человека невероятно сложен. В нем есть отделения, о которых  сам
его владелец не подозревает. Мне казалось, что я уже устроил в собственном
мозгу уборку и выкинул оттуда все суеверия, которые мне  положено  было  в
себе таскать. Но, оказывается, моя "уборка" - не более, как заметание сора
под ковры. Настоящая же уборка  завершится  не  раньше,  чем  через  годы.
Только тогда чистый воздух заполнит все комнаты моего разума.
     - Хорошо, - сказал я себе, - если я встречу  одного  из  этих  пар...
нет, одного из этих "товарищей", я буду с ним вежлив до тех пор,  пока  он
сам вежлив со мной!
     И в тот момент я не чувствовал ханжества в таком мысленном условии.
     Зеб лежал на койке и курил. Я знал и раньше, что он курит, и он знал,
что я не одобряю этой греховной привычки. Но  это  был  не  очень  крупный
грех, и мне даже в голову не приходило донести на Зеба, когда  мы  жили  с
ним во дворце. Я даже знал, что его обеспечивал контрабандными  сигаретами
один из сержантов.
     - А кто тебе здесь достает сигареты? - спросил я.
     - Зачем просить других, когда можно купить их в лавке?
     Он покрутил в пальцах эту отвратительную штуку и сказал:
     - Мексиканские сигареты крепче тех, которыми я пользовался раньше.  Я
подозреваю, что в них кладут настоящий табак вместо заменителей, к которым
я привык. Хочешь закурить?
     - Нет уж, спасибо.
     Он сухо усмехнулся.
     - Давай, прочти мне обычную лекцию. Тебе самому станет легче.
     -  Послушай,  Зеб,  я  тебя  не  критикую.  Может  быть,  я  и  здесь
заблуждался.
     - Ну уж нет. Это гадкая привычка, которая разрушает мне зубы,  портит
дыхание и в конце концов убьет меня, породив  во  мне  рак  легких.  -  Он
глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и был, по-видимому,  вполне  доволен
жизнью. - Но я не могу устоять против этой  гадкой  привычки.  К  тому  же
господь бог не обращает на это никакого внимания.
     - Не богохульствуй.
     - А я и не богохульствую.
     - Да? Ты нападаешь на одно из  основных  положений  религии.  Господь
всегда следит за нами.
     - Кто тебе сказал?
     На секунду я лишился дара речи.
     - Это же... это же аксиома. Это...
     - Я повторяю вопрос: "Кто тебе сказал об этом?" Допустим, что за мной
следит сам господь бог и накажет меня вечными муками  ада  за  то,  что  я
курю. Но кто тебе сказал об этом? Джонни, ты уже достиг в своем воспитании
момента, когда ты понимаешь, что  Пророка  стоит  скинуть  и  повесить  на
высоком-высоком дереве.  И  в  то  же  время  ты  пытаешься  навязать  мне
собственные религиозные убеждения. Поэтому я еще раз спрашиваю: "Кто  тебе
сказал?" На каком холме ты стоял, когда с неба упала молния  и  просветила
тебя? Какой архангел принес тебе эту новость?
     Я не смог ничего ответить.
     - Я знал разных людей, - продолжал Зеб. - И хороших,  и  скромных,  и
преданных. Но как ты назовешь человека, который уверяет,  будто  знает,  о
чем думает сам господь бог? Человека, уверяющего, что он - его поверенный?
И это помогает ему чувствовать себя всемогущим и  править  мной  и  тобой.
Итак,  появляется  человек  с  громким  голосом  и  средними   умственными
способностями. Он слишком ленив, чтобы стать фермером, слишком глуп, чтобы
работать инженером, ненадежен, чтобы быть банкиром, но, братишка, он может
молиться! Он собирает вокруг себя других таких же. И  вот  родился  Первый
Пророк.
     Я готов был согласиться с Зебом, пока он не назвал Первого пророка. Я
уже пришел к внутреннему заключению, что наш теперешний  пророк  плох,  но
это еще не поколебало основы моей веры,  впитанной  с  молоком  матери.  Я
хотел реформировать церковь, но не хотел ее ломать.
     - Что-то не так? - спросил Зеб, разглядывая с интересом мое лицо. - Я
опять тебя чем-то обидел?
     - Нисколько, - ответил я тихо и  принялся  объяснять  ему,  что  если
власть в стране держит в своих руках дьявольская банда, это еще не значит,
что неверна сама вера.
     Зеб вздохнул, будто устал от нашего разговора.
     - Повторяю, Джонни,  что  совсем  не  собираюсь  спорить  с  тобой  о
религии. По натуре я не агрессор -  вспомни,  что  даже  в  подполье  меня
пришлось тащить чуть ли не силой... - Он помолчал.  -  Ты  полагаешь,  что
доктрины - дело логики?
     - Конечно, это завершенное логическое построение.
     - Тогда фигура бога очень удобна. Ты можешь с  его  помощью  доказать
все, что тебе хочется. Ты просто подбираешь  выгодные  тебе  постулаты,  а
затем уверяешь, что они тебе внушены свыше. И никто не может доказать, что
вы врешь.
     - Ты хочешь сказать, что Первый Пророк не был назначен свыше?
     - Я ничего не хочу сказать. Насколько я знаю, я  сам  и  есть  Первый
Пророк, прибывший вновь на землю для  того,  чтобы  изгнать  торгующих  из
храма.
     - Не смей... - начал я, но тут раздался стук  в  дверь.  Я  осекся  и
сказал: "Войдите!"
     Вошла сестра Магдалина.
     Она кивнула Зебу, улыбнулась,  глядя  на  мою  глупую  физиономию,  и
сказала:
     - Привет, Джон Лайл. Добро пожаловать.
     Я впервые увидел  ее  без  сутаны  и  капюшона.  Она  показалась  мне
удивительно хорошенькой и совсем молоденькой.
     - Сестра Магдалина!
     - Нет. Сержант Эндрюс. Для друзей - Магги.
     - Но почему вы здесь?
     - Сейчас потому, что узнала за ужином о вашем приезде. Не  найдя  вас
нигде, я решила искать у Зеба.  А  вообще-то,  я  не  могла  вернуться  во
дворец, а так как наш тамошний подпольный центр переполнен, меня  перевели
сюда.
     - Очень приятно видеть вас здесь!
     - И мне тоже, Джон.
     Она потрепала меня по щеке и снова улыбнулась. Потом села на  кровать
к Зебу. Зеб  зажег  еще  одну  сигарету  и  протянул  ей.  Она  взяла  ее,
затянулась и выпустила дым так естественно, будто курила всю жизнь.
     Никогда в жизни я не видел, чтобы женщина курила. Никогда. Я понимал,
что Зеб следит за мной, и тщательно делал вид,  что  меня  это  совсем  не
шокирует. Вместо того, чтобы продолжать спор, я сказал:
     - Как хорошо, что мы снова все встретились. Вот если бы еще...
     - Знаю, - сказала Магги, - если бы Юдифь была с нами. Вы не  получили
от нее писем?
     - Разве это возможно?
     - Я не помню номер почтового ящика, но вы можете заглянуть ко  мне  в
комнату. Будете писать, не запечатывайте. Мы проверяем письма, чтобы вы не
написали лишнего. Я сама написала ей на прошлой неделе, но еще не получила
ответа.
     Я подумал, что надо извиниться и убежать писать письмо, но не  сделал
этого. Уж очень было в самом деле приятно сидеть с ними обоими, и  мне  не
хотелось, чтобы этот вечер кончался. Я решил, что напишу перед сном, и тут
же, к собственному удивлению, подумал, что не удосужился вспомнить о Юдифи
с самого... самого Денвера, по крайней мере.
     Но я не написал письма в тот  вечер.  Было  уже  больше  одиннадцати,
Магги сказала, что завтра рано вставать, и тут вошел ординарец.
     - Командующий просит легата Лайла немедленно прибыть к нему.
     Я быстро причесался и поспешил к  генералу,  жалея,  что  одет  не  в
форму, а в гражданский костюм.
     Дом Администрации был темен, и даже мистер Джайлс отсутствовал в этот
поздний  час.  Я  нашел  дверь  в  кабинет,  постучал,  вошел  и,  щелкнув
каблуками, сказал:
     - Легат Лайл прибыл по вашему приказанию, сэр.
     Пожилой человек, сидевший спиной ко мне за  столом,  обернулся,  и  у
меня дух перехватило от удивления.
     - А, Джон Лайл, - сказал он, встал из-за  стола  и  подошел  ко  мне,
протягивая руку. - Давно не виделись, не так ли?
     Это был полковник Хаксли, начальник отдела прикладных  чудес  в  Вест
Пойнте и единственный мой друг среди офицеров. Не раз  по  воскресеньям  я
отсиживался у него дома, отдыхая от гнета мертвой дисциплины.
     - Полковник... Я хотел сказать, генерал, сэр. Я думал, что вы умерли.
     - Мертвый полковник становится живым генералом. Неплохо звучит.  Нет,
Лайл, я только считаюсь мертвым. На самом деле ушел в подполье. Они всегда
так объявляют, если пропал офицер. Так лучше для общественного мнения.  Ты
тоже мертв, разве ты не знаешь?
     - Нет, не знаю. Впрочем, это не играет роли. Как  хорошо,  что  вы  с
нами, сэр.
     - Хорошо.
     - А как вы...
     - Как я попал сюда и стал большим начальником? Я  состою  в  движении
много лет, Лайл. Но я не переходил на нелегальное положение, пока  мне  не
пришлось это сделать, - никто из нас не скрывается  в  подполье  по  своей
воле. Они хотели, чтобы я постригся в монахи. Им не нравилось, что мирской
офицер знает слишком много о том, как организуются чудеса. Я взял отпуск и
умер. Очень печально. - Он улыбнулся и продолжал. - Но ты садись,  садись.
Я ведь собирался тебя позвать, да очень был занят.  Только  сейчас  выбрал
время, чтобы прослушать запись твоего доклада.
     Мы поболтали немного. Я уважал  Хаксли  больше,  чем  любого  другого
офицера. И его присутствие здесь развеяло  бы  любые  сомнения  в  правоте
нашего дела, если бы они у меня еще оставались. Раз  уж  полковник  здесь,
значит здесь и мое место.
     В конце беседы Хаксли сказал:
     - Как ты понимаешь, Лайл, я тебя вызвал в этот поздний час не  только
для того, чтобы просто поболтать. У меня есть для тебя работа.
     - Да, сэр?
     -  Без  сомнения,  ты  уже  обратил  внимание,  что  среди  нас  мало
профессиональных военных. Не думай, что я недоволен  моими  товарищами,  -
каждый из них посвятил нашему делу жизнь. Все они сознательно отдали  себя
под власть военной дисциплины, что не всегда легко сделать, если ты уже не
мальчик. Но все-таки нам остро не хватает  настоящих  кадровых  солдат.  У
меня уходит масса лишних усилий на то, чтобы  превратить  Главный  штаб  в
успешно функционирующий организм. Я  буквально  завален  административными
делами. Не поможешь ли ты мне?
     Я поднялся.
     - Я сочту за честь служить с вами.
     - Отлично! Назовем тебя пока моим личным адъютантом. На сегодня  все.
Увидимся утром, капитан.
     Я уже был на полпути к двери,  когда  до  меня  дошли  его  последние
слова. Но я решил, что генерал оговорился.
     Оказалось, нет. На следующее утро я отыскал свой кабинет по табличке:
"Капитан Лайл", приколотой  к  двери.  С  точки  зрения  профессионального
военного, революция имеет большое  преимущество  -  она  дает  возможность
быстро расти по службе... Даже если жалованье получаешь нерегулярно.
     Мой  кабинет  примыкал  к  кабинету  генерала  Хаксли,  и  теперь   я
практически жил  в  кабинете  -  даже  поставил  раскладушку  в  углу,  за
письменным столом. В первый же день,  стараясь  разобрать  груду  входящих
бумаг, я поклялся себе, что как только разделаюсь с бумагами, первым делом
напишу длинное письмо Юдифи. Но  мне  пришлось  довольствоваться  короткой
запиской,  потому  что  на  самом  дне  груды  я   обнаружил   меморандум,
адресованный не генералу, а лично мне.
     На меморандуме было написано: "Легату Лайлу", затем кто-то  вычеркнул
слово "легат" и написал сверху "капитану". Далее следовал текст:

     Для сведения вновь зачисленного персонала:
     1. От Вас требуется составление  подробного  доклада,  включающего  с
возможной полнотой все события, мысли, соображения,  инциденты,  приведшие
Вас к решению присоединиться к  борьбе  за  свободу.  Доклад  должен  быть
подробным и  максимально  субъективным.  Доклад,  составленный  в  спешке,
слишком  коротко  или  поверхностно,  будет  возвращен  Вам   на   предмет
корректировки и дополнений, а в  случае  невозможности  это  сделать,  Вам
будет предложено пройти гипноэкзамен.
     2. Ваш доклад будет рассматриваться как строго конфиденциальный, и Вы
можете объявить секретной любую его часть. При желании Вы можете  заменить
буквами или цифрами имена собственные лиц, о которых идет речь,  если  это
поможет Вам высказываться с полной откровенностью.
     3. Доклад должен быть написан в свободное от работы время, однако без
промедления.  Черновик  Вашего  доклада  должен  быть  представлен  (далее
чьей-то рукой была написана дата - сорок семь часов от той минуты, когда я
закончил чтение. Можете представить,  какими  нецензурными  выражениями  я
мысленно охарактеризовал автора этой приписки!)
                                         По распоряжению Командующего
                                         полковник М.Новак
                                         Начальник департамента психологии

     Я был крайне возмущен этими требованиями и решил, что все же  сначала
я напишу Юдифи. Но письмо не получалось: как вы прикажете писать  любовное
послание, когда вы знаете, что его обязательно увидят чужие глаза и  будут
подозрительно вдумываться в смысл самых ваших нежных слов.
     Пока я писал Юдифи, мои мысли вновь вернулись к той ночи  у  парапета
дворца Пророка, когда я впервые ее увидел. И я подумал,  что  перемены  во
мне начались именно с  этого  момента,  хотя  кое-какие  сомнения  у  меня
возникали и раньше. Так что настырный полковник Новак с его анализами  был
совершенно ни при чем. Закончив  короткое  письмо,  я  решил  не  ложиться
спать, а взяться сначала за проклятый доклад.
     Через какое-то время я обнаружил, что уже второй час ночи,  а  я  все
еще не добрался до момента, когда был принят в Братство.  С  сожалением  я
прекратил исповедь) хоть уже начал получать от  ее  создания  определенное
удовольствие) и запер рукопись в стол.
     На следующее утро за завтраком я отвел Зеба в  сторону,  показал  ему
меморандум и спросил:
     - Зачем этот допрос? Неужели они нас все еще в чем-то подозревают?
     Зеб не удостоил меморандум внимательного взгляда.
     - Ничего подобного, - сказал он. -  Хотя,  конечно  же,  любой  шпион
попадется на таком докладе, стоит его подвергнуть семантическому анализу.
     - Но зачем же тогда этот доклад?
     - Не все ли равно? Напиши его как следует и сдай куда надо.
     Мне его реакция не понравилась.
     - Сомневаюсь, что буду его дописывать. Лучше сначала поговорю об этом
с генералом.
     -  Пожалуйста,   если   хочешь   выглядеть   дураком.   Но,   поверь,
психоматематикам,  которые  будут  анализировать  доклад,   твоя   персона
неинтересна. Им даже неважно, как тебя зовут. Перед началом анализа девица
пройдется по всему докладу и заменит все имена, включая твое  собственное.
Ты для них - источник информации, не больше.  Наш  шеф  замыслил  какой-то
грандиозный проект; я сам не знаю, какой, и  ему  надо  набрать  для  него
ворох статистических данных.
     Я несколько успокоился.
     - Чего ж они прямо об  этом  не  скажут?  А  то  я  решил,  что  этот
меморандум - приказ. И, естественно, разозлился.
     Зеб пожал плечами:
     - Все произошло оттого, что меморандум готовил отдел семантики.  Если
бы над ним поработали пропагандисты, ты бы вскочил с кровати на рассвете и
до завтрака закончил бы работу - так тебе не терпелось бы отличиться.
     Он добавил:
     - Между прочим, до меня донеслись слухи, что тебя  повысили  в  чине.
Прими мои поздравления.
     - Спасибо, - неожиданно для самого себя я  смутился.  -  Каково  тебе
теперь чувствовать себя подчиненным?
     -  Как?  Неужели  ты  взлетел  так  высоко?  Я-то   решил,   что   ты
всего-навсего капитан?
     - Я и есть капитан.
     - Извини меня, что я лезу к тебе со всякой чепухой, но я уже майор.
     - Ничего себе! Поздравляю.
     -  Не  стоит  благодарности.  Здесь  надо  быть   по   крайней   мере
полковником, чтобы не застилать по утрам свою койку.
     По правде сказать я был слишком занят, чтобы каждый день убирать свою
койку. Спал я в основном на раскладушке в моем кабинете, и как-то раз  мне
пришлось неделю обойтись без душа.
     Мне стало ясно, что организация была куда больше  и  сложнее,  чем  я
предполагал раньше. Более того, она  все  время  росла.  Я  стоял  слишком
близко к деревьям, чтобы увидеть лес, несмотря  на  то,  что  все  бумаги,
кроме сверхсекретных, проходили через мои руки.
     Я заботился о том, чтобы генерал Хаксли не утонул в ворохах бумаг,  и
в результате утонул в них сам. Моя задача была  решить,  что  он  стал  бы
делать с той или иной бумагой, если бы у него была свободная минута. Потом
делать это самому. Попервоначалу я совершил положенное число  ошибок,  но,
очевидно, их было не столь много, чтобы  генерал  меня  уволил,  и  месяца
через три я уже стал майором  с  приятным  для  слуха  званием:  "Помощник
начальника Генерального штаба". Зеб обогнал  меня  снова  и  уже  исполнял
обязанности начальника отдела пропаганды, так  как  его  шефа  перевели  в
региональный штаб под кодовым названием "Иерихон".
     Но я забегаю вперед. Я получил письмо от Юдифи недели через две после
приезда. Это было  приятное  письмо,  но  сильно  сокращенное  в  процессе
пересылки. Я собирался ей  ответить  немедленно,  но  протянул  с  ответом
неделю. Мне нечего было ей написать, кроме того, что я здоров и  чертовски
занят. Если я напишу три раза подряд, что  я  ее  люблю,  то  какой-нибудь
идиот шифровальщик обязательно это выкинет.
     Почта достигла  Мексики  через  длинный  подземный  туннель,  большей
частью естественный, в некоторых местах пробитый в  известняке.  Маленькая
электрическая дорога перевозила не только документы и переписку, но  также
продовольствие и припасы,  необходимые  для  нашего  городка.  Подземелье,
известное под  названием  Главный  штаб,  использовалось  нашими  уже  лет
двадцать. Никто не  знал  всех  переходов  и  залов  подземного  мира.  Мы
просто-напросто освещали и использовали столько места,  сколько  нам  было
нужно. Любимыми развлечениями трогов (нас, постоянных жителей  подземелья,
называли  троглодитами  или  трогами,  а  посетители  назывались  летучими
мышами, потому что появлялись по ночам)  были  прогулки  и  пикники  в  не
известных никому  коридорах  и  залах,  что  требовало  некоторого  знания
спелеологии.
     Такие путешествия никогда не запрещались,  но  начальство  требовало,
чтобы мы принимали тщательные меры предосторожности и не ломали ног и рук.
Генерал лично одобрял эти прогулки, потому что они  были  одним  из  очень
немногих средств размяться и не  терять  формы  -  многие  работали  здесь
месяцами и годами, не видя дневного света.
     Мы с Зебом и Магги несколько раз выбирались в дальние  пещеры.  Магги
всегда приглашала с собой какую-нибудь девушку. Сначала я протестовал,  но
она убедила меня, ибо это необходимо, чтобы избежать сплетен: девушки  как
бы оберегали друг дружку. Магги  говорила  мне,  что  Юдифь  не  стала  бы
возражать против таких пикников, потому что они совершенно невинны. Каждый
раз спутницы Магги менялись, и так получалось, что Зеб куда больше обращал
внимания на этих девушек, оставляя Магги на мое попечение. Одно время  мне
казалось, что Магги и Зеб поженятся, но теперь я начал в этом сомневаться.
Вроде бы они подходили друг к другу как сыр к маслу, но Магги,  совершенно
очевидно, не питала к Зебу ревности, хотя, с моей  точки  зрения,  он  вел
себя совершенно бесстыдно. Значит, и он знал, что Магги это не волнует.
     Утром в субботу Зеб сунул голову в мою келью и сказал:
     Выход в два часа. Захвати с собой полотенце.
     Я поднял взор от кипы бумаг.
     - Вряд ли я успею. А почему полотенце?
     Но он уже исчез.
     Через некоторое время ко мне в кабинет  зашла  Магги,  чтобы  забрать
недельную разведсводку для Старика,  но  я  и  не  пытался  ее  ни  о  чем
спрашивать - на службе она идеальный штабной  сержант.  Днем  я  попытался
перекусить, не поднимаясь из-за  стола,  все  еще  надеясь  разделаться  с
делами и понимая, что не успеваю. Без четверти два я отправился к генералу
Хаксли, чтобы он  наложил  резолюцию  на  послание,  которое  должно  уйти
вечером  с  гипнокурьером.   Послание   следовало   немедленно   отправить
психиатору, который подготовит его для внушения курьеру. Генерал проглядел
послание, завизировал его и произнес:
     - Сержант Энди сказала