Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
о ни было.
- Что ж, - сказал я не очень уверенно, - это хорошо.
- Ты так думаешь? - спросил Чарли.
- У меня еще есть вопрос, - сказал я, игнорируя его замечание. - Как ты
думаешь, она после всего этого сможет найти работу?
- Работа сама ее найдет, - сказал Чарли. - Два импресарио из Нью-Йорка
уже были здесь. Так ты приедешь?
- Нет, - сказал я.
- Люди умирают каждый день, - сказал Чарли. - Одни отдают свое тело
науке, другие - искусству. Хочешь что-нибудь ей передать?
- Нет, - сказал я, - спасибо, Чарли.
- Ты образцовый друг, - сказал Чарли. - Хотя бы для приличия спросил у
меня, как мои дела.
- А как твои дела, Чарли?
- Так себе, - и он холодновато засмеялся. Даже поверить трудно, что он
вырос в той же семье, что и его брат. - Ладно, увидимся в Нью-Йорке, - и
он повесил трубку.
После этого уже не имело смысла дальше торчать в пустом маленьком отеле
в Коннектикуте посреди зимы, и я вернулся в город и снова начал работать.
Первые несколько дней это было нелегко, и каждый раз, когда я входил в
комнату, у меня было ощущение, что люди, сидящие в этой комнате, только
что говорили обо мне. Даже теперь, через два года после того, как все это
случилось, мне кажется подозрительным, если при моем появлении кто-то
внезапно прерывает разговор, и я ловлю себя на том, что всматриваюсь в
лица, боясь обнаружить в них любопытство или сочувствие.
Я не собирался больше встречаться с Кэрол, но в день их первого
нью-йоркского спектакля я сидел в одиночестве на балконе, вобрав голову в
плечи, словно надеясь, что так меня никто не узнает. До пьесы мне не было
никакого дела. Я ждал выхода Кэрол, и, когда она появилась на сцене, я
понял, что Чарли Синклер говорил правду. Сначала по залу пробежал зыбкий,
глухой шепоток, а затем наступила напряженная тишина. Тут я понял, что
Чарли имел в виду, когда сказал, что на нее словно направлен персональный
прожектор; казалось, каждое ее движение аккумулирует внимание зрительного
зала, любая ее реплика, любой простейший жест приобретали значение, никак
не соответствующее роли, которую она исполняла.
И играла она - как никогда, это тоже была правда. Она прекрасно
смотрелась и вела роль с такой незнакомой мне раньше уверенностью и
безмятежностью, как будто внезапный взрыв всеобщего внимания открыл в ней
неведомые ей самой глубины ее таланта.
Когда дали занавес, ей аплодировали почти так же, как Эйлин Мансинг,
ведущей актрисе этого спектакля, а когда я пробирался к выходу, люди
вокруг непрестанно повторяли ее имя.
На следующий день я купил все газеты, какие только были: ее не только
заметили, о ней писали куда больше, чем ее роль того заслуживала. Критики
настоящие, те, что не опускаются до сплетен, ни словом не обмолвились о
том, что случилось в Бостоне, двое из них посвятили свои статьи ей одной,
предсказывая блестящее будущее. А один, которого в это утро Кэрол
наверняка считала самым проницательным человеком в Нью-Йорке, даже
употребил в своем панегирике слова: "хрупкая", "задумчивая",
"романтическая" и "оживленная".
Что до моих собственных чувств, то я не ощущал ни боли, ни радости. Я
словно оцепенел, но при этом я испытывал странное любопытство; подозреваю,
что и на спектакле и в газетах я искал какой-нибудь ключик, который помог
бы мне открыть, где я ошибся.
Больше я Кэрол не видел, но по театральным страницам газет я следил за
ней и не удивился, когда наткнулся на сообщение, что она уходит из состава
"Миссис Ховард" и начинает репетировать главную роль в новой пьесе. Я
пошел и на эту премьеру; в первый момент я изумился, увидев имя Кэрол,
набранное на афишах гигантскими буквами, а потом почувствовал
удовлетворение. Ведь, несмотря на то, что мы так прочно расстались, я все
еще не избавился от не знающей сомнений веры в ее талант, и мне было
приятно, что надежды мои сбылись так скоро.
В выборе пьесы сказалась проницательность постановщиков. Она играла
роль девушки, которая два с половиной акта кажется всем воплощением
доброты и трогательности, и только в самом конце выясняется, какая это
стерва. Они использовали не только свойства ее таланта, но и ее репутацию,
и лучше подать ее зрителю было просто невозможно.
Но вот странно: что-то у нее не заладилось. Не знаю почему, но, хотя
все она делала вроде бы верно, играла с таким спокойствием и уверенностью,
какие не часто встретишь у начинающей актрисы, в итоге вы испытывали
все-таки разочарование. Публика принимала ее вполне мило, и рецензии на
следующий день были неплохие, однако ее партнер по этому спектаклю и уже
немолодая характерная актриса, которая появилась на сцене только в
середине второго акта, занимали рецензентов куда больше, чем Кэрол.
Я думал, что это ей ничем особенно не грозит, что в следующей пьесе или
через одну она возьмет свое. Но Чарли Синклер объяснил мне, что я
ошибаюсь.
- Пустой номер, - сказал Чарли. - Это был ее шанс, и она его упустила.
- Я бы не сказал, что она так уж плохо играла.
- Она играла не плохо, но дело не в этом, - она не тянет на главную
роль. И теперь все об этом знают. Будьте здоровы, разрешите откланяться.
- Что теперь с ней будет? - спросил я.
- Эта пьеса продержится недели три, потом, если ей хватит ума, она
быстренько вернется на вторые роли. Если ей их дадут играть. Но только ей
не хватит ума - никому не хватает, поэтому она будет болтаться в ожидании
еще одной главной, потом какой-нибудь дурак даст ей сыграть эту главную
роль, и уж тогда они сдерут с нее шкуру и повесят на стенку, а ей
останется или записаться на курсы стенографии и машинописи, или найти себе
мужа.
Дальнейшее развитие событий заставило меня более высоко оценить
умственные способности Чарли Синклера, ибо все произошло в точности так,
как он предсказал, впрочем, от этого он не стал мне симпатичнее. В
следующем сезоне Кэрол действительно сыграла еще одну главную роль, и
критики действительно разделали ее под орех. Я не ходил смотреть ее в этом
спектакле, потому что к тому времени познакомился с Дорис и чувствовал,
что не стоит лишний раз бередить раны.
Больше я ее не видел ни нарочно, ни случайно, имя ее совершенно исчезло
со страниц театральных новостей, а знакомство с Чарли Синклером я просто
прервал, так что в тот день, когда Кэрол позвонила мне утром в контору, я
даже понятия не имел, чем она теперь занимается. Когда мне случалось
вспомнить о ней, я чувствовал, что память моя отзывается на это грозной
болью, и старался больше об этом не думать.
Я пришел к Стэтлеру чуть-чуть раньше времени, заказал выпить и стал
смотреть на дверь. Она явилась ровно в два тридцать. На ней была
отороченная бобром шубка, которой я не видел в те времена, когда мы
встречались каждый вечер, и скромный, но изящный, дорогого вида синий
костюм. Она была такой же красивой, какой я ее помнил, и, пока она шла
через зал к моему столику, я видел, как все остальные мужчины в баре
бросали на нее горящие взгляды.
Я не поцеловал ее, не пожал ей руку, я, кажется, улыбнулся и сказал
"хелло", наверняка я помню только, что думал я в этот момент об одном: она
не изменилась - и неуклюже помогал ей снять пальто.
Мы сели рядом, лицом к залу, и она заказала чашку кофе. Она никогда
много не пила, и, как бы ни повлияли на нее события двух последних лет, к
вину они ее не пристрастили. Я повернулся на сиденье, чтобы лучше ее
видеть, и она слегка улыбнулась, зная, что я на нее смотрю, зная, что я
ищу на лице ее след провала, тень сожаления.
- Ну как? - спросила она.
- Так же.
- Так же. - Она засмеялась коротко и беззвучно. - Бедный Питер.
Мне было не по душе такое начало.
- Что будешь делать в Сан-Франциско? - спросил я.
Она беспечно пожала плечами. Этого жеста я раньше за ней не замечал.
- Не знаю, - сказала она. - Искать работу. Охотиться за женихами.
Размышлять о совершенных ошибках.
- Мне жаль, что все так получилось, - сказал я.
Она снова пожала плечами.
- Издержки производства, - сказала она. Она посмотрела на часы, и мы
оба подумали о поезде, который ждет, чтобы увезти ее из этого города, где
она прожила семь лет.
- Я пришла сюда не для того, чтобы поплакать тебе в жилетку, - сказала
она. - Я кое-что должна рассказать тебе о той ночи в Бостоне, чтобы не
было никаких недомолвок, а времени у меня очень мало.
Она заговорила, а я сидел, тянул свое виски и не смотрел на нее. Она
говорила быстро и хладнокровно, ни разу не сбившись, словно все то, что
случилось с ней в ту ночь, до последней маленькой черточки было так
надежно уложено на полочках памяти, что до конца дней своих она ничего не
сможет забыть.
По ее словам, в ту ночь, когда я звонил ей из Нью-Йорка, она одна
сидела у себя в номере; поговорив со иной, она еще раз повторила свою роль
- в нее были внесены кое-какие изменения. Потом легла спать.
Когда ее разбудил стук в дверь, она некоторое время лежала неподвижно,
сначала подумала, что ей это почудилось, потом решила, что просто кто-то
ошибся номером и сейчас уйдет. Но стук раздался снова, ошибиться было уже
невозможно, негромкий, сдержанный, настойчивый стук.
Она зажгла свет и села на постели.
- Кто там? - спросила она.
- Откройте дверь, Кэрол, прошу вас, - голос был женский, требовательный
и низкий, слегка приглушенный дверью. - Это я. Эйлин.
"Эйлин, Эйлин, - тупо повторяла про себя Кэрол. - Не знаю я никаких
Эйлин".
- Кто? - переспросила она, все еще не в силах проснуться окончательно.
- Эйлин Мансинг, - послышался шепот из-за двери.
- Ой, мисс Мансинг, - Кэрол соскочила с кровати босиком, в ночной
рубашке, с накрученными волосами бросилась открывать дверь. Эйлин Мансинг
шмыгнула из коридора, в спешке едва не сбив Кэрол с ног.
Кэрол закрыла дверь и обернулась: Эйлин Мансинг стояла возле смятой
постели в крошечном номере, и лицо ее в резком свете единственной лампочки
над кроватью было похоже на черно-белый набросок портрета. Это была
красивая тридцатипятилетняя женщина, которая выглядела красивой и
тридцатилетней на сцене и красивой, но сорокалетней вне ее. На сцене она
выглядела на пять лет моложе благодаря четкой лепке лица и головы, а также
поразительному запасу животной энергии, которую она источала. Довеском в
пять лишних лет вне сцены она была обязана спиртным напиткам, часто
ущемляемому честолюбию и, если верить рассказам, многочисленным любовным
треволнениям.
На ней была та же черная юбка джерси и свитер, которые Кэрол
заприметила, когда они возвращались со спектакля, поднимались вместе на
лифте и желали друг другу спокойной ночи в коридоре. Апартаменты мисс
Мансинг находились в нескольких десятках футов от комнаты Кэрол, наискосок
по коридору и окнами выходили на площадь перед отелем. Кэрол почти
машинально отметила про себя, что Эйлин Мансинг трезва, что чулки у нее
слегка перекручены, а рубиновая булавка, которая была приколота на плече
несколько часов назад, исчезла. Кроме того, губы у нее были только что
накрашены, и накрашены наспех, неровно и слишком жирно, отчего в резком
свете ее большой рот казался почти черным и как-то неуверенно сползал на
сторону.
- В чем дело? Что случилось, мисс Мансинг? - спросила Кэрол спокойным и
ободряющим, насколько это было возможно, тоном.
- У меня беда, - пробормотала женщина. Голос у нее был хриплый и
испуганный. - Большая, большая беда... Кто живет в соседнем номере? - Она
подозрительно взглянула на стенку, у которой стояла кровать.
- Не знаю, - сказала Кэрол.
- Кто-нибудь из наших?
- Что вы, мисс Мансинг! Из всей труппы на этом этаже только мы с вами.
- Хватит называть меня "мисс Мансинг"! Я вам еще не гожусь в бабушки.
- Эйлин.
- Это уже лучше, - сказала Эйлин Мансинг. Она стояла, слегка
покачиваясь из стороны в сторону, и не спускала пристального взгляда с
Кэрол, словно приходила к какому-то важному решению относительно нее.
Кэрол прижалась к двери, чувствуя, как дверная ручка давит на позвоночник.
- Мне нужен друг, - сказала Эйлин. - Мне нужна помощь.
- Если я могу быть хоть чем-нибудь...
- Любезность оставьте при себе. Мне нужна настоящая помощь.
Кэрол внезапно почувствовала озноб, только сейчас она заметила, как ей
холодно босиком, в одной ночной рубашке. Она мечтала только б том, чтобы
эта женщина ушла.
- Накиньте что-нибудь, - сказала Эйлин Мансинг так, словно она,
наконец, приняла решение. - И очень вас прошу, пойдемте ко мне в номер.
- Но сейчас так поздно, мисс Мансинг...
- Эйлин.
- Да, да, Эйлин. А мне завтра так рано вставать, и...
- Чего вы боитесь? - спросила Эйлин Мансинг хрипло.
- Я ничего не боюсь, - соврала Кэрол. - Только мне кажется, нет никакой
причины...
- Причина есть, - сказала Эйлин Мансинг. - И еще какая причина! В моей
кровати - мертвец.
Человек лежал на широкой постели поверх одеяла, голова его, лежавшая на
подушке, была слегка повернута в сторону двери, глаза открыты, а на лице
застыла удивленная полуулыбка. Рубашка и пиджак его висели на спинке стула
вместе со строгим галстуком темно-синего цвета, одна нога была босая. На
другой болтался носок с прицепленной к нему резинкой. Пара черных
аккуратно сдвинутых туфель выглядывала из-под кровати. Это был
величественных размеров мужчина с жирным вздымающимся животом и
зеленовато-серой кожей, даже для большой двуспальной постели он казался
слишком огромным.
Ему было под пятьдесят, волосы у него были седые и жесткие, и, хотя он
лежал мертвый и полуголый, он тем не менее был похож на удачливого,
занимающего высокие посты деятеля, привыкшего всеми командовать.
И тут Кэрол его узнала. Сэмуэль Боренсен. Она и раньше видела его
фотографии в газетах, а два дня назад в холле гостиницы кто-то показал ей
его самого.
- Он только-только начал раздеваться, - заговорила Эйлин Мансинг, с
горечью глядя в сторону кровати, - потом вдруг сказал: "Что-то мне не по
себе. Я, пожалуй, прилягу на минутку", - и умер.
Кэрол отвернулась от кровати. Она не хотела больше смотреть на этот
дряблый и высокомерный труп. Теперь на ней поверх ночной рубашки был
ночной халатик, на ногах ночные туфли, отороченные мехом, и все-таки ей
было, как никогда, холодно. Ей хотелось выбраться из этой комнаты, залезть
в свою постель, укутаться одеялом, согреться и напрочь забыть, что кто-то
стучался в ее дверь. Но Эйлин Мансинг стояла, загораживая проход, а в
открытую дверь за ее спиной можно было рассмотреть ярко освещенную
гостиную большого двойного номера, уставленную цветами, бутылками,
корзинами фруктов, усыпанную телеграммами, - Эйлин Мансинг была звездой в
новой постановке, которой все предрекали большой успех.
- Я знала его десять лет, - говорила Эйлин Мансинг, глядя мимо Кэрол на
постель. - Десять лет мы были друзьями, и вот на тебе - он является и
выкидывает такой номер.
- А может быть, он еще не умер? - сказала Кэрол. - Вы не послали за
доктором?
- За доктором? - Эйлин Мансинг хрипло засмеялась. - Только доктора нам
не хватало. Вы представляете себе, что будет, если в три часа ночи сюда
примчится доктор и обнаружит мертвого Сэма Боренсена в постели Эйлин
Мансинг? Вы представляете себе, что будет завтра в газетах?
- Простите меня... - заговорила Кэрол, решительно избегая смотреть в
сторону мертвеца, - но я думаю, мне наверное, лучше вернуться к себе. Я
никому ничего не скажу и...
- Вы не можете оставить меня здесь одну. Если вы оставите меня одну, я
выброшусь в окно.
- Я счастлива была бы помочь вам, но как? - Кэрол говорила с трудом,
потому что горло у нее пересохло и при каждом слове его перехватывали
болезненные спазмы. - Я не знаю, что мне сделать, чтобы...
- Вы можете помочь мне одеть его и перенести в его комнату, - ровным
голосом произнесла Эйлин Мансинг.
- Что, мисс Мансинг?
- Мне одной не справиться, он слишком велик. Я даже рубашки на него не
смогла натянуть. В нем килограмм девяносто. Он слишком много ел, - сказала
Эйлин Мансинг свирепо. Она упрекала сейчас это неподвижно лежащее тело за
все те пагубные пристрастия, которые привели его в эту комнату и оставили
нетранспортабельным на кровати. - Но, между нами говоря...
- Где его номер? - перебила ее Кэрол, безуспешно стараясь сдержать
спазмы в горле.
- На девятом этаже.
- Мисс Мансинг, - проговорила Кэрол, она заметила, что та все еще
неровно дышит. - Мы на пятом этаже. Его комната на девятом - еще четыре
этажа. Предположим, я вам помогу, но что проку? Мы же не можем везти его
на лифте.
- Я и не думала о лифте. Мы могли бы отнести его через черный ход.
Кэрол заставила себя повернуться и посмотреть на мертвеца. Он горой
лежал поверх одеял, огромный, неподвижный и такой тяжелый, что кровать под
ним просела посередине; невозможно было даже представить себе, что его
можно сдвинуть с места. "Если уж ей непременно надо было попасть в такую
историю, - подумала Кэрол, - неужели нельзя было подобрать мужчину более
умеренных габаритов?"
- Об этом даже думать нечего, - проговорила Кэрол, борясь со спазмами в
горле. - Черный ход в противоположном конце здания - это раз, а во-вторых,
нам вдвоем его не унести, его придется волочить. - Ее саму поразило,
насколько непринужденно она об этом говорила, насколько просто позволила
втянуть себя в этот заговор. - Нам придется волочить его по коридору мимо
двадцати дверей, непременно кто-нибудь услышит, мы, наконец, можем
наткнуться на ночного дежурного. Но предположим, мы его благополучно
дотащим до лестницы - вдвоем мы его не сможем поднять даже на один пролет.
- Мы сможем его оставить на лестнице, - сказала Эйлин Мансинг. - До
утра его там никто не найдет.
- Как вы можете?
- А что мне делать? - исступленно воскликнула Эйлин Мансинг. - Что вы
там стоите, ухмыляетесь и объясняете мне, чего я не могу?
Кэрол с удивлением провела рукой по лицу, как будто хотела на ощупь
проверить, какое на нем выражение. Оттого, что она старалась говорить, не
выказывая страха, от усилий преодолеть спазмы в пересохшем горле, губы ее
свело в такую гримасу, что мисс Мансинг в ее состоянии вполне могла
принять это за улыбку.
- Кто еще из труппы живет на нашем этаже? - спросила Мансинг. - Из
мужчин кто-нибудь есть?
- Нет, - сказала Кэрол. Сьюард - их продюсер - на два дня уехал в
Нью-Йорк, а остальные мужчины жили в другом отеле.
- Мистер Мосс, - вдруг с надеждой вспомнила она. - Ну конечно, он живет
в этом отеле. (Мистер Мосс играл в спектакле главную мужскую роль.)
- Он меня ненавидит, - сказала Эйлин Мансинг. - И живет на десятом
этаже. И вообще он здесь с женой.
Кэрол взглянула на будильник, стоящий на столике возле постели рядом с
бледным, перекошенным полуулыбкой лицом мертвеца. Было почти четыре часа.
- Знаете что, - заговорила она неестественно оживленно, ретируясь к
двери, - пойду-ка я к себе в комнату и подумаю хорошенько, а если мне
что-то придет в голову...
Она внезапно сорвалась с места и выскочила в гостиную мимо никак этого
не ожидавшей Эйлин Мансинг. Дверь удалось открыть не сразу, и Эйлин
Мансинг настигла ее и цепко схватила за руку.
- Подождите, куда вы, умоляю вас! - говорила она. - Вы не можете меня
бросить вот так, одну.
- Но я не представляю себе, чем могу быть вам полезна, мисс Мансин