? - спросила Екатерина.
   - Нет, матушка, - не очень уверенно ответила Маргарита.
   - Ну, не будьте же откровенны только наполовину!
   - Повторяю, ваше величество, я его не знаю, - невольно бледнея, стояла на
своем Маргарита.
   - Хорошо, хорошо, - с равнодушным  видом  сказала  Екатерина,  -  мы  это
узнаем. Идите, дочь моя, и будьте покойны: ваша мать стоит на  страже  вашей
чести.
   Маргарита вышла.
   "Ага! Они заключили союз! - говорила себе Екатерина. - Генрих и Маргарита
сговорились: муж ослеп, чтобы жена онемела. Вы  очень  ловки,  дети  мои,  и
воображаете, что очень сильны, но ваша сила в  единении,  а  я  разобью  вас
поодиночке. Кроме того, настанет день, когда  Морвель  сможет  говорить  или
писать, когда он назовет имя или начертит шесть  букв,  -  и  тогда  мы  все
узнаем. Да, но до тех пор виновный будет в безопасности!..  Самое  лучшее  -
это разъединить эту пару теперь же".
   И во исполнение этого намерения Екатерина направилась к покоям сына,  где
и застала его за разговором с герцогом Алансонским.
   - А-а! Это вы, матушка! - нахмурив брови, сказал Карл IX.
   - Почему вы не прибавили "опять"? Это слово было у вас на уме, Карл!
   - То, что у меня на уме, это мое  дело,  -  ответил  Карл  грубым  тоном,
который временами появлялся у него даже в разговоре с Екатериной. - Что  вам
от меня надо? Говорите скорее!
   - Вы были правы, сын мой, - сказала Екатерина Карлу.  -  А  вы,  Франсуа,
ошиблись.
   - В чем? - спросили обе августейшие особы.
   - У короля Наваррского был не Ла Моль.
   - А-а! - бледнея, произнес Франсуа.
   - А кто же у него был? - спросил Карл.
   - Пока неизвестно, но станет  известно,  как  только  заговорит  Морвель.
Итак, отложим это дело, которое не замедлит  выясниться,  и  вернемся  к  Ла
Молю.
   - Но при чем же  тогда  Ла  Моль,  матушка,  если  не  он  был  у  короля
Наваррского?
   - Да, он не был у короля Наваррского, - отвечала Екатерина, - но  он  был
у.., королевы Наваррской.
   - У королевы! - воскликнул Карл и разразился нервическим хохотом.
   - У королевы! - побледнев, как мертвец, пробормотал герцог Алансонский.
   - Да нет же! Нет! - возразил  Карл.  -  Гиз  говорил  мне,  что  встретил
носилки Маргариты!
   - Так оно и было, - ответила Екатерина - где-то в городе у нее есть дом.
   - На улице Клош-Персе! - воскликнул Карл.
   - О-о! Это уж чересчур! - сказал герцог Алансонский, вонзая ногти себе  в
грудь. - И его рекомендовала она мне!
   - Ага! Теперь я  понял!  -  внезапно  останавливаясь,  сказал  король.  -
Значит, это он защищался от нас ночью и сбросил  мне  на  голову  серебряный
кувшин! Негодяй!
   - Да, да! Негодяй! - повторил Франсуа.
   - Вы правы, дети мои, -  сказала  Екатерина,  не  подавая  виду,  что  ей
понятно,  какое  чувство  побуждает  каждого  из  сыновей  произнести   этот
приговор. - Вы правы: малейшая нескромность этого  дворянина  может  вызвать
страшный  скандал  и  погубить  честь  принцессы  крови!  А  для  этого  ему
достаточно выпить.
   - Или расхвастаться, - сказал Франсуа.
   - Верно, верно, - подхватил Карл. - Но мы не можем перенести это  дело  в
суд, если сам Анрио не согласится подать жалобу.
   - Сын мой, - сказала Екатерина, кладя руку Карлу на плечо и  выразительно
сжимая его, чтобы обратить все внимание короля на  то,  что  она  собиралась
предложить, -  выслушайте  хорошенько  то,  что  я  хочу  вам  сказать.  Это
преступление может повлечь за  собой  скандал.  Но  не  судьи  и  не  палачи
наказывают за такого рода оскорбление величества. Будь вы  простые  дворяне,
мне было бы нечему учить вас, - вы оба люди храбрые, но вы принцы  крови,  и
вы  не  можете  скрестить  ваши  шпаги  со  шпагой  какого-то  дворянинишки!
Обдумайте способ мести, приемлемый для принцев крови.
   - Смерть  всем  чертям!  -  воскликнул  Карл.  -  Вы  правы,  матушка!  Я
что-нибудь соображу.
   - Я помогу вам, брат мой! - вскричал герцог Алансонский.
   - А я, - сказала Екатерина, развязывая черный  шелковый  поясок,  который
тройным кольцом обвивал ее талию и  свешивался  до  колен  двумя  концами  с
кисточками, - я ухожу, но вместо себя я оставляю вот это. И она бросила свой
поясок к ногам принцев.
   - А-а! Понимаю, - воскликнул Карл.
   - Так этот поясок... - заговорил герцог Алансонский, поднимая его с пола.
   - ..и наказание и тайна, - торжествующе сказала Екатерина. - Но не мешало
бы впутать в это дело и Генриха, - прибавила она и вышла.
   - Черт возьми! Нет ничего легче!  -  сказал  герцог  Алансонский.  -  Как
только мы скажем Генриху, что жена ему изменяет... - Обратившись  к  королю,
он спросил:
   - Итак, вы согласны с мнением матушки?
   - Вполне! - ответил Карл, не подозревая, что всаживает тысячу кинжалов  в
сердце герцога. - Это рассердит Маргариту, зато обрадует Анрио.
   Он позвал офицера своей стражи и приказал сообщить  Генриху,  что  король
просит его к себе, но тотчас передумал:
   - Нет, не надо, я сам пойду к нему. А  ты,  Алансон,  предупреди  Анжу  и
Гиза.
   Выйдя из своих покоев,  он  пошел  но  маленькой  винтовой  лестнице,  по
которой поднимались на третий этаж и которая вела к покоям Генриха.

Глава 10

МСТИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЫСЛЫ

   Генрих,  воспользовавшись  короткой  передышкой,   которую   он   получил
благодаря своей выдержке на допросе, забежал к г-же де Сов. Здесь он  застал
Ортона, уже совсем оправившегося от своего обморока.  Ортон  мог  рассказать
только то, что какие-то люди ворвались к нему и что их командир оглушил его,
ударив эфесом шпаги. Участь Ортона никого тогда  не  беспокоила.  Екатерина,
увидав его распростертым на полу, подумала, что он убит.
   Но Ортон пришел  в  себя  как  раз  в  промежуток  времени  между  уходом
королевы-матери и появлением командира ее охраны,  которому  было  приказано
очистить комнату, и нашел убежище у г-жи де Сов.
   Генрих попросил Шарлотту приютить у себя юношу до получения вестей от  де
Муи, который не мог не написать ему из тех мест, где он скрывался. Тогда  он
отправит с Ортоном свой ответ де Муи и, таким образом,  сможет  рассчитывать
не на одного, а на двух преданных ему людей.
   Этот план был принят, и Генрих вернулся к себе; рассуждая сам с собой, он
принялся ходить взад и вперед по комнате, как вдруг дверь отворилась и вошел
король.
   - Ваше величество! - воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.
   - Собственной персоной... Честное слово,  Анрио,  ты  отличный  малый,  я
начинаю любить тебя все больше и больше.
   - Ваше величество, вы слишком добры ко мне, - ответил Генрих.
   - У тебя только один недостаток, Анрио.
   - Какой? - спросил Генрих. - Может быть, вы, ваше  величество,  имеете  в
виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом  вы  не  раз
меня упрекали.
   - Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом недостатке, а о другом.
   - Если вы, ваше величество, объясните  мне,  в  чем  дело,  я  постараюсь
исправиться, - отвечал Генрих, увидав по улыбке  Карла,  что  он  в  хорошем
расположении духа.
   - Дело в том, что глаза у тебя хорошие, а видишь ты ими плохо.
   - Может быть, государь, я, сам того не замечая, стал близорук?
   - Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.
   - Ах, вот оно что! - сказал Беарнец. -  Но,  быть  может,  это  несчастье
случается со мной, когда я закрываю глаза?
   - Вот, вот! Именно так с тобой и случается, - сказал Карл. - Как бы то ни
было, я их тебе открою.
   - "И сказал Бог: да  будет  свет,  и  был  свет".  Вы,  ваше  величество,
являетесь представителем Бога на земле, - следовательно, вы можете сотворить
на земле то, что Бог творит на небе. Я слушаю.
   - Когда вчера вечером Гиз сказал,  что  встретил  твою  жену  с  каким-то
дамским угодником, ты не хотел верить!
   - Государь, - отвечал Генрих, - как же я мог поверить, что сестра  вашего
величества способна поступить столь опрометчиво?
   - Когда же он сказал тебе, что твоя жена отправилась на улицу Клош-Персе,
ты опять не поверил!
   - Но как же я мог предполагать, что принцесса крови рискнет своим  добрым
именем?
   - Когда мы осаждали дом на улице Клош-Персе и в  меня  попали  серебряным
кувшином, Анжу  облили  апельсиновым  компотом,  а  Гиза  угостили  кабаньим
окороком, неужели ты не видел там двух женщин и двух мужчин?
   - Государь, я ничего не видел. Вы, ваше величество, наверно, помните, что
в это время я допрашивал привратника.
   - Да, но зато я, черт возьми, видел!
   - А-а! Если вы,  ваше  величество,  видели  сами,  тогда,  конечно,  дело
другое!
   - Да, я видел двух мужчин и двух женщин. И уж теперь я не сомневаюсь, что
одной из этих женщин была Марго, а одним из мужчин - Ла Моль.
   - Однако если Ла Моль был на улице Клош-Персе, значит, его не было здесь,
- возразил Генрих.
   - Нет, нет, здесь его не было, - согласился Карл. - Но сейчас дело  не  в
том, кто был здесь, - это мы узнаем, когда болван  Морвель  сможет  говорить
или писать. Дело в том, что Марго тебя обманывает.
   - Пустяки! Не верьте злым языкам, государь, - сказал Генрих.
   - Говорят тебе, что ты не близорук, а просто слеп! Тысяча чертей!  Поверь
мне хоть раз в жизни, упрямец! Говорят тебе, что Марго  тебя  обманывает,  и
сегодня вечером мы задушим предмет ее любви!
   Генрих подскочил от неожиданности и с изумлением посмотрел на шурина.
   - Признайся, Генрих, что в  глубине  души  ты  не  против  этого.  Марго,
конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но, честное слово, тем  хуже  для
нее. Я не хочу, чтобы ты страдал. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, -
тут я закрываю глаза: Конде - мой враг, а ты - мой брат, больше того  -  мой
друг.
   - Но, государь...
   - Я не желаю, чтобы тебя унижали, чтобы над тобой издевались; довольно ты
служил мишенью для всяких волокит,  которые  приезжают  сюда  из  провинции,
чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться за  нашими  женами.  Пусть
только посмеют явиться сюда или, вернее, появиться снова, черт  бы  их  всех
побрал! Тебе изменили, Анрио,  -  это  может  случиться  со  всяким,  -  но,
клянусь, ты получишь сногсшибательное удовлетворение, и завтра люди  скажут:
"Тысяча чертей! Должно быть, король Карл очень  любит  своего  брата  Анрио,
если ночью заставил Ла Моля вытянуть язык!".
   - Государь! Значит, это и впрямь дело решенное? - спросил Генрих.
   - Это продумано, решено и подписано. Этому щеголю не придется  жаловаться
на судьбу! В поход отправимся я, Анжу, Алансон и  Гиз:  король,  два  принца
крови и владетельный герцог, не считая тебя.
   - Как - не считая меня?
   - Ну да, ты-то ведь будешь с нами!
   - Я?!
   - Да. Мы будем душить этого  молодчика,  а  ты  пырни  его  кинжалом,  да
хорошенько пырни, по-королевски!
   - Государь, я смущен вашей добротой, - отвечал Генрих, - но откуда вы все
это знаете?
   - А-а? Ни дна ему, ни покрышки! Наверное, этот бездельник сам похвалялся!
Он бегает к ней то в Лувре, то на  улицу  Клош-Персе.  Они  вместе  сочиняют
стихи, - хотел бы я  почитать  стихи  этого  франтика:  верно,  какие-нибудь
пасторали; они болтают о Бионе и Мосхе, толкуют то о Дафнисе, то о  Коридоне
<Биони Мосх (II в до н.э) - буколические поэты Дафгис и Коридон -  персонажи
пасторалей.>. Так вот, возьми-ка у меня кинжал получше.
   - Государь, поразмыслив... - начал Генрих.
   - Что еще?
   - ..вы, ваше величество, поймете, почему я не могу принять участие в этом
походе. Мне кажется, что мое участие будет неприличным.  Я  -  лицо  слишком
заинтересованное в  этом  деле,  и  мое  вмешательство  люди  истолкуют  как
чрезмерную жестокость. Вы, ваше величество, мстите  за  честь  сестры  фату,
оклеветавшему  женщину  своим  хвастовством,  -  это  понятно   всякому,   и
Маргарита, невинность которой  для  меня,  государь,  несомненна,  не  будет
обесчещена. Но если вмешаюсь  я,  дело  примет  совсем  другой  оборот;  мое
участие превратит акт правосудия в акт мести. Это  будет  уже  не  казнь,  а
убийство, и моя жена окажется женщиной не оклеветанной, но виновной.
   - Черт возьми! Генрих, ты златоуст! Я только что говорил матери,  что  ты
умен, как дьявол.
   Карл одобрительно посмотрел на зятя, который ответил на  этот  комплимент
поклоном.
   - Как бы то ни было, ты доволен, что тебя избавят от  этого  франтика?  -
продолжал Карл. - Что ни сделает ваше величество  -  все  благо,  -  ответил
король Наваррский.
   - Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя, и, будь  покоен,
оно будет сделано не хуже.
   - Полагаюсь на вас, государь, - ответил Генрих.
   - Да! А в котором часу он обычно бывает у твоей жены?
   - Часов в девять вечера.
   - А уходит от нее?
   - Раньше, чем прихожу к ней я, судя по тому, что я ни разу его не застал.
   - Приблизительно?..
   - Часов в одиннадцать.
   - Хорошо! Сегодня ступай к ней в полночь; все уже будет кончено.
   Сердечно пожав руку Генриху и еще раз  пообещав  ему  свою  дружбу,  Карл
вышел, насвистывая любимую охотничью песенку.
   - Господи Иисусе Христе, - сказал Беарнец, провожая Карла глазами. -  Или
я  глубоко  заблуждаюсь,  или  весь  этот  дьявольский  замысел  исходит  от
королевы-матери. В самом деле, она только и думает о том, как  бы  поссорить
нас с женой, а ведь мы такая прелестная пара!
   И Генрих рассмеялся, как смеялся лишь тогда, когда его никто не  видел  и
не слышал.
   Часов в семь вечера, после того как произошли все эти  события,  красивый
молодой человек принял ванну,  выщипал  волоски  между  бровями  и,  напевая
песенку, стал весело прогуливаться перед зеркалом в одной из комнат Лувра.
   Рядом спал или, вернее сказать, потягивался  на  кровати  другой  молодой
человек. Первый был тот самый Ла Моль, о котором днем  так  много  говорили,
второй - его друг, Коконнас.
   В самом деле: страшная гроза прошла над головой Ла  Моля  так  незаметно,
что он не слышал раскатов ее грома, не видел  сверкания  молний.  Возвратясь
домой в три часа утра, он до трех часов дня пролежал в постели: то спал,  то
мечтал и строил замки на том зыбучем песке, который зовется будущим; наконец
он встал,  провел  час  у  модных  банщиков,  пообедал  у  Ла  Юрьера  и  по
возвращении в Лувр закончил свой туалет, намереваясь,  как  всегда,  нанести
визит королеве Наваррской.
   - Так ты говоришь, что уже пообедал? - зевая спросил Коконнас.
   - Пообедал, право, с большим аппетитом.
   - Почему же ты не взял меня с собой, эгоист?
   - Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить.
А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера
того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.
   - Хорошее?
   - Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали.
   - А ты куда?
   - Я, - спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот
вопрос. - Как куда? Ухаживать за моей королевой!
   - Постой, постой! - сказал Коконнас. - А не пойти ли мне пообедать в  наш
домик на улицу Клош-Персе?
   Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там  есть  аликантское  вино,
которое хорошо подбадривает.
   - Нет, Аннибал, после того, что произошло ночью, это  будет  неосторожно,
мой Друг! А кроме того, с нас взяли  слово,  что  одни  мы  туда  ходить  не
будем!.. Дай-ка мне мой плащ!
   - Верно, верно, я и забыл, - согласился  Коконнас.  -  Но  куда  к  черту
запропастился твой плащ?.. А-а! Вот он.
   - Да нет. Ты даешь мне черный,  а  я  прошу  вишневый.  В  нем  я  больше
нравлюсь королеве.
   - Честное слово,  его  нигде  нет,  -  оглядевшись  по  сторонам,  сказал
Коконнас. - Ищи сам, я не могу его найти.
   - Как не можешь? Куда же он девался? - спросил Ла Моль.
   - Может быть, ты его продал...
   - Зачем? У меня осталось еще шесть экю.
   - Ну, надень мой.
   - Вот так так! Желтый плащ и зеленый камзол! Я буду похож на попугая.
   - Честное слово, на тебя трудно угодить! Делай как знаешь.
   Но в ту самую минуту, когда Ла Моль, перевернув  все  вверх  дном,  начал
сыпать проклятиями по адресу воров,  проникающих  даже  в  Лувр,  вошел  паж
герцога Алансонского с драгоценным и вожделенным плащом в руках.
   - Ага! Вот он! Наконец-то! - воскликнул Ла Моль.
   - Это ваш плащ, сударь? - спросил паж.  -  Да?..  Его  высочество  герцог
посылал взять его у вас, чтобы убедиться, каков  оттенок  вашего  плаща,  по
поводу которого он держал пари.
   - Мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить,  но  если  его
высочеству угодно оставить его у себя еще на некоторое время...
   - Нет, граф, все уже ясно.
   Паж вышел; Ла Моль застегнул плащ.
   - Ну как? Что ты решил? - спросил Ла Моль.
   - Понятия не имею.
   - А я тебя застану здесь вечером?
   - Что я могу тебе ответить?
   - Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?
   - Я прекрасно знаю, что буду делать я,  но  не  знаю,  что  мне  прикажут
делать.
   - Герцогиня Неверская?
   - Нет, герцог Алансонский.
   - В самом деле, - сказал Ла Моль, - я заметил, что с  некоторого  времени
он стал к тебе чрезвычайно благосклонен.
   - Чрезвычайно, - подтвердил Коконнас.
   - В таком случае, твое будущее обеспечено, - со смехом сказал Ла Моль.
   - Фу! Младший сын! - воскликнул Коконнас.
   - У него столь страстное желание сделаться старшим, что небо, может быть,
и совершит для него чудо, - возразил Ла Моль. -  Итак,  ты  не  знаешь,  где
будешь вечером?".
   - Нет.
   - Тогда иди к черту.., или, лучше сказать, ну тебя к Богу!
   "Этот Ла Моль - ужасный человек, - сам  с  собой  рассуждал  Коконнас,  -
вечно он требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве можно это знать
заранее? А впрочем, похоже на то, что мне хочется спать".
   И Коконнас опять улегся в постель. А Ла Моль полетел к покоям королевы. В
уже знакомом нам коридоре он встретил герцога Алансонского.
   - А-а! Это вы, господин де Ла Моль? - спросил герцог.
   - Да, ваше высочество, - почтительно кланяясь, отвечал Ла Моль.
   - Вы уходите из Лувра?
   - Нет,  ваше  высочество,  я  иду  засвидетельствовать  мое  почтение  ее
величеству королеве Наваррской.
   - А в котором часу вы уйдете от нее, господин де Ла Моль?
   - Вам угодно что-нибудь мне приказать, ваше высочество?
   - Нет, не сейчас. Мне надо будет поговорить с вами вечером.
   - В котором часу?
   - Приблизительно между девятью и десятью.
   - Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.
   - Хорошо, я полагаюсь на вас.
   Ла Моль раскланялся и пошел своей дорогой.
   "Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец... Странно!.." -  подумал
он.
   Он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно поджидавшая  его  прихода,
провела его к Маргарите.
   Маргарита сидела за какой-то работой, видимо, очень  утомительной;  перед
ней лежала бумага, пестревшая поправками, и том Исократа <Исократ (436 - 338
до н.э.) - знаменитый греческий оратор и учитель красноречия.>. Она  сделала
Ла Молю знак не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она
отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом с нею.
   Ла Моль сиял. Никогда еще не был он таким красивым, никогда не был  таким
веселым.
   - Греческая! - бросив взгляд на книгу, воскликнул он - Торжественная речь
Исократа! Зачем она  вам  понадобилась?..  Ага!  вижу  на  бумаге  латинское
заглавие: "Ad Sarmatiae legates reginae Margaritae concio!"  <Речь  королевы
Маргариты к послам Сарматии (Польши)> Так вы собираетесь держать перед этими
варварами торжественную речь на латыни?
   - Ничего не  поделаешь:  ведь  они  не  знают  французского,  -  ответила
Маргарита.
   - Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что скажут они?
   - Женщина более кокетливая, чем я, ввела бы вас в заблуждение  и  сказала
бы, что она импровизирует, но вас, мой Гиацинт, я обмануть не способна:  мне
заранее сообщили их речь, и я на нее отвечаю.
   - А разве польские послы приедут так скоро?
   - Они не приедут, они уже приехали утром.
   - И об этом никто не знает?
   - Они приехали инкогнито.  Их  торжественный  въезд  в  Париж