шему  тюремщику,
чтобы он устроил нам свидание.
   - Ах, вот как! - сказал Ла Моль.  -  Сдается  мне,  что  он  брал  обеими
руками.
   - Стало быть, ты тоже ему заплатил?
   - Я дал ему сто экю.
   - Как хорошо, что наш тюремщик негодяй!
   - Еще бы! За деньги с ним можно будет  делать  все  что  угодно,  а  надо
надеяться, в деньгах у нас недостатка не будет.
   - Теперь скажи: ты понимаешь, что с нами произошло?
   - Прекрасно понимаю... Нас предали.
   - И предал этот гнусный герцог  Алансонский.  Я  был  прав,  когда  хотел
свернуть ему шею.
   - Так ты полагаешь, что дело наше серьезное?
   - Боюсь, что да.
   - Так что можно опасаться.., пытки?
   - Не скрою от тебя, что я уже думал об этом.
   - Что ты будешь говорить, если дойдет до этого?
   - А ты?
   - Я буду молчать, - заливаясь лихорадочным румянцем, ответил Ла Моль.
   - Ты ничего не скажешь?
   - Да, если хватит сил.
   - Ну, а я, ручаюсь тебе: если со мной учинят такую подлость, я много чего
наговорю! - сказал Коконнас.
   - Но чего именно? - живо спросил Ла Моль.
   - О, будь покоен, я наговорю такого, что господин д'Алансен на  некоторое
время лишится сна.
   Ла Моль хотел ответить, но в это время тюремщик, без сомнения  услышавший
какой-то шум, втолкнул друзей в их камеры и запер за ними двери.

Глава 5

ВОСКОВАЯ ФИГУРКА

   Уже восемь дней Карл был пригвожден  к  постели  лихорадочной  слабостью,
перемежавшейся сильными припадками, похожими на падучую болезнь.  Иногда  во
время таких припадков он испускал дикие  крики,  которые  с  ужасом  слушали
телохранители,  стоявшие  на  страже  в  передней,  и  которые  гулким  эхом
разносились по древнему Лувру, уже встревоженному зловещими  слухами.  Когда
припадки проходили, Карл, сломленный усталостью, с потухшими глазами,  падал
на руки кормилицы, храня молчание, в котором  чувствовалось  одновременно  и
презрение, и ужас.
   Рассказывать о том, как мать и сын, не поверяя друг другу  своих  чувств,
не только не встречались, но даже избегали Друг друга; рассказывать  о  том,
как Екатерина Медичи и герцог Алансонский вынашивали в уме зловещие замыслы,
- это все равно что пытаться изобразить тот  омерзительный  клубок,  который
шевелится в гнезде гадюки.
   Генрих сидел под замком у себя в камере, и на  свидание  с  ним,  по  его
личной просьбе к Карлу, не  получил  разрешения  никто,  даже  Маргарита.  В
глазах всех это была полная немилость. Екатерина и герцог Алансонский дышали
свободнее, считая Генриха погибшим, а Генрих ел и  пил  спокойнее,  надеясь,
что о нем забыли.
   Ни один человек при дворе  не  подозревал  об  истинной  причине  болезни
короля. Мэтр Амбруаз  Паре  и  его  коллега  Мазилло,  приняв  следствие  за
причину, нашли у него воспаление желудка, и  только.  Вследствие  этого  они
прописывали мягчительные средства, лишь  помогавшие  действию  того  особого
питья, которое назначил королю Рене. Карл принимал его из рук кормилицы  три
раза в день и оно составляло основное его питание.
   Ла Моль и Коконнас находились в Венсенне в одиночных камерах под  строгим
надзором. Маргарита и герцогиня Неверская раз десять пытались  проникнуть  к
ним или по крайней мере передать им записку, но все было тщетно.
   Однажды утром Карл, которому становилось то лучше, то хуже,  почувствовал
себя бодрее и пожелал, чтобы к нему впустили весь двор, который, по  обычаю,
являлся к королю каждое утро, хотя вставания теперь не было. Таким  образом,
двери отворились, и все могли заметить - по бледности щек, по  желтизне  лба
цвета слоновой кости,  по  лихорадочному  блеску  ввалившихся  и  обведенных
черными кругами глаз - то  страшное  разрушение,  какое  произвела  в  Карле
неведомая болезнь, поразившая молодого монарха.
   Королевская  опочивальня  быстро  наполнилась  любопытными  и  корыстными
придворными.
   Екатерину, герцога Алансонского и Маргариту известили о том,  что  король
принимает.
   Все трое пришли порознь,  один  вслед  за  другим.  Спокойная  Екатерина,
улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита..
   Екатерина села  у  изголовья  сына,  не  заметив  взгляда,  каким  он  ее
встретил.
   Герцог Алансонский встал у изножия кровати.
   Маргарита оперлась на стол и, посмотрев на бледный лоб, исхудалое лицо  и
ввалившиеся глаза брата, не могла удержать ни вздоха, ни слез.
   Карл, от которого ничто не ускользало, увидел ее слезы, услышал ее  вздох
и незаметно сделал Маргарите знак головой.
   Благодаря этому едва заметному знаку лицо несчастной королевы  Наваррской
прояснилось - Генрих ничего не успел, а быть может, и не захотел сказать ей.
   Она боялась за мужа и трепетала за возлюбленного.
   За себя она нисколько не опасалась:, она слишком хорошо знала Ла  Моля  и
была уверена, что может на него положиться.
   - Ну как вы себя чувствуете, мой милый сын? - спросила Екатерина.
   - Лучше, матушка, лучше.
   - А что говорят ваши врачи.?
   - Мои врачи? О, это великие ученые! - разразившись хохотом, сказал  Карл,
- По правде говоря, я получаю величайшее удовольствие, когда слушаю, как они
обсуждают мою болезнь. Кормилица! Дай мне попить.
   Кормилица принесла Карлу чашку с обычным его питьем.
   - Что же они дают вам принимать, сын мой?
   - Ах, сударыня, да кто же знает, что они там стряпают? - ответил король и
с жадностью проглотил питье.
   - Было бы превосходно, - заговорил Франсуа, - если бы брат мог  встать  и
выйти на солнце; охота, которую он так любит, подействовала бы на  него  как
нельзя лучше.
   - Да, - подтвердил Карл с усмешкой, разгадать значение которой герцог был
бессилен, - только в последний раз она  подействовала  на  меня  как  нельзя
хуже.
   Карл произнес эти слова таким странным тоном, что разговор, в котором  не
принимали участия  присутствующие,  на  этом  оборвался.  Карл  чуть  кивнул
головой. Придворные поняли, что прием окончен, и вышли один за другим.
   Герцог Алансонский сделал движение, чтобы подойти к  брату,  но  какое-то
непонятное чувство остановило его. Он поклонился и вышел.
   Маргарита схватила исхудавшую руку, которую протягивал ей брат,  стиснула
ее, поцеловала и тоже ушла.
   - Милая Марго! - прошептал Карл.
   Одна Екатерина продолжала сидеть у изголовья. Оставшись  с  ней  наедине,
Карл отодвинулся к проходу между стеной и кроватью  с  тем  чувством  ужаса,
которое заставляет нас отступить перед змеей.
   У Карла, которому многое объяснили признания  Рене  и,  быть  может,  еще
больше размышления в тишине, не осталось даже такого счастья, как сомнение.
   Он отлично знал, отчего он умирает.
   И потому, когда Екатерина подошла к его постели  и  протянула  ему  руку,
такую же холодную, как ее взгляд, он вздрогнул от страха.
   - Вы остаетесь, матушка? - спросил он.
   - Да, сын мой, - ответила Екатерина, -  мне  надо  поговорить  с  вами  о
важных вещах.
   - Говорите, - сказал Карл, отодвигаясь еще дальше.
   - Государь! - заговорила королева. - Вы утверждали сейчас, что ваши врачи
- великие ученые...
   - Я и сейчас это утверждаю.
   - Но что же они делают с тех пор, как вы заболели?
   - По правде говоря, ничего... Но если бы вы слышали, что они  говорили...
Честное слово, стоит заболеть ради того, чтобы послушать их лекции.
   - В таком случае, сын мой, вы позволите мне сказать вам одну вещь?
   - Ну конечно! Говорите, матушка.
   - Я подозреваю, что все эти великие ученые ничего  не  понимают  в  вашей
болезни.
   - В самом деле?
   - Быть может, они и видят следствия, но причина им непонятна.
   - Возможно, - сказал Карл, не понимая, к чему клонит мать.
   - Таким образом, они лечат симптомы, вместо того чтобы лечить болезнь.
   - Клянусь душой, по-моему, вы правы,  матушка!  -  воскликнул  изумленный
Карл.
   - Так вот, сын  мой,  -  продолжала  Екатерина,  -  мое  сердце  и  благо
государства не могут вынести, чтобы вы  болели  так  долго,  а  кроме  того,
болезнь может в конце концов тяжело повлиять на ваше душевное  состояние,  -
вот почему я собрала самых сведущих ученых.
   - В медицинской науке?
   - Нет, в науке более глубокой, в науке, которая позволяет  проникнуть  не
Только в тело, но и в Душу.
   - Превосходная наука, - заметил Карл.  -  Почему  только  этой  науке  не
обучают  королей!..  Так,  значит,  ваши  изыскания  привели   к   какому-то
результату? - спросил он.
   - Да.
   - К какому же?
   - К тому, какого я ожидала, и сейчас я  принесла  вам,  ваше  величество,
средство, которое должно исцелить и ваше тело, и ваш дух.
   Карл вздрогнул. Он подумал, что мать,  находя,  что  он  умирает  слишком
долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
   - Где же оно, это самое средство? - спросил Карл, приподнявшись на  локте
и глядя на мать.
   - Оно в самой болезни, - ответила Екатерина.
   - В чем же заключается болезнь?
   - Выслушайте меня, сын  мой,  -  сказала  Екатерина.  -  Вы  когда-нибудь
слышали о том, что бывают тайные враги,  месть  которых  убивает  жертву  на
расстоянии?
   - Железом или ядом? - спросил Карл, ни  на  секунду  не  спуская  глаз  с
бесстрастного лица матери.
   - Нет, средствами, не менее надежными и не менее страшными.
   - Объяснитесь!
   - Верите ли вы, сын мой, в  действие  кабалистики  и  магии?  -  спросила
флорентийка.
   Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
   - Твердо верю, - ответил он.
   - Так вот, это и есть источник ваших  страданий,  -  поспешно  произнесла
Екатерина. - Некий враг вашего величества, не смея покуситься на вас  прямо,
замыслил погубить вас тайно. Против  особы  вашего  величества  он  направил
заговор, тем более страшный,  что  у  него  не  было  сообщников,  и  потому
таинственные нити этого заговора до сих пор оставались неуловимыми.
   - Честное слово, так  оно  и  есть!  -  ответил  Карл,  возмущенный  этой
хитроумной ложью.
   - А вы поищите  получше,  сын  мой,  -  сказала  Екатерина,  -  вспомните
некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить  безнаказанность
убийце.
   - Убийце? - воскликнул Карл. - Вы говорите -  убийце?  Стало  быть,  меня
пытались убить, матушка?
   Екатерина лицемерно закатила сверкающие глаза под свои морщинистые веки.
   - Да, сын мой. Вы, быть может,  и  сомневаетесь  в  этом,  но  я-то  знаю
наверно.
   - Я никогда не сомневаюсь в  том,  что  говорите  мне  вы,  -  язвительно
произнес Король. - Каким же способом пытались  меня  убить?  Мне  это  очень
интересно!
   - С помощью магии, сын мой.
   - Объяснитесь, матушка,  -  сказал  Карл,  движимый  отвращением  к  роли
наблюдателя, которую ему приходилось играть.
   - Если бы заговорщик, которого я вам назову.., и которого в глубине  души
вы, ваше величество, уже назвали сами.., если бы он,  всецело  полагаясь  на
свои батареи , и будучи уверен в успехе, успел скрыться, быть  может,  никто
не узнал бы причину страданий вашего величества, но,  к  счастью,  государь,
вас оберегал ваш брат.
   - Какой брат? - спросил Карл.
   - Ваш брат Алансон.
   - Ах да, верно! Я все забываю, что у меня есть брат, - с  горьким  смехом
прошептал Карл. - Так вы говорите...
   - Я говорю, что, к счастью, он раскрыл вашему величеству внешнюю  сторону
заговора. Но он, неопытное дитя, искал лишь следов  обыкновенного  заговора,
только доказательств бегства молодого человека, я  же  искала  доказательств
дела, гораздо более серьезного, потому что я  знаю,  сколь  велик  ум  этого
преступника.
   - Вот как! А ведь похоже  на  то,  матушка,  что  вы  говорите  о  короле
Наваррском? - спросил Карл - ему  хотелось  посмотреть,  до  каких  пределов
дойдет флорентийское притворство.
   Екатерина лицемерно опустила глаза.
   - Если не ошибаюсь, я приказал арестовать его и отправить  в  Венсенн  за
бегство, о котором вы  упомянули,  -  продолжал  король,  -  а  он,  значит,
оказался еще преступнее, чем я думал?
   - Вы чувствуете, как треплет вас лихорадка? - спросила Екатерина.
   - Да, конечно, - нахмурив брови, ответил Карл.
   - Вы чувствуете страшный жар, который сжигает вам внутренности и сердце?
   - Да, - все более мрачнея, ответил Карл.
   - А острые боли а голове, которые, как стрелы,  ударяют  вам  в  глаза  и
через них проникают в мозг?
   - Да, да! О, я прекрасно это чувствую! О-о!  Вы  отлично  описываете  мою
болезнь!
   - А ведь все это очень просто, - сказала флорентинка. - Смотрите...
   И тут она вытащила из-под накидки какой-то предмет и подала его королю.
   Это была фигурка из желтоватого воска дюймов в шесть высотой. На  фигурке
было платье с золотыми звездочками, а поверх платья королевская мантия, тоже
сделанная из воска.
   - Но при чем тут статуэтка? - спросил Карл.
   - Посмотрите, что у нее на голове! - сказала Екатерина.
   - Корона, - ответил Карл.
   - А в сердце?
   - Иголка.
   - Разве вы не узнаете себя, государь?
   - Себя?
   - Да, себя, в короне и мантии.
   - А кто сделал эту фигурку? - спросил Карл, утомленный этой  комедией.  -
Разумеется, король Наваррский?
   - Ничего подобного, государь.
   - Ничего подобного?.. Тогда я вас не понимаю.
   - Я говорю "нет", - возразила Екатерина, - так как вы,  ваше  величество,
могли бы подумать, что он сделал ее сам. Я сказала бы "да", если бы вы, ваше
величество, задали мне вопрос по-другому.
   Карл не ответил. Он пытался проникнуть во все тайники этой  темной  души,
которая все время закрывалась перед ним  в  то  самое  мгновение,  когда  он
полагал, что уже готов прочитать ее.
   - Государь! - продолжала  Екатерина.  -  Стараниями  вашего  генерального
прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена на квартире человека, который во
время  соколиной  охоты  держал  наготове   запасную   лошадь   для   короля
Наваррского.
   - У де Ла Моля? - спросил Карл.
   - Да, у него! Взгляните, пожалуйста, еще раз на  стальную  иглу,  которая
пронзает сердце, и вы увидите, какая буква написана на  вставленной  в  ушко
бумажке.
   - Я вижу букву "М", - ответил Карл.
   - Это значит смерть - такова магическая формула, государь.  Злоумышленник
пишет, чего он желает, когда наносит эту  самую  ранку.  Если  бы  он  хотел
поразить вас безумием, как это сделал герцог Бретонский с Карлом Шестым,  он
вонзил бы иголку в голову и вместо "М" написал "F" .
   - Итак, - сказал Карл IX, - вы  полагаете,  матушка,  что  на  мою  жизнь
покусился Ла Моль?
   - Да.., постольку, поскольку покушается на  чье-либо  сердце  кинжал,  но
ведь кинжал держит чья-то рука, которая его и направляет.
   - Так это и есть причина моей болезни?  Значит,  как  только  чары  будут
уничтожены, мой недуг пройдет? Но каким образом этого достичь?  -  спрашивал
Карл.  -  Вы-то,  конечно,  это  знаете,  моя  добрая  матушка,  -  ведь  вы
занимаетесь этим всю жизнь, а  я  в  отличие  от  вас  полный  невежда  и  в
кабалистике, и в магии.
   - Смерть злоумышленника разрушает чары. В  тот  день,  когда  чары  будут
разрушены, пройдет и болезнь. Все это очень просто, - отвечала Екатерина.
   - Вот как? - удивленно спросил Карл.
   - Неужели вы этого не знаете?
   - Разумеется, нет! Я не колдун, - сказал король.
   -  Но  теперь-то  вы  убедились  в  этом,  ваше  величество?  -  спросила
Екатерина.
   - Конечно.
   - Эта убежденность победит вашу тревогу?
   - Победит окончательно.
   - Вы это говорите из любезности?
   - Нет, матушка, от души. Лицо Екатерины разгладилось.
   - Слава Богу! - воскликнула она; можно было подумать,  что  она  верит  в
Бога.
   - Да, слава Богу! - насмешливо  повторил  Карл.  -  Теперь  я  знаю,  кто
виновник моего недуга и, следовательно, кого надо наказать.
   - И мы накажем...
   - Господина де Ла Моля: ведь вы сказали, что виновник - он?
   - Я сказала, что он был орудием.
   - Хорошо, сначала Ла  Моля  -  это  самое  главное,  -  ответил  Карл.  -
Приступы, которым я подвержен,  могут  вызвать  в  нашем  окружении  опасные
подозрения. Чтобы открыть истину, необходимо срочно все осветить.
   - Итак, господин де Ла Моль?..
   - ..прекрасно подходит мне как виновник, я согласен.  Начнем  с  него,  а
если у него есть сообщник, он его выдаст.
   - Да, - прошептала Екатерина, - а если он не выдаст, то его заставят  это
сделать. У нас есть для этого средства, которые действуют безотказно.
   Затем она встала и громко спросила Карла:
   - Итак, государь, вы позволяете начать следствие?
   - Чем раньше, тем лучше, матушка, - ответил Карл, - такова моя воля.
   Екатерина пожала руку сыну, не поняв, почему нервно вздрогнула его  рука,
пожимавшая ей руку, и вышла, не услышав язвительного смеха короля, а за  ним
глухого,  страшного  проклятия.  !  Король  спросил  себя:  не   опасно   ли
предоставлять свободу действий этой женщине, которая в несколько часов может
натворить таких дел, которых уже не поправишь?
   Но в ту минуту, когда он смотрел на портьеру, опускавшуюся за Екатериной,
он услыхал подле себя легкий шорох и, обернувшись, увидел  Маргариту  -  она
приподняла  стенной  ковер,  закрывавший  коридор,  который  вел  в  комнату
кормилицы.
   Бледность Маргариты, ее  блуждающий  взгляд,  ее  тяжело  дышавшая  грудь
выдавали страшное волнение.
   - Государь, государь! - воскликнула Маргарита, бросаясь к постели  брата.
- Вы же знаете, что она лжет!
   - Кто "она"? - спросил Карл.
   - Слушайте, Карл! Это, разумеется, ужасно - обвинять родную  мать!  Но  я
подумала, что она осталась у вас  затем,  чтобы  погубить  их  окончательно.
Клянусь вам жизнью, моей и вашей, клянусь душой нас обоих, что она лжет!
   -  Погубить?!  Кого  она  хочет  погубить?..  Оба  инстинктивно  говорили
шепотом; можно было подумать, что они боятся услыхать самих себя.
   - Прежде всего Анрио, вашего Анрио, который вас любит  и  который  предан
вам, как никто в мире.
   - Ты так думаешь, Марго? - спросил Карл.
   - Государь! Я в этом уверена!
   - Я тоже, - отозвался Карл.
   - Но если вы в этом уверены, брат мой, - с удивлением сказала  Маргарита,
- почему же вы приказали его арестовать и посадить в Венсенн?
   - Потому что он сам просил меня об этом.
   - Он сам вас просил, государь?
   - Да, Анрио человек своеобразный. Быть  может,  он  ошибается,  но,  быть
может, он и прав: одно  из  его  соображений  заключается  в  том,  что  ему
безопаснее быть у меня в немилости, чем  в  милости,  дальше  от  меня,  чем
ближе, в Венсенне, чем в Лувре.
   -  Ах,  вот  как!  Понимаю,  -  сказала  Маргарита.  -  Так  он   там   в
безопасности?
   - Еще бы! Что может быть безопаснее для человека, за жизнь которого Болье
отвечает мне головой?
   - Спасибо, брат мой, спасибо за Генриха! Но...
   - Но что?
   - Но там есть и другой человек, государь... Быть может, я  виновата,  что
он мне небезразличен, но он мне небезразличен, вот и все.
   - Кто же этот человек?
   - Государь! Пощадите меня... Я едва ли посмела бы назвать его  имя  моему
брату.., и не посмею назвать его королю.
   - Это де Ла Моль? - спросил Карл.
   - Да! - ответила Маргарита. - Однажды вы хотели убить  его,  государь,  и
только чудом он избежал вашей королевской мести.
   - А ведь это было,  Маргарита,  когда  он  был  виновен  только  в  одном
преступлении, но теперь, когда он совершил два...
   - Государь! Во втором он не виновен.
   - Бедная Марго! Разве ты не слышала, что говорила наша добрая матушка?  -
спросил Карл.
   - Карл! Я же сказала  вам,  что  она  лжет,  -  понизив  голос,  ответила
Маргарита.
   - Вам, может быть, не известно о существовании некоей  восковой  фигурки,
изъятой у де Ла Моля?
   - Конечно, известно, брат мой.
   - И то, что эта фигурка проколота иглой в сердце, и то, что к этой иголке
прикреплен флажок с буквой "М"?
   - И это я знаю.
   - И то, что у этой фигурки на плечах  королевская  мантия,  а  на  голове
королевская корона?
   - Все знаю.
   - Что же вы на это скажете?
   - Скажу, что эта фигурка с королевской мантией на плечах и с  королевской