И никто не смеялся.


     Переехав в  Альбукерке,  я  во  многом  упростила  свою  жизнь.  Свои
сбережения я разместила  в  трех  солидных  банках  Нью-Йорка,  Торонто  и
Цюриха. Написала новое завещание,  отказав  нескольким  людям  кое-что  на
память, основное  же  свое  состояние,  около  девяноста  пяти  процентов,
предназначила Фонду Говарда.
     Почему, вы  спросите?  Я  приняла  это  решение  после  долгих-долгих
размышлений бессонными ночами. У меня было гораздо больше денег, чем нужно
старухе, - я и доход-то свой  не  могла  толком  потратить.  Оставить  все
детям? Они больше не были детьми и не нуждались в моем  наследстве  -  все
они получали говардовские премии, не считая того  пособия,  которое  мы  с
Брайаном выделили каждому из них.
     Завещать  на  "благородные  цели"?  Дохлый   номер,   друзья:   такие
пожертвования  обычно  прибирает  к   рукам   администрация   и   начинает
паразитировать на них.
     Мой капитал брал начало из Фонда Айры Говарда - и  я  решила  вернуть
его обратно в Фонд. Это было резонно.
     Я  купила  себе   современную   квартиру   с   кондиционером,   возле
студенческого  городка,  между  Сентрал  авеню  и  бульваром   Ломаса,   и
записалась в университет на курс педагогики. Я  не  намеревалась  серьезно
заниматься (надо уж очень постараться, чтобы завалиться на  педагогическом
факультете), я просто хотела попасть в студенческий городок. Там все время
происходило  что-то  интересное  -  кинопоказы,  спектакли,  общедоступные
лекции, танцы, действовали разные клубы. Докторов наук в университете, что
собак  нерезаных,  но  все-таки  докторская  степень  -  хорошая  визитная
карточка, открывающая доступ в разные заманчивые места.
     Я стала  прихожанкой  ближайшей  унитарианской  церкви  и  не  жалела
пожертвований, чтобы и в светской жизни прихода  участвовать,  и  излишним
благочестием себя не стеснять.
     Записалась в клуб современного танца, в клуб венского вальса, в  клуб
бридж-контракта, в шахматный клуб, в клуб  ужинов  с  обсуждением  текущих
событий и в клуб завтраков с обсуждением гражданских проблем.
     За шесть недель ко мне приклеилось столько желающих,  сколько  мух  к
липучке. Это позволило произвести тщательный отбор  партнеров  и  все-таки
обеспечить себе гораздо более разнообразный блуд, чем в прошедшую четверть
века. Тогда я тоже не ограничивалась Джорджем Стронгом,  но  была  слишком
занята, чтобы всерьез посвящать себя спорту номер один.
     Теперь у меня появился досуг. Как сказала одна старая  кляча  (Дороти
Паркер?  [американская  писательница  и  сценаристка  (1893-1967)]):  "Нет
большего удовольствия, чем мужчина!"
     "Мужчину и женщину сотворил их" - это Он хорошо сделал, и я воздавала
должное Творцу целых десять лет.


     Но я не все время посвящала охоте на мужчин - точнее,  не  все  время
выходила к ним под выстрел, двигаясь при этом как можно  медленнее:  таков
мой образ действий, ведь  мужчина  нервничает,  когда  женщина  орудует  в
открытую, это противоречит этикету. Мужчины большие консерваторы в  сексе,
особенно те, кто это отрицает.
     Мы, говардовцы, не склонны общаться со своей родней - ведь это просто
недостижимо. К переезду в  Альбукерке  в  семьдесят  втором  году  у  меня
насчитывалось больше потомков, чем дней в году - прикажете помнить,  когда
у кого дни рождения? Тут упомнить бы, как кого зовут.
     Но были люди, которых я любила безотносительно  к  родственным  узам,
если таковые существовали: старшая сестра Одри, "старшая сестра"  Элеанор,
брат Том, кузен Нельсон и его жена Бетти Лу, отец, которого мне всегда  не
хватало. Мать я не любила, но уважала: она делала для нас, что могла.
     Дети? Пока они росли, я старалась  относиться  ко  всем  одинаково  и
дарить всем поровну любовь и нежность, даже когда  голова  трещит  и  ноги
ноют.
     Когда же  они  заводили  свои  семьи  -  внимание  момент  истины:  я
старалась относиться к ним так же, как они относились ко мне. Если  кто-то
звонил мне регулярно, я старалась звонить  ему  или  ей  столь  же  часто.
Некоторым посылала открытки на день рождения, но  этим  и  ограничивалась.
Если  кто-то  из  внуков  оказывал  внимание  бабушке,  бабушка  оказывала
внимание внуку. Но на сто восемьдесят одного внука не напасешься ни тепла,
ни внимания - именно столько их было у меня, если я не сбилась со счета, к
девяноста девяти годам.
     Дорогие мне  люди  не  всегда  были  связаны  со  мной  узами  крови.
Маленькая Элен Бек, ровесница моей Кэрол, училась когда-то с ней в  первом
и втором классах Гринвудской школы. Элен  была  милой,  славной  девочкой.
Мать ее, вдова, работала, и Элен много времени проводила у меня на  кухне,
пока мы не переехали в другой дом.
     Но Элен не забыла меня, а я - ее. Она стала артисткой эстрады и много
ездила. Мы держали друг друга в курсе своих перемещений и  по  возможности
встречались  раз  в  полгода,  в  год.  Она  прожила  долго,   не   будучи
говардовкой, и до самой смерти  оставалась  красавицей  -  настолько,  что
танцевала обнаженной на седьмом десятке и вызывала при этом эрекцию у всех
мужчин в  зале.  А  между  тем  в  ее  манере  танцевать  не  было  ничего
возбуждающего - не то что у звезды прошлого поколения. Маленькой Египтянки
с ее танцем живота.
     Элен  изменила  имя,  как  только  начала  выступать,  и  большинству
известна как Салли Рэнд. Я любила Салли, а она  любила  меня  -  мы  могли
несколько лет не  видеться,  а  когда  встречались,  оказывалось,  что  мы
по-прежнему близкие подруги.
     У нас с ней была общая странность: мы обе учились  всю  жизнь,  когда
только могли. Салли  выступала  по  вечерам,  а  днем  посещала  лекции  в
ближайшем университете. Когда она умерла в семьдесят девятом году,  у  нее
на счету было больше академических часов, чем у  иных  профессоров.  Салли
была универсалом: ее интересовало все, и она старалась все познать. Она не
пила и не курила - единственным  ее  пристрастием  были  большие,  толстые
учебники.
     Нэнси оставалась для меня  самой  близкой  из  всех  детей,  и  я  на
протяжении шестидесяти четырех лет порой спала с  ее  мужем  -  так  Нэнси
постановила еще до замужества. Это случалось нечасто  -  только  когда  мы
встречались и была к тому возможность.  Мне  не  верилось,  что  Джонатана
может и взаправду интересовать бабка, которой скоро стукнет сто лет, но он
очень убедительно притворялся.  Мы  по-настоящему  любили  друг  друга,  а
эрекция  -  лучший  комплимент,  какой  мужчина  может  сделать  старушке.
Джонатан был истинный рыцарь  Галахад  -  он  напоминает  мне  моего  мужа
Галахада. Оно и неудивительно: ведь Галахад потомок Джонатана, в нем  13,2
процента крови этого предка с учетом конвергенции. Галахад, само собой,  и
мой потомок - все мои мужья происходят  от  меня,  кроме  Джейка  и  Зеба,
которые родились в другой параллели (в четвертой, Беллокс О'Мэлли). Ах да,
и кроме Джубала - он родился в третьей.
     Вследствие того что Нэнси предложила мне Джонатана, Брайану досталось
юное прелестное тело Нэнси - кажется, это был первый инцест в нашей семье.
Не знаю, продолжалось ли это потом - не мое это дело. У нас  с  Нэнси  был
схожий темперамент - мы обе очень интересовались сексом, но не теряли  при
этом спокойствия. Нам всегда хотелось, но озабоченности мы не проявляли.
     Для Кэрол  я  всегда  старалась  приберечь  двадцать  шестое  июня  -
Каролинин  день,  Каролинки,  ставший  потом  фиестой  Санта-Каролиты  для
миллионов людей, которые знать не знали мою  дочку.  После  восемнадцатого
года Кэрол перестала отмечать свой  день  рождения  и  праздновала  только
Каролинин день.
     За те  десять  лет,  что  я  прожила  в  Альбукерке,  Каролинин  день
несколько раз заставал ее на гастролях в Рено или Вегасе,  но  каждый  раз
двадцать шестого июня  устраивалось  празднество,  даже  если  ночное  шоу
заставляло Кэрол начинать его в четыре утра. И, невзирая на время суток, в
тот день к ней съезжались друзья со всего  земного  шара.  Приглашение  на
праздник Каролиты было большой честью - этим хвастались в Лондоне и в Рио.
     Кэрол вышла замуж за Рода Дженкинса из семьи Шмидт в двадцатом году -
он только что вернулся из Франции, где служил в Радужной дивизии и получил
Серебряную звезду и Пурпурное Сердце, ничего не потеряв - только  шрам  на
животе остался. Род обучался  математике  в  Иллинойском  технологическом,
специализируясь  в  топологии,  ушел  в  армию  между  двумя  курсами,   а
вернувшись, перешел на театральный. Из фокусника-любителя он  решил  стать
профессионалом-иллюзионистом.  Он  сказал  мне  как-то  раз,  что  ранение
заставило его пересмотреть жизненные ценности и свои стремления.
     Так что Кэрол начала свою  замужнюю  жизнь,  подавая  мужу  на  сцене
разные предметы, одетая так легко, что ей не стоило труда отвлечь  публику
- все и так смотрели только на нее. Детей она старалась рожать, когда  Род
отдыхал, а если  получалось,  выступала  до  конца,  пока  не  вмешивалась
дирекция - обычно после жалоб женской  части  публики,  которой  не  столь
повезло - Кэрол относилась  к  тем  счастливицам,  которых  большой  живот
только украшает.
     Детей на время гастролей она оставляла у матери Рода, но одного-двоих
брала с собой, доставляя им тем еще большую радость. Но году  в  пятьдесят
пятом Род, показывая фокус, где ловил зубами пулю, допустил ошибку и погиб
прямо на сцене.
     На следующий же вечер  Кэрол  выступила  с  его  номером  (во  всяком
случае, исполнила какой-то номер с его  реквизитом).  Одно  было  ясно:  в
своем костюме она кроликов прятать  не  могла.  Начав  выступать  в  Рено,
Вегасе и Атлантик-Сити, Кэрол свела костюм до минимума и добавила к своему
номеру жонглирование.
     Позднее, подучившись, она стала еще петь и танцевать. Но  ее  фанатам
было безразлично, что она там проделывает на сцене - им требовалась Кэрол,
а не ее штучки. На афишах театров Лас-Вегаса и Рено значилось "Каролита" -
и ничего более. Посреди своего выступления она частенько говорила: "Что-то
я сегодня устала жонглировать - и потом, У.К.Фикс  [комический  киноактер]
делал это лучше - и, подбоченившись, выходила на помост в зале,  одетая  в
свой фиговый листок и улыбку.  -  Давайте  с  вами  познакомимся.  Вон  та
девчушка в голубом платьице  -  как  тебя  зовут,  дорогая?  Пошли-ка  мне
поцелуй! А если я тебе пошлю поцелуй, ты его съешь или отдашь  обратно?  -
Или спрашивала: - У кого сегодня день рождения? Поднимите руки!"
     В  театральном  зале  именинником  обязательно  оказывается  один  из
пятидесяти, а не один  из  трехсот  шестидесяти  пяти.  Кэрол  просила  их
встать, громко и четко называла их имена, а потом предлагала публике спеть
вместе с ней "С днем рожденья тебя".  Когда  доходило  до  имени,  оркестр
умолкал, и Кэрол называла всех поочередно "...милый Джимми, Ариэль,  Бебе,
Мэри, Джон, Филипп, Эми, Миртл, Винсент, Оскар, Вера, Пегги... - и оркестр
подхватывал: - С днем рожденья тебя!
     Если  бы  приезжим  разрешалось   голосовать,   Каролиту   абсолютным
большинством выбрали бы в мэры Лас-Вегаса.
     Однажды я спросила ее, как она ухитряется запоминать все эти имена.
     - Это нетрудно, мама, - ответила она, - было бы  желание.  Если  я  и
ошибусь, они меня простят - они знают, что я старалась.  Им  прежде  всего
хочется думать, что я им друг - и я им правда друг.
     За эти десять лет я иногда навещала моих  самых  дорогих,  но  больше
сидела дома  и  предоставляла  им  навещать  меня.  А  в  остальное  время
наслаждалась тем, что живу, и посвящала себя новым друзьям - и в  постели,
и вне ее, а порой и там и сям.
     По мере того как время шло и приближалось мое  столетие,  я  начинала
ощущать дуновение осени - суставы  по  утрам  теряли  гибкость,  в  рыжине
пробивалась седина, кое-где отвисала кожа,  но  хуже  всего  было  чувство
собственной непрочности и боязнь упасть.
     Но я не поддавалась и старалась еще пуще.  Был  у  меня  в  то  время
верный кавалер, Артур Симмонс,  и  ему  льстило,  когда  я  называла  себя
"матрасом Симмонса".
     Артур был  вдовец  шестидесяти  лет,  бухгалтер-ревизор  и  абсолютно
надежный  партнер  по  бридж-контракту  -  ради  него  я   отказалась   от
итальянского метода и стала опять играть по Горену,  как  и  он.  Я  и  по
Калбертсону играла бы, попроси меня Артур  об  этом:  хороший  партнер  по
бриджу есть бесценный алмаз.
     Так же, как истинный джентльмен в постели. Призовым  жеребцом  Артура
назвать было трудно, но и мне уже было не восемнадцать,  и  я  никогда  не
отличалась  такой  красотой,  как   Кэрол.   Зато   он   всегда   проявлял
ответственность и делал все, что мог.
     Была у него одна странность: после первого  нашего  свидания  у  меня
дома он каждый раз настаивал, чтобы мы встречались в мотеле.
     - Морин, - объяснял он, - если ты берешь на  себя  труд  приехать  ко
мне, я тогда уверен, что тебе действительно этого хочется.  И  наоборот  -
если я снимаю комнату в мотеле, значит, достаточно заинтересован  в  тебе,
чтобы взять на себя этот труд. Когда же кому-то из нас  надоест  утруждать
себя - значит, пришло время поцеловаться  на  прощание  и  расстаться  без
слез.
     Это время пришло в июне восемьдесят второго года. По-моему, каждый из
нас только и ждал, когда другой заговорит об этом.  Двадцатого  июня,  идя
пешком на свидание с  Артуром,  я  раздумывала,  не  начать  ли  мне  этот
разговор во время отдыха, после первого раза, - потом второй раз, если  он
захочет, и прощаемся. А может, милосерднее будет сказать, что я  собираюсь
на восток навестить дочь? Или же разорвать сразу?
     Я дошла до пересечения бульваров Ломас и Сан-Матео.  Никогда  мне  не
нравился  этот  перекресток:  светофор  переключался  слишком  быстро,   а
бульвары были широкие и в последнее время стали еще шире. К тому же в  тот
день из-за ремонтных работ на магистрали Пан-Америкэн  грузовой  транспорт
шел в объезд по Сан-Матео, потом поворачивал на Сентрал и  возвращался  на
трассу.
     Я дошла до середины, когда светофор переключился и  на  меня  ринулся
весь транспорт, а впереди - гигантский грузовик. Я  заметалась,  бросилась
назад, оступилась и упала.
     Последнее, что я видела, был полисмен.  Я  знала,  что  тот  грузовик
сейчас наедет  на  меня,  и  успела  подумать:  посоветовал  бы  мне  отец
помолиться перед концом моей языческой жизни или нет?
     Что-то подхватило меня с мостовой, и я лишилась сознания.
     Мне смутно казалось, что меня выносят из "скорой помощи" и кладут  на
каталку. Потом я снова потеряла сознание и очнулась в кровати. Около  меня
хлопотала маленькая, черненькая, красивая женщина с  волнистыми  волосами.
Она медленно, внятно произнесла с испанским, как показалось мне, акцентом:
     - Мама Морин,  я  Тамара.  От  имени  Лазаруса  и  всех  твоих  детей
приветствую тебя на Терциусе.
     Я уставилась на нее, не веря своим глазам и ушам.
     - Ты Тамара? Ты вправду Тамара? Жена капитана Лазаруса Лонга?
     - Да, я жена Лазаруса. Я Тамара.  Я  дочь  твоя,  мама  Морин.  Добро
пожаловать, мама. Мы любим тебя.
     Я заплакала, и она прижала меня к груди.



                         25. ВОЗРОЖДЕНИЕ В БУНДОКЕ

     Давайте-ка еще раз.
     20 июня 1982 года я, будучи в Альбукерке,  Нью-Мексико,  направлялась
на любовное свидание в мотель - и это просто скандал,  ведь  на  днях  мне
должно было стукнуть сто лет, хоть я успешно и притворялась,  что  намного
моложе. А тот, к кому я шла, был дедушка-вдовец, который будто  бы  верил,
что я - примерно его ровесница.
     В те времена и в том обществе свято верили в то,  что  старых  женщин
секс не интересует, а старики с обвисшими пенисами  больше  не  испытывают
никаких желаний... ну разве  что  грязные  старые  извращенцы,  у  которых
преступная патологическая тяга к молоденьким девушкам.  Все  молодые  люди
были в этом убеждены - ведь они видели, что их бабушки и дедушки только  и
делают, что поют гимны и играют в шашки.  Чтобы  мои  дедушка  с  бабушкой
занимались сексом? Как можно говорить такие гадости!
     А в домах для престарелых соблюдалась строгая сегрегация по  половому
признаку, чтобы подобных "гадостей" не происходило.
     Итак, эта грязная, порочная старуха попала в поток уличного движения,
запаниковала, упала, лишилась чувств - и очнулась  в  Бундоке  на  планете
Теллус Терциус.
     Я уже слышала о Теллус Терциусе. Шестьдесят четыре года назад, будучи
скромной  молодой  матерью  семейства  с   незапятнанной   репутацией,   я
соблазнила сержанта Теодора Бронсона, и  он  в  постели  открыл  мне,  что
прибыл из будущего, с далеких звезд, зовут его капитан Лазарус Лонг  и  он
председатель будущего Фонда Говарда и мой дальний потомок!
     Я уже предвкушала, как буду долго и счастливо сожительствовать с  ним
после войны под снисходительным надзором моего мужа.
     Но   Теодор   отправился   во   Францию   в   составе   Американского
экспедиционного корпуса и пропал без вести в одном из самых тяжелых  боев.
Пропал без вести - значит, убит; другого понятия это выражение не имело.


     Когда я очнулась на руках у Тамары, мне было очень трудно поверить во
все это... особенно в то, что Теодор жив  и  здоров.  А  когда  я  наконец
поверила (Тамаре нельзя не верить), меня охватило  горе:  поздно,  слишком
поздно!
     Тамара как могла утешала меня,  но  ей  мешал  языковой  барьер:  она
говорила только на ломаном английском, а я не знала ни слова  на  галакте.
(Речь, с которой Тамара обратилась ко мне впервые, она заранее выучила.)
     Послали за ее дочерью Иштар. Иштар выслушала меня, поговорила со мной
и вбила, наконец, мне в голову, что мои сто лет  ничего  не  значат:  меня
омолодят.
     Про омоложение я уже слышала  когда-то  от  Теодора,  но  никогда  не
думала, что подвергнусь ему сама.
     Мои собеседницы твердили свое.
     - Мама Морин, - сказала Иштар, - я вдвое старше тебя. Последний раз я
омолаживалась восемьдесят лет назад. А морщины  где?  Пусть  твой  возраст
тебя не волнует - с тобой не будет никаких проблем. Сейчас же начнем брать
анализы, и скоро тебе опять будет восемнадцать. Через несколько месяцев  -
не через два-три года, как бывает в особо трудных случаях.
     - Верно, - энергично кивала Тамара. - Иштар верное слово сказать. Моя
четыреста. Умирать собирался. - Она похлопала себя  по  животу.  -  Теперь
ребенок здесь.
     - Да, от Лазаруса, - подтвердила Иштар.  -  Я  генетически  вычислила
этого ребенка и заставила Лазаруса зачать его, прежде  чем  он  отправился
тебя спасать. У нас не было уверенности, что он вернется - с этими рейсами
никогда ничего не известно. У меня хранится  его  сперма,  но  она  иногда
портится, хоть и замороженная; я  хочу,  чтобы  Лазарус  делал  как  можно
больше младенцев естественным путем. И ты тоже,  мама  Морин,  -  добавила
она. - Я надеюсь, ты подаришь нам  еще  много-много  ребят.  Наши  расчеты
показывают,  что  свою  уникальную  генную  структуру  Лазарус  получил  в
основном   от   тебя.   Тебе    не    придется    вынашивать    самой    -
матери-заместительницы будут стоять в очереди, чтобы получить право носить
ребенка мамы Морин. А впрочем, как пожелаешь.
     - Да разве я смогу?
     - Конечно - когда мы опять сделаем тебя молодой.
     - Тогда я буду рожать! - глубоко вздохнула я. - Вот уж  сорок  четыре
года - верно? Да, сорок четыре года прошло с тех пор, как  я  в  последний
раз была беременна - хотя всегда охотно шла на  это.  Нельзя  ли  мне  еще
некоторое время не встречаться с Теодором - то есть с Лазарусом? Пока меня
не омолодят? Мне страшно подумать,  что  он  увидит  меня  такой.  Старой.
Совсем другой, чем он знал.
     - Ну конечно. В омоложении всегда присутствуют эмоциональные факторы.
И мы делаем все так, чтобы клиент был доволен.
     - Тогда пусть он лучше не видит меня, пока я не стану похожа  на  ту,
прежнюю.