за что  она  вас  любит;
довольствуйтесь вопросом: "Вы меня любите?".
   - Вы меня любите, Шарлотта? - спросил Генрих, - Люблю, - ответила г-жа де
Сов с обаятельной улыбкой, кладя свою красивую руку на  руку  возлюбленного.
Генрих сжал ее руку.
   - А что, если бы разгадку, которую тщетно  ищут  философы  на  протяжении
трех тысячелетий, я нашел, по крайней  мере,  в  вашей  любви,  Шарлотта?  -
преследуя свою мысль, настаивал он.
   Госпожа де Сов покраснела.
   - Вы меня любите, - продолжал Генрих, - значит, мне больше нечего просить
у вас, и я считаю себя счастливейшим человеком в мире. Но  ведь  вы  знаете:
любому счастью всегда  чего-нибудь  да  не  хватает.  Даже  Адам  в  раю  не
чувствовал  себя  вполне  счастливым  и  вкусил  от   злосчастного   яблока,
наградившего всех нас любопытством, а потому всю жизнь мы  стремимся  узнать
то, что нам неведомо. Скажите же, душенька моя, и  откройте  мне  неведомое:
может статься, поначалу вам приказала любить меня королева Екатерина?
   - Генрих, говорите тише, когда говорите  о  королеве-матери,  -  заметила
г-жа де Сов.
   - O-o! - воскликнул Генрих так свободно и непринужденно, что обманул даже
г-жу де Сов. - Когда-то я и впрямь побаивался нашей  дорогой  матушки  и  не
ладил с нею, но теперь я - муж ее дочери...
   - Муж королевы Маргариты! - покраснев от ревности, сказала Шарлотта.
   - Лучше говорите тише, - сказал Генрих.  -  Теперь,  когда  я  -  муж  ее
дочери, мы с  королевой-матерью  -  лучшие  друзья.  Чего  от  меня  хотели?
По-видимому, чтобы я стал католиком. Превосходно: меня коснулась  благодать,
и предстательством святого Варфоломея я  стал  католиком.  Теперь  мы  живем
одной семьей, как хорошие братья, как добрые христиане.
   - А королева Маргарита?
   - Королева Маргарита? - переспросил Генрих. - Что ж,  она-то  и  является
для всех нас связующим звеном.
   - Но вы говорили мне, Генрих,  что  королева  Наваррская  на  мою  к  ней
преданность ответила великодушием. Если вы сказали мне правду, если королева
Маргарита в самом деле относится ко мне  великодушно,  за  что  я  ей  очень
признательна, значит, она только звено, которое нетрудно разорвать. И вам не
удержаться за него, потому что мнимой близостью с королевой  вам  никого  не
провести.
   - Однако я держусь за него и езжу на этом коньке уже три месяца.
   - Значит, вы обманули меня, Генрих! - воскликнула г-жа де Сов. -  Значит,
королева Маргарита - ваша жена на самом деле!
   Генрих улыбнулся.
   - Знаете, Генрих, - заметила г-жа де Сов, - эти улыбки  выводят  меня  из
себя, и, хотя  вы  и  король,  иногда  у  меня  возникает  жестокое  желание
выцарапать вам глаза!
   - Значит, мне все же удается кое-кого провести этой мнимой  близостью,  -
заметил Генрих, - коль скоро бывают случаи, когда вам хочется выцарапать мне
глаза, хотя я и король, значит, и вы верите в эту близость.
   - Генрих, Генрих! По-моему, сам Господь Бог не знает, что у вас на уме! -
сказала г-жа де Сов.
   - Я так рассуждаю, душенька моя, - сказал  Генрих,  -  сначала  Екатерина
приказала вам любить меня, потом заговорило ваше  сердце,  и  теперь,  когда
заговорили оба эти голоса, вы прислушиваетесь только к голосу сердца. Я тоже
люблю вас всей душой, и потому-то, если бы у меня и были тайны, я не поверил
бы их вам из боязни повредить вам.., ведь дружба королевы-матери ненадежна -
это дружба тещи!
   Совсем не такого ответа ждала Шарлотта:  каждый  раз,  как  она  пыталась
проникнуть в бездны души своего возлюбленного, ей казалось, что  между  ними
опускается плотный занавес и  тотчас  превращается  в  непроницаемую  стену,
отделяющую их Друг от друга. Она почувствовала, что глаза у нее  наполняются
слезами, и, услыхав, что часы бьют десять, сказала Генриху:
   -  Государь,  пора  спать:  завтра  я  должна  очень   рано   явиться   к
королеве-матери.
   - Сегодня вы прогоняете меня, душенька? - спросил Генрих.
   - Генрих, мне грустно. А раз мне грустно, вам станет со мной скучно, и вы
меня разлюбите. Поймите, что лучше вам уйти.
   - Хорошо! - отвечал Генрих. - Раз вы этого хотите, Шарлотта, я уйду,  но,
ради  Бога,   сделайте   милость,   разрешите   присутствовать   при   вашем
переодевании!
   - Государь! А как же королева Маргарита? Неужели вы заставите  ее  ждать,
пока я буду переодеваться?
   - Шарлотта, - серьезным тоном сказал Генрих, - мы условились  никогда  не
говорить о королеве Наваррской, а сегодня мы проговорили о ней  чуть  ли  не
весь вечер.
   Госпожа де Сов вздохнула и села за туалетный столик.  Генрих  взял  стул,
пододвинул его к своей возлюбленной, стал коленом на  сиденье  и  оперся  на
спинку стула.
   - Ну вот, малютка Шарлотта, - сказал Генрих, -  теперь  я  вижу,  как  вы
наводите красу, и притом наводите для меня, что бы вы там ни говорили.  Боже
мой! Сколько тут разных разностей, сколько  баночек  с  ароматными  кремами,
сколько пакетиков с пудрой, сколько флаконов, сколько коробочек с помадой!
   - Это только кажется, что всего много, - со вздохом отвечала Шарлотта,  -
а на самом деле очень мало; оказывается, и этого недостаточно, чтобы  царить
в сердце вашего величества безраздельно.
   - Послушайте! Не будем возвращаться в область политики, - сказал  Генрих.
- Что это за маленькая тоненькая кисточка? Не для того ли,  чтобы  подводить
брови моему Юпитеру Олимпийскому?
   - Да, государь, - с улыбкой ответила г-жа де Сов, - вы угадали.
   - А этот гребешок слоновой кости?
   - Делать пробор.
   - А эта прелестная серебряная коробочка с резной крышечкой?
   - О, это прислал мне Рене, государь; это его опиат, который он уже  давно
обещал  изготовить  для  смягчения  моих  губ,  хотя  вы,  ваше  величество,
благоволите находить их иногда достаточно нежными без всяких опиатов.
   Тут Генрих, как бы  в  знак  согласия  с  очаровательной  женщиной,  лицо
которой светлело по мере того, как она  возвращалась  в  царство  кокетства,
поцеловал ее в губы, которые баронесса внимательно рассматривала в зеркале.
   Шарлотта   протянула   было   руку   к   коробочке,    служившей    темой
вышеприведенного разговора, очевидно, желая,  показать  Генриху,  как  нужно
накладывать на губы эту красную помаду, как  вдруг  короткий  стук  в  дверь
заставил обоих влюбленных вздрогнуть.
   - Сударыня, кто-то стучится, -  сказала  Дариола,  высунув  голову  из-за
портьеры.
   - Посмотри - кто и доложи, - ответила г-жа де Сов.
   Генрих и  Шарлотта  тревожно  переглянулись,  и  Генрих  уже  решил  было
скрыться в молельню, где он не раз находил себе убежище, как снова появилась
Дариола.
   - Сударыня, это парфюмер Рене.
   При этом имени Генрих нахмурился и невольно закусил губы.
   - Если хотите, я откажусь его принять, - сказала Шарлотта.
   - Нет, нет! - возразил Генрих.  -  Рене  никогда  не  делает  ничего,  не
продумав своих действий заранее, и если он пришел  к  вам,  значит,  не  без
причины.
   - Тогда, может быть, вы спрячетесь?
   - Ни в коем случае, - отвечал Генрих,  -  Рене  знает  все  на  свете  и,
конечно, прекрасно знает, что я здесь.
   - Но, может быть, вам, ваше величество, его общество тягостно?
   - Мне? Нисколько! - отвечал Генрих с усилием,  которого  при  всем  своем
самообладании он, однако, не мог скрыть. -  Правда,  отношения  у  нас  были
прохладные, но с кануна святого Варфоломея они наладились.
   - Впусти его! - сказала г-жа де Сов Дариоле. Вошел Рене и одним  взглядом
осмотрел всю комнату.
   Госпожа де Сов по-прежнему сидела за туалетным столиком.
   Генрих снова уселся на кушетке. Шарлотта сидела  на  свету,  Генрих  -  в
тени.
   - Сударыня, я явился  принести  вам  мои  извинения.  -  почтительно,  но
непринужденно сказал Рене.
   -  А  в  чем  вы  провинились,  Рене?  -  спросила  г-жа  де  Сов  с  той
благосклонностью, какую хорошенькие  женщины  всегда  оказывают  всем  своим
поставщикам, которые теснятся вокруг них  и  помогают  им  стать  еще  более
хорошенькими.
   - В том, что я давно уже обещал вам потрудиться для ваших красивых губок,
и в том...
   - Ив том, что сдержали ваше  обещание  только  сегодня,  да?  -  спросила
Шарлотта.
   - Только сегодня? - переспросил Рене.
   - Да, я получила эту коробочку только сегодня, да и то вечером.
   - Ах да! - произнес Рене, с каким-то странным выражением  лица  глядя  на
коробочку с опиатом, стоявшую на столике перед г-жой де Сов и как две  капли
воды похожую на те, что остались у него в лавке.
   "Так я и знал!" - подумал он.
   - А вы уже пользовались моим опиатом? - спросил он вслух.
   - Нет еще; я как раз собиралась испробовать его, когда вошли вы.
   Лицо Рене приняло задумчивое выражение, и это не ускользнуло от  Генриха,
от которого, впрочем, мало что ускользало.
   - Рене, что с вами? - спросил король.
   - Со мной, государь? Ничего, - ответил парфюмер, -  я  смиренно  жду,  не
скажете ли вы мне что-нибудь, ваше величество, до того,  как  меня  отпустит
баронесса.
   - Полноте! - с улыбкой сказал Генрих. - Вы и без слов  прекрасно  знаете,
что я всегда рад вас видеть.
   Рене посмотрел по сторонам, прошелся по комнате, словно исследуя  зрением
и слухом все двери и обивку стен, и стал так, чтобы  одновременно  видеть  и
г-жу де Сов и Генриха.
   - Нет, не знаю. - возразил он.
   Изумительный инстинкт  Генриха  Наваррского,  подобно  какому-то  шестому
чувству руководивший им всю первую половину его  жизни,  полную  опасностей,
подсказал ему, что сейчас  в  душе  парфюмера  происходит  нечто  необычное,
похожее на борьбу, и, обратившись к флорентийцу, стоявшему на  свету,  тогда
как сам он оставался в тени, сказал:
   - Рене, почему вы пришли сюда об эту пору?
   - Разве я имел несчастье потревожить ваше величество? - спросил парфюмер,
делая шаг назад.
   - Вовсе нет. Но мне хочется задать вам один вопрос.
   - Какой вопрос, государь?
   - Вы думали, что застанете меня здесь?
   - Я был в этом уверен.
   - Значит, вы меня искали?
   - Во всяком случае, я счастлив вас видеть.
   - Вы хотите что-то сказать мне? - гнул свою линию Генрих.
   -  Быть  может,  государь!  -  ответил  Рене.  Шарлотта  покраснела:  она
задрожала от страха при мысли, что  парфюмер,  который,  по-видимому,  хотел
раскрыть Генриху тайну, раскроет ему глаза на  то,  как  она  вела  себя  по
отношению к Генриху вначале; делая вид, что всецело занята своим туалетом  и
ничего не слышит, она прервала их разговор.
   -  Ах.  Рене,  поистине  вы  чародей!  -  открыв  коробочку  с   опиатом,
воскликнула она. - У этой помады чудесный цвет, и, раз уж вы здесь, я  хочу,
из уважения к вам, попробовать ваше изделие при вас!
   Она взяла коробочку  и  кончиком  пальца  захватила  немного  красноватой
помады, чтобы намазать ею губы.
   Рене вздрогнул.
   Баронесса с улыбкой поднесла палец к губа.
   Рене побледнел.
   Генрих, по-прежнему сидевший в полумраке,  следил  за  всем  происходящим
жадным, напряженным взором, не упустив ни движения г-жи де Сов,  ни  трепета
Рене.
   Пальчик Шарлотты почти коснулся губ, как вдруг Рене схватил ее за руку  в
то самое мгновение, когда Генрих вскочил, чтобы остановить ее.
   Генрих бесшумно опустился на кушетку.
   - Простите, сударыня, - принужденно улыбаясь, сказал Рене, -  этот  опиат
нельзя употреблять без особых наставлений.
   - А кто же даст мне эти наставления?
   - Я.
   - Когда?
   - Как только скажу кое-что его величеству королю Наваррскому.
   Шарлотта  широко  раскрыла  глаза,  ничего  не  поняв  из   таинственного
разговора, который велся в ее присутствии;  она  так  и  осталась  сидеть  с
коробочкой опиата в руке, глядя на кончик своего пальца, окрашенного помадой
в карминный цвет.
   Повинуясь мысли, которая, как и все мысли молодого  короля,  преследовала
две цели, одну - явную, другую - тайную. Генрих встал и, подойдя к Шарлотте,
взял ее руку и стал поднимать вымазанный кармином пальчик к своим губам.
   - Одну минуту, - поспешно сказал  Рене,  -  одну  минуту!  Соблаговолите,
сударыня, вымыть ваши прекрасные руки вот этим неаполитанским мылом, которое
я забыл прислать вам вместе с опиатом и которое имею честь принести лично.
   Вынув из серебряной коробочки прямоугольный кусок зеленоватого  мыла,  он
положил его в серебряный, золоченый тазик, налил в тазик воды  и,  встав  на
одно колено, поднес его г-же де Сов.
   - Честное слово, мэтр Рене, я вас не узнаю!  -  сказал  Генрих.  -  Своей
любезностью вы заткнете за пояс всех придворных волокит.
   -  Какой  прелестный  запах!  -  воскликнула  Шарлотта,  намыливая   свои
прекрасные руки жемчужной пеной, отделявшейся от душистого куска.
   Рене до конца выполнил обязанности услужливого кавалера и подал  г-же  де
Сов салфетку из тонкого фрисландского полотна, чтобы вытереть руки.
   - Вот теперь, ваше величество, - обратился к  Генриху  флорентиец,  -  вы
можете делать все что угодно.
   Шарлота протянула Генриху руку для поцелуя,  затем  уселась  вполоборота,
приготовляясь слушать, что станет говорить Рене, а король  Наваррский  занял
свое место. глубоко  убежденный,  что  в  душе  парфюмера  происходит  нечто
необычайное.
   - Итак? - спросила Шарлотта.
   Флорентиец, видимо, собрал всю свою решимость и повернулся к Генриху.

Глава 4

ГОСУДАРЬ, ВЫ СТАНЕТЕ КОРОЛЕМ

   - Государь, - обратился к Генриху Рене, - я пришел поговорить  с  вами  о
том, что меня давно интересует.
   - О духах? - улыбаясь, спросил Генрих.
   - Да, государь, пожалуй.., о  духах!  -  ответил  Рене,  сделав  какой-то
странный знак согласия.
   -  Говорите,  я  слушаю:  этот  предмет   всегда   казался   мне   весьма
увлекательным.
   Рене взглянул на Генриха, пытаясь, что бы тот ни говорил,  прочитать  его
непроницаемые мысли,  но,  увидав,  что  это  дело  совершенно  безнадежное,
продолжал:
   - Государь, один мой друг  должен  на  днях  приехать  из  Флоренции:  он
усиленно занимается астрологией...
   - Да, - прервал его Генрих. - я знаю, что это страсть всех флорентийцев.
   - В содружестве с крупнейшими учеными всего мира  он  составил  гороскопы
самых именитых дворян Европы.
   - Ах, вот оно что! - сказал Генрих.
   - А так как род Бурбонов является знатнейшим из знатных, ибо  ведет  свое
начало от  графа  Клермона,  пятого  сына  Людовика  Святого,  то  вы,  ваше
величество, можете быть уверены, что он составил и ваш гороскоп.
   Генрих стал слушать парфюмера еще внимательнее.
   - А вы помните этот гороскоп? - осведомился  король  Наваррский,  пытаясь
равнодушно улыбнуться.
   - О! - кивнув головой, произнес Рене, -  такие  гороскопы,  как  ваш,  не
забывают.
   - В самом деле? - иронически пожав плечами, сказал Генрих.
   - Да, государь, ибо гороскоп утверждает, что  вас  ждет  самая  блестящая
судьба.
   Глаза молодого короля  невольно  сверкнули  молнией,  тотчас  погасшей  в
облаке равнодушия.
   - Все эти итальянские оракулы - льстецы, - возразил Генрих. - а льстец  и
обманщик - родные братья. Разве один из них не предсказал мне,  что  я  буду
командовать войсками? Это я-то!
   И Генрих расхохотался. Но  наблюдатель,  менее  занятый  своими  мыслями,
нежели Пене, почувствовал и понял бы, что это смех деланный.
   - Государь, - холодно сказал Рене, - гороскоп предвещает нечто большее.
   - Он предвещает, что во главе одного из этих войск я одержу победу?
   - Больше того, государь!
   - Ну, тогда я стану завоевателем, вот увидите, - сказал Генрих.
   - Государь, вы станете королем.
   - Да я и  так  король,  -  заметил  Генрих,  пытаясь  успокоить  неистово
забившееся сердце.
   - Государь, мой друг знает, что говорит: вы не только будете королем,  вы
будете царствовать.
   - Понимаю, - тем же насмешливым тоном продолжал Генрих,  -  вашему  другу
нужны пять экю - ведь правда,  Рене?  Такое  пророчество,  особливо  в  наше
время, сильно действует на людей честолюбивых. Слушайте, Рене, я не богат, и
потому сейчас я дам вашему другу пять экю, а еще пять экю я дам  ему,  когда
пророчество сбудется.
   - Государь, не забывайте, что вы заключили договор с Дариолой, - заметила
г-жа де Сов, - не давайте же слишком много обещаний.
   - Сударыня, я надеюсь, что,  когда  это  время  настанет,  ко  мне  будут
относиться, как к королю; следовательно, если  я  сдержу  хотя  бы  половину
своих обещаний, все будут очень довольны.
   - Государь, - сказал Рене. - я продолжаю.
   - Как, еще не все? -  воскликнул  Генрих.  -  Ну  хорошо,  если  я  стану
императором, я заплачу вдвое больше.
   - Государь, мой друг везет с собою из Флоренции ваш  гороскоп;  когда-то,
будучи в Париже, он составил и другой гороскоп, и оба показали одно и то же.
А кроме того, мой друг доверил мне одну тайну.
   - Тайну, важную для его величества? - оживленно спросила г-жа де Сов.
   - Думаю, что да, - ответил флорентиец.
   "Он подыскивает слова, - подумал Генрих, не приходя  Рене  на  помощь.  -
Трудненько же ему, сдается мне, выложить то, что у него на душе".
   - Так говорите же, в чем дело! - сказала г-жа де Сов.
   - Дело вот в чем, - начал флорентиец, взвешивая каждое слово,  -  дело  в
тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе.
   Ноздри короля Наваррского чуть-чуть расширились, и это  был  единственный
признак, что  его  внимание  к  разговору,  принявшему  неожиданный  оборот,
удвоилось.
   - А ваш флорентийский друг кое-что знает об этих отравлениях?  -  спросил
Генрих.
   - Да, государь.
   - Как же так, Рене? Вы доверяете мне чужую тайну, да еще такую  страшную?
- спросил Генрих, стараясь говорить как можно более естественным тоном.
   - Этому Другу нужен совет вашего величества.
   - Мой?
   - Что ж тут удивительного, государь? Вспомните старого солдата, участника
сражения при Акциуме; у него был судебный процесс,  и  он  просил  совета  у
императора Августа.
   - Август был адвокатом, Рене, а я не адвокат.
   - Государь, когда мой друг доверил мне эту тайну,  вы,  ваше  величество,
еще принадлежали к протестантской партии, вы были первым ее вождем, а вторым
- принц Конде.
   - Что же дальше? - спросил Генрих.
   - Мой друг надеялся, что вы воспользуетесь вашим всемогущим  влиянием  на
принца Конде и попросите его не помнить зла.
   - Объясните, в чем дело. Рене, если хотите, чтобы я вас понял, - не меняя
ни тона, ни выражения лица, сказал Генрих.
   - Ваше величество, вы поймете меня с первого слова:  мой  друг  знает  во
всех подробностях, как пытались отравить его высочество принца Конде.
   - А разве принца Конде пытались отравить? - спросил  Генрих  с  прекрасно
разыгранным изумлением. - В самом деле?.. Когда же?
   Рене пристально посмотрел на короля.
   - Неделю тому назад, государь, - коротко ответил он.
   - Какой-нибудь враг? - спросил король.
   - Да, - отвечал Рене, - враг, которого  знаете  вы,  ваше  высочество,  и
который знает вас.
   - Да, да, мне кажется, я что-то слышал, - сказал Генрих, - но я  не  знаю
никаких подробностей, которые друг ваш собирается мне рассказать; расскажите
вы.
   - Хорошо! Принцу Конде кто-то прислал душистое яблоко, но, к  счастью,  в
то время, когда яблоко принесли, у принца был его врач. Он взял  у  посланца
яблоко и понюхал, чтобы узнать его запах и  его  доброкачественность.  Через
два дня на лице  у  врача  появилась  гангренозная  язва  с  кровоизлиянием,
которая разъела ему все лицо, - так поплатился он за свою преданность или за
свою неосторожность.
   - Но я уже наполовину католик, - ответил Генрих, и, к сожалению,  утратил
всякое влияние на принца Конде, так что ваш друг обратился ко мне напрасно.
   - Ваше величество, моему другу может помочь ваше  влияние  не  только  на
принца Конде, но  и  на  принца  Порсиана,  брата  того  Порсиана,  которого
отравили.
   - Знаете что, Рене, - заметила Шарлотта. - от ваших рассказов  бросает  в
дрожь! Вы неудачно выбрали время, чтобы похлопотать  за  своего  друга.  Уже
поздно, а разговор ваш замогильный. Честное слово, ваши духи интереснее. - И
Шарлотта сно