- Королева Наваррская передала  мне  его
письмо. Но не было ли у вас еще и письма от лангедокского губернатора?
   - Да, государь, мне приказали вручить его  вашему  величеству  тотчас  по
приезде в Париж.
   - Почему же вы этого не сделали?
   - Я приходил в Лувр вчера вечером,  но  вы,  ваше  величество,  были  так
заняты, что не могли принять меня.
   - Это  правда,  -  сказал  король,  -  но  ведь  вы  могли  бы  попросить
кого-нибудь, чтобы мне передали письмо.
   -  Губернатор,  господин  д'Ориак,  велел  мне  отдать  письмо  только  в
собственные руки вашего величества. Господин д'Ориак уверял меня, что в этом
письме содержатся известия чрезвычайной  важности,  и  он  даже  не  решался
доверить его простому гонцу.
   Король взял у Ла Моля письмо и прочитал его.
   - В самом деле, - сказал он, - мне советуют  покинуть  двор  и  уехать  в
Беарн. Господин д'Ориак - католик, но он принадлежит к числу моих друзей, и,
будучи губернатором, он, вероятно, знал, что должно произойти. Почему же  вы
мне не отдали письмо три дня назад?
   - Потому что, как я уже имел честь доложить вашему  величеству,  несмотря
на то, что я спешил, я смог прибыть в Париж только вчера.
   - Досадно, досадно! - пробормотал король. -  Сейчас  мы  уже  были  бы  в
безопасности - либо  в  Ла-Рошели,  либо  где-нибудь  на  равнине  во  главе
двух-трех тысяч всадников.
   - Что было, то прошло, государь, - вполголоса заметила  Маргарита,  -  не
стоит досадовать на прошлое и терять на это время, сейчас нужно  подумать  о
том, как наилучшим образом устроить наше будущее.
   - Значит, на моем месте вы бы еще на что-то надеялись? - спросил  Генрих,
не спуская испытующего взгляда с Маргариты.
   - Конечно. Я бы смотрела на это дело как на некую игру, в которой из трех
партий я пока проиграла только первую.
   - Ах, если бы я был уверен, что вы играете в паре со мной!.. -  прошептал
Генрих.
   - Если бы я вознамерилась играть на стороне ваших противников,  по-моему,
я давно могла бы это сделать, - возразила Маргарита.
   - Вы правы,  -  заметил  Генрих,  -  я  неблагодарен,  и  вы  справедливо
заметили, что еще можно все исправить, и исправить сегодня же.
   - Увы, государь,  -  произнес  Ла  Моль,  -  я  желаю  вашему  величеству
всяческих удач, но сегодня с нами нет адмирала.
   Генрих Наваррский улыбнулся своей хитрой мужицкой  улыбкой,  которую  при
дворе не понимали до тех пор, пока он не стал Французским королем.
   - Однако, государыня, - заговорил он, внимательно разглядывая Ла Моля,  -
если этот дворянин останется здесь, он будет постоянно стеснять  вас,  да  и
сам то и дело будет подвергаться всевозможным опасностям. Что вы собираетесь
с ним делать?
   - Государь, я с вами вполне согласна, но не можем же мы  вывести  его  из
Лувра! - возразила Маргарита.
   - Да, это было бы трудновато.
   - Государь, а не мог бы господин де Ла Моль найти  себе  приют  у  вашего
величества?
   - Увы, государыня! Вы все время обращаетесь со мной так, как будто я  еще
король гугенотов и у меня есть мой народ. Но  ведь  вы  знаете,  что  я  уже
наполовину католик и что никакого народа у меня нет.
   Любая женщина, кроме Маргариты, поторопилась бы сразу заявить: "Да ведь и
он католик!" Но королеве хотелось, чтобы Генрих сам попросил ее о том,  чего
она  желала  получить  от  него.  А  Ла  Моль,   видя   сдержанность   своей
покровительницы и не  зная,  куда  ступить  на  скользкой  и  опасной  почве
французского двора, тоже промолчал.
   - Вот как! - заговорил Генрих, перечитав письмо, привезенное Ла Молем.  -
Провансальский губернатор пишет мне, что ваша матушка была католичкой и  что
отсюда его дружба с вами.
   - Вы что-то говорили мне о  вашем  обете  переменить  вероисповедание,  -
сказала Маргарита, - но у меня в голове все перепуталось. Помогите  же  мне,
господин де Ла Моль! Ваше намерение как будто совпадает с  желаниями  короля
Наваррского.
   - Да, но вы, ваше величество, так равнодушно отнеслись к моим объяснениям
по этому поводу, что я не осмелился...
   - Но ведь меня это ни в малейшей мере  не  касается!  Объясните  все  это
королю.
   - О каком обете идет речь? - спросил король Наваррский.
   - Государь, - сказал Ла Моль, - когда меня, безоружного, полумертвого  от
ран, преследовали убийцы, мне вдруг почудилось, будто  тень  моей  матери  с
крестом в руке ведет меня в Лувр. Тогда я дал  обет,  что,  если  моя  жизнь
будет спасена, я приму веру моей матери, которой Бог  в  эту  страшную  ночь
позволил встать из могилы, чтобы указать  мне  путь  к  спасению.  И  вот  я
нахожусь под покровительством французской принцессы  и  короля  Наваррского.
Мою жизнь спасло чудо; мне остается исполнить мой обет,  государь.  Я  готов
стать католиком.
   Генрих нахмурил брови. Будучи  скептиком,  он  прекрасно  понимал  людей,
отрекающихся от религии  по  расчету,  но  относился  недоверчиво  к  людям,
отрекающимся от нее по убеждению.
   "Король не хочет взять на себя заботу  о  моем  подопечном",  -  подумала
Маргарита.
   Очутившись между двух огней, Ла Моль смутился  и  оробел.  Он  чувствовал
себя смешным, сам не зная, почему. Маргарита с женской деликатностью  вывела
его из неловкого положения.
   - Государь, - сказала  она,  -  мы  забываем,  что  несчастному  раненому
необходим покой. Я сама так хочу спать, что еле держусь на ногах... Ну  вот,
вы опять!..
   Ла Моль в самом деле  побледнел,  но  виной  тому  были  последние  слова
Маргариты, которые он расслышал и которые истолковал по-своему.
   - Что ж, сударыня, - сказал Генрих, - ничего нет легче:  дадим  господину
де Ла Молю отдохнуть.
   Молодой  человек  обратил  к  Маргарите  молящий  взор  и,  несмотря   на
присутствие двух  августейших  особ,  добрел  до  стула  и  сел,  сломленный
усталостью и душевной болью.
   Маргарита поняла, сколько любви было в его взгляде и сколько  отчаяния  в
его слабости.
   - Государь, - сказала она, - этот молодой  дворянин  ради  своего  короля
подвергал опасности собственную жизнь и был ранен, когда бежал в Лувр, чтобы
известить вас о смерти адмирала и де Телиньи,  а  потому  вашему  величеству
подобает оказать ему честь, за которую он будет признателен всю жизнь.
   - Какую же, государыня? - спросил  Генрих.  -  Приказывайте,  я  в  вашем
распоряжении.
   - Вы, ваше величество, можете лечь спать на этом диване,  а  господин  Ла
Моль ляжет у вас в ногах. Я же, с позволения моего августейшего супруга, - с
улыбкой продолжала Маргарита, - позову Жийону и лягу в мою постель;  клянусь
вам, государь, что я нуждаюсь в отдыхе не меньше любого из нас троих.
   Генрих был умен, пожалуй, даже слишком умен, что  отмечали  позже  и  его
друзья, и его враги. Он понял, что эта женщина, прогоняя его с  супружеского
ложа, имела право так отплатить ему за равнодушие, какое проявлял он  к  ней
до сей поры; к тому же Маргарита,  несмотря  на  его  холодность,  несколько
минут назад спасла ему жизнь. И Генрих отбросил самолюбие.
   - Если господин де Ла Моль в состоянии дойти до моих  покоев,  я  уступлю
ему свою постель, - сказал он.
   - Государь, - возразила Маргарита, - в  настоящее  время  ваши  покои  не
безопасны ни для вас, ни для него,  осторожность  требует,  чтобы  вы,  ваше
величество, остались здесь до завтра.
   Не дожидаясь ответа короля, она позвала Жийону и  приказала  ей  принести
королю подушки, а в ногах у него постелить Ла  Молю,  который  до  того  был
счастлив и доволен такой честью, что, можно  сказать  наверняка,  позабыл  о
своих ранах.
   Маргарита сделала  королю  почтительный  реверанс,  вернулась  к  себе  в
спальню, заперла все двери на задвижки и улеглась в постель.
   "Утром, - сказала она себе, - у Ла Моля будет в Лувре  защитник,  а  тот,
кто сегодня был глух к моей просьбе, завтра в этом раскается".
   Она жестом приказала Жийоне, ожидавшей  последних  распоряжений,  подойти
поближе.
   Жийона подошла к постели.
   - Жийона, - прошептала Маргарита,  -  нужно  будет  придумать  что-нибудь
такое, чтобы у моего брата герцога Алансонского возникло желание  прийти  ко
мне еще до восьми часов утра.
   На башенных часах Лувра пробило два часа.
   Ла Моль несколько минут поговорил с королем о политике, но Генрих  быстро
задремал и наконец раскатисто захрапел, словно спал  у  себя  в  Беарне,  на
своей кожаной постели.
   Ла Моль, быть может, последовал бы примеру короля и заснул, но  Маргарита
не спала: она все время ворочалась с боку на  бок,  и  этот  шорох  тревожил
мысль юноши, отгоняя сон.
   - Он очень молод, - шептала Маргарита во время  бессонницы,  -  он  очень
робок; а может, еще и смешон? Посмотрим... А глаза у него красивые.., хорошо
сложен, много обаяния... А вдруг окажется, что он не из храбрых? Он бежал..,
он отрекается от веры... Досадно, а сон начался  так  хорошо!  Ну  что  ж...
Предоставим  все  течению  событий  и  отдадимся  на  волю  триединого  бога
безрассудной Анриетты.
   Только на рассвете Маргарита заснула, шепча: "Eros, Cupido, Amor".

Глава 5

ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА, ТОГО ХОЧЕТ БОГ

   Маргарита не ошиблась:  злоба,  накопившаяся  в  душе  Екатерины,  злоба,
вызванная этой комедией, интригу которой она прекрасно понимала, но развязку
которой не могла изменить, должна была на  кого-нибудь  излиться.  И  вместо
того, чтобы вернуться к себе, королева-мать направилась к  своей  придворной
даме.
   Госпожа де Сов ждала двух гостей: она  с  надеждой  ждала  Генриха  и  со
страхом королеву-мать. Она лежала в постели полуодетая, а Дариола  сторожила
в передней.  Послышался  скрип  ключа  в  замочной  скважине,  затем  чьи-то
медленные шаги, которые были бы тяжелыми, если бы  их  не  заглушал  толстый
ковер. Г-жа де Сов сразу поняла, что это не легкая, быстрая  походка  короля
Наваррского, и тотчас у нее мелькнуло подозрение,  что  кто-то  не  позволил
Дариоле предупредить ее; опершись на руку, напрягая слух и зрение,  Шарлотта
ожидала посетителя.
   Портьера поднялась,  и  молодая  женщина  с  трепетом  увидела  Екатерину
Медичи.
   Екатерина внешне была спокойна, но г-жа де Сов, изучавшая  ее  в  течение
двух лет, почувствовала, как много  за  этим  наружным  спокойствием  таится
мрачных замыслов, а может быть, и жестоких планов мести.
   Увидав Екатерину,  г-жа  де  Сов  хотела  было  вскочить  с  кровати,  но
королева-мать сделала ей знак  не  двигаться  с  места,  и  бедная  Шарлотта
застыла,  собрав  все  силы  души,  чтобы  выдержать  грозу,  которая   тихо
надвигалась.
   - Вы передали ключ королю Наваррскому? - невозмутимо спросила  Екатерина,
и только губы ее побелели, когда она задала этот вопрос.
   - Да, сударыня... - ответила Шарлотта,  тщетно  стараясь  придать  своему
голосу ту же твердость, какая слышалась в голосе Екатерины.
   - И вы виделись с ним?
   - С кем? - спросила г-жа де Сов.
   - С королем Наваррским.
   - Нет, сударыня, но я жду его, и, услыхав, что кто-то поворачивает ключ в
замке, я даже подумала, что это он.
   Получив такой ответ, свидетельствующий или о полной откровенности г-жи де
Сов, или о ее поразительной способности к притворству,  Екатерина,  несмотря
на все свое самообладание, чуть вздрогнула. Ее пухлая короткая рука  сжалась
в кулак.
   - А все-таки ты знала, - со злобной  усмешкой  сказала  Екатерина,  -  ты
прекрасно знала, Карлотта, что сегодня ночью король Наваррский не придет.
   - Я, сударыня? Я.., знала? - воскликнула  Шарлотта,  блестяще  разыгрывая
удивление.
   - Да, знала.
   - Он не придет только в том случае, если  он  умер!  -  ответила  молодая
женщина, затрепетав при одной мысли об этом.
   Твердая уверенность, что она  станет  жертвой  страшной  мести,  если  ее
предательство откроется, заставила Шарлотту лгать так смело.
   - А ты, часом, не писала королю Наваррскому, Carlotta mia  ?  -  спросила
Екатерина с тем же злым и беззвучным смешком.
   - Нет, - с величайшим чистосердечием отвечала Шарлотта, -  мне  помнится,
что вы, ваше величество, не приказывали этого.
   Наступило минутное молчание. Екатерина  смотрела  на  г-жу  де  Сов,  как
смотрит змея на птичку, которую она хочет заворожить.
   -  Ведь  ты  воображаешь,  что  ты  красива,  -  сказала   Екатерина.   -
Воображаешь, что ты ловка, не так ли?
   - Нет, - ответила г-жа де Сов, - я знаю только одно: вы, ваше величество,
бывали очень снисходительны ко мне, когда заходил разговор о моей ловкости и
красоте.
   - Что ж, ты ошибалась, если так думала, а я лгала, если так  говорила!  -
вспылила Екатерина. - Ты уродина и дура по сравнению с моей дочерью Марго.
   - Это справедливо, сударыня, - сказала  Шарлотта.  -  Я  не  стану  этого
отрицать - тем более при вас.
   - Потому-то, - продолжала Екатерина, - король Наваррский и предпочел тебе
мою дочь. А ведь, по-моему, это не то, чего хотела ты, и не то, о чем  мы  с
тобой уговорились.
   - Увы, сударыня! - сказала г-жа де  Сов  и  зарыдала,  на  этот  раз  без
всякого насилия над собой. - Я очень несчастна, если это так!
   - А это так, - ответила Екатерина, вонзая  в  сердце  г-жи  де  Сов  свои
колючие глаза, словно это были два кинжала.
   - Но кто ж мог вам это сказать? - спросила Шарлотта.
   - Сойди вниз, к  королеве  Наваррской,  pazza  <Дуреха  (итал.).>,  и  ты
найдешь своего любовника у нее.
   - О-о! - всхлипнула г-жа де Сов. Екатерина пожала плечами.
   - А ты, чего доброго, ревнива! - заметила королева-мать.
   - Кто, я? - спросила г-жа де Сов, собрав последние силы.
   - Да, ты! Любопытна я видеть ревность француженки.
   - Ваше величество, - отвечала г-жа де Сов, - но ведь я могла бы ревновать
разве что из самолюбия! Ведь я люблю короля Наваррского только  потому,  что
так нужно вашему величеству!
   Екатерина задумчиво смотрела на г-жу де Сов.
   - В конце концов, может статься, ты говоришь правду, - тихо сказала она.
   - Ваше величество, вы читаете у меня в душе!
   - А мне ли предана эта душа?
   - Приказывайте, ваше величество, и вы убедитесь в этом!
   - Хорошо, Карлотта! Но раз ты жертвуешь собой потому, что так  нужно,  то
имей в виду: мне  нужно,  чтобы  ты  горячо  любила  короля  Наваррского,  а
главное, чтобы ты была очень ревнивой, ревнивой, как итальянка.
   - А как ревнуют итальянки, сударыня? - спросила -Шарлотта.
   - Это я расскажу тебе после, - ответила  Екатерина  и,  раза  три  кивнув
головой, вышла так же медленно и молча, как вошла.
   Ее глаза с расширенными зрачками, как у пантеры или  кошки,  сохранявшие,
несмотря на  это,  всю  глубину  и  ясность  своего  взгляда,  так  напугали
Шарлотту, что она была не в  силах  и  слова  сказать  королеве-матери;  она
затаила дыхание и перевела дух только  когда  услышала  звук  захлопнувшейся
двери, а Дариола пришла сказать, что страшный призрак наконец исчез.
   - Дариола, - сказала Шарлотта, - придвинь кресло к моей постели и  посиди
со мной, пожалуйста, а то я боюсь оставаться ночью одна.
   Дариола исполнила ее желание, но, несмотря  на  общество  горничной,  всю
ночь сидевшей около нее, несмотря на свет лампы, которую  они  для  большего
спокойствия оставили гореть, г-жа де Сов заснула лишь под утро -  так  долго
еще гудел у нее в ушах металлический голос Екатерины.
   Хотя Маргарита заснула только на  рассвете,  она  проснулась,  едва  лишь
раздались звуки труб и лай собак. Она тотчас же встала  и  умышленно  надела
домашнее утреннее платье. Затем  она  позвала  придворных  дам  и  приказала
привести в переднюю дворян из свиты короля Наваррского; после этого, отворив
дверь в кабинет, где находились под замком Генрих Наваррский и Ла Моль,  она
ласковым взглядом поздоровалась с молодым человеком и обратилась к мужу.
   - Послушайте, государь, - сказала она, - внушить  моей  матери  то,  чего
нет, - это еще не все: мы должны убедить весь двор,  что  между  нами  царит
полное согласие.  Но  вы  не  тревожьтесь,  ваше  величество,  -  со  смехом
прибавила Маргарита, - и хорошенько запомните мои слова, почти торжественные
в этой обстановке: сегодня я в первый и последний раз подвергаю  вас  такому
мучительному испытанию.
   Король Наваррский улыбнулся и приказал впустить своих дворян. В то  время
как они его приветствовали, он сделал вид, будто лишь  сейчас  заметил,  что
его  плащ  остался  на  постели  королевы,  извинился  перед  ними  за  свой
незаконченный наряд, взял плащ из рук покрасневшей Маргариты и, накинув  его
на левое плечо, застегнул драгоценной пряжкой. Затем, обратясь  к  дворянам,
принялся расспрашивать их о городских и дворцовых новостях.
   Маргарита краем глаза наблюдала на лицах окружающих дворян едва  заметное
удивление по поводу вдруг обнаружившейся близости между королем и  королевой
Наваррскими, и тут в сопровождении не то трех, не то четырех  дворян  явился
дежурный офицер и доложил о приходе герцога Алансонского.
   Чтобы заманить герцога, Жийоне достаточно было сказать  ему,  что  король
Наваррский провел ночь у своей жены.
   Франсуа вошел так стремительно, что, расталкивая придворных, чуть не сбил
с ног тех, кто шел впереди него. Первый взгляд он бросил на  Генриха.  Затем
перевел глаза на Маргариту.
   Генрих  любезно  поклонился.  Маргарита  придала  своему  лицу  выражение
полного блаженства.
   Затем герцог беглым, но пытливым взглядом окинул комнату:  он  заметил  и
раздвинутый полог кровати, и смятую  двухспальную  подушку  в  изголовье,  и
шляпу короля, лежавшую на стуле.
   Герцог побледнел, но тотчас взял себя в руки.
   - Брат Генрих, вы придете сегодня утром играть с королем в мяч? - спросил
он.
   - А разве король оказал мне  честь  и  выбрал  меня  своим  партнером?  -
спросил, в свою очередь, Генрих. - Или это ваше внимание  ко  мне,  любезный
шурин?
   - Вовсе нет, король не говорил об этом,  -  немного  смешавшись,  ответил
герцог, - но ведь обычно он играет с вами?
   Генрих усмехнулся: столько важных  ,  событий  произошло  со  времени  их
последней игры, что не было бы ничего удивительного, если бы  Карл  IX  взял
себе других партнеров.
   - Я приду, брат! - улыбаясь, сказал Генрих.
   - Приходите, - молвил герцог.
   - Вы уходите? - спросила Маргарита.
   - Да, сестра.
   - Вы спешите?
   - Очень спешу.
   - А если я попрошу вас уделить мне несколько минут?
   Маргарита так редко обращалась  к  брату  с  подобной  просьбой,  что  он
смотрел на нее то краснея, то бледнея.
   "О чем она хочет с ним говорить?" - подумал Генрих, удивленный не меньше,
чем герцог.
   Маргарита, словно догадываясь, о чем  думает  ее  супруг,  повернулась  к
нему.
   - Если вам угодно, вы можете идти к  его  величеству,  -  сказала  она  с
очаровательной улыбкой. - Тайна, в которую я хочу посвятить моего брата, вам
уже известна, а в моей вчерашней просьбе, связанной с этой тайной, вы,  ваше
величество, в сущности, мне  отказали,  и  я  не  хотела  бы,  -  продолжала
Маргарита, - снова докучать этой просьбой, видимо, вам неприятной.
   - В чем дело? - спросил Франсуа, с удивлением глядя на обоих супругов.
   - Так, так! Я понимаю, что вы имеете  в  виду,  -  покраснев  от  досады,
сказал Генрих. - Поверьте, я очень сожалею, что больше не свободен  в  своих
действиях. Но хотя я не могу предоставить графу де Ла Молю надежное  убежище
у себя, я вместе с вами готов  препоручить  лицо,  которое  вас  интересует,
моему брату, герцогу Алансонскому. Быть может  даже,  -  добавил  он,  желая
подчеркнуть слова, выделенные нами курсивом,  -  брат  мой  найдет  и  такой
выход, который позволит вам оставить господина де Ла Моля..,  здесь..,  близ
вас... Это было бы самое лучшее, не правда ли?
   "Отлично! Отлично! - подумала Маргарита. - Они вместе сделают то, чего не
сделают порознь".
   - Вы должны объяснить моему брату, - сказала  она  Генриху,  -  по  каким
соображениям мы принимаем участие в господине де Ла Моле.
   С этими словами она растворила дверь в кабинет и вывела  оттуда  раненого
юношу.  Генрих,  попавший  в  ловушку,  в  двух  словах  рассказал   герцо