одолжая свои розыски, направился  по
набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан.
   Против улицы Жуй он остановился.
   Вчера, как раз на этом месте, две дуэньи завязали глаза ему и  Коконнасу.
Он повернул налево и отсчитал двадцать шагов, затем повторил этот  маневр  и
очутился перед домом, вернее - перед оградой, за которой стоял дом; в ограде
была обитая большими гвоздями дверь с навесом и с бойницами.
   Дом  стоял  на  узкой  улочке  Клош-Персе,  протянувшейся  между   улицей
Сент-Антуан и улицей Руа-де-Сисиль.
   "Ей-ей, это здесь... Готов поклясться! -  подумал  Ла  Моль.  -  Когда  я
выходил, я протянул руку и нащупал совершенно  такие  же  гвозди  на  двери,
потом спустился по  двум  ступенькам.  Еще  когда  я  нащупал  ногой  первую
ступеньку, пробежал какой-то человек с криком: "Помогите!", и его  убили  на
улице Руа-де-Сисиль. Итак, посмотрим".
   Ла Моль подошел к двери и постучал.
   Дверь отворил какой-то усатый привратник.
   - Was ist das? < - В чем дело? (нем.).> - спросил он.
   "Ага, оказывается, мы швейцарцы", - подумал Ла Моль.
   - Друг мой, - с самым очаровательным видом обратился он к привратнику,  -
я хотел бы взять мою шпагу - я ее оставил в этом доме, - я здесь ночевал!
   - Ich verstehe nicht <Не понимаю (нем.).>, - ответил привратник.
   - Шпагу... - продолжал Ла Моль.
   - Ich verstehe nicht, - повторил привратник.
   - ..которую я оставил.., шпагу, которую я оставил...
   - Ich verstehe nicht...
   - ..в этом доме, где я ночевал.
   - Gehe zum Teufel! <Иди к черту! (нем.)> - сказал привратник и  захлопнул
дверь у него перед носом.
   - Черт возьми!  -  воскликнул  Ла  Моль.  -  Будь  при  мне  шпага,  я  с
удовольствием проткнул бы тушу этого прохвоста... Но раз  ее  нет,  придется
отложить это до другого раза.
   Ла Моль дошел до улицы  Руа-де-Сисиль,  повернул  направо,  сделал  шагов
пятьдесят, еще раз повернул направо и очутился на улице Тизон,  параллельной
улице Клош-Персе и похожей на нее как две капли воды.  Больше  того:  он  не
сделал и тридцати шагов, как снова наткнулся  на  калитку,  обитую  большими
гвоздями, с навесом и бойницами и с лестницей в две  ступеньки.  Можно  было
подумать, что улица Клош-Персе повернулась задом наперед,  чтобы  еще  разок
взглянуть на Ла Моля.
   Ла Моль подумал, что вчера он мог ошибиться и принять правую  сторону  за
левую, поэтому он подошел к двери и постучал, собираясь заявить то же, что и
у первой двери. Но сколько он ни стучал, на сей раз дверь даже не отворили.
   Ла Моль раза три проделывал тот же самый путь и пришел к  выводу,  что  у
дома два входа, один - с улицы Клош-Персе, другой - с улицы Тизон.
   Однако это рассуждение, сколь бы логичным оно ни было, не возвращало  ему
шпаги и не указывало, где его друг.
   На минуту у него мелькнула  мысль  купить  другую  шпагу  и  пронзить  ею
негодяя-привратника, упорно говорившего только по-немецки,  но  ему  тут  же
пришло в голову, что, если привратник служит у Маргариты  и  если  Маргарита
выбрала именно его, стало быть, у нее были на то основания и, следовательно,
ей будет неприятно его лишиться.
   А Ла Моль ни  за  какие  блага  в  мире  не  стал  бы  делать  что-нибудь
неприятное для Маргариты.
   Однако, опасаясь поддаться искушению, он около двух часов дня вернулся  в
Лувр.
   На сей раз его комната не была занята,  и  он  беспрепятственно  вошел  к
себе. Надо было поскорее сменить камзол, который, как заметила королева, был
основательно испорчен.
   Он направился прямо к постели, чтобы вместо  изрезанного  камзола  надеть
красивый жемчужно-серый. Но, к величайшему своему изумлению, первое, что  он
увидел, была лежавшая рядом с жемчужно-серым  камзолом  шпага  -  та  самая,
которую он оставил на улице Клош-Персе.
   Ла Моль взял ее в руки и осмотрел со всех сторон: это действительно  была
его шпага!
   - Ото! Уж нет ли тут колдовства? - сказал он со вздохом и добавил:
   - Ах, если б и бедный Коконнас нашелся так же, как моя шпага!
   Спустя два-три часа после того, как Ла Моль  перестал  ходить  вокруг  да
около двуликого дома, калитка на улице Тизон  отворилась.  Было  около  пяти
часов вечера, а следовательно - уже темно.
   Женщина,  закутанная  в  длинную,  отороченную  мехом  накидку,  вышла  в
сопровождении  служанки   из   калитки,   открытой   дуэньей   лет   сорока,
проскользнула на улицу Руа-де-Сисиль, постучала  в  заднюю  дверь  особняка,
выходившую в переулок д'Аржансон, вошла в нее,  затем  вышла  через  главный
вход этого же особняка на улицу Вьей-Рю-дю-Тампль,  проследовала  до  задней
двери во дворце Гизов, вынула из кармана ключ, отворила дверь и скрылась.
   Через полчаса из той же калитки маленького домика вышел молодой человек с
завязанными глазами, которого вела под руку женщина. Она вывела его на  угол
между улицами Жоффруа-Ланье и Мортельри, попросила сосчитать до пятидесяти и
только тогда снять повязку.
   Молодой человек точно выполнил указание и, сосчитав до пятидесяти, снял с
глаз повязку.
   - Черт побери! - сказал он, оглядываясь кругом.  -  Пусть  меня  повесят,
если я знаю, где я! Уже шесть часов! - воскликнул он, услыхав бой  часов  на
соборе Парижской Богоматери. - А что сталось с беднягой Ла Молем?  Побегу  в
Лувр, может быть, там что-нибудь узнаю про него.
   С этими словами Коконнас пустился бегом по улице Мортельри и  добежал  до
ворот Лувра быстрее лошади; он растолкал  и  раскидал  движущуюся  изгородь,
которую составляли почтенные горожане, мирно разгуливавшие возле лавочек  на
площади Бодуайе, и вошел во дворец.
   Там он расспросил солдата-швейцарца и часового.
   Швейцарец как будто видел утром возвращавшегося Ла Моля, но  не  заметил,
вышел ли он из Лувра. Часовой встал на дежурство только полтора часа назад и
ничего не видел.
   Коконнас  вбежал  к  себе  наверх  и  стремительно  распахнул  дверь,  но
обнаружил в комнате только весь изодранный камзол Ла  Моля,  и  это  усилило
тревогу пьемонтца.
   Тогда Коконнас вспомнил о Ла Юрьере и побежал к  достопочтенному  хозяину
"Путеводной звезды". Ла Юрьер видел Ла Моля: Ла Моль завтракал у Ла  Юрьера.
Коконнас совершенно успокоился и, проголодавшись, приказал подать ему  ужин.
У Коконнаса  были  две  предпосылки,  необходимые  для  того,  чтобы  хорошо
поужинать: спокойствие духа и пустой желудок, а потому ужинал он так хорошо,
что досидел до восьми часов вечера. Подкрепившись двумя  бутылками,  легкого
анжуйского вина, которое он очень любил и которое смаковал  с  наслаждением,
проявлявшимся  в  подмигивании  глазом  и  пощелкивании  языком,  он   снова
отправился разыскивать Ла Моля, и эта новая разведка в толпе  сопровождалась
пинками и  ударами  кулака,  состоявшими  в  прямой  пропорции  с  возросшим
чувством дружбы, внушенным тем блаженным состоянием, какое обычно  наступает
после обильной еды.
   Новая разведка заняла целый час; за это время Коконнас  побывал  на  всех
улицах по соседству с Гревской набережной, на Угольной  пристани,  на  улице
Сент-Антуан, на улице Тизон и на улице Клош-Персе, куда, как он  думал,  мог
вернуться его друг. Наконец он сообразил, что есть одно место, где  Ла  Моль
должен пройти непременно, а именно - пропускные  ворота  Лувра;  поэтому  он
решил пойти к воротам и дожидаться Ла Моля там.
   Всего за сто шагов от Лувра, на  площади  Сен-Жер-мен-Л'Осеруа,  Коконнас
сбил с ног супружескую чету и уже остановился, чтобы помочь  супруге  встать
на ноги, как вдруг при тусклом свете фонаря, висевшего над подъемным  мостом
Лувра, увидел бархатный вишневый плащ и белое перо  своего  друга,  который,
подобно  тени,  исчезал  под  опускной  решеткой  входных  ворот  и  отвечал
часовому, отдавшему ему честь.
   Пресловутый вишневый плащ произвел на всех  столь  глубокое  впечатление,
что ошибиться было невозможно.
   - Черт побери! - воскликнул Коконнас. - Наконец-то он идет домой! Эй!  Ла
Моль! Эй, дружище! Что за черт? Голос у меня как будто сильный. Почему же он
меня не слышит? Но, слава Богу, ноги у  меня  не  слабее  голоса,  и  я  его
догоню.
   С этим намерением Коконнас пустился бежать во все лопатки и через  минуту
был у Лувра, но старания его были напрасны, и, когда он одной  ногой  ступил
во двор Лувра, вишневый плащ, видимо тоже очень торопившийся, успел скрыться
в дверях.
   - Эй, Ла Моль! - снова пускаясь в погоню, крикнул Коконнас. -  Да  погоди
же! Это я, Коконнас! Какого черта ты так бежишь? Уж не спасаешься ли  ты  от
кого-то?
   В самом деле, вишневый плащ не поднялся, а словно на крыльях  взлетел  на
третий этаж.
   - Ах, вот как! Ты не хочешь подождать? - кричал Коконнас. -  Ты  на  меня
зол? Ты рассердился на меня? Ну и ступай к черту! А я больше не могу.
   Все это Коконнас выкрикивал вслед беглецу, стоя  внизу  у  лестницы,  но,
отказавшись следовать за  беглецом  ногами,  он  продолжал  следить  за  ним
глазами на поворотах лестницы, вплоть до того этажа,  где  находились  покои
Маргариты. И  вдруг  оттуда  вышла  женщина  и  взяла  за  руку  того,  кого
преследовал Коконнас.
   - Ах, вон оно  что!  -  произнес  Коконнас.  -  Она  -  вылитая  королева
Маргарита. Его ждали. Это дело другое: понятно, что он мне не ответил.
   Коконнас лег грудью на перила и устремил взгляд в Просвет лестницы.
   Тут он увидел, что вишневый плащ после каких-то тихо сказанных  ему  слов
прошел за королевой в ее покои.
   - Да, да! Так и есть, - сказал Коконнас,  -  стало  быть,  я  не  ошибся.
Бывают случаи, когда нам докучают своим присутствием даже лучшие  друзья,  и
как раз такой случай оказался у моего милого Ла Моля.
   Коконнас крадучись поднялся  по  лестнице  и  сел  на  бархатную  скамью,
протянувшуюся во всю стену лестничной площадки.
   - Тогда я не пойду за ним, а подожду здесь... - рассуждал он.  -  Да,  но
если, как я думаю, он у королевы Наваррской, - я могу  прождать  долго...  -
продолжал он свои рассуждения. - А холодно, черт побери!.. Лучше  я  подожду
его у нас в комнате. Поселись в ней сам черт, Ла Молю все равно не  миновать
в нее вернуться.
   Едва он умолк и встал, чтобы осуществить  свое  намерение,  как  над  его
головой послышались легкие, бодрые шаги, сопровождаемые песенкой,  настолько
любимой его другом, что Коконнас тотчас же вытянул шею в ту сторону,  откуда
слышались шаги и песенка. Это был Ла  Моль,  который  спускался  с  верхнего
этажа и который, увидав Коконнаса, запрыгал через четыре ступеньки по маршам
лестницы, отделявшим его, от друга, и, наконец, бросился в его объятия.
   - Черт побери! Так это ты? - сказал Коконнас. - Ка кой черт и откуда тебя
вывел?
   - С улицы Клош-Персе?
   - Да нет! Я говорю не про тот дом...
   - А откуда же?
   - От королевы.
   - От королевы?
   - От королевы Наваррской.
   - Я там не был.
   - Рассказывай!
   - Дорогой Аннибал, ты бредишь! -  сказал  Ла  Моль.  -  Я  иду  из  нашей
комнаты, где прождал тебя добрых два часа.
   - Из нашей комнаты?
   - Да.
   - Значит, я гнался по Луврской площади не за тобой?
   - Когда?
   - Только что.
   - Нет.
   - Это не ты сейчас проходил под опускной решеткой входных ворот?
   - Нет.
   - Не ты сейчас  взлетел  по  лестнице,  словно  за  тобой  гнался  легион
чертей?
   - Нет.
   - Черт побери! - воскликнул Коконнас. - Вино  в  "Путеводной  звезде"  не
такое уж забористое, чтобы у меня так зашумело в  голове.  Говорят  тебе,  я
только что видел в воротах Лувра твой  вишневый  плащ  и  твое  белое  перо,
гнался за тем и за другим вплоть до этой лестницы, а твой плащ, твое перышко
и тебя самого вместе с твоей размашистой рукой ждала здесь какая-то дама,  а
я сильно подозреваю, что это - королева Наваррская, которая все это  увлекла
за собой вон в ту дверь, ведущую, если не ошибаюсь, к прекрасной Маргарите.
   - Черт! Уже измена? - бледнея, сказал Ла Моль.
   - Ну и отлично! - ответил Коконнас. - Ругайся, сколько хочешь, только  не
говори, что я вру.
   Ла Моль схватился за голову и минуту стоял в  нерешительности,  колеблясь
между чувством уважения и чувством ревности,  но  ревность  взяла  верх:  он
бросился к двери и начал колотить в нее изо всех сил, производя шум,  совсем
не подобающий жилищу коронованных особ.
   - Мы дождемся, что нас арестуют, - сказал Коконнас, - но все  равно,  это
забавно. Скажи-ка, Ла Моль: а нет ли в Лувре привидений?
   - Понятия не имею, - отвечал Ла Моль, белый, как перо, нависшее  над  его
лбом, - но мне всегда очень хотелось посмотреть на какое-нибудь  привидение,
а раз теперь такой  случай  представился,  я  сделаю  все  возможное,  чтобы
встретиться с этим привидением лицом к лицу.
   - Я ничего не имею против, - сказал Коконнас, - только стучи потише, если
не хочешь его спугнуть.
   Ла Моль, несмотря на свое отчаяние, понял, что друг  его  прав,  и  начал
стучать потише.

Глава 7

ВИШНЕВЫЙ ПЛАЩ

   Коконнас  не  ошибся.  Дама,  остановившая  кавалера  в  вишневом  плаще,
действительно была королева Наваррская; что же касается кавалера в  вишневом
плаще, то я думаю, читатель уже догадался, что это  был  не  кто  иной,  как
храбрый де Муи.
   Узнав королеву Наваррскую,  молодой  гугенот  заподозрил,  что  произошла
ошибка, но не решился ничего сказать из боязни, что  Маргарита  вскрикнет  и
тем самым выдаст его. Он решил пройти за ней  в  комнаты  и  уже  там  смело
сказать своей прекрасной проводнице:
   - Ваше величество, молчание за молчание! Маргарита нежно сжала руку того,
кого в полумраке принимала за Ла Моля, и, приблизив губы к его уху,  сказала
по-латыни:
   - Sola sum; introito, carissime <Я одна; входите, дорогой мой.>.
   Де Муи молча последовал за ней, но едва дверь за  ним  затворилась  и  он
очутился в  передней,  освещенной  лучше,  чем  лестница,  Маргарита  тотчас
увидела, что это не Ла Моль.
   Произошло  то,  чего  опасался  осторожный  гугенот,  -  Маргарита   тихо
вскрикнула; к счастью, теперь это было неопасно.
   - Господин де Муи?! - отступив на шаг, спросила она.
   - Он самый, ваше величество, и я молю вас дать мне  возможность  свободно
продолжать свой путь и никому не говорить о том, что я в Лувре.
   - Это господин де Муи, - повторила Маргарита. - Я ошиблась!
   - Да, я понимаю, - отвечал де Муи, - вы, ваше величество, приняли меня за
короля Наваррского - тот же рост, такое же белое перо, и, как говорили люди,
желавшие мне польстить, - такая же осанка.
   Маргарита пристально посмотрела на де Муи.
   - Господин де Муи, вы знаете латынь? - спросила она.
   - Когда-то знал, но забыл, - отвечал молодой человек.
   Маргарита улыбнулась.
   - Господин де Муи, - сказала она, - вы можете быть спокойны  относительно
моего молчания. А кроме того, мне кажется, что я  знаю  имя  человека,  ради
которого вы пришли в Лувр, и могу предложить вам свои услуги, чтобы привести
вас  к  этой  особе,  никого  не  подвергая  опасности,  -  Извините,   ваше
величество, - отвечал де Муи, - но я думаю, что вы ошибаетесь и что напротив
- вам совершенно неизвестно, к кому...
   -  Как!  -  воскликнула  Маргарита.  -  Разве  вы  пришли  не  к   королю
Наваррскому?
   - Увы, нет, - отвечал де Муи, - и мне очень неловко просить вас, чтобы вы
скрыли мой приход в Лувр прежде всего от его величества, вашего супруга.
   - Послушайте, господин де Муи, - с изумлением заговорила Маргарита, -  до
сих пор я считала вас одним из самых стойких гугенотских  вождей,  одним  из
самых верных сторонников короля, моего супруга. Неужели я ошибалась?
   - Нет, ваше величество, еще сегодня утром я был точь-в-точь таким, как вы
сказали.
   - А по какой причине сегодня утром вы изменились?
   - Ваше величество,  -  с  поклоном  отвечал  де  Муи,  -  благоволите  не
требовать от меня ответа и милостиво примите уверения в моем  глубочайшем  к
вам уважении.
   И де Муи с почтительным видом, но решительно  сделал  несколько  шагов  к
двери, в которую вошел.
   Маргарита остановила его.
   - Тем не менее, сударь, - сказала она, - я  позволю  себе  попросить  вас
кое-что мне объяснить; думаю, что на мое слово можно положиться!
   - Ваше величество, я обязан молчать, - ответил де Муи, - и если я до  сих
пор ничего не сказал вам, значит, таков мой долг!
   - И все-таки...
   - Ваше величество, вы можете погубить меня, но вы  не  можете  требовать,
чтобы я предал моих новых друзей.
   - А разве прежние друзья не имеют на вас прав?
   - Те, кто остался верен нам, - да; те же, кто отрекся не только  от  нас,
но и от самих себя, - нет.
   Маргарита встревожилась, задумалась и,  несомненно,  ответила  бы  новыми
вопросами, как вдруг в комнату вбежала Жийона.
   - Король Наваррский! - крикнула она.
   - Где он?
   - Идет потайным ходом.
   - Выпустите этого господина в другую дверь.
   - Никак нельзя, ваше величество. Слышите?
   - Стучатся?
   - Да, и как раз в ту дверь,  в  какую  вы  приказываете  выпустить  этого
господина.
   - А кто это стучится?
   - Не знаю.
   - Посмотрите, кто там, и скажите мне.
   - Осмелюсь заметить вашему величеству, - вмешался  де  Муи,  -  что  если
король Наваррский увидит меня в Лувре в этот час и  в  таком  костюме,  -  я
погиб!
   Маргарита схватила де Муи за руку и повела его к пресловутому кабинету.
   - Войдите сюда, - сказала она. - Здесь вы спрячетесь и будете в такой  же
безопасности, как у себя дома, мое честное слово будет вам порукой.
   Де Муи бросился в кабинет, и едва дверь за  ним  затворилась,  как  вошел
Генрих.
   На этот раз Маргарита нисколько не была смущена оттого, что у нее  кто-то
прячется: она была только мрачна, и мысли ее витали за тридевять  земель  от
любовных дел.
   Генрих вошел с той обостренной  настороженностью,  благодаря  которой  он
замечал малейшие подробности даже в самые мирные моменты  своей  жизни;  тем
более глубоким наблюдателем он становился в обстоятельствах,  подобных  тем,
какие сложились теперь.
   Он сразу заметил облако, омрачившее лицо Маргариты.
   - Вы заняты? - спросил он.
   - Я? Да, государь, я раздумывала.
   -  И  хорошо  делали:  раздумье  вам  идет.  Я  тоже  раздумывал,  но   в
противоположность вам я не ищу одиночества, а нарочно пришел  к  вам,  чтобы
поделиться моими думами.
   Маргарита приветливо кивнула королю и, указав  ему  на  кресло,  села  на
резной стул черного дерева, узкий и твердый, как сталь.
   С минуту супруги молчали; Генрих первым нарушил молчание.
   - Я вспомнил, что мои думы о будущем связаны с вашими, - заговорил он,  -
несмотря на наше  раздельное,  существование  как  супругов,  мы  оба  хотим
соединить наши судьбы.
   - Это верно, государь.
   - Мне кажется, я верно понял также и то, что какие  бы  планы  возвышения
нас обоих у меня ни возникли, я найду в вас союзника не только верного, но и
действенного.
   - Да, государь, я  и  прошу  лишь  о  том,  чтобы  вы  как  можно  скорее
приступили к делу и дали мне возможность уже теперь принять в нем участие.
   - Я счастлив, что у вас такое стремление,  и,  как  мне  кажется,  вы  ни
минуты не сомневались, что я способен забыть план, который я составил в  тот
день,  когда  был  почти  уверен,  что   останусь   жив   благодаря   вашему
мужественному заступничеству.
   - Я думаю, что вся ваша беспечность - только маска; я верю  не  только  в
предсказания астрологов, но и в ваши дарования.
   - А что бы вы сказали, если бы кто-нибудь встал у нас на  пути  и  грозил
обречь нас обоих на жалкое существование?
   - Я сказала бы, что готова вместе  с  вами  открыто  или  тайно  бороться
против этого "кого-то", кто бы он ни был.
   -  Ведь  вы  можете  в  любое  время  зайти  к  вашему   брату,   герцогу
Алансонскому? - продолжал Генрих. - Вы пользуетесь его доверием, и он питает
к вам горячие дружеские чувства. Что, если  бы  я  осмелился  попросить  вас
узнать: может быть, у вашего брата сейчас тайное совещание кое с кем?
   Маргарита вздрогнула.
   - С кем же? - спросила она.
   - С де Муи.
   - Зачем это нужно? - сдерживая волнение, спросила Ма