Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
-- Как "где"? С мамой -- она регулярно, каждый год ломала себе ноги.
-- А мама тоже здесь с вами?
-- Нет, она умерла.
"Нужно быть впредь поосмотрительнее,-- остерегла себя Констанс,
стараясь не смотреть на него,-- нельзя задавать в Европе людям вопросы о их
родственниках -- ведь многих давно нет в живых".
-- Когда-то здесь было очень весело,-- продолжал он,-- множество
отелей, танцы каждый вечер до поздней ночи, все наряжались к обеду,
распевали "Боже, храни короля!" на Новый год. Вы предполагали, что здесь
такая тишина?
-- Да, я навела справки в туристическом бюро в Париже.
-- И что же вам там сказали?
-- Что здесь катаются только серьезные лыжники и в десять часов все
укладываются спать.
Англичанин бросил на нее мимолетный взгляд.
-- Вы, конечно, к ним не принадлежите -- к серьезным лыжникам?
-- Нет. Но принадлежала прежде, два или даже три раза.
-- А вы случаем не из тех -- хрупких?
-- "Хрупких"? -- удивилась явно озадаченная его вопросом Констанс.--
Что вы имеете в виду?
-- Ну, знаете... есть такая реклама: школы для хрупких детей --
швейцарский эвфемизм для туберкулезников.
Констанс засмеялась:
-- Неужели я похожа на туберкулезницу?
Притчард с самым серьезным видом оглядел ее -- полненькая, отнюдь не
изможденная, грудь выпирает из-под тесного свитера -- и сделал вывод:
-- Нет, скорее всего, нет Но ведь на глаз не определишь. Вы
когда-нибудь читали "Волшебную гору" Томаса Манна?
-- Да, я читала эту книгу.-- Она гордилась, что может ему
продемонстрировать -- не такая уж невежда, хоть и американка и очень
молоденькая; вспомнила вдруг, что всегда избегала всяких философских споров
и так горько плакала из-за смерти кузины.-- А почему вы спрашиваете?
-- Потому что описанный в ней санаторий находится неподалеку отсюда,--
как-нибудь я покажу вам его, когда будет плохой для катания снег. Не кажется
ли вам, что здесь довольно печальное место?
-- Нет,-- ответила она, снова удивившись его странному вопросу.--
Почему вы так думаете?
-- Не я, а некоторые люди. Здесь существует противоречие. Прекрасные
горы, здоровые крепыши несутся с бешеной скоростью на лыжах с вершин, рискуя
жизнью, и чувствуют себя великолепно -- и тут же бродят люди с больными
легкими, наблюдают за этими лихачами и печально задумываются, а удастся ли
им вообще выбраться отсюда живыми.
-- Мне это как-то и в голову не приходило,-- честно призналась
Констанс.
-- А после войны -- еще хуже,-- продолжал он,-- настоящий бум... Люди,
которые никогда не наедались досыта, жили в подполье или сидели в тюрьме, им
пришлось терпеть такой страх, и так долго...
-- Где же эти люди сейчас? -- перебила она его.
-- Одни умерли,-- пожал он плечами,-- других уволили с работы, третьих
лишили всего... Скажите: правда, что многие люди отказываются умирать в
Америке?
-- Да,-- подтвердила она,-- это было бы признанием их провала.
Он улыбнулся, дружески похлопал ее по плечу, оторвав руку в перчатке от
середины перекладины.
-- Не сердитесь, что мы настолько ревнивы,-- только так мы можем
выразить вам свою благодарность.-- И осторожно ослабил ее пальцы,
вцепившиеся в перекладину.-- Не следует сильно напрягаться, когда катаетесь
на горных лыжах,-- это касается и ваших пальчиков. Не следует даже
хмуриться, раздражаться, покуда не войдете в отель выпить горячего чая.
Тренировка очень проста -- расслабленность и отчаянная, наивысшая вера в
себя.
-- Вы именно такой, да?
-- Отчаянный, это правда.
-- Что же вы в таком случае делаете на этом небольшом холме для
новичков? -- подначила Констанс.-- Почему бы вам по канатной подвесной
дороге не подняться на самый верх?
-- Вчера я подвернул лодыжку -- переоценил себя. Обычная февральская
болезнь. Стоит на мгновение утратить контроль за собой -- и ты в глубоком
овраге. Причем летишь так, что можно позавидовать, в лучшем стиле. Вот
сегодня и ограничиваюсь медленными, величественными поворотами. Ну а завтра
-- вновь в атаку, вон туда.-- И показал рукой на острый горный пик,
наполовину закрытый туманом: висящий над ним бледный солнечный шар, обливая
его своим рассеянным светом, придавал ему вид еще более опасного и
недоступного.-- Ну что, махнем? -- бросил на нее пытливый взгляд.
-- Там, наверху, я еще не была...-- Констанс с благоговейным страхом
разглядывала заоблачную гору.-- Боюсь, пока она для меня недостижима.
-- Нужно всегда делать то, что вам кажется недостижимым. Вы ведь на
лыжах. В противном случае какой в этом резон, какое удовольствие?
Немного помолчали,-- медленно поднимаясь в гору, чувствуя, как резкий
ветер обжигает лица, отмечая тихий, странный горный свет, приглушенный
туманом. В двадцати ярдах от них, за перекладиной, ровно скользила девушка в
желтой парке с капюшоном, похожая на ярко наряженную заводную куклу.
-- Париж? -- вдруг произнес Притчард.
-- Что такое? -- не поняла Констанс.
"По-моему, уж очень разбросан,-- надо же так перепрыгивать с одной темы
на другую",-- подумала она, ощущая, что все больше устает.
-- Вы сказали, что приехали сюда из Парижа. Может, вы из тех славных
деятелей, что привозят нам деньги вашего правительства?
-- Нет, я приехала сюда... ну, скажем, на каникулы. А живу в Нью-Йорке.
Французская кухня сводит меня с ума -- ужасно на меня действует. Можно
лопнуть от злости, ей-богу!
Он критически оглядел ее и вынес свое заключение:
-- Пока вы, как я вижу, целехонька. А вообще вы очень похожи на
девушек, которые рекламируют мыло и пиво в американских магазинах.-- И
торопливо добавил: -- Если в вашей стране это звучит обидно -- беру свои
слова назад.
-- И еще эти парижские мужчины,-- с укором добавила она, проигнорировав
его пассажи.
-- О, разве там есть мужчины?
-- Представляете, даже в музеях пристают! Все в шляпах "гомбург".
Глядят на тебя так, словно взвешивают -- сколько фунтов,-- причем не
стесняются. Прямо перед картинами на религиозные сюжеты, и все такое.
-- Я знаю одну английскую девушку,-- отвечал Притчард,-- так ее в сорок
четвертом году преследовал американский пулеметчик от Престуика в Шотландии
до мыса Корнуэлл, через всю страну, целых три месяца. Но, насколько я знаю,
никаких религиозных картин при этом не было.
-- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Просто там царит
невежливость и нахальство,-- откровенно заявила она.
Констанс отлично понимала, что он подшучивает над ней в своей обычной,
прямолинейной английской манере, только еще не решила, обижаться или не
стоит.
-- Вы получили воспитание в монастыре?
-- Нет.
-- Просто поразительно, сколько американок производят странное
впечатление -- будто воспитывались в монастырях. Потом выясняется -- пьют
джин и орут до хрипоты в пивных барах. А чем вы занимаетесь по вечерам?
-- Где? Дома?
-- Нет, я знаю, чем занимаются американцы по вечерам дома,-- смотрят
телевизор. Не дома, а здесь.
-- Я... ну... мою голову...-- Обороняясь от его наскоков, она
чувствовала себя абсолютной дурой.-- Пишу письма.
-- Как долго собираетесь пробыть здесь?
-- Шесть недель.
-- Шесть недель,-- кивнул он, перебросив лыжные палки в другую руку --
вершина вот она, уже близка.-- Да-а... шесть недель ухода за волосами и
ведения корреспонденции.
-- Я дала обещание,-- оповестила она на всякий случай: пусть знает,
если у него возникнут в голове соблазнительные идеи в отношении ее.--
Пообещала одному человеку писать ему одно письмо ежедневно все время моего
отсутствия.
Притчард спокойно кивнул, словно выражая ей свое сочувствие.
-- Ах эти американцы! -- воскликнул он, когда оба выпустили из рук
перекладины, оказавшись на ровном месте.-- Они меня поражают.-- И, помахав
ей палками на прощание, рывком бросился вниз по склону.
Вскоре его красный свитер превратился в стремительное, весело
блуждающее, постоянно уменьшающееся в размерах пятно на фоне голубоватого
снега с пробегающими по нему тенями.
Солнце проскользнуло вниз между двумя горными пиками, как громадная
золотая монета в гигантскую щель автомата, и свет сразу помрачнел, грозя
опасностью, так как теперь уже не было видно выбоин и пригорков. Констанс
совершила свой последний спуск, дважды упав, и эти падения наполнили ее
суеверным страхом -- всегда ведь, когда говоришь "ну, в последний раз", и
происходит что-то неприятное.
У подножия она остановилась на ровной, укатанной площадке между двумя
домиками фермеров на окраине городка, сбросила лыжи с чувством облегчения и
выполненного задания на день. Хотя пальцы на руках и ногах окоченели, все же
тепло,-- щеки разрумянились, она с наслаждением вдыхала холодный воздух,
будто пробуя на вкус что-то восхитительное. Чувствовала себя бодрой,
дружески улыбалась лыжникам, которые, лихо позвякивая снаряжением, тормозили
рядом с ней. Отряхнув с костюма снег, прилипший после двух бесславных
падений,-- непременно хотелось выглядеть заправской лыжницей, когда пойдет
через весь городок к отелю,-- вдруг увидела Притчарда. Уверенно преодолев
последний бугор, он остановился точно возле нее.
-- Я все видел,-- и наклонился разомкнуть крепления,-- но не скажу ни
одной живой душе.
Констанс смущенно смахнула с парки последние кристаллики льда.
-- Я упала всего четыре раза за весь день,-- оправдывалась она.
-- Завтра -- вон туда,-- он кивнул головой в сторону горы,-- там
нападаетесь вволю. Весь день будете падать.
-- Кто вам сказал, что я собираюсь на эту гору? -- Констанс скрепила
лыжи застежкой и забросила себе на плечо.
Притчард снял у нее лыжи с плеча.
-- Я могу и сама...
-- Нечего упрямиться! Американские девушки такие упрямые, и большей
частью не по делу -- по пустякам.-- И взгромоздил обе пары лыж себе на плечи
-- получилась большая буква V.
Пошли к отелю,-- под тяжелыми ботинками поскрипывал слежавшийся,
утрамбованный снег на дороге. В городке зажглись огни, в наступающих
сумерках казавшиеся такими тусклыми, словно в них едва теплилась жизнь.
Констанс обогнал почтальон: тащит за собой санки, а рядом бежит большой пес,
с кожаным крепким ошейником. Шестеро детишек, в ярких зимних костюмчиках,
сделав из салазок целый "поезд", с гиканьем скатились с пологой боковой
улицы и все перевернулись прямо перед ними, покатываясь от хохота. Крупная
пегая лошадь, с подстриженным брюхом, чтоб не налипала наледь, еле-еле
тащила три громадных бревна по направлению к станции. Старики в
светло-голубых парках с капюшонами, обгоняя их, здоровались с ними на
каком-то своем языке. Горничная стремительно, как запущенная ракета,
скатывалась с вершины холма на санках, зажав между коленями бидон с молоком,
и умело притормаживала на поворотах. На катке играли французский вальс,--
музыку перебивали взрывы детского смеха, звон колокольчиков на узде лошади и
далекий гул старомодного колокола на железнодорожной станции,
предупреждающего пассажиров об отходе поезда. "Отправляемся!" -- будто гудел
колокол, и его натужные, гулкие звуки были самыми продолжительными из всех
других в округе.
Вдруг с гор донесся рокот -- словно прогремел гром. Констанс,
озадаченная, вскинула голову:
-- Что это?
-- Мортиры,-- объяснил Притчард.-- Вчера всю ночь валил снег, вот
горные патрули и бьют весь день из мортир по выступам, чтобы избежать
снежных обвалов.
Раздался еще один слабый выстрел, отозвавшийся негромким эхом.
Остановились, прислушались.
-- Как в старые, добрые времена,-- молвил Притчард, когда снова
зашагали к дому.-- Как во время старой, доброй войны.
-- Ах! -- взволнованно воскликнула Констанс -- ей никогда прежде не
приходилось слышать выстрелы из пушек.-- Кстати, о войне: вы на ней были?
-- Участвовал помаленьку.-- Он широко улыбнулся.-- У меня своя была
маленькая война.
-- Чем же вы там занимались?
-- Ночным пилотом был.-- И передвинул лыжи на плечах.-- Летал на
отвратительном черном аэроплане в отвратительном черном небе. Как чудесно
здесь, в Швейцарии, где расстреливают только снег.
-- "Ночным пилотом"...-- задумчиво повторила Констанс.
Ей было двенадцать лет, когда кончилась война,-- такая далекая, она не
отложилась в ее памяти. Все равно что услыхать о выпускном классе, ушедшем
из школы в жизнь за два поколения до тебя: все вокруг называют какие-то
имена, даты, рассказывают о всяческих событиях, полагая, что тебе-то это
известно, но ты ничегошеньки не понимаешь.
-- "Ночной пилот" -- что это такое?
-- Мы осуществляли перехват противника над территорией Франции. Обычно
летали на малой высоте, чтобы не засекали радары и зенитки. Зависали над
немецкими аэродромами, ожидая, когда их самолеты пойдут на посадку, и
устраивали этим гуннам веселую жизнь.
-- Да, теперь я вспомнила! Вы те летчики, которые все время ели
морковь. Ну, чтобы ночью лучше видеть.
-- Это только для прессы мы ели морковь,-- засмеялся Притчард,-- а на
самом деле пользовались радаром: засекали их на экране и открывали огонь.
Тут радар все же лучше моркови.
-- Много вы сбили самолетов? -- Констанс опасалась, чтобы слова ее не
прозвучали слишком зловеще.
Притчард поздоровался с владельцем пансиона: тот стоял перед своей
дверью и, задрав голову, пытался определить по небу, будет ли сегодня ночью
идти снег.
-- К утру наметет сантиметров на двадцать... Пороша,-- предположил он.
-- Вы так думаете? -- Швейцарец с большим сомнением вглядывался в
вечернее небо.
-- Гарантирую! -- заверил его Притчард.
-- Вы очень любезны,-- улыбнулся хозяин.-- Приезжайте в Швейцарию
почаще.-- И удалился, закрыв за собой дверь.
-- Парочку,-- небрежно продолжал Притчард прерванную беседу.-- Мы сбили
два вражеских самолета. Ну, могу я похвастаться перед вами, каким я был
храбрецом?
-- Вы так молодо выглядите...
-- Мне тридцать. Ну сколько тебе должно быть, чтобы сбить самолет?
Принимая во внимание плохие, громоздкие транспортные самолеты, нехватку
горючего, кучу всевозможных чиновников и тыловых крыс, которые, протирая
стекла очков, откровенно, вслух сожалели, что когда-то изобретен самолет.
В горах снова раздался глухой залп мортир. "Когда же они прекратят?" --
подумала Констанс.
-- Вам никак не дашь тридцать,-- сказала она Притчарду.
-- Это потому, что я вел простой, здоровый образ жизни. Ну вот, мы
пришли.-- Он остановился у одного из отелей, поменьше других, устроил лыжи в
стоявшем рядом стеллаже, воткнул палки в снег рядом.-- Давайте выпьем здесь
простую, здоровую чашку чаю.
-- Видите ли,-- начала Констанс,-- я вообще-то...
-- Ну, будет сегодняшнее письмо покороче на пару страниц, зато
насыщеннее по содержанию, вот и все.-- Осторожно, едва прикасаясь, взял ее
под локоть и повел к двери.-- А голову вымоете в другой раз.
Вошли в бар и сели за большой, тяжелый, с искусной резьбой деревянный
стол. Других лыжников здесь не было, лишь несколько крестьян, под оленьими
рогами из замши на стене, тихо играли в карты на кусках войлока и пили кофе
из маленьких стаканчиков на ножке.
-- Я же предупреждал вас.-- Притчард разматывал шарф на шее.-- В этой
стране теперь полным-полно швейцарцев.
Подошла официантка, Притчард сделал заказ по-немецки.
-- Что вы заказали? -- Констанс сразу поняла -- не только чай.
-- Чай с лимоном и черный ром,-- уточнил Притчард.
-- Вы считаете, что я должна выпить рома? -- усомнилась Констанс.
-- Все люди в мире обязаны пить ром,-- ответил он.-- Я не позволю вам
совершить самоубийство в вечерних сумерках.
-- Вы говорите и по-немецки, да?
-- Я говорю на всех мертвых европейских языках -- на немецком,
французском, итальянском и английском. Меня хорошо воспитали, чтобы я
отлично чувствовал себя в мире, где свободно обменивается валюта.-- И
облокотился на спинку стула, потирая застывшие костяшки одной руки о ладонь
другой.
Пока, прислонив голову к деревянной панели стены, он смотрел на нее
улыбаясь, она никак не могла решить, хорошо ей здесь или не очень.
-- Ну-ка, скажите: "Хай-хо, Сильвер!" Хочется послушать, как это у вас
выходит.
-- Что-что? -- в полной растерянности переспросила она.
-- Разве американцы так не говорят? Оттачиваю свой акцент на случай
очередного вторжения.
-- Этого давно нет,-- авторитетно пояснила Констанс, думая про себя:
"Боже, ну и взбалмошный парень! Что же его сделало таким?" -- У нас больше
так не говорят, это выражение давно устарело.
-- Как быстро устаревает все в вашей стране,-- с явным сожалением
заметил он.-- Вот, посмотрите на этих швейцарцев.-- И кивнул в сторону
игроков в карты.-- Эта карточная игра существует с тысяча девятьсот десятого
года.-- Он помолчал.-- Как все же приятно, как спокойно жить среди
швейцарцев. Это все равно, что живешь на берегу озера. Многие, конечно,
такой жизни не выдерживают. Вы помните эту шутку о швейцарцах в фильме о
Вене?
-- Нет, не помню... А в каком фильме?
"Впервые слышу, чтобы кинокартину называли фильмом. Надо с ним
поосторожнее".
-- Один из персонажей говорит: "Швейцарцы сто пятьдесят лет не воевали,
ну и что в результате они создали? Часы с кукушкой". Черт подери, никак не
пойму,-- пожал плечами Притчард.-- Может, в самом деле лучше жить в стране,
которая изобретает часы с кукушкой, чем в той, что изобретает радар. Время
для часов с кукушкой -- что-то несерьезное. Просто маленькая игрушка, издает
глупый, искусственный звук каждые полчаса. Для тех, кто изобретает радар,
время -- нечто зловещее, потому что для них это расстояние между набранной
самолетом высотой и позицией зенитной батареи, которая может его сбить.
Изобретение для весьма подозрительных,-- они постоянно только и думают о
засадах. Ну, вот ваш чай. Как видите, я предпринимаю серьезные усилия, чтобы
вас развлечь: слежу за вами вот уже пять дней, и у меня сложилось
впечатление, что вы такая девушка, которая долго плачет перед сном семь раз
в неделю.
-- Ну и сколько этой бяки надо влить в стакан? -- Констанс сильно
смущал этот непрерывный поток красноречия; подняв стакан с ромом, она
старалась не смотреть на своего спутника.
-- Половину; вторая половина -- для второй чашки чаю.
Она отлила в чашку полстакана рома, выжала дольку лимона и понюхала
поднимающийся из чашки горячий пар.
-- Неплохо пахнет.
-- Может,-- Притчард занимался смесью в своей чашке,-- лучше говорить
только о ничего не значащих предметах?
-- Думаю, да,-- согласилась с ним Констанс.
-- А этот парень, которому вы пишете письма,-- почему его здесь нет? --
поинтересовался Притчард.
Констанс помолчала, не зная, как ему ответить; наконец сообразила:
-- Он работает.
-- Вон оно что. Приятно слышать.-- Он медленно цедил сквозь зубы чай,
потом, отставив чашку в сторону, потер нос носовым платком.-- Все это от
горячего чая, знаете ли. Вы тоже почувствовали?
-- Конечно.
-- Собираетесь за него замуж?
-- Вы сказали, что будете говорить о ничего не значащих предметах.
--