- и так далее. - Джастин понизил голос,  чтобы  услышали
только мы четверо и Кен. - Вы все знаете, какие  усилия  мы  прикладываем,
чтобы скрыть свой возраст. Вот тебе, Морин, сколько лет?
     - Э-э... сорок семь.
     - Нэнси? Тебе сколько лет, дорогая?
     - Пятьдесят два, - брякнула Нэнси И осеклась. -  Тьфу  ты,  пропасть,
папа Везерел, я не слежу за своим возрастом.
     - Сколько тебе лет, Нэнси? - настаивал Джастин.
     - Сейчас. Мама родила меня в пятнадцать лет, значит  -  сколько  тебе
там, мама?
     - Сорок семь.
     - Ну да, значит, мне тридцать два.
     Джастин посмотрел на мою внучку Роберту и правнучку Энн и сказал:
     - У вас я ваш возраст не спрашиваю - как бы вы ни ответили, ясно, что
вас просто не может быть в природе, судя по официальному возрасту Морин  и
Нэнси. От имени попечителей скажу - нам очень  приятно,  что  вы  все  так
старательно  выполняете  волю  Айры  Говарда.  Но,  опять-таки  от   имени
попечителей, подчеркну, что нам никак нельзя привлекать к  себе  внимание.
Нельзя позволить кому-то заметить, что мы не такие, как все. - Он вздохнул
и продолжал: - А посему вынужден сказать, что огорчен,  видя  вас  пятерых
вместе в одной комнате, и надеюсь,  что  этого  больше  не  повторится.  Я
содрогаюсь при мысли о том, что  вас  сфотографировали  вместе.  Если  эта
фотография попадет в раздел светской хроники  воскресной  "Джорнэл  Пост",
прощай все усилия наших семей оставаться в тени. Кен, тебе не кажется, что
пленку лучше засветить?
     Я видела, что затюканный Кен уже  готов  уступить  высшему  чиновному
лицу фонда. Но меня не затюкаешь.
     - Хватит, Джастин,  перестань!  Ты  попечитель,  все  это  знают.  Но
Господом Богом тебя никто не назначал. Эти карточки сделаны для меня и для
моих детей. Только засвети их или заставь Кена это  сделать,  и  я  тресну
тебя этой камерой по башке.
     - Морин, Морин...
     - Я знаю, что я  Морин.  В  газеты  снимок,  разумеется,  попасть  не
должен. Но пусть Кен сделает пять копий со своего лучшего кадра, по  одной
на каждую из нас. И одну копию может сделать себе, для своего архива.
     На этом мы и порешили, а Джастин попросил  еще  одну  -  для  архивов
Фонда.
     Тогда я считала,  что  Джастин  -  перестраховщик.  И  была  неправа.
Благодаря  ему  и  его  настойчиво  проводимой  в  жизнь  политике,  позже
названной "маскарадом", восемьдесят процентов  наших  собратьев  к  началу
царствования Пророков числились людьми моложе сорока лет,  и  только  трем
процентам было официально за пятьдесят.  Когда  начала  свою  деятельность
тайная полиция Пророков, менять фамилии и среду обитания стало и трудно, и
опасно, но  благодаря  предвидению  Джастина  этого,  как  правило,  и  не
требовалось.
     Судя по Архивам, Брайан умер в 1998 году в возрасте ста  девятнадцати
лет - для двадцатого века это сенсация. Но  в  официальном  его  возрасте,
восемьдесят два года, ничего сенсационного  не  было.  Стратегия  Джастина
дала возможность всем говардовцам вступить в 2012 году в  Эру  Пророков  с
заниженным возрастом и прожить свою жизнь, не дав  обнаружить,  что  живут
они подозрительно долго.
     Мне, слава Богу, не пришлось с этим  столкнуться.  Нет,  не  Богу,  а
Хильде  Мэй,  Зебу,  Дити,  Джейку  и  милой,  хорошей   машине   "Веселая
Обманщица". Хотела бы я сейчас снова увидеть всех  пятерых  -  маму  Морин
опять нужно спасать.
     Может быть. Пиксель их найдет. По-моему, он меня понял.


     Несколько приезжих гостей провели у меня уик-энд, но к утру  вторника
пятого августа я осталась одна - по настоящему одна, впервые за  все  свои
семьдесят лет.  Двое  моих  младших  -  Дональд  шестнадцати  и  Присцилла
четырнадцати лет - еще не вступили в брак, но они уже  были  не  мои.  При
разводе они предпочли остаться с теми,  кого  считали  своими  братьями  и
сестрами, и теперь уже юридически приходились им братом и сестрой - Мериэн
усыновила моих детей.
     Сьюзен была самая младшая  из  тех  четверых,  что  жили  в  войну  в
Канзас-Сити с  Бетти  Лу  и  Нельсоном,  и  вышла  замуж  последней,  Элис
Вирджиния вышла замуж за Ральфа Сперлинга сразу после войны, Дорис Джин  -
за Фредерика Бриггса  на  следующий  год,  а  Патрик  Генри,  мой  сын  от
Джастина, женился на Шарлотте Шмидт в пятьдесят первом году.
     Бетти Лу и Нельсон вскоре после моего возвращения переехали в  Тампу,
взяв с собой трех детишек, которые еще оставались при них. Там, во Флориде
жили и родители Бетти Лу и тетя Кароль, мать Нельсона -  Бетти  Лу  хотела
присмотреть за ними в старости. (Сколько  же  тете  Кароль  было  в  сорок
шестом году? Она была вдовой старшего брата моего отца,  значит,  в  сорок
шестом - батюшки светы! - ей уже наверняка стукнуло сто. Но при  последнем
нашем свидании незадолго перед  нападением  японцев  в  сорок  первом  она
выглядела так же, как всегда. Наверное, красила волосы?)
     В субботу я была triste [грустна (фр.)] не  только  потому,  что  мой
последышек улетал из гнезда, а еще - и в основном - потому, что в тот день
отцу исполнилось сто лет: он родился 2 августа 1852 года.
     Никто больше как будто об этом не вспомнил, а я никому не говорила  -
день свадьбы  принадлежит  молодым,  и  никто  ни  словом,  ни  делом,  ни
воспоминанием не должен омрачать их праздник. И я молчала.
     Но сама не забывала об этом ни на миг. Прошло двенадцать  лет  и  три
месяца, как отец ушел на войну, и я скучала по нему все эти четыре  тысячи
четыреста сорок один день - особенно в те годы, когда Брайан переменил мою
жизнь.
     Поймите меня правильно - я не осуждаю Брайана. Я перестала рожать еще
перед  войной,  Мериэн  была  в  расцвете  женских  сил,  а  дети  -  цель
говардовского брака, Мериэн  хотела  и  могла  рожать  Брайану  детей,  но
желала, чтобы их брак был законный. Все это можно понять.
     Они не стремились избавиться от меня. Брайан думал, что я останусь  с
ними, пока я твердо не сказала  "нет".  Мериэн  просила  меня  остаться  и
плакала, когда я уезжала.
     Но Даллас - не Бундок, и моногамия была столь  же  противоестественна
для американской цивилизации двадцатого века, как  естественная  групповая
семья  для  квазианархической,  лишенной  структуры  цивилизации  Терциуса
Третьего тысячелетия Диаспоры. Когда я решила не оставаться с  Брайаном  и
Мериэн, у меня еще не было бундокского опыта - но я  сердцем  чуяла,  что,
если я останусь, мы с  Мериэн  волей-неволей  начнем  соперничать  друг  с
другом, а это было нам совершенно ни к чему и могло бы сделать  несчастным
Брайана.
     Но это не значит, что я уезжала с радостью. Развод, любой развод, как
бы он ни был необходим - всегда ампутация. Я долго  чувствовала  себя  как
зверь, который отгрыз себе ногу, чтобы вырваться из капкана.
     Это произошло более восьмидесяти лет назад по моему личному  времени.
Неужели я все еще обижена?
     Да. Не на Брайана - на Мериэн. Брайан был человек беззлобный - в душе
я уверена, что он не хотел так со мной поступать. Худшее, в чем можно  его
упрекать, - это что он вел себя не слишком разумно, сделав  ребенка  вдове
своего сына. Но много ли мужчин мудро ведут себя с женщинами? Таких за всю
историю раз, два и обчелся.
     Другое дело Мериэн. Она отплатила  за  мое  гостеприимство  тем,  что
заставила моего мужа развестись со мной. Отец учил меня никогда  не  ждать
от людей этой химеры - благодарности. Но могла я хотя бы ожидать, что  моя
гостья будет вести себя прилично у меня в доме?
     "Благодарность". Химера, вознаграждающая другую химеру - "альтруизм".
И обе эти химеры лишь маскируют эгоизм -  естественное,  честное  чувство.
Давным-давно  мистер  Клеменс   в   своем   эссе   "Что   есть   человек?"
продемонстрировал,  что  каждый  из  нас  руководствуется  только   своими
собственными интересами. Когда вы найдете это, то легко найдете общий язык
с другими, стараясь сотрудничать с ними  на  взаимовыгодных  условиях.  Но
если вы убеждены в том, что вы альтруист, и пытаетесь  пристыдить  другого
за его чудовищный эгоизм, вам ничего не добиться.
     Где я ошиблась с Мериэн?
     Неужто впала в грех альтруизма?
     Наверное, да. Мне следовало бы сказать ей: "Слушай, ты,  сучка!  Веди
себя как следует - и живи здесь сколько влезет. Но не пытайся выжить  меня
из собственного дома, иначе я выкину на снег и тебя,  и  твое  отродье.  И
смотри, как бы я кое-что  тебе  не  выдрала".  Мне  следовало  бы  сказать
Брайану: "Ты это брось, умник. Или  я  найду  шустрого  адвоката  -  и  ты
пожалеешь, что связался с этой шлюшкой. Мы тебя до нитки обдерем".
     Но это так - ночные мысли. Брак - это психологическое состояние, а не
контракт, скрепленный свидетельством. Если брак умирает, то он  умирает  и
начинает смердеть еще раньше, чем дохлая рыба. Неважно, кто  его  убил,  -
важен  сам  факт  смерти.  Если  она  пришла,  время  делить   вещички   и
разбегаться, не тратя времени на обвинения.
     Зачем же я трачу время восемьдесят лет спустя, горюя над трупом давно
умершего брака? Мало мне хлопот со страхидлами, которые того и гляди  меня
казнят? Пикселя, небось, не  тревожат  духи  покойных  кошечек,  он  живет
только настоящим. Вот бы и мне так.
     Вернувшись в Канзас-Сити в сорок шестом году, я первым  делом  решила
записаться в колледж.  И  Университет  Канзас-Сити,  и  колледж  Рокхерста
находились в миле к северу от нас, на Пятьдесят  третьей  улице,  в  одном
квартале от бульвара Рокхилл, Рокхерст восточнее, а университет  западнее.
Пять минут на машине, десять на автобусе, двадцать  минут  приятной  пешей
прогулки в хорошую погоду. Медицинский факультет стоял чуть  к  западу  от
пересечения  Тридцать  девятой  и  Стейт-лайн,  в  десяти  минутах   езды.
Юридическое училище - в центре, в двадцати минутах.
     Все эти учебные заведения имели свои достоинства и  свои  недостатки.
Рокхерст был совсем  невелик,  зато,  как  иезуитский  колледж,  наверняка
обеспечивал высокий  уровень  знаний.  Это  был  мужской  колледж,  но  не
полностью. Мне сказали, правда, что если там и учатся женщины,  то  только
монашки - учительницы, повышающие свое образование. Поэтому  я  не  питала
уверенности, что меня туда  примут.  Отец  Мак-Коу,  президент  Рокхерста,
успокоил меня.
     - Миссис Джонсон, наши правила не высечены в камне. Хотя  большинство
наших  студентов  -  мужчины,  мы  не  отказываем  и  женщинам,   серьезно
заинтересованным тем, что мы предлагаем. У нас католическая школа,  но  мы
охотно  принимаем  людей  другого  вероисповедания.  Мы  не  предпринимаем
усилий,  чтобы  обратить  их  в  католичество,  но,  думаю,  следует   вас
предупредить,  что  многие  протестанты,  познакомившись  с   католической
доктриной, часто сами обращаются в истинную  веру.  Если,  находясь  среди
нас, вы ощутите надобность в религиозных наставлениях, мы будем  счастливы
предоставить их вам. Но давить на  вас  не  станем.  Вы  желаете  получить
степень или вам это не нужно?
     Я объяснила, что уже записалась на специальный курс в университете  с
целью получить степень бакалавра.
     - Но меня больше интересует само образование, чем степень.  Потому-то
я и пришла к вам. Иезуиты  славятся  высоким  уровнем  преподавания,  и  я
надеюсь получить здесь то, что не получу в других колледжах.
     - Надеяться никогда не лишне. - Он нацарапал что-то в своем блокноте,
оторвал листок и подал мне. - Вы зачисляетесь на специальный курс с правом
посещать любые  лекции.  За  некоторые  занятия  взимается  дополнительная
плата, например за лабораторные. Зайдите с этим к казначею - у вас  примут
плату за обучение и  подсчитают,  сколько  с  вас  следует  еще.  А  через
неделю-другую приходите ко мне.
     Следующие шесть лет, с сорок шестого по пятьдесят второй, я  училась,
не пропуская и летних занятий. Дома у меня малых детей не было, а  значит,
хозяйство не  требовало  особых  трудов;  то,  что  осталось,  я  поручила
шестнадцатилетней Дорис, которая только что приступила,  под  моим  чутким
руководством, к выбору суженого из говардского списка, и Сьюзен - той было
только двенадцать, и она (почти  наверняка)  сохранила  девственность,  но
стряпала  для  своих  лет   превосходно.   Я   занялась   ее   сексуальным
просвещением, зная по опыту, как тесно связаны кулинарный талант и высокое
либидо, но обнаружила, что  тетя  Лу  давно  воспитала  из  моих  девчонок
невинных  всезнаек,  хорошо  знакомых  со  своим  телом  и  своим  женским
естеством задолго до того, как это естество пробудилось.
     Из сыновей дома оставался только один. Пат - в сорок шестом ему  было
четырнадцать. Я, поколебавшись, решила проверить и  его  знания  по  части
секса  -  пока  он  не  подцепил   какую-нибудь   заразу,   не   обрюхатил
двенадцатилетнюю дурочку  с  большими  титьками  и  малым  мозгом  или  не
ввязался в громкий скандал. Раньше мне не приходилось  этим  заниматься  -
сыновей просвещали или Брайан, или дед, или оба вместе.
     Патрик был терпелив со мной и наконец сказал:
     - Мама, ты хочешь спросить меня про всякое  такое?  Тогда  спрашивай.
Тетя Бет-Лу устроила мне такой же экзамен, как Элис и Дорис - и  я  только
на один вопрос не сумел ответить.
     Я осеклась.
     - Я не знал, что такое  внематочная  беременность.  Но  теперь  знаю.
Сказать?
     - Не надо. Тетя Бетти Лу или дядя Нельсон  говорили  тебе  что-нибудь
про Фонд Айры Говарда?
     - Кое-что. Когда Элис стала гулять с мальчишками, дядя Нельсон  велел
мне не лезть не в свое дело и помалкивать... и поговорить с ним, когда мне
самому захочется гулять с девчонками. Я не думал, что мне захочется  -  но
потом захотелось, и я сказал дяде, а он мне  сказал  про  премии.  Которые
платят за говардских детей, а больше ни за каких.
     - Ну, дорогой мой, кажется, тетя и дядя рассказали  тебе  все  и  без
меня. А дядя не показывал тебе гравюры Форберга?
     - Нет.
     (Черт побери, Брайни, почему тебя тут нет? Это твоя работа.)
     - Мне их  тетя  Бет-Лу  показывала.  Они  у  меня  в  комнате.  -  Он
застенчиво улыбнулся. - Мне нравится их смотреть. Принести тебе?
     - Нет. А впрочем, как хочешь. Кажется, ты знаешь  о  сексе  все,  что
нужно знать в твоем возрасте. Чем я могу тебе еще помочь?
     - Да ничем, наверное. Вот только... тетя  Бет-Лу  всегда  давала  мне
резинки, и я обещал ей, что всегда буду ими пользоваться.  Но  Уолгрен  их
ребятам не продает.
     (Что еще Бетти Лу для  него  сделала?  Считается  ли  сожительство  с
теткой  инцестом?  Точнее  -  с  женой  дяди,  она  ведь  нам  не  кровная
родственница. Морин, не лезь не в свое дело.)
     - Хорошо, я тоже буду давать их тебе. А... где  ты  ими  пользуешься,
Патрик? Не спрашиваю с кем, но где?
     - Пока что я только одну такую девочку  знаю,  и  у  нее  мать  очень
строгая. Велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она...
     Я не стала уточнять, что такое "не то".
     - По-моему,  ее  мать  очень  разумная  женщина.  Ты,  дорогой,  тоже
спокойно можешь заниматься этим  дома.  Надеюсь,  ты  больше  нигде  этого
делать не будешь - в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. (Морин, кто
бы говорил!)
     Все трое были хорошие дети, и я не знала с  ними  никаких  хлопот.  С
помощью немногих спокойных указаний с  моей  стороны  наше  хозяйство  шло
гладко, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в
августе пятьдесят второго года у меня  был  не  один,  а  четыре  диплома:
бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук  и  доктора  философии.
Что за чудеса, скажете вы!
     Сейчас расскажу, как кролик оказался в цилиндре.
     Я нигде не могла предъявить свой школьный аттестат - выданный в  1898
году, он как-то не очень совмещался с моим тогдашним официальным возрастом
- сорок четыре года. По возможности я старалась говорить, что мне  "больше
двадцати одного" и только припертая  к  стенке  называла  свой  говардский
возраст, скрывая факт своего существования на  свете  до  1910  года.  Для
этого надо было всего лишь держать язык за зубами - никаких "А  вы  знаете
такого-то?" или "А помните?"
     Поэтому я и поступила в университет не как обычная  студентка,  а  на
специальный курс. Потом попросила  разрешения  сдать  экстерном  на  право
стать соискательницей диплома и не остановилась перед  высокой  платой  за
экзамены. Я сдавала английскую  и  американскую  литературу,  американскую
историю, мировую  историю,  математику,  латынь,  греческий,  французский,
немецкий, испанский, анатомию, физиологию, химию, физику и естествознание.
Сдавала весь семестр, зубря по ночам и для разрядки иногда посещая  лекции
в колледже по ту сторону бульвара.
     Перед началом летних занятий меня вызвал декан, доктор Баннистер.
     - Садитесь, пожалуйста, миссис Джонсон.
     Я села. Декан напомнил мне мистера Клеменса,  хотя  не  носил  белого
костюма, и, слава Богу, не курил этих жутких сигар. Но у него был такой же
лохматый ореол седых волос и такой же облик жизнелюбивого Сатаны.  Он  мне
сразу понравился.
     - Вы сдали все дополнительные экзамены, - сказал  он.  -  Могу  ли  я
спросить, с какой целью?
     - У меня не было никакой особой цели, доктор.  Я  сдавала  их,  чтобы
определить уровень своих знаний.
     - Хм-м. По вашим бумагам я вижу, что среднюю школу вы не закончили.
     - Я получила домашнее образование, сэр.
     - Понятно. И никогда не учились в школе?
     - Я училась в нескольких школах, сэр, но не  настолько  долго,  чтобы
получить от них свидетельства. Мой отец много путешествовал.
     - Чем он занимался?
     - Он был врачом, сэр.
     - Вы говорите "был"?
     - Он погиб в Битве за Британию, доктор.
     - Вот как. Извините.  Миссис  Джонсон,  вы  почти  сдали  на  степень
бакалавра искусств... нет, позвольте  мне  договорить.  Мы  не  присуждаем
степеней экстернам, не прошедшим у нас курса. Намерены ли вы проучиться  у
нас еще два семестра, то есть следующий учебный год?
     - Конечно - и летние занятия тоже буду посещать. Останусь и на  более
долгий  срок,  поскольку  намерена,  если  получу  бакалавра,  защищать  и
докторскую степень.
     - Вот как - и в какой же области?
     - Философии, в частности метафизики.
     - Миссис Джонсон, вы поражаете меня. Пишете, что ваш  род  занятий  -
домохозяйка...
     - И это верно, доктор. Со мной еще живет трое младших детей. Но  двое
из них девочки-подростки и хорошие поварихи. Мы вместе готовим и делим всю
работу по дому, так что у всех остается время на учебу.  И  уверяю  вас  -
мытье посуды ничуть не противоречит  интересу  к  сверхчувственному.  Я  -
бабушка, которой не довелось поучиться в колледже, но не верю, что слишком
стара, чтобы учиться. Бабушка не  хочет  сидеть  у  огонька  и  вязать.  В
двадцать первом году здесь читал лекции доктор Уилл Дюран - он и ввел меня
в метафизику.
     - Да, я сам его  слушал.  Вечерний  курс  в  соборе  на  Гранд-авеню.
Замечательный лектор. Но сколько же вам  было  тогда?  Двадцать  пять  лет
назад?
     - Меня водил на лекции отец, и я пообещала себе,  что  займусь  этим,
когда у меня будет время. Теперь оно есть.
     - Понимаю. А знаете, миссис Джонсон, что преподавал я, пока не  занял
эту должность?
     - Нет, сэр. (Конечно же я знала. Отец стыдился бы меня, если бы я  не
разведала предварительно все, что можно.)
     - Латынь, греческий и эллинскую философию. Но время идет -  и  латынь
больше не требуется, греческий даже не предлагается, а греческих философов
забыли ради новых идей Фрейда, Маркса, Дьюи и Скиннера. Вот и пришлось мне
искать другое  занятие,  иначе  пришлось  бы  уходить  из  университета  и
предлагать свои услуги где-нибудь еще. А это нелегко, - грустно  улыбнулся
он. -  Профессор  физики  мог  бы  найти  работу  в  "Доу  Кемикл"  или  у
Д.Д.Гарримана, но учитель греческого? Впрочем, неважно.  Вы  сказали,  что
намерены заниматься и летом?
     - Да, сэр.
     - Переведем-ка мы вас на