ынок был моим любимцем.
     Он больше всех детей напоминал мне отца - и в хорошем,  и  в  плохом.
Отец, хоть и далеко не святой, был "негодяй в моем  вкусе",  а  Вудро  был
вылитый дед, только на шестьдесят лет моложе - двое самых упрямых мужиков,
которые мне когда-либо встречались.
     Может  быть,  на  чей-то  беспристрастный   взгляд   мы   трое   были
"тройняшками" - и разве имело при этом какое-то  значение,  что  мы  отец,
дочь и внук, или что те двое - такие же  истые  мужчины,  как  я  -  истая
женщина (а я так ощущаю каждую минуту свои железы и органы, что справляюсь
с ними, только старательно изображая из  себя  "леди"  по  образцу  миссис
Гранди или королевы Виктории).
     Правда, они были большие упрямцы. Кто, я? Тоже упрямая? Как вам это в
голову пришло?
     Отец лупил  Вудро,  когда  надо  (то  есть  часто)  и  занимался  его
образованием, как раньше моим. В четыре года  он  научил  Вудро  играть  в
шахматы, но учить его читать не пришлось  -  Вудро  выучился  сам,  как  и
Нэнси. А посему я могла спокойно посвятить себя воспитанию остальных детей
- цивилизованных и послушных, что не доставляло мне хлопот и не заставляло
повышать голос (Вудро свободно  мог  сделать  из  меня  визгливую  мегеру,
которых я всегда презирала).
     "Усыновив" Вудро, отец помог мне еще в одном: теперь я могла отдавать
больше времени своему милому, хорошему,  пригожему  мужу.  Скоро,  слишком
скоро подошло время его второго отъезда в Платтбург, и я  приготовилась  к
длительному сухому сезону. В прошлом году под рукой еще бывал Нельсон,  но
теперь "Брайан Смит и компания" переместилась в Галену - Нельсон  управлял
там новым рудником, в котором Брайан стал пайщиком. Обследование показало,
что дело того стоит, но разработчик нуждался  в  дополнительном  капитале.
Анита Болс вышла замуж и покинула нас; от конторы  в  Канзас-Сити  остался
только почтовый ящик, телефон перевели к нам домой, и я легко  справлялась
с  канцелярской  работой,  а  Брайан  младший,  которому  уже  исполнилось
двенадцать, каждый день заезжал за  почтой  на  велосипеде  по  дороге  из
школы.
     Так что Нельсон, мой единственный вполне надежный "запасной муж", был
далеко, а суровый пуританин-отец неусыпно следил за мной - и Морин обрекла
себя на четыре, пять, а то и шесть месяцев монашеской жизни.
     Отец  часто  коротал  вечера  в  бильярдной,  которую  называл  своим
"шахматным клубом". Однажды, дождливым вечером в конце февраля он, к моему
удивлению, привел домой незнакомца.
     И тем заставил меня испытать  величайший  эмоциональный  шок  в  моей
жизни.
     Протянув руку молодому человеку, я увидела перед собой  своего  отца,
каким его помнила в детстве. Совпадал даже запах, четко ощущаемый мною,  -
запах чистоплотного самца, выделяющего свежую секрецию.
     Улыбаясь и поддерживая светский разговор, я сказала себе: "Не падай в
обморок, Морин. Нельзя падать в обморок".
     Ибо почувствовала в себе настоятельную  готовность  принять  мужчину.
Именно этого. Похожего на моего отца  тридцать  лет  назад.  Я  сдерживала
дрожь, я говорила ровным голосом, я старалась обращаться с ним так же, как
с любым желанным гостем, которого приводит в дом отец, муж или  кто-то  из
детей.
     Отец представил мне его как мистера Теодора Бронсона  и  сказал,  что
обещал мистеру Бронсону чашечку кофе - это дало мне предлог их покинуть. Я
сказала:
     -  Ну  конечно  -  в  такой  холодный  дождливый  вечер.   Присядьте,
пожалуйста, джентльмены, - и убежала на кухню.
     Нарезая торт, раскладывая печенье, ставя на поднос  чашки,  сливки  и
сахар, переливая кофе из кухонного  кофейника  в  серебряный  гостевой,  я
успела прийти в себя, упрятать поглубже свой похотливый пыл - и надеялась,
что аромат кофе заглушит исходящий от меня душок, да и женское платье  тех
времен служило хорошей броней. Надеялась я  также,  что  отец  не  заметит
того, в чем я была уверена: что мистер Бронсон испытывает ко  мне  то  же,
что я к нему.
     Я вошла с этим подносом; мистер Бронсон вскочил мне помочь.  Мы  пили
кофе с тортом и беседовали. Я зря беспокоилась насчет отца - у  него  было
свое на уме. Он тоже заметил фамильное сходство и построил на этом теорию,
что  мистер  Бронсон  -  побочный  сын  его  брата  Эдварда,  погибшего  в
железнодорожной катастрофе вскоре после моего рождения. Отец велел  нам  с
ним встать рядом и посмотреть в зеркало над камином.
     Впрочем, эта отцовская теория была показной.  Прошло  много  месяцев,
прежде чем он признался мне: он подозревал, что мистер  Бронсон  вовсе  не
отпрыск моего беспутного дядюшки Эдди, а его собственный внебрачный сын  и
мой кровный брат.
     В разговоре я вполне прилично, под носом у отца, дала понять  мистеру
Бронсону, что буду рада видеть его в воскресенье в  церкви,  что  мой  муж
должен приехать па мой день рождения и мы тогда пригласим мистера Бронсона
на обед - поскольку он, оказывается, родился в тот же день!
     Вскоре он ушел. Я пожелала отцу спокойной ночи  и  поднялась  в  свою
одинокую спальню.
     Первым делом я приняла ванну. Я уже мылась перед ужином, но  пришлось
сделать это повторно - я вся истекала похотью. В ванне  я  мастурбировала,
пока не перестали болеть  груди.  Вытерлась,  надела  рубашку  и  легла  в
постель.
     Потом встала, заперла дверь, сняла рубашку, снова легла и снова стала
мастурбировать, представляя себе мистера Бронсона, его  запах,  тембр  его
голоса.
     И занималась этим, пока не уснула.



                          12. "СМЕРТЬ КАЙЗЕРУ!"

     Не знаю, вернется ли еще Пиксель, после того как его последний  визит
чуть не кончился трагически.
     Сегодня я проделала эксперимент. Сказала: "Телефон!", как  это  делал
доктор Ридпат.  И  точно,  передо  мной  возникла  голограмма...  с  лицом
надзирательницы.
     - Вы зачем вызываете телефон?
     - А что такого?
     - Вам не положено.
     - Кто сказал? Если это правда, почему меня не предупредили? Спорю  на
пятьдесят октетов, что вы правы, а я нет.
     - А я что говорю?
     - Докажите. Я не стану платить, пока не докажете.
     Озадаченная голова исчезла. Посмотрим, что из этого выйдет.


     Мистер Бронсон пришел в то воскресенье  в  церковь.  После  службы  в
толкучке у входа, где прихожане говорили  пастору  комплименты  по  поводу
проповеди (доктор Дрейпер  действительно  произнес  прекрасную  проповедь,
если не проявлять критиканства и отнестись к ней  с  чисто  художественной
точки зрения), у входа я сказала мистеру Бронсону "Доброе утро".
     - Доброе утро, миссис Смит, мисс Нэнси. Прекрасная погода для  марта,
не правда ли?
     Я согласилась и представила его остальному племени,  которое  было  в
наличии: Кэрол, Брайану младшему, Джорджу. Мэри, Вудро, Ричард  оставались
дома с дедом - не думаю, чтобы отец хоть раз вошел в церковь после отъезда
из Фив, разве что по случаю свадьбы или похорон кого-то из близких. Мэри и
Вудро ходили в воскресную школу, но я считала,  что  для  церкви  они  еще
малы.
     Мы поболтали пару минут ни о чем, раскланялись и разошлись.  Ни  один
из нас не подал виду, что эта встреча имеет для нас какое-то значение.  Он
сгорал от желания ко мне, я - к нему, мы оба об этом знали, но не выдавали
себя.
     День за днем продолжался наш роман -  без  слов,  без  прикосновений,
даже без влюбленных взглядов, на глазах у отца. Отец говорил потом, что он
кое-что подозревал - "чуял крысу", но мы с мистером Бронсоном вели себя до
того безупречно, что придраться было не к чему. "В конце концов,  дорогая,
не могу же я осуждать мужчину за то, что он тебя хочет, лишь бы  вел  себя
как следует - мы оба знаем, что ты за штучка - и тебя не могу упрекать  за
то, что ты это ты, что ж тут поделаешь - лишь бы ты вела себя как леди. По
правде говоря,  я  гордился  вами  -  такую  благородную  сдержанность  вы
проявляли. Это нелегко, я знаю".
     Приходя играть в шахматы с отцом, а потом и с Вудро,  мистер  Бронсон
мог видеть меня почти каждый день. Он вызвался быть  помощником  командира
нашего церковного скаутского  отряда,  привез  домой  Брайана  младшего  и
Джорджа после скаутского слета в пятницу вечером и договорился с  Брайаном
младшим, что завтра заедет за ним и поучит его водить машину.  (У  мистера
Бронсона был шикарный "форд-ландолет", сверкающий и красивый.)
     В следующую субботу мы повезли пятерых старших на пикник -  они  были
так же очарованы мистером Бронсоном, как и я. Кэрол потом  созналась  мне:
"Мама, если я надумаю  выйти  замуж,  то  хочу  такого  мужа,  как  мистер
Бронсон".
     Я не стала ей говорить, что чувствую то же самое.
     Через неделю мистер Бронсон повел Вудро на утренник в  Ипподром-театр
- смотреть знаменитого иллюзиониста Терстона. (Я бы с удовольствием  пошла
с ними - обожаю магию, но при отце  не  осмелилась  и  заикнуться.)  Когда
мистер Бронсон вернулся с заснувшим у него на руках Вудро, я со  спокойной
душой пригласила его в дом - отец стоял рядом, и все было вполне  законно.
Мистер Бронсон ни разу во время нашего странного романа не был у нас  дома
в отсутствие отца.
     Однажды,  когда  мистер  Бронсон  привез  Брайана  младшего  с  урока
вождения, я пригласила его к чаю. Он спросил, дома ли отец, и, узнав,  что
нет, тут же вспомнил о какой-то важной встрече. Мужчины ведут  себя  более
робко, чем женщины - по крайней мере те, кого я знала.
     Брайан приехал домой в воскресенье первого апреля, а отец  в  тот  же
день ненадолго уехал в Сент-Луис - думаю, чтоб повидаться с матерью,  хотя
он не сказал зачем. Я предпочла бы, чтобы он  остался  дома,  тогда  мы  с
Брайаном могли бы совершить небольшую прогулку в никуда -  дед  присмотрел
бы за выводком, а Нэнси сготовила бы что-нибудь.
     Но я никому об этом не сказала, потому  что  детям  так  же  хотелось
побыть со своим отцом, как мне - затащить его в постель. А потом -  у  нас
ведь больше не было автомобиля. Перед  отъездом  Брайан  продал  "Эль  Рео
Гранде".
     - Мо, - сказал он, - в прошлом году, когда я уезжал в апреле, ехать в
Платтбург на машине имело смысл, и "рео" был  мне  там  очень  кстати.  Но
дурак я буду, если вздумаю  ехать  из  Канзас-Сити  до  штата  Нью-Йорк  в
феврале. В апреле меня и то три раза вытаскивали из грязи - в феврале  это
было  бы   невозможно.   Кроме   того,   -   добавил   Брайни   со   своей
теддирузвельтовской улыбочкой, -  я  собираюсь  купить  нам  десятиместную
машину. Или одиннадцатиместную. Постараемся насчет одиннадцатого?
     Мы постарались насчет одиннадцатого, но выбить чек нам в тот  раз  не
удалось. Брайни уехал в Платтбург на  поезде,  пообещав,  когда  вернется,
купить самую большую машину, какая есть - на семь пассажиров  -  и,  может
быть, на этот раз закрытую? Семиместный "лексингтон-седан", например?  Или
"мармон"? Или "пирс-эрроу"? Подумай над этим, дорогая.
     Я не слишком  задумалась,  зная,  что,  когда  придет  время,  Брайан
выберет  сам.  Но  меня  радовало,  что  у  нас  будет  машина   побольше.
Пятиместная тесновата для семьи в десять человек (или в одиннадцать,  если
получилось).
     Так что, когда Брайан  вернулся  домой  первого  апреля  семнадцатого
года, мы с ним остались дома и занялись любовью в постели. В конце  концов
совсем не обязательно делать это на траве.


     В ту ночь, когда мы уже  утомились,  но  спать  еще  не  хотелось,  я
спросила:
     - Когда тебе нужно обратно в Платтбург, любовь моя? - Он так долго не
отвечал, что я добавила: - Или это нескромный вопрос? С девяносто седьмого
года прошло столько времени, что я позабыла, о чем можно спрашивать,  а  о
чем нет.
     - Спрашивай о чем хочешь, дорогая моя. Кое на что я не могу  ответить
- или потому, что это секрет, или, еще вероятнее, потому, что  лейтенантам
не так уж много известно. Но сейчас я тебе отвечу. Не думаю,  что  вернусь
обратно в Платтбург. Даже уверен, что не вернусь, и потому  забрал  оттуда
все, даже зубную щетку.
     Я молчала.
     - Хочешь знать почему?
     - Ты сам скажешь, если захочешь. И если сможешь.
     -  Ишь  какая  покладистая.  Ты  что,  лишена  элементарного  бабьего
любопытства?
     (Нет, не лишена, дорогой мой, - но вытяну из  тебя  больше,  если  не
буду его проявлять.)
     - Ну скажи - почему?
     - Так вот, в газетах могут писать что угодно, но так называемая "нота
Циммермана"  [перехваченная  английской  разведкой   секретная   директива
статс-секретаря Циммермана германскому посланнику  в  Мексике,  в  которой
предлагалось начать переговоры с мексиканским правительством о  заключении
военного союза с Германией против США] - подлинный факт.  Нам  не  удастся
больше сохранять свой нейтралитет - и месяца не продержимся. Вопрос вот  в
чем: будем мы посылать еще войска  на  мексиканскую  границу?  Или  пошлем
армию в Европу? Будем мы ждать, когда Мексика нападет  на  нас,  или  сами
объявим ей войну? Или  сначала  объявим  войну  кайзеру?  И  если  да,  то
осмелимся ли повернуться к Мексике спиной?
     - Неужели дело настолько плохо?
     - Многое зависит от  президента  Каррансы.  Да,  дело  труба.  Я  уже
получил мобилизационное предписание. Придет  телеграмма  -  и  все,  я  на
службе и отправляюсь на свой мобилизационный пункт... не в Платтбург. - Он
потянулся  ко  мне.  -  Забудь  про  войну  и  подумай  обо  мне,   миссис
Мак-Гилликади.
     - Да, Кларенс.
     Пропев куплеты из "Дочки старого Райли", Брайан сказал:
     - Ну что ж, неплохо, миссис Мак. Вы, я вижу, практиковались.
     - Куда там, миленький, отец с меня глаз не спускал. Он считает, что я
нехорошая женщина и сплю с другими мужчинами.
     - Вот чепуха! Разве ж ты даешь им уснуть? Да никогда. Я скажу ему.
     - Не трудись - отец составил мнение обо мне, когда мы с тобой еще  не
встретились. А как там платтбургские девочки? Аппетитные? Шустрые?
     - Зенобия, мне больно в этом признаваться, но... видишь ли... у  меня
ни одной не было. Ни единой.
     - Но Кларенс!
     - Лапушка, они меня там доконали. Полевые учения,  занятия  и  лекции
днем, шесть дней в неделю, и  учебные  тревоги  по  воскресеньям.  Вечером
снова занятия и больше уроков, чем можно  одолеть.  Валишься  спать  около
полуночи, а в шесть уже подъем. Пощупай мои ребра, как я отощал.  Эй!  Это
не ребро!
     - Да, это вообще не кость. Губерт, я хочу подержать тебя  в  постели,
пока ты не подкормишься и не окрепнешь. Твой рассказ растрогал меня.
     - Да, он трагичен, я знаю. Но что оправдывает тебя? Джастин уж  точно
предлагал тебе немного развлечься.
     - Милый ты мой, Джастин с Элеанор в самом деле обедали у  нас.  Но  в
доме полно детворы, а батюшка изображает из себя филина, так что меня даже
и по  заднице  не  потрепали.  Лишь  несколько  галантных  непристойностей
шепнули мне в зардевшееся ушко.
     - В какое? Надо бы поехать к ним.
     - Но они так далеко живут.
     К ним надо было долго ехать даже на машине, а уж на трамвае  и  вовсе
целую вечность. С  Везерелами  мы  познакомились  в  нашей  новой  церкви,
Линвудской методистской, когда переехали на бульвар Бентона. Но в  тот  же
год, когда мы еще не стали близкими друзьями, Везерелы переехали  в  район
новой застройки Дж.К.Николса, на юге  в  окрестностях  Загородного  клуба,
перешли в епископальную церковь поближе к  дому,  и  мы  потеряли  с  ними
связь.
     Мы с Брайаном говорили о них - от них обоих хорошо пахло,  -  но  они
слишком далеко уехали, чтобы с  ними  общаться,  они  были  старше  нас  и
определенно состоятельные  люди.  Все  это  немного  стесняло  меня,  и  я
перевела Везерелов в пассив.
     Потом Брайан снова столкнулся с Джастином, когда тот пытался  попасть
в Платтбург и сослался на Брайана, как на  поручителя,  чем  мой  муж  был
польщен. Джастина не брали на подготовку из-за поврежденной в детстве ноги
- еще не умея ходить, он стал жертвой  несчастного  случая  и  хромал,  но
почти незаметно. Брайан обратился с просьбой о пересмотре решения - ее  не
удовлетворили, но в итоге Элеанор пригласила нас  на  обед  в  январе,  за
неделю до отъезда Брайана.
     Чудесный большой дом и еще больше детей, чем у нас.  Джастин  внес  в
его планировку изящное, но дорогое решение: они с Элеанор занимали не одну
только спальню, но весь верхний этаж в одном из крыльев -  апартаменты,  в
которые входили  гостиная  (отдельная,  помимо  салона  и  малой  гостиной
внизу), огромная спальня с буфетом и винным погребцом и большая  туалетная
комната. Последняя делилась на ванную, душ и два туалета, а в одном из них
находилось устройство, о котором я  только  слыхала,  но  до  сих  пор  не
видела: биде.
     Элеанор показала мне, как оно действует, и я пришла  в  восторг.  Как
раз то, что надо Морин с  ее  красноречивым  запашком.  Я  так  и  сказала
Элеанор.
     - А по-моему, у тебя восхитительный естественный  запах,  -  серьезно
ответила она, - и Джастин тоже так думает.
     - Он тебе сам сказал?
     Элеанор взяла мое лицо в ладони  и  поцеловала  меня  легко  и  нежно
мягким ртом - ее язык не коснулся моего, но поцелуй был глубоким.
     - Сказал. И не только это. Дорогая, его так  влечет  к  тебе  (да,  я
знала), и меня  тоже.  А  еще  меня  влечет  к  твоему  мужу,  так  всю  и
пронизывает, когда Брайан рядом. Если бы вы разделяли наши чувства... мы с
Джастином были бы рады дать им выход.
     - Ты хочешь, чтобы мы с тобой поменялись?
     - Ну да! Честная мена - не грабеж.
     - Согласна! - не колеблясь ответила я.
     - Вот и хорошо! А с Брайаном ты не хочешь посоветоваться?
     - Нет необходимости. Я знаю. Он готов живьем тебя съесть.  -  Я  тоже
взяла в ладони ее лицо и поцеловала в губы. - Как мы это устроим?
     - Как вам удобнее, Морин, милая. Наша гостиная  в  считанные  секунды
превращается во вторую спальню, и при ней есть  своя  туалетная.  Так  что
можем или разбиться на пары, или остаться вчетвером.
     - Мы с Брайни не прячемся друг от  друга.  Элеанор,  я  убедилась  на
опыте, что, если просто раздеться, можно сэкономить время и слова.
     Она вздрогнула.
     - Я тоже убедилась в этом. Но ты, Морин, меня поражаешь. Я тебя  знаю
уже лет десять. Когда мы еще жили на Саут-Бентон и все ходили в Линвудскую
церковь, мы с Джастином говорили о вас, как о  возможных  партнерах.  И  я
сказала, что в глазах у Брайана есть нечто, внушающее надежду, но  способа
пробить твою броню я не вижу. Истинная леди, прямо из "Еженедельника  Годи
для дам". А поскольку такого  рода  семейные  игры  всегда  обговариваются
сначала между женами, мы просто внесли вас в список пропащих.
     Я с усмешкой расстегивала свои крючки и пуговицы.
     - Милая Элеанор, я рассталась с невинностью в четырнадцать  лет  и  с
тех пор все никак не уймусь. Брайан это знает  и  понимает  меня  и  любит
такой, какая есть.
     - Прекрасно! А я, голубка, отдала свою  вишенку  в  двадцать  мужчине
вчетверо старше себя.
     - Стало быть, не Джастину.
     - О Боже, конечно, нет. - Она переступила свои штанишки и осталась  в
чулках и домашних туфельках. - Я готова.
     - Я тоже. - Я не могла оторвать от нее глаз и жалела, что  Брайни  не
побрил и меня - она была гладенькая, как апельсин.  Как  будет  любить  ее
Брайни - беленькую, высокую, точеную!
     Через несколько минут Джастин уложил меня на персидский  ковер  перед
огнем в их  гостиной,  а  Элеанор  с  моим  мужем  устроились  рядом.  Она
повернула ко мне голову, улыбнулась, взяла меня за руку, и  я  приняла  ее
мужа, а она - моего.


     В светских салонах Бундока за "Стимулятором" и  "Собеседником"  часто
спорят об идеальном  количестве  участников  для  полигамной  любви.  Одни
предпочитают трио всех четырех видов или один из четырех, другие ставят на
большие компании, третьи заявляют, что  любое  почетное  число  хорошо,  а
четное не подходит. Я лично  продолжаю  считать,  что  с  двумя  семейными
парами, где все любят друг друга, ничто сравниться  не  может.  Ничего  не