продать не одну пару, если этот епископ имел  долю
в деле.
     Я просмотрел все материалы, в том числе альбом со  снимками  детей  в
процессе взросления, и сказал: "Весьма интересно",  -  и  поднялся,  чтобы
уйти.
     Тут этот прыщ телепортировался  между  мной  и  выходом  из  палатки.
"Господин,  -  сказал  он,  -  добрый  и  благородный  сэр...  как  насчет
двенадцати тысяч?"
     Здесь, Минерва, душа торговца не выдержала.  "Тысяча",  -  говорю,  а
зачем - не знаю. Впрочем, нет, знаю. У  девчонки  все  тело  было  истерто
проклятым приспособлением, достойным Торквемады. И мне захотелось досадить
этому торговцу плотью.
     Он поежился и поглядел на меня так,  словно  собирался  родить  битую
пивную бутылку. "Вы шутите, сэр. Одиннадцать  тысяч  "благословений"  -  и
дети ваши, а я даже собственные расходы не оправдаю!"
     "Пятнадцать сотен", - отрезал я. Деньги у меня были, тратить их  было
негде, и я решил, что могу ухлопать их  на  то,  чтобы  девочку  вновь  не
запихнули в эту жестокую штуку.
     Он застонал. "Будь они моими собственными детьми,  я  бы  подарил  их
вам. Я люблю этих смышленых ребят, как родных,  и  не  хотел  бы  для  них
ничего лучшего, чем благородный и добрый хозяин, способный оценить научное
чудо их рождения. Но епископ велит повесить меня, а потом снять с виселицы
живьем, чтобы до смерти затаскать за веревку.  Десять  тысяч  -  со  всеми
свидетельствами и доказательствами. Ради их блага готов на потери - и лишь
из уважения к вам".
     Я поднял цену до сорока пяти сотен, он спустил до семи тысяч, тут  мы
и застряли: мне следовало приберечь кое-что для прощального побора, он  же
как будто добрался до точки, ниже которой не  мог  опуститься,  не  рискуя
прогневать епископа - если такой действительно существовал...
     Он отвернулся, чтобы стало ясно: с торгом покончено, и с лестью  тоже
- и резким тоном приказал девушке забираться в стальную сбрую.
     Я  достал  кошелек.  Минерва,  ты  знаешь,  что  такое  деньги,   раз
управляешь финансовой политикой  правительства.  Но  ты,  возможно,  не  в
курсе, что на иных наличность действует как на кота валерьянка. Я отсчитал
сорок пять сотен большими красно-золотыми  бумажками  прямо  под  носом  у
этого негодяя и остановился.  Он  весь  взмок  и  судорожно  сглотнул,  но
ухитрился качнуть головой на долю дюйма.
     Я не торопясь стал  отсчитывать  дальше,  и,  дойдя  до  пяти  тысяч,
остановился и протянул руку.
     Он  жестом  остановил  меня,  и  я  понял,  что  приобрел  первых   и
единственных в своей жизни рабов.
     Тогда он расслабился - с  какой-то  отрешенностью,  -  но  потребовал
компенсации за документы. Мне они были не нужны, но я  все-таки  предложил
ему две с половиной сотни за весь комплект... Он  взял  и  снова  принялся
упрятывать девочку в железо.
     Я остановил его и попросил объяснить, как работает эта штука.
     Как она работает, я знал:  в  цилиндровом  замке  с  десятью  буквами
каждый раз можно устанавливать новую комбинацию. Установить ее, сунуть оба
конца пояса в  стальной  цилиндрик  и  вновь  раскрутить  кольца  -  и  не
откроешь, пока не наберешь нужную комбинацию. И замок дорогой,  и  железка
прочная  -  ножовкой  не  взять.   Эта   деталь   делала   его   россказни
правдоподобными: на  шарике  этом  девственницы  ценились,  но  и  опытная
одалиска стоила примерно столько же. А эта девица для гарема не  годилась.
Поэтому дорогой пояс использовался явно с какой-то особой целью.
     Повернувшись спиной к рабам, он показал мне свою комбинацию: Э.С,Т,Р,
Е,Л,Л,И,Т,А - и  принялся  хвастаться,  что  удачно  придумал  комбинацию,
которую никогда не забудет.
     Я поковырялся, потом как бы что-то сообразил и открыл замок.  Он  уже
собрался вновь напялить его на девочку и  отправить  нас  восвояси,  но  я
сказал: "Минутку, я хочу убедиться, что смогу запереть его.  Надень,  а  я
попробую запереть".
     Он не захотел надевать, но я заупрямился и сказал, что он хочет  меня
одурачить - поставить в такое положение,  когда  я  вынужден  буду,  чтобы
отпереть свою собственность, отправить за ним, и тогда он сдерет  с  меня,
сколько сочтет нужным. Я потребовал свои деньги назад  и  хотел  разорвать
счет. Он сдался и надел пояс. Ему с трудом удалось стянуть его на животе -
все-таки он был пошире девицы. Я сказал: "А теперь повтори по буквам", - и
склонился над замком. Он сказал: "ЭСТРЕЛЛИТА", - я  набрал  ГАДИСВИНЬЯ,  а
потом потуже свел концы пояса и раскрутил диски.
     "Хорошо,  -  сказал  я.  -  Получилось.  Теперь  повтори  снова".  Он
повторил,  и  я  аккуратно  набрал  ЭСТРЕЛЛИТА.  Замок,  естественно,   не
открылся. Я предположил, что в первый раз он продиктовал мне имя  с  одним
"Л" и двумя "Т". Новый вариант оказался тоже безрезультатным.
     Он разыскал зеркало и попробовал открыть сам. Без успеха.  Я  сказал,
что, вероятно, замок заклинило,  велел  ему  втянуть  живот,  и  мы  стали
дергать пояс. К этому времени он весь взмок.
     Наконец я сказал: "Вот что, торговец, я дарю тебе этот пояс.  Сам  бы
я, конечно, предпочел бы ему амбарный замок. Ступай к слесарю - или нет, в
такой сбруе на улице не покажешься. Скажи мне, где отыскать его, я  пришлю
его сюда и заплачу за услуги. Так, по-моему,  будет  честно.  Мне  некогда
здесь болтаться - у меня сегодня обед  в  Бьюлаленде.  А  где  их  одежда?
Верный, прихвати барахло, а вместе с ним и ребят."
     С этим я и  отправился  прочь,  а  торговец  все  тарахтел,  чтобы  я
поторопил слесаря.
     Мы вышли из палатки, верный подозвал такси, и мы  все  погрузились  в
него. Я не стал разыскивать  слесаря  и  велел  водителю  катить  прямо  в
космопорт. По пути мы остановились в какой-то лавчонке, и я купил  ребятам
одежду: ему кое-какие тряпки, ей нечто вроде балтийского саронга, в  каком
была вчера Гамадриада. Думаю, у ребят еще  не  бывало  настоящего  платья.
Ботинки я не  сумел  на  них  напялить,  пришлось  купить  сандалии  -  но
Эстреллиту  все  равно  пришлось   оттаскивать   от   зеркала,   так   она
охорашивалась и восхищалась собой.
     Я загнал детей в такси и сказал верному: "Видишь тот переулок? Если я
отвернусь, а ты побежишь туда, я не смогу поймать тебя, поскольку вынужден
присматривать за этой парочкой".
     Тут, Минерва, я столкнулся со штуковиной, которой не понимаю и понять
никогда не смогу: с психологией раба. Верный меня не понял, а когда я  все
повторил по буквам, пришел в недоумение. Чем же он не угодил  мне?  Или  я
хочу, чтобы он умер с голоду?
     Я сдался. Мы высадили его у конторы "Найми слугу".  Я  получил  назад
свой залог, щедро отблагодарил верного за добрую службу и со своими рабами
отправился в космопорт. Чтобы провести  детей  на  корабль,  мне  пришлось
оставить в таможне и весь залог, и почти все "благословения", что  у  меня
оставались, несмотря на то что документы, подтверждающие покупку,  были  в
полном порядке.
     Проведя ребят на корабль, я сразу же поставил их па колени,  возложил
руки на головы и отпустил на  свободу.  Они  явно  не  поверили,  пришлось
объяснить, "Ну же, вы теперь свободны. Поняли? Вы свободны! Теперь  вы  не
рабы. Сейчас я подпишу ваши вольные, и вы  можете  отправиться  с  ними  в
епархиальную контору и зарегистрировать их. Или можете выспаться  здесь  и
поесть, а завтра утром я отдам вам все  "благословения",  которые  у  меня
останутся к моменту отлета корабля. Ну а если и это  не  подойдет,  можете
оставаться,  я  отвезу  вас  на  Валгаллу.  Планета   чудесная,   впрочем,
попрохладнее этой, но там нет рабства".
     Минерва, едва ли Ллита - или Йита, как ее обычно  звали  -  со  своим
братцем Джо - Джоси, или Джози - поняли, что где-то может не быть рабства.
Это совершенно не укладывалось в их головах. Но они знали понаслышке,  что
такое космический  корабль,  и  перспектива  куда-то  отправиться  на  нем
потрясла их - они не упустили бы подобной  возможности,  даже  если  бы  я
сообщил, что их ждет повешение. К тому же, они по-прежнему видели  во  мне
своего господина и свободы еще не осознали. Наверное, здесь  отпускали  на
свободу  лишь  старых  верных  рабов,  которых  не  снимали  при  этом   с
довольствия и, вероятно, даже платили какие-то крохи.
     Но путешествовать... пока они совершили только одно путешествие -  из
северной епархии в столицу, на невольничий рынок.
     На следующее утро возникли крохотные неприятности: некий Симон Легри,
обладатель  лицензии  работорговца,  подал  на  меня  жалобу,  обвиняя   в
нанесении  телесных  повреждений,  жестоком  обращении   и   разнообразных
издевательствах и унижениях. Я усадил "фараона" в гостиной, позвал  Ллиту,
велел снять новое платье и продемонстрировать полисмену ссадины. Показывая
счет от работорговца, я оставил  на  столе  сотенный  банкнот...  случайно
вышло.
     "Фараон" отмахнулся от счета, заявив, что по этому  поводу  жалоб  не
поступало, и сказал, что намеревается  передать  доброму  человеку  Легри,
что,  по  счастью,  обвинение  в  торговле  подпорченным  товаром  ему  не
предъявлено... но по трезвом размышлении решил все же,  что  проще  будет,
если  окажется,  что  он   просто   не   сумел   разыскать   меня.   Сотня
"благословений" исчезла, а вместе с  нею  и  "фараон",  после  полудня  их
примеру последовали и мы.
     Но, Минерва, торговец  все-таки  надул  меня:  оказалось,  что  Ллита
абсолютно не умеет готовить.


     С  Благословенной  на  Валгаллу  дорога  длинна  и  трудна,   поэтому
судовладелец Шеффилд был рад компании.
     В первую ночь путешествия случилось недоразумение, вызванное тем, что
произошло в предыдущий вечер внизу  на  планете.  На  корабле  была  каюта
капитана  и  две  пассажирских.  Так   как   капитан   обычно   управлялся
самостоятельно, он использовал пустующие помещения  для  хранения  мелкого
груза, и к приему людей они не были готовы. И в первую  ночь,  проведенную
еще на планете, капитан разместил свою вольноотпущенницу в своей каюте,  а
сам вместе с ее братом заночевал на раскладушках в раздевалке.
     На следующий день  капитан  Шеффилд  отпер  каюты,  подключил  к  ним
питание и заставил молодых людей освободить их и  перенести  весь  хлам  в
кладовую, а потом велел размещаться и, занявшись грузом  и  предстартовыми
взятками, забыл  о  своих  невольниках.  Потом  пришлось  приглядывать  за
компьютером, уводившим корабль из этой планетной системы. Поздней ночью по
корабельному времени он перевел корабль в n-пространство  и  смог  наконец
отдохнуть.
     Капитан направился в свою каюту, размышляя, то ли сперва принять душ,
то ли поесть, то ли не делать ни того, ни другого.
     Эстреллита лежала в его постели - сна ни в одном глазу - и ждала.
     - Ллита, что ты тут делаешь? - спросил он.
     И та объяснила на откровенном  невольничьем  линго,  что  именно  она
делает здесь: ожидает его, поскольку  они  с  братом  решили,  что  милорд
судовладелец Шеффилд потребует от нее именно этого.
     Потом добавила, что не боится и готова на все.
     Первой части заявления вполне можно било поверить, вторая же казалась
наглой  ложью;  капитану  Шеффилду  уже  приходилось   видеть   испуганных
девственниц - не так часто, но все же случалось.
     Он проигнорировал ее слова.
     - Брысь из моей постели, наглая девка! - велел он.  -  И  чтобы  твоя
задница сию же минуту была в твоей койке.
     Вольноотпущенница сперва испугалась и не поверила, а потом надулась и
обиделась, наконец заревела. Недавний страх перед Неизвестным утонул в еще
худшей эмоции; ее крошечное "эго"  было  унижено  отказом  от  ее  услуги,
которую она должна была оказать и полагала, что сам капитан  хочет  этого.
Она рыдала и вытирала слезы подушкой.
     Женские слезы всегда оказывали на капитана  Шеффилда  весьма  сильное
возбуждающее действие, и он отреагировал  немедленно:  схватив  девицу  за
ногу, извлек ее  из  своей  постели,  вытолкал  из  каюты,  впихнул  в  ее
собственные апартаменты и запер. А потом вернулся к себе, захлопнул дверь,
принял снотворное и уснул.


     Минерва, Ллита оказалась нормальной женщиной. После того как я научил
ее мыться,  она  сделалась  достаточно  привлекательной:  хорошая  фигура,
приятное лицо и манеры, здоровые зубы, и изо рта не пахло. Но чтоб спать с
ней - это  не  лезло  ни  в  какие  ворота.  Весь  "эрос",  дорогуша,  это
условность;  в  копуляции  как  таковой  нет  ничего  ни  морального,   ни
аморального,  "Эрос"  -  всего  лишь  способ,   позволяющий   поддерживать
человеческие существа во всей их индивидуальности и  различии,  дающий  им
возможность  быть   вместе   и   радоваться.   Этот   механизм   выживания
сформировался в результате долгой эволюции, и его  непродуктивная  функция
является наименее сложным  аспектом  той  крайне  неоднозначной  и  весьма
сложной роли, которую играет он в деле существования человеческой расы.
     Но каждый половой акт морален или аморален по тем же законам  морали,
которые определяют природу любого человеческого поступка;  все  же  прочие
кодексы сексуальных обычаев представляют собой всего лишь простые  обряди,
местного и преходящего значения. Подобных кодексов больше,  чем  у  собаки
блох, общее  в  них  только  то,  что  они  установлены  традицией.  Помню
общество, где  копулировать  в  уединении  считалось  непристойным,  а  на
публике - что ж, дело обычное. Сам же я вырос среди людей, у  которых  все
было наоборот - и тоже освящено традицией. Не знаю,  какой  путь  труднее,
только хочется, чтобы традиция перестала  хитрить:  игнорировать  подобные
обычаи небезопасно, все равно, что самому лезть под пулю.
     Я отказал Ллите не из моральных  соображений,  а  следуя  собственным
сексуальным  привычкам,  выработанным  через  синяки  и  шишки  за   много
столетий. Никогда не спи с женщиной, которая от тебя зависит, если  ты  не
женат на ней и не собираешься жениться. Это аморальное правило может  быть
изменено в зависимости от обстоятельств, но  неприменимо  к  женщинам,  от
меня не зависящим, - это совершенно другой случай.  Но  настоящее  правило
является   мерой   безопасности,   пригодной   во   многих   ситуациях   и
обстоятельствах в рамках широко меняющихся обычаев,  предпринимаемой  ради
собственной безопасности, поскольку в отличие от той дамы  из  Бостона,  о
которой я тебе рассказывал, многие женщины рассматривают половой  акт  как
формальное предложение руки.
     Я позволил стечению обстоятельств сделать  Ллиту  на  какое-то  время
зависимой от меня, но не намеревался ухудшать положение дел женитьбой,  на
это  идти  не  следовало.  Минерва,  долгожители  не  должны  жениться  на
эфемерах, это плохо и для эфемера, и для долгожителя.
     Тем не менее, если ты подобрал бездомную  кошку  и  накормил  ее,  то
выбросить не имеешь права. Благополучие этой  кошки  становится  для  тебя
важным, даже если расстаться с ней ничего не стоит. Купив этих ребят, я не
мог избавиться от них простым возложением рук. Нужно было позаботиться  об
их будущем: ведь они сами не могли этого сделать. Бездомные котята.


     На следующее утро, пораньше - по корабельному  распорядку  -  капитан
Шеффилд поднялся,  отпер  каюту  вольноотпущенницы  и  застал  ее  спящей.
Разбудив ее, он велел вставать, умываться и  готовить  завтрак  на  троих.
Потом отправился будить ее брата и, не обнаружив того в каюте,  отправился
на камбуз, где и застал молодого человека.
     - Джо, доброе утро.
     Тот подпрыгнул.
     - Ох! Доброе утро, хозяин. - И преклонил колено.
     - Джо, правильно будет так: "Доброе утро, капитан". Это  примерно  то
же самое, потому что я действительно хозяин корабля и  всего,  что  в  нем
находится. Но когда ты покинешь мой корабль на Валгалле, у тебя  не  будет
никакого хозяина. Вообще никакого, я же говорил тебе вчера. А пока называй
меня "капитан". Что ты делаешь?
     - Э... я не знаю... капитан.
     - Я так и думал. Тут кофе хватит на дюжину человек.
     Шеффилд локтем отодвинул Джо в сторону, отсыпал большую  часть  кофе,
который молодой человек бухнул в  свою  чашку,  отмерил  девять  порций  и
заметил для себя: научить девицу, чтобы во время работы подавала кофе.
     Ллита появилась, когда капитан взял первую чашку и уселся.  Глаза  ее
были красные - наверное, поплакала еще и с  утра.  Ограничившись  утренним
приветствием, он предоставил ей  возможность  орудовать  самой  -  она  же
видела вчера, как он управлялся на кухне.
     Вскоре пришлось с тоской вспоминать вчерашние обед  и  ужин  -  когда
сандвичи пришлось делать ему самому. Сейчас он только велел обоим сесть  и
не висеть над  душой.  Завтрак  состоял  из  кофе,  корабельного  хлеба  и
консервированного масла.
     Вместо яичницы из яиц аккры с грибами получилась какая-то несъедобная
каша; девица ухитрилась испортить даже сок райфрутта. Для этого требовался
истинный  талант:  одну  часть  концентрата  следовало  разбавить  восемью
частями холодной воды - и все, все инструкции были на этикетке.
     - Ллита, ты умеешь читать?
     - Нет, хозяин.
     - Капитан! А ты, Джо?
     - Нет, капитан.
     - А арифметика, числа?
     - О да, капитан. Числа я знаю. Два да два - это четыре, два да три  -
пять, три и пять - девять.
     Сестрица поправила:
     - Не девять, а семь, Джоси.
     - Довольно, - проговорил Шеффилд. - Вижу, занятие у нас найдется. - И
задумался, что-то бормоча себе под нос. Наконец он громко сказал: -  Когда
закончите завтракать, займетесь своими делами. А потом приведите в порядок
каюты - чтобы было похоже на корабль -  потом  проверю.  Застелите  и  мою
постель, но больше там ни к чему не прикасайтесь,  особенно  на  столе.  А
потом примете ванну. Да, я сказал - ванну.  На  корабле  каждый  принимает
ванну раз в день, можно и чаще. Чистой воды много, она идет по  замкнутому
контуру, а к концу путешествия у нас будет на несколько тысяч литров  воды
больше, чем в начале. Не спрашивайте почему, просто поверьте на  слово.  Я
объясню потом. (Через несколько месяцев. Что они поймут  сейчас,  если  не
умеют сложить три и пять?) А через полтора часа, когда вы все закончите...
Джо, ты умеешь пользоваться часами?
     Джо поглядел на циферблат старомодных часов на стене.
     - Не знаю, капитан. На этих слишком уж много чисел.
     - Ах да, конечно, на Благословенной другая система счисления. Значит,
постарайтесь вернуться  сюда,  ког