Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
авления (сто
шестьдесят пять на девяносто -- слишком высокое); свою группу крови (0),
силу зрения (сорок выше двадцати для правого глаза, тридцать выше двадцати
-- для левого); что ему сказал босс, когда в первый раз его прогнали с
работы ("Я лучше приобрету себе машину для выполнения твоей работы"), и что
сказала жена, когда он сделал ей предложение ("Я хочу жить в Нью-Йорке");
настоящее имя Ленина (Владимир Ильич Ульянов) и отчего умер французский
король Людовик XIV (гангрена ноги). Еще он помнил различные виды птиц;
средние глубины судоходных рек Америки; имена (настоящие и псевдонимы) всех
римских пап, включая и тех, которые правили в Авиньоне1; среднее расстояние,
которое преодолевает мяч после ударов битой Гарри Хейлмана и Хейни Грота;
даты всех полных солнечных затмений со времен царствования Карла Великого;
скорость звука; где находится могила Д.-Г. Лоуренса2; все "Рубайи" Омара
Хайяма; численность населения исчезнувшего с лица земли поселка Роаноке;
скорострельность автоматической винтовки Браунинга; военные кампании,
осуществленные Цезарем в Галлии и Британии; имя пастушки из "Как вам это
понравится" Шекспира; сколько у него на счету денег в "Кемикэл бэнк энд
траст" на утро 7 декабря 1941 года (236 758 долларов).
Потом он вдруг забыл про двадцать четвертую годовщину своей свадьбы (25
января). Его жена Нарцисса как-то странно глядела на него в то утро, а он,
спокойно читая вчерашнюю вечернюю газету, размышлял: нет, в Вашингтоне
никогда не будет порядка; но это, нужно сказать, его не сильно трогало.
Пришло письмо от их сына, который учился в Алабамском университете,-- он
сунул его в карман, даже не распечатывая. Адресовано только ему, и он
заранее знает, о чем там речь: сын снова просит денег. Мортон обычно
адресовал свои старательные, прилежные письма домой обоим родителям. В
Алабаме учился в силу необходимости, так как оценки его при собеседованиях
оказались не столь высокими, чтобы открыть ему доступ в такие престижные
университеты, как Йельский, Дортмутский, высшее учебное заведение Уильямса,
Антиохия, колледж Нью-Йорк-Сити или даже Колорадский.
Нарцисса поинтересовалась, не приготовить ли рыбу на обед; он ответил:
"Ради бога", но она тут же заявила, что покупать сейчас рыбу -- это
настоящее преступление, насколько она дорога, и он согласился с ней: нет так
нет. Осведомилась, нет ли у него неприятностей; он заверил жену, что все в
порядке, поцеловал ее и, покинув свой дом на 224-й улице, направился к
метро, где ему пришлось простоять в плотной толпе всю дорогу до самого
офиса, и он стоя читал утреннюю газету. Родители Нарциссы какое-то время
жили во Франции -- отсюда и ее редкое имя, он уже давно к нему привык. Читая
газету в переполненном вагоне, он без особой ярости желал, чтобы все те
люди, о которых пишут в газетах, куда-нибудь исчезли.
Хью пришел на работу первым. В своем уютном кабинете сел за письменный
стол, оставив дверь открытой -- приятно смотреть на пустые столы и
наслаждаться тишиной. Вдруг он вспомнил, что за завтраком Нарцисса несколько
раз как-то дергала носом, и ему показалось, что она вот-вот расплачется.
"Интересно почему",-- подумал он, но тут же прогнал эту мысль -- все узнает
в свое время. Для Нарциссы слезы -- дело привычное, плачет от пяти до восьми
раз в месяц.
Работал Хью в издательском доме, который готовил сейчас к выходу в свет
однотомную полную энциклопедию -- на тонкой китайской бумаге, с семьюстами
пятьюдесятью иллюстрациями. Ходили разговоры о том, чтобы назвать ее Большой
карманной энциклопедией, но пока ничего, по сути дела, не решено. Хью в этот
период трудился над буквой "S". Сегодня нужно подготовить статьи по таким
темам: Сор, Содиум (натрий), Софокл и Сорренто. Максим Горький когда-то жил
в Сорренто, из ста двадцати трех пьес, написанных Софоклом, до наших дней
сохранилось только семь -- это Хью помнил.
Нельзя сказать, чтобы Хью не нравилась его работа, но не тогда, когда
вдруг появлялся мистер Горслайн, владелец и главный редактор издательского
дома; ему ужасно нравилось стоять за спинами сотрудников и молча наблюдать,
как они работают. Как только в кабинет входил мистер Горслайн, у Хью
начинало щемить в паху.
Седовласый мистер Горслайн, любитель твидовых костюмов, с лицом и
фигурой пикадора, начал свою издательскую карьеру с выпуска календарей. До
сих пор они издавали громадное количество самых разнообразных календарей --
порнографических, религиозных и прочих -- по мере возникновения спроса на
них. Хью оказался просто незаменим при выпуске календарей, ибо помнил такие
важные даты, как смерть Оливера Кромвеля1 (3 сентября 1658 года), и в какой
день Маркони2 послал свое первое радиообращение через Атлантику (12 декабря
1901 года), и когда отправился в свой первый рейс пароход из гавани
Нью-Йорка в Олбани (17 августа 1807 года).
Мистер Горслайн по достоинству ценил его особый талант и по-отечески
опекал Хью, заботясь о его благополучии. Свято верил в эффективность
гомеопатических лекарств, а также в пользу для здоровья сырых овощей,
особенно баклажанов. Непримиримый враг очков, выбросил прочь свои еще в 1944
году, когда прочитал книжку об особых упражнениях для укрепления глазных
мышц. Убедил и Хью расстаться с очками, что тот и сделал на несколько
месяцев в 1948 году, однако все это время -- не так уж мало -- его постоянно
мучили головные боли. Мистер Горслайн велел ему не унывать и выписал в
гомеопатической аптеке какое-то средство -- принимать микроскопическими
дозами. Стоило Хью проглотить несколько шариков, как начиналась адская боль
в голове, словно ему раскроили череп.
И вот теперь Горслайн стоит у него за спиной, уставившись в его очки с
упрямым выражением лица,-- можно подумать, это не Горслайн, а итальянский
генерал-ирредентист3, оглядывающий желанный Триест.
Состояние здоровья Хью -- нельзя назвать его очень плохим -- явно за
последнее время пошатнулось. Часто выступал холодный пот, а глаза после
ланча почему-то наливались кровью. Такие изъяны, конечно, нелегко скрыть от
чужих глаз, тем более тот факт, что в холодную погоду он по нескольку раз за
час стремительно выбегал из кабинета в туалет. В такие холодные периоды
мистер Горслайн нарушал свое обычное молчание и объяснял страдальцу, какие
диеты необходимы для улучшения зрения и работы почек.
Сегодня утром Горслайн уже дважды заглядывал в кабинет Хью. В первый
раз, постояв молча за его спиной минут пять, удивился:
-- Все еще на Содиуме застряли? -- И вышел.
Во второй стоял на том же месте минут восемь, после чего вымолвил
наконец:
-- Форстер, вы толстеете. Все от белого хлеба.-- И вышел.
Всякий раз, когда тот стоял у него за спиной, Хью чувствовал знакомую
резь в паху. Незадолго до ланча в кабинет Хью вошла дочь; целуя его,
проворковала:
-- Поздравляю, папочка, желаю удачного дня! -- И протянула небольшой
продолговатый сверток, перевязанный цветной ленточкой с кокетливым бантиком.
Клэр двадцать два, уже четыре года замужем, но никак не разучится называть
его, словно маленький ребенок, "папочка".
Хью разорвал обертку и, увидав, что там, искренне смутился: авторучка с
золотым колпачком, четвертая по счету. Все подарила дочь за последние шесть
лет: по-видимому, не унаследовала от отца его цепкую память.
-- А это в честь чего же? -- осведомился Хью.
-- Папочка, ты что, шутишь?
Хью разглядывал ручку; сегодня точно не день его рождения (12 июня) и,
само собой, никакого Рождества нет.
-- Неужели ты забыл? -- неуверенно проговорила Клэр.-- Не может быть!
Хью вспомнил, как недовольно дергался нос у Нарциссы сегодня за
завтраком и она, кажется, готовилась расплакаться... Пробормотал:
-- Боже мой, не может быть!
-- Накупи как можно больше цветов, без них домой лучше не являйся! --
предупредила Клэр и с тревогой смотрела на отца.-- Папочка, ты хорошо себя
чувствуешь?
-- Само собой, я в полном порядке,-- с досадой пытался оправдаться
Хью.-- Любой может забыть годовщину свадьбы, ведь все мы люди.
-- Но только не ты, папочка!
-- И я тоже. Чем я отличаюсь от других? -- продолжал он оправдываться,
чувствуя, что собственная неожиданная забывчивость просто потрясла его.
Сняв колпачок с ручки, написал в блокноте большими печатными буквами:
"Двадцать четыре года". Ему было стыдно, он не поднимал головы. Теперь у
него восемь авторучек.
-- Такой подарок, Клэр, мне как раз и нужен. Благодарю тебя.-- И
опустил ручку в карман.
-- Ты не забыл о своем обещании пойти со мной на ланч?
Клэр звонила накануне, просила встретиться с ней за ланчем, объяснив
отцу: возникли серьезные проблемы, их нужно обсудить.
-- Конечно нет! -- резко ответил, вздрогнув, Хью.
Надел пальто, и они вместе вышли на улицу. Хью заказал себе камбалу,
но, вспомнив слова Нарциссы, что у них сегодня на обед рыба, отменил заказ и
попросил телячью отбивную. Клэр выбрала жареного цыпленка, салат "уолдорф" и
бутылку вина -- после выпитого вина вечера не кажутся такими нудными и
печальными. Хью, правда, не понял, почему красивой двадцатидвухлетней
женщине требуется вино, чтобы прогнать вечерами печаль, но промолчал --
зачем вмешиваться в ее дела.
Клэр углубилась в карту вин, а Хью, воспользовавшись моментом, вытащил
из кармана письмо Мортона. Все подтверждается: Мортон просит у него двести
пятьдесят долларов. По его словам, взял напрокат у студенческого землячества
"плимут", но после танцев угодил вместе с ним в канаву. Ремонт обойдется в
сто двадцать пять долларов. С ним была и его девушка; во время дорожного
инцидента разбила нос, а доктор запросил за "починку" носа сотню, и Мортон
обязался за нее заплатить. Ну, еще нужны десять долларов, чтобы заплатить за
две книжки по этике, которые ему необходимы по учебе, а остальные, как
элегантно выразился сын, для ровного счета.
Сунул письмо Мортона обратно в карман, решив ничего об этом не говорить
Клэр. По крайней мере, беда не столь велика, куда хуже было в прошлом году,
когда Мортона намеревались выгнать из университета, ибо уличили в нечестном
выполнении работы на экзамене по дифференциальному исчислению.
Расправляясь с цыпленком и попивая вино из фужера, Клэр поведала отцу,
что ее так сильно беспокоит. Прежде всего, Фредди, муж; не решила еще -- она
медленно проглатывала маленькие кусочки цыпленка,-- бросить его или заиметь
ребенка. Уверена, что Фредди по вечерам встречается с другой женщиной, с
Восточной Семьдесят восьмой улицы, и теперь, до того как она сделает
последний, решительный шаг в каком-то направлении, просит отца переговорить
с Фредди как мужчина с мужчиной, чтобы узнать наконец, каковы его намерения
-- пусть все выложит. С ней он отказывается выяснять отношения: стоит ей
завести об этом разговор, как он тут же уходит из дома и ночует в отеле.
Если все кончится разводом, ей понадобится тысяча долларов для
шестинедельного пребывания в Рино1, потому что Фредди заявил, что не выдаст
ни цента на такую дурацкую затею. К тому же в настоящий момент Фредди
испытывает финансовые трудности: превысил расходы по счету в своем
автомобильном агентстве, и две недели назад его сильно прижали.
Родится ребенок -- доктор потребует за свои услуги восемьсот долларов,
и еще нужно дополнительно долларов пятьсот на пребывание в роддоме и
нянечек,-- она всегда знала, что в этом может положиться на своего дорогого
папочку.
Попивая вино, Клэр болтала в том же духе, а Хью молча жевал отбивную.
Фредди к тому же задолжал за пять месяцев членские взносы в гольф-клубе,
плюс еще плата за лужайки, и руководство пообещало выставить имя его на
всеобщее обозрение, как злостного неплательщика, если он не внесет деньги к
воскресенью; дело это не терпит отлагательства -- ведь мужу ее грозит позор
и бесчестие.
-- Ты себе представить не можешь, как Фредди осатанел -- бегал словно
обезумевший дикарь по всему дому, когда получил извещение от секретаря
клуба.
И продолжала со слезами на глазах, потихоньку расправляясь с цыпленком:
-- Я ему сказала, что с радостью пойду работать, но он заявил, что
никогда этого не допустит. Не хватало еще, чтобы вокруг судачили: хорош муж
-- не в состоянии содержать собственную жену. Ну разве нельзя к нему
отнестись с уважением за такие супружеские чувства? Кроме того, он
провозгласил, что больше не попросит у тебя ни цента. Ну разве не может не
восхищать такая твердость и решимость, скажи на милость?
-- Конечно нет! -- прервал ее Хью, вспоминая, что зять за эти четыре
года взял у него в долг три тысячи восемьсот долларов и не вернул до сих пор
ни цента.-- Нет, ничего подобного! Знает он, что ты явишься ко мне сегодня с
этим разговором?
-- Весьма расплывчато,-- увильнула от прямого ответа Клэр, наливая себе
очередной стакан вина.
Подбирая остатки яблока и грецких орехов на тарелке с салатом, Клэр с
обычной своей женской хитростью принялась убеждать отца, что ей вовсе не
хотелось перекладывать свою ношу на его плечи и он единственный человек во
всем мире, мнению которого она целиком доверяет,-- такой надежный,
благоразумный, обаятельный. Сама она никак не может прийти к окончательному
выводу, любит ли еще Фредди или нет; ей ужасно больно постоянно видеть, как
он страдает из-за отсутствия денег; еще она хочет знать, готова ли, по его,
отца, мнению, к материнству в свои двадцать два года. Пусть скажет ей
честно, ничего не скрывая.
К тому времени, как допивали кофе, Хью уже пообещал в ближайшее время
поговорить с Фредди по поводу этой женщины с Семьдесят восьмой улицы,
подписать счет либо на поездку в Рино, либо врачу-акушеру, если дойдет до
этого; и несколько неопределенное обещание заплатить за Фредди членские
взносы и за пользование лужайками в гольф-клубе.
По дороге обратно в офис Хью купил для Нарциссы сумочку из крокодиловой
кожи за шестьдесят долларов; когда подписывал чек и передавал продавщице,
его одолевали тяжкие мысли о росте инфляции в стране.
После ланча работа не клеилась -- все время думал о Клэр, какой она
была когда-то маленькой девчушкой (в четыре года -- корь, год спустя --
свинка; с четырнадцати до семнадцати -- прыщи). Работа над статьей о
Сорренто продвигалась очень медленно, и мистер Горслайн уже дважды
наведывался к нему днем. В первый раз бросил:
-- Все еще на Сорренто?
Во второй:
-- Кому, черт подери, интересно, что какой-то русский коммунист написал
книгу?
Теперь, кроме знакомого ощущения рези в паху, Хью отметил ускоренную
частоту дыхания, почти одышку, и все из-за того, что за спиной чуть ли не
все время после ланча торчал этот противный Горслайн.
После работы он зашел в небольшой бар на Лексингтон-авеню, где обычно
трижды в неделю встречался с Жанной. Она уже на месте -- заканчивает первый
стаканчик виски. Сел с ней рядом, крепко стиснул ей руку в знак приветствия.
Они любили друг друга вот уже одиннадцать лет, но поцеловал он ее только
однажды, в День заключенного перемирия, потому что она училась в одном
классе с Нарциссой в Брин-Мавре и оба решили с самого начала игры
придерживаться строгих правил.
Эта высокая, величественная женщина, по-видимому из-за своей
беспокойной жизни, все еще казалась относительно молодой.
Чаще всего они с печальным видом тайно уединялись в маленьких, мрачных
барах, поздно по вечерам, и долго говорили в ностальгических, тихих тонах о
том, как все могло бы быть иначе. Вначале их беседа бывала довольно
оживленной, и при каждой встрече Хью через полчаса, казалось, ощущал прилив
оптимизма и уверенности в себе, как тогда, когда, еще совсем молодой,
студент, сумел добиться всех почестей в колледже,-- только потом, много лет
спустя, ему стало ясно, что цепкая память, талант, ум и везение -- это
отнюдь не одно и то же.
-- Мне кажется, очень скоро нам придется покончить со всем этим.--
Жанна потягивала свой напиток.-- Ни к чему хорошему это привести не может, и
мне от всего этого, честно говоря, не по себе, я чувствую себя виноватой. Ну
а ты?
До этой минуты ему и в голову не приходило, что он совершает что-то
постыдное, может за малым исключением -- этот поцелуй в День перемирия. Но
теперь, когда услышал об этом от самой Жанны, вдруг осознал, что, вероятно,
теперь будет постоянно чувствовать свою вину всякий раз, когда, войдя в бар,
увидит ее там сидящей за столиком.
-- Да,-- печально ответил он,-- думаю, ты права.
-- Я уезжаю на все лето,-- сообщила Жанна,-- в июне. После возвращения
я больше не стану с тобой встречаться.
Хью только кивал с печальным видом,-- он чувствовал себя таким
несчастным. До лета еще целых пять месяцев, но уже сейчас он ощущает спиной
какой-то шорох, какой-то шелестящий звук -- словно опустилась тяжелая штора.
Всю дорогу обратно домой пришлось стоять, и на сей раз в вагоне столько
народу, что и газету никак нельзя развернуть,-- читал и перечитывал первую
страницу. Боже, как он рад, что его не избрали президентом!
В вагоне душно, жарко и очень не по себе из-за того, что со всех сторон
сжимают пассажиры. Вдруг Хью показалось, что он ужасно толстый, и эта
грузная плоть тяготила его, делала еще более несчастным. Но это еще не все:
подъезжая к Двести сорок второй улице, он обнаружил, что сумочки из
крокодиловой кожи у него в руках нет -- оставил на письменном столе в
кабинете. Дыхание перехватило, мелко задрожали колени. Дело, конечно, не в
том, что его, явившегося домой с пустыми руками, ожидает неприятный каскад
вздохов, полувысказанных упреков и, само собой, слез. И даже не в том, что
он не доверяет больше уборщице, которая каждый вечер наводит порядок в его
кабинете (однажды, сомнений нет, а именно 3 ноября 1950 года, она вытащила
из правого верхнего ящика марки для авиаконвертов на один доллар тридцать
центов).
Нет, не это все так его разволновало. Стоя в уже полупустом вагоне, он
не мог не признать поразительного факта: сегодня дважды что-то забывал.
Случалось ли с ним нечто подобное прежде? Хью коснулся кончиками пальцев
головы, словно именно так ему удастся найти пусть и невнятное, но все же
объяснение такой незадачи. Решил больше не пить. Выпивает он не больше шести
стаканчиков виски в неделю, но ведь частичная амнезия, вызываемая
употреблением алкоголя,-- давно установленный медицинский факт и вполне
вероятно, что у него довольно низкий уровень сопротивляемости.
Вечер прошел так, как он и предполагал. На станции купил для Нарциссы
несколько роз; но как признаться, что забыл купленную ей сумочку из
крокодиловой кожи на письменном столе в кабинете. Это означает, вполне
здраво рассудил он, еще усугубить нанесенное жене сегодня утром оскорбление.
Предложил ей даже поехать в город и где-нибудь отпраздновать годовщину их
свадьбы -- устроить торжественный обед. Но у Нарциссы был в распоряжении
целый день, чтобы наращивать жалость к самой себе и мрачно размышлять о
своем мученичестве. Настояла, чтобы за обедом они съели рыбу, купленную по
девяносто три цента за фунт. К десяти тридцати расплакалась.
Хью плохо спал и встал утром очень рано, чтобы поскорее добраться до
офиса. Но даже вид сумочки из крокодиловой кожи, оставленной убор