величество, вы оказываете мне большую честь. Я поеду, раз вам  так
угодно.
   В эту минуту доложили о  герцогине  Неверской.  При  ее  имени  Маргарита
невольно выразила такую радость,  что  баронесса  поняла,  сколь  необходимо
королеве и герцогине поговорить наедине, и встала, собираясь уходить.
   - Итак, до завтра! - сказала Маргарита.
   - До завтра.
   - Кстати, - сказала Маргарита, сделав прощальный знак рукой, -  имейте  в
виду, баронесса, что на людях я вас ненавижу, - ведь я страшно ревнива.
   - А на самом деле? - спросила г-жа де Сов.
   - О, на самом деле я не только прощаю вас, но даже вам благодарна!
   - В таком случае, ваше величество, разрешите...  Маргарита  протянула  ей
руку; баронесса почтительно  ее  поцеловала,  сделала  глубокий  реверанс  и
вышла.
   Пока  г-жа  де  Сов  бежала  вверх  по  лестнице,  прыгая,  как  козочка,
сорвавшаяся  с  привязи,  герцогиня   Неверская   обменялась   с   королевой
церемонными приветствиями, чтобы  дать  время  удалиться  сопровождавшим  ее
дворянам.
   - Жийона! Жийона! - крикнула Маргарита, когда дверь за ними  затворилась,
- смотри, чтобы нам никто не помешал!
   - Да, да, - сказала герцогиня, - нам надо поговорить об  очень  серьезных
делах.
   С этими словами она без церемоний уселась в кресло, заняв  лучшее  место,
поближе к солнцу и огню, уверенная, что никто  не  помешает  одному  из  тех
задушевных разговоров, какие были в обычае у них с королевой Наваррской.
   - Ну, как идут наши дела с этим воином? - с улыбкой спросила Маргарита.
   -  Дорогая  королева,  клянусь  душой,  это  существо  мифологическое!  -
ответила герцогиня. - Он несравненно,  неистощимо  остроумен!  Он  отпускает
такие шутки, что и святой в своей раке помер бы со смеху.  Кроме  того,  это
отъявленный язычник в католической шкуре! Такого еще свет не видывал!  Я  от
него просто без ума! Ну, а как твои дела с этим Аполлоном?
   - Ox! - вздохнула Маргарита.
   - Это "ох" меня пугает, дорогая королева. Может быть, этот  красавчик  Ла
Моль  чересчур  почтителен?  Или  чересчур   сентиментален?   Тогда   должна
признаться, что он полная противоположность своему другу, Коконнасу.
   - Да нет, он иногда бывает и другим, - ответила Маргарита, - а мое  "ох!"
относится только ко мне.
   - Что же это значит?
   -  То,  дорогая  герцогиня,  что  я   смертельно   боюсь   полюбить   его
по-настоящему.
   - Правда?
   - Честное слово Маргариты!
   - Что ж, тем лучше! Как весело мы заживем! - воскликнула Анриетта. -  Моя
мечта - любить немножко, твоя - любить горячо.  Ах,  моя  дорогая  и  ученая
королева, как приятно дать отдых уму и волю - чувству! Ведь правда? А  после
безумств - улыбаться! Ах, Маргарита, предчувствую, что мы  отлично  проведем
этот год!
   - Ты так думаешь? - спросила королева. -  А  вот  я  напротив:  не  знаю,
Отчего, но я все вижу сквозь траурную Дымку. Вся наша политика меня  страшно
тревожит. Пойди и, узнай, так ли предан моему брату твой Аннибал, как он это
изображает. Разведай, это очень важно.
   - Это он-то предан кому-нибудь или чему-нибудь? Сейчас видно, что  ты  не
знаешь его так, как я! Если он чему-то  и  предан,  так  только  честолюбию,
больше ничему. Если твой брат может ему обещать много, ну тогда можешь  быть
спокойна: он будет ему предан. Но если герцог вздумает  не  исполнить  своих
обещаний, берегись тогда твой братец, хоть он и принц крови!
   - В самом деле?
   - Уж я тебе говорю!  Даю  слово,  Маргарита,  этот  тигр,  -  которого  я
приручила, пугает даже меня. Как-то я ему сказала: "Аннибал, не  обманывайте
меня, а если обманете, берегитесь!.." Но, когда я это говорила,  я  смотрела
на него моими изумрудными глазами, которые вдохновили Ронсара:

   У красавицы Невер,
   Например,
   Глазки зелены и нежны;
   Но порой сверкает в них
   Больше молний голубых,
   Чем в пучинах роковых
   В страшный миг
   Бури бешено-мятежной!

   - И что же?
   - Я думала, что он ответит: "Я? Обманывать вас? Никогда!" - и так  далее,
и так далее... А знаешь, что он ответил?
   - Нет.
   - Суди сама, что это за человек! "А если вы, -  ответил  он,  -  обманете
меня, то, хоть вы и принцесса, тоже берегитесь...".
   Говоря это, он грозил мне не только глазами,  но  и  длинным  мускулистым
пальцем с острым, как копье, ногтем, причем тыкал мне этим пальцем  чуть  ли
не в нос.  Признаюсь,  милая  королева,  у  него  было  такое  лицо,  что  я
вздрогнула, а ведь ты знаешь, что я не трусиха.
   - Он тебе грозил, Анриетта? Да как он смел?
   - Э, черт побери! Я ему тоже пригрозила! И, в  сущности  говоря,  он  был
совершенно прав! Как видишь, он предан только  до  известного  момента  или,
вернее, до неизвестного момента.
   - Что ж, посмотрим, - задумчиво сказала Маргарита,  -  я  поговорю  с  Ла
Молем. Тебе больше нечего мне сказать?
   - Есть одна новость, и притом  очень  интересная,  -  из-за  нее-то  я  и
пришла. Но ты заговорила со мной о вещах, которые для меня еще интереснее. Я
получила письмо.
   - Из Рима?
   - Да, его привез нарочный от моего мужа...
   - О польском деле?
   - Да, дело идет как нельзя лучше, и весьма возможно, что в  самом  скором
времени ты отделаешься от своего брата, герцога Анжуйского.
   - Значит, папа утвердил его?
   - Да, дорогая.
   - И ты мне об этом не сказала! - воскликнула  Маргарита.  -  Ну,  скорей,
скорей, расскажи подробно!
   - Кроме того, что я тебе сообщила, я, честное  слово,  больше  ничего  не
знаю. Впрочем, подожди, я дам тебе прочесть письмо герцога  Неверского.  На,
вот оно! Ах, нет!  Это  стихи  Аннибала,  и  притом  жестокие  стихи,  милая
Маргарита, других он не пишет. А-а, на этот раз оно!.. Нет, опять не то: это
моя записочка, я захватила ее с собой, чтобы ты передала ее  Аннибалу  через
Ла Моля. Ага, вот наконец это письмо!
   И герцогиня  Неверская  протянула  письмо  королеве.  Маргарита  поспешно
развернула его и прочитала, но в нем действительно было только то,  что  она
уже слышала от своей подруги.
   - А как ты получила это письмо? - продолжала расспросы королева.
   - С нарочным моего мужа, которому было приказано сперва заехать во дворец
Гизов и передать письмо мне, а уж потом отвезти в Лувр королю. Ведь я знала,
какое значение придает этой новости моя королева, и  потому  сама  попросила
мужа распорядиться таким образом. И, как видишь, он меня послушался. Это  не
то, что мое чудовище Коконнас. Сейчас  во  всем  Париже  эту  новость  знают
только три человека: король, ты, я да, пожалуй, тот человек, который ехал по
пятам нашего нарочного.
   - Какой человек?
   - Ох, это ужасное ремесло!  Представь  себе,  что  наш  несчастный  гонец
приехал усталый, растерзанный, весь в пыли;  он  скакал  семь  дней  и  семь
ночей, не останавливаясь ни на минуту.
   - А что за человек, о котором ты заговорила?
   - Погоди, сейчас скажу. Всю дорогу, все четыреста миль, за нашим нарочным
с той же скоростью скакал человек, которого тоже ждали подставы,  и  у  него
был такой,  свирепый  вид,  что  бедняга  нарочный  боялся  в  любую  минуту
заполучить в спину пулю из пистолета. Оба одновременно подъехали  к  заставе
Михаила Архангела, оба галопом промчались по улице Муфтар, оба поскакали  по
Сите. Но, проехав по мосту Парижской Богоматери, наш нарочный взял вправо, а
тот повернул  налево  по  площади  Шатле  и  пролетел  по  Луврской  стороне
набережных, как стрела, пущенная из арбалета.
   - Спасибо, Анриетта, спасибо, хорошая моя! - воскликнула Маргарита. -  Ты
права, вести очень интересные... К кому же ехал этот второй  нарочный?  Надо
будет узнать... А теперь прощай. Вечером встретимся на улице  Тизон,  да?  А
завтра - на охоте. Только выбери самую  норовистую  лошадь,  такую,  которая
может понести, чтобы мы могли побыть наедине. Сегодня  вечером  скажу  тебе,
что надо выведать у Коконнаса.
   - А ты не забудешь передать мою записку? - со смехом  спросила  герцогиня
Неверская.
   - Нет, нет, будь покойна, он  получит  ее  вовремя!  Герцогиня  Неверская
вышла, и в ту же минуту Маргарита послала за  Генрихом.  Генрих  прибежал  и
прочитал письмо герцога Неверского.
   - Так, так! - сказал он.
   Маргарита рассказала о двух нарочных.
   - Верно, - отвечал Генрих, - я видел того гонца, когда он въехал в Лувр.
   - Может быть, он прискакал к королеве-матери?
   - Нет, в этом я уверен; я на всякий случай вышел в коридор, но там никого
не было.
   - В таком случае, - глядя на мужа,  сказала  Маргарита,  -  он,  наверно,
приехал к...
   - К вашему брату Франсуа? - спросил Генрих.
   - Да. Но как это узнать?
   - А нельзя ли, - небрежно сказал Генрих, - послать за одним из этих  двух
дворян и узнать у него...
   - Верно, государь! -  сказала  Маргарита,  очень  довольная  предложением
мужа. - Сейчас пошлю за Ла Молем... Жийона! Жийона!
   Девушка вошла в комнату.
   - Мне нужно сию же минуту поговорить с Ла Молем, -  сказала  королева.  -
Постарайся найти его и приведи сюда.
   Жийона вышла. Генрих сел за стол, на  котором  лежала  немецкая  книга  с
гравюрами Альбрехта Дюрера, и принялся рассматривать их так внимательно, что
даже не поднял головы, когда вошел  Ла  Моль,  и,  казалось,  вовсе  его  не
заметил.
   Молодой человек,  увидев  короля  у  Маргариты,  остановился  на  пороге,
безмолвный от неожиданности и бледный от волнения.
   Маргарита подошла к нему.
   - Господин де Ла Моль! He можете ли вы мне сказать, кто сегодня дежурит у
герцога Алансонского? - спросила она.
   - Коконнас, ваше величество... - ответил Ла Моль.
   - Попытайтесь узнать у  него,  не  пропускал  ли  он  сегодня  к  герцогу
человека, забрызганного грязью и как будто долго скакавшего во весь опор.
   - Боюсь, что он не станет говорить об этом:  за  последние  дни  он  стал
очень неразговорчив.
   - Вот как! Но мне думается, что если вы передадите ему вот эту записочку,
он должен будет чем-то вам отплатить.
   - От герцогини!.. О, с этой записочкой в руках я попытаюсь...
   - Добавьте, - сказала  Маргарита  шепотом,  -  что  эта  записка  сегодня
вечером послужит ему пропуском в известный вам дом.
   - А какой пропуск получу я?
   - Вы назовете себя, и этого будет довольно.
   - Дайте, дайте мне эту записку,  ваше  величество,  -  сгорая  от  любви,
сказал Ла Моль, - я ручаюсь за все!
   С этими словами Ла Моль вышел.
   - Завтра мы узнаем, известно ли герцогу Алансонскому о польском  деле,  -
спокойно сказала Маргарита, обращаясь к мужу.
   - Этот Ла Моль в самом деле и любезен, и услужлив,  -  сказал  Беарнец  с
улыбкой, свойственной  ему  одному.  -  И  -  клянусь  мессой!  -  я  о  нем
позабочусь.

Глава 11

ВЫЕЗД НА ОХОТУ

   Когда на  следующее  утро  из-за  холмов  на  востоке  от  Парижа  взошло
ярко-красное солнце без лучей, каким оно бывает  в  погожие  зимние  дни,  в
Луврском дворе все было в движении уже добрых два часа.
   Великолепный берберский жеребец, стройный и нервный,  на  ногах  которого
видна была сетка переплетающихся жил, как у  оленя,  бил  копытом  о  землю,
прядал ушами и шумно выпускал пар из ноздрей, ожидая Карла IX. Но он был все
же  менее  нетерпелив,  чем  его  хозяин,  задержанный  Екатериной,  которая
остановила его на ходу, чтобы поговорить, по ее словам, о важном деле.
   Они  стояли  в  застекленной  галерее:  Екатерина  -  холодная,  бледная,
бесстрастная, как всегда, и Карл IX,  который  дрожал  от  нетерпения,  грыз
ногти и стегал двух любимых собак, на которых  были  надеты  панцири,  чтобы
предохранить их от ударов клыков и чтобы они могли  безнаказанно  схватиться
со страшным зверем. К груди панциря был пришит маленький щиток с французским
гербом  вроде  тех,  что  нашивали  на  грудь  пажей,  не  раз  завидовавших
преимуществам этих счастливых любимчиков.
   - Примите во внимание, Карл, - говорила Екатерина, -  что,  кроме  вас  и
меня, пока еще никому не известно о том, что поляки вот-вот приедут, а между
тем король Наваррский - да простит меня Бог! - ведет  себя  так,  как  будто
знает об этом. Несмотря на свое отречение, в которое я никогда не верила, он
поддерживает связь с гугенотами. Разве вы не заметили, как часто он  куда-то
уходит в последнее время? У него появились деньги, которых у него никогда не
было; он покупает лошадей, оружие, а в дождливую погоду  с  утра  до  вечера
упражняется в фехтовании.
   - Ах, Боже мой! - с нетерпением сказал Карл IX.  -  Неужели  вы  думаете,
матушка, что он собирается убить меня или моего брата, герцога Анжуйского? В
таком случае ему надо еще поучиться: не далее  как  вчера  я  нанес  ему  на
камзол рапирой одиннадцать точек, а он насчитал у меня всего  шесть.  А  мой
брат Анжуйский фехтует еще искуснее меня или, по его словам, не хуже меня.
   - Послушайте, Карл, не относитесь так легкомысленно к тому,  что  говорит
ваша мать, - настаивала Екатерина. - Польские послы  скоро  приедут,  и  вот
тогда вы увидите! Как только они  появятся  в  Париже,  Генрих  сделает  все
возможное, чтобы привлечь их внимание к себе. Он вкрадчив, он себе  на  уме,
не говоря о том, что его жена, которая, уж не знаю по  каким  причинам,  ему
помогает, будет болтать с послами, говорить с ними  по-латыни,  по-гречески,
по-венгерски и, кто ее знает, по-каковски еще! Говорю  вам.  Карл,  -  а  вы
знаете, что я никогда не ошибаюсь, - говорю вам: они что-то затевают.
   В эту минуту  пробили  часы,  и  Карл  IX,  перестав  слушать  Екатерину,
прислушался к их бою.
   - Проклятие! Семь часов! - воскликнул он. - Час ехать - итого восемь! Час
на то, чтобы доехать до места сбора и набросить гончих, -  да  мы  только  в
девять начнем охоту! Честное  слово,  матушка,  из-за  вас  я  потеряю  уйму
времени!  Отстань,  Смельчак!..  Проклятие!..  Отстань  же,  говорят   тебе,
разбойник!
   Он сильно хлестнул по спине молосского дога; бедное животное,  изумленное
таким наказанием в ответ на свою ласку, взвизгнуло от боли.
   - Карл, выслушайте же меня, ради Бога, - стояла на своем Екатерина,  -  и
не рискуйте своей судьбой и судьбой Франции. От вас только и слышишь: охота,
охота, охота!.. Исполните  долг  короля,  тогда  и  охотьтесь  сколько  душе
угодно!
   - Хорошо, хорошо. Матушка!  -  сказал  Карл,  бледный  от  нетерпения.  -
Объяснимся поскорее: из-за вас во мне все клокочет.  Честное  слово,  бывают
дни, когда я вас просто не понимаю!
   Он остановился, похлопывая ручкой арапника по сапогу.  Екатерина  решила,
что благоприятный момент настал и что упускать его нельзя.
   - Сын мой, у нас есть доказательство, что де  Муи  вернулся  в  Париж,  -
сказала она. - Его видел господин де Морвель, которого вы хорошо знаете.  Он
мог приехать только к королю Наваррскому! Надеюсь, этого  достаточно,  чтобы
подозревать Генриха больше, чем когда-либо.
   - Опять вы нападаете на моего бедного Анрио! Вы хотите, чтобы я  приказал
убить его, - так, что ли?
   - О нет!
   - Изгнать его? Но как вы не понимаете,  что  в  изгнании  он  будет  куда
опаснее, чем здесь, у нас на глазах, в Лувре, где он не может сделать ничего
такого, что не стало бы нам известно в ту же минуту?
   - Потому-то я и не хочу, чтобы его отправили в изгнание.
   - Тогда чего же вы хотите? Говорите скорее!
   - Я хочу, чтобы, пока поляки будут в  Париже,  он  посидел  в  тюрьме,  -
например, в Бастилии.
   - Ну нет! - воскликнул Карл. - Сегодня мы с ним охотимся на кабана, а  он
один из лучших моих помощников на охоте. Без него охоты  нет!  Черт  возьми!
Вы, матушка, думаете только о том, как вывести меня из терпения!
   - Ах, милый сын, да разве я говорю, что сегодня? Послы приедут завтра или
послезавтра. Арестуем его после охоты, сегодня вечером.., или ночью...
   - Это дело другое! Там увидим! Мы еще поговорим об этом. После охоты -  я
ничего не имею против. Прощайте! Сюда, Смельчак! Или ты тоже  будешь  дуться
на меня?
   - Карл, - сказала Екатерина, останавливая сына за руку и  рискуя  вызвать
этой задержкой новую вспышку гнева, - я думаю, что арест можно  отложить  до
вечера или до ночи, но приказ об аресте лучше подписать сейчас.
   - Писать приказ, подписывать, разыскивать печать для королевских  грамот,
а мы едем на охоту, меня ждут, а я никогда не заставлял себя ждать!  Нет,  к
черту, к черту!
   - Но я вас так люблю, что не стану вас задерживать. Я все  предусмотрела.
Войдите сюда, ко мне - все готово!
   Екатерина проворно, словно ей было двадцать лет, отворила  дверь  в  свой
кабинет и показала королю чернильницу, перо,  грамоту,  печать  и  зажженную
свечку.
   Король взял грамоту и быстро пробежал ее глазами:
   - "Приказ.., арестовать и препроводить в Бастилию  брата  нашего  Генриха
Наваррского". - Готово! Прощайте, матушка! - сказал он,  подписываясь  одним
росчерком, и бросился из кабинета с собаками вне себя от  радости,  что  так
дешево отделался от матери.
   Во дворе все ждали Карла с нетерпением и,  зная,  как  он  пунктуален  во
всем, что касается охоты, удивлялись,  что  он  опаздывает.  Зато  когда  он
появился, охотники приветствовали его криками, доезжачие - фанфарами, лошади
- ржанием, собаки - лаем.
   Весь этот шум и гам так подействовал  на  Карла,  что  его  бледные  щеки
покрылись румянцем, сердце забилось, и на мгновение  он  стал  счастливым  и
юным.
   Король наспех поздоровался с этим  блестящим  обществом,  собравшимся  во
дворе: он кивнул головой  герцогу  Алансонскому,  помахал  рукой  Маргарите,
прошел мимо Генриха, сделав вид, что не заметил его,  и  вскочил  на  своего
горячего берберского жеребца. Жеребец стал бить под ним  задом,  но,  сделав
два-три курбета, почувствовал, с каким седоком имеет дело, и успокоился.
   Снова загремели фанфары, и король выехал из Лувра в сопровождении герцога
Алансонского, короля Наваррского, Маргариты, герцогини  Неверской,  г-жи  де
Сов, Таванна и всей придворной знати.
   Само собою разумеется, что в числе охотников были Коконнас и Ла Моль.
   Что касается герцога Анжуйского, то  он  уже  три  месяца  был  на  осаде
Ла-Рошели.
   В ожидании короля Генрих подъехал поздороваться с женой, та,  отвечая  на
его приветствие, шепнула ему на ухо:
   - Нарочный из Рима был у герцога Алансонского. Коконнас сам  ввел  его  к
нему на четверть часа раньше, чем курьера  от  герцога  Неверского  ввели  к
королю.
   - Значит, ему все известно? - спросил Генрих.
   - Конечно, известно, - ответила Маргарита. - Вы  только  посмотрите,  как
блестят его глаза, несмотря на всю его скрытность!
   - Я думаю! - прошептал Беарнец. - Ведь сегодня он гонится  уже  за  тремя
зайцами: Францией, Польшей и Наваррой, не считая кабана!
   Он поклонился жене, вернулся на свое место и  подозвал  одного  из  слуг,
родом беарнца, предки которого в течение  столетия  служили  его  предкам  и
который обычно был посланцем в любовных дедах Генриха.
   - Ортон! - обратился к нему Генрих. - Этот ключ передай кузену госпожи де
Сов, ты его знаешь, он живет у своей возлюбленной на  углу  улицы  Катр-Фис;
скажешь ему, что его кузина желает поговорить с ним сегодня  вечером.  Пусть
он войдет ко мне в комнату и, если меня не будет дома, пусть подождет;  если
же я очень запоздаю, пускай ложится спать на мою постель.
   - Ответа не требуется, государь?
   - Нет, только скажи мне, застал ты его дома или нет. А ключ отдашь только
ему, понимаешь?
   - Да, государь.
   - Постой! Куда тебя черт несет? Перед тем, как мы  выйдем  из  Парижа,  я
подзову тебя, чтобы ты переседлал мне лошадь, - тогда будет понятно,  почему
ты опоздал, а когда выполнишь поручение, догонишь нас в Бонди. Слуга  кивнул
головой и отъехал в сторону.  Собравшиеся  двинулись  по  улице  Сент-Оноре,
затем по улице Сен-Дени и, наконец, въехали в предместье; на улице Сен-Лоран
лошадь короля  Наваррского  расседлалась,  Ортон  подъехал  к  нему,  и  все
произошло так, как условились слуга и господин, который поскакал вдогонку за
королевским поездом на улицу Реколе, в то время как его верный слуга  скакал
на улицу Катр-Фис.