ва протянула руку к коробочке с опиатом.
   - Сударыня, - сказал Рене. - прежде чем  испробовать  опиат,  послушайте,
как могут воспользоваться такими удобными случаями злоумышленники.
   - Рене. - сказала баронесса. - сегодня вы просто зловещи.
   Генрих нахмурил брови; он понимал, что у Рене есть какая-то цель,  но  не
мог угадать, какая, а потому решил довести этот разговор до конца, хотя он и
пробуждал у него скорбные воспоминания.
   - А вы знаете и подробности отравления принца Порсиана? - спросил Генрих.
   - Да, - ответил Рене. - Было известно, что на ночь он оставлял у  постели
зажженную лампу; в масло подлили яд, и принц задохнулся от испарений.
   Генрих стиснул покрывшиеся потом пальцы.
   - Значит, - тихо сказал он. - тот, кого вы называете своим другом,  знает
не только подробности отравления, но и отравителя.
   - Да, потому-то он и хотел  узнать  у  вас,  можете  ли  вы  повлиять  на
здравствующего принца Порсиана, чтобы он простил убийце смерть своего брата.
   - Но я еще наполовину гугенот и, к сожалению, не имею никакого влияния на
принца Порсиана: ваш Друг обратился бы ко мне напрасно.
   - А что вы думаете о намерениях принца Конде и принца Порсиана?
   - Откуда же я знаю их намерения. Рене? Насколько  мне  известно.  Господь
Бог не наградил меня способностью читать в сердцах людей.
   - Ваше величество, вы могли бы спросить об этом самого себя,  -  спокойно
произнес Рене. - Не было ли в жизни вашего величества какого-нибудь события,
столь  мрачного,  что  оно  могло  бы  подвергнуть  испытанию  ваше  чувство
милосердия, и столь прискорбного, что могло бы послужить пробным камнем  для
вашего великодушия?
   Слова эти были сказаны таким тоном, что даже Шарлотта вздрогнула;  в  них
заключался столь прямой, столь ясный намек, что баронесса отвернулась,  дабы
скрыть краску смущения и дабы не встретиться взглядом с Генрихом.
   Генрих сделал над собой огромное усилие; грозные складки,  появившиеся  у
него на лбу, когда говорил флорентиец, разгладились, и благородная  сыновняя
скорбь уступила место раздумью.
   - Мрачного события.., в моей жизни?.. - переспросил он. - Нет,  Рене,  не
было; из времен юности я помню только свое сумасбродство  и  беспечность,  а
кроме того, более или менее острые нужды, которые возникают из  потребностей
нашей природы или являются испытанием, ниспосланным нам Богом.
   Рене тоже сдерживал себя и внимательно  смотрел  то  на  Генриха,  то  на
Шарлотту, как будто желая вывести из равновесия первого и  удержать  вторую,
так как Шарлотта, чтобы скрыть свое  смущение,  вызванное  этим  разговором,
повернулась лицом к зеркалу и протянула руку к коробочке с опиатом.
   - Скажите, государь, если бы вы были братом  принца  Порсиана  или  сыном
принца Конде и кто-нибудь отравил бы вашего брата или убил вашего отца...
   Шарлотта чуть слышно вскрикнула и поднесла опиат к губам. Рене видел это,
но на этот раз ни словом, ни жестом не остановил ее, а только крикнул:
   - Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если  бы  вы
были на их месте?
   Генрих собрался с духом, дрожащей рукой вытер лоб, на  котором  выступили
капли холодного пота, встал во весь рост и в полной тишине, когда Шарлотта и
Рене затаили дыхание, ответил:
   - Если бы я был на их месте и если бы я был уверен, что буду царствовать,
то есть представлять собой Бога на земле, я сделал бы то же, что сделал Бог,
- простил бы.
   - Сударыня! - вырывая опиат у г-жи де Сов, воскликнул Рене. - Отдайте мне
коробочку! Я вижу, мой приказчик принес ее вам по ошибке;  завтра  я  пришлю
вам другую.

Глава 5

НОВООБРАЩЕННЫЙ

   На другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.
   Генрих приказал, чтобы к восьми часам утра была готова - то есть оседлана
и взнуздана - беарнская лошадка, которую он собирался подарить г-же де  Сов,
но на которой предварительно  хотел  проехаться  сам.  Без  четверти  восемь
лошадь стояла во дворе. Ровно в восемь Генрих спустился вниз по лестнице.
   Лошадка была маленькая, но сильная и горячая; она била  землю  копытом  и
потряхивала гривой. Ночь была холодная, землю покрывал тонкий ледок.
   Генрих хотел было пройти по двору, к  конюшням,  где  его  ждал  конюх  с
лошадью, но, когда он проходил мимо часового-швейцарца, стоявшего у  дверей,
солдат сделал ему на караул и сказал:
   - Да хранит Господь его величество короля Наваррского!
   Услышав такое пожелание, а главное - голос, который произнес  эти  слова,
Беарнец вздрогнул.
   Он повернулся к солдату и сделал шаг назад.
   - Де Муи! - прошептал он.
   - Да, государь, де Муи.
   - Зачем вы здесь?
   - Ищу вас.
   - Что вам надо?
   - Мне надо поговорить с вами, ваше величество.
   - Несчастный, - подойдя к нему, сказал Генрих, - разве ты не знаешь,  что
рискуешь головой?
   - Знаю.
   - И что же?
   - И все же я здесь.
   Генрих слегка побледнел: он понял,  что  опасность,  которой  подвергался
пылкий молодой человек, грозила и  ему.  Он  с  беспокойством  посмотрел  по
сторонам и снова отступил, но не так быстро, как в первый раз.
   В одном из окон Генрих заметил герцога Алансонского.
   Он сразу повел себя иначе: взял из рук де Муи, стоявшего, как мы сказали,
на часах, мушкет и сделал вид, что хочет осмотреть его.
   - Де Муи! - сказал он. - Уж конечно, весьма важная причина заставила  вас
броситься в пасть волку?
   - Да, государь. Я вас подстерегаю уже  целую  неделю.  Только  вчера  мне
удалось узнать, что вы, ваше  величество,  будете  сегодня  утром  пробовать
лошадь, и я встал у дверей Лувра.
   - Но откуда у вас этот костюм?
   - Командир роты - протестант и мой друг.
   - Вот вам ваш мушкет, несите  караул  по-прежнему.  За  нами  следят.  На
обратном пути я постараюсь сказать вам два слова, но если я сам не заговорю,
не останавливайте меня. Прощайте!
   Де Муи принялся расхаживать взад и вперед, а Генрих подошел к лошади.
   - Что это за милая скотинка? - спросил из окна герцог Алансонский.
   - Это лошадка, которую я должен  попробовать  сегодня  утром,  -  ответил
Генрих.
   - Но она совсем не для мужчины.
   - Она и предназначена для одной красивой дамы.
   - Берегитесь, Генрих! Вы окажетесь предателем, потому  что  эту  даму  мы
увидим на охоте, и если я не знаю, чей вы рыцарь, то хотя бы узнаю,  чей  вы
шталмейстер.
   - О нет! Даю слово, что не узнаете, - с притворным  добродушием  возразил
Генрих, - эта дама сегодня не выйдет из дому: ей очень нездоровится.
   - Ах, ах! Бедная госпожа де Сов! - со смехом сказал герцог Алансонский.
   - Франсуа! Франсуа! Это вы предатель.
   - А что такое с красавицей Шарлоттой? - спросил герцог Алансонский.
   - Право, хорошенько не знаю, - отвечал  Генрих,  пуская  лошадь  коротким
галопом и заставляя ее скакать по кругу. - Дариола сказала мне,  что  у  нее
болит голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.
   - Вам это не помешает ехать с нами? - спросил герцог.
   - Мне? Почему помешает? - возразил  Генрих.  -  Ведь  вы  знаете,  что  я
безумно люблю охоту с гончими и ничто не заставит меня пропустить ее.
   - Однако как раз эту вы пропустите, Генрих, - сказал герцог  Алансонский,
обернувшись и поговорив с кем-то, кто разговаривал с герцогом,  оставаясь  в
глубине комнаты и был невидим Генриху, - его величество  король  сию  минуту
известил меня, что охоты не будет.
   - Вот так-так! - произнес Генрих с видом  глубокого  разочарования.  -  А
почему?
   - Кажется, пришли очень  важные  письма  от  герцога  Неверского.  Король
совещается с королевой-матерью и моим братом, герцогом Анжуйским.
   "Ах, вот оно что! - подумал Генрих.  -  А  не  получены  ли  известия  из
Польши?".
   - В таком случае незачем мне рисковать на этой гололедице.  До  свидания,
брат мой! - ответил он герцогу.
   С этими словами Генрих остановил лошадь подле де Муи.
   - Друг мой, - заговорил он, -  попроси  кого-нибудь  из  твоих  товарищей
сменить тебя на карауле, а сам помоги конюху расседлать лошадь, положи седло
себе на голову и отнеси его к  золотых  дел  мастеру  в  королевскую  шорную
мастерскую:  он  должен  закончить  шитье,  которое  не  успел  закончить  к
сегодняшней охоте. А потом зайдешь ко мне с ответом.
   Де Муи поспешил исполнить приказание, так как герцога Алансонского уже не
было в окне: видимо, он что-то заподозрил.
   И в самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился
герцог Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.
   Герцог Алансонский  очень  внимательно  осмотрел  нового  караульного  и,
повернувшись к Генриху, спросила:
   - Брат мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?
   - Это был парень из моего штата, которого я устроил  на  службу  в  отряд
швейцарцев; сейчас я дал ему одно поручение, и он пошел его исполнить.
   - А-а! - произнес герцог, как будто удовлетворившись этим  ответом.  -  А
как поживает Маргарита?
   - Я сейчас иду к ней и спрошу ее.
   - А разве со вчерашнего дня вы с ней не виделись?
   - Нет. Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала
мне, что Маргарита устала и уже спит.
   - Вы ее не застанете, она куда-то ушла.
   - Очень может быть, - ответил Генрих, - она собиралась  в  Благовещенский
монастырь.
   - Разговор не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.
   Зять и шурин расстались: герцог Алансонский отправился,  по  его  словам,
узнавать новости, король Наваррский прошел к себе.
   Не прошло и пяти минут, как он услышал стук в дверь.
   - Кто там? - спросил Генрих.
   - Государь, я с ответом от золотых дел мастера из  шорной  мастерской,  -
ответил знакомый Генриху голос де Муи.
   Генрих, явно волнуясь, предложил молодому человеку войти  и  затворил  за
ним дверь.
   - Это вы, де Муи? - воскликнул он. - Я надеялся, что вы еще подумаете!
   - Государь, - ответил де  Муи,  -  я  думал  целых  три  месяца  -  этого
достаточно. Теперь пришло время действовать.
   Генрих вздрогнул.
   - Не волнуйтесь, государь, мы одни, а время дорого и я  очень  тороплюсь.
Ваше величество, вы можете одним словом вернуть нам все, что  события  этого
года отняли у протестантов. Давайте поговорим ясно, кратко и откровенно.
   - Я слушаю, мой храбрый де Муи, -  ответил  Генрих,  видя,  что  избежать
объяснения невозможно.
   - Правда ли, что вы, ваше величество, отреклись от протестантства ?
   - Правда, - ответил Генрих.
   - Да, но устами или сердцем?
   - Мы всегда благодарны Богу,  когда  Он  спасает  нам  жизнь,  -  ответил
Генрих, избегая прямого ответа на вопрос, как он  обычно  поступал  в  таких
случаях. - а Бог явно избавил меня от страшной опасности.
   - Государь, - продолжал де Муи. - признаемся в одном.
   - В чем?
   - В том, что вы отреклись не по убеждению, а по расчету. Вы отреклись для
того, чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что  Бог  сохранил  вам
жизнь.
   - Какова бы ни была причина моего обращения, де Муи, - отвечал Генрих,  -
тем не менее я католик.
   - Хорошо, но останетесь ли вы католиком навсегда?  Разве  вы  не  вернете
себе свободную жизнь и свободу совести при первой возможности? Теперь  такая
возможность вам представляется:  Ла-Рошель  восстала,  Беарну  и  Руссильону
довольно одного слова, чтобы начать действовать, вся Гийенна кричит о войне.
Скажите только, что вы стали католиком по принуждению, и я  вам  ручаюсь  за
будущее.
   - Дворян моего происхождения не принуждают, мой милый де Муи. То,  что  я
сделал, я сделал добровольно.
   - Но, государь, - сказал молодой человек, у которого сжималось сердце  от
этого неожиданного сопротивления, - неужели вы не понимаете,  что,  поступая
таким образом, вы нас бросаете.., предаете нас?
   Генрих был невозмутим.
   - Да, да, государь! Вы предаете своих - ведь многие из нас явились  сюда,
рискуя жизнью, чтобы спасти вашу свободу и вашу честь! - продолжал де Муи. -
Мы подготовили все, чтобы добыть для  вас  престол.  Слышите,  государь?  Не
только свободу, но и власть: вы займете тот престол,  какой  захотите  сами,
потому что через два месяца  вы  сможете  выбирать  между  Наваррой  и  всей
Францией.
   - Де Муи, - заговорил Генрих, отводя  глаза,  невольно  засверкавшие  при
этом предложении, - де Муи, я жив, я католик, я супруг королевы Маргариты, я
брат короля Карла, я зять моей доброй тещи Екатерины. Де Муи!
   Когда я породнился со всеми этими людьми, я принял  в  расчет  не  только
выгоды, но и обязанности.
   - Тогда чему же верить, государь? Мне говорят, что ваш брак - брак только
для видимости, мне говорят, что ваше сердце осталось свободным, мне говорят,
что ненависть Екатерины...
   - Враки, враки! - поспешил перебить его Генрих. -  Друг  мой,  вас  нагло
обманули! Милая Маргарита на самом деле моя жена, Екатерина  на  самом  деле
мне мать, наконец, король Карл Девятый на самом деле мой повелитель, владыка
моей жизни и души.
   Де Муи вздрогнул, и почти презрительная улыбка мелькнула у него на губах.
   - Итак, государь, - сказал он, в унынии опуская руки и пытаясь проникнуть
взглядом в потемки этой души, - вот  какой  ответ  я  должен  передать  моим
собратьям! Я скажу им, что король Наваррский подал руку и отдал свое  сердце
тем, кто нас резал! Я скажу им,  что  он  стал  льстецом  королевы-матери  и
другом Морвеля...
   - Мой милый де Муи, - отвечал Генрих, -  король  сейчас  выйдет  из  зала
совета, и я пойду спрошу его, по каким причинам отложено такое важное  дело,
как охота. Прощайте! Возьмите пример с меня, мой друг, -  бросьте  политику,
вернитесь на службу к королю и примите католичество.
   Генрих проводил или,  вернее  сказать,  выпроводил  молодого  человека  в
переднюю как раз тогда, когда его изумление начинало уступать место ярости.
   Не успел Генрих затворить дверь, как  де  Муи  не  выдержал  и  дал  волю
страстному желанию наказать хоть что-нибудь, за  неимением  кого-нибудь:  он
скомкал шляпу, бросил ее на пол и стал топтать ногами, как топчет бык  плащ,
матадора.
   - Клянусь смертью! - восклицал он. - Жалкий государь! Пусть же меня убьют
на этом самом месте и навеки запятнают короля Наваррского моей кровью!
   - Тес! Господин де Муи! - донесся  чей-то  голос  из  чуть  приотворенной
двери. - Тише! Вас могут услышать.
   Де Муи резко обернулся и увидел закутанного в плащ герцога  Алансонского,
который  высунул  голову  в  коридор,  чтобы  удостовериться,  нет  ли   там
кого-нибудь, кроме него и де Муи.
   - Герцог Алансонский! - воскликнул де Муи. - Я погиб!
   - Напротив, - шепотом сказал герцог, - быть может,  вы,  нашли  то,  чего
искали: вы же видите - я не желаю, чтобы вас здесь убили, как того  хотелось
вам. Поверьте мне: ваша кровь может найти себе гораздо лучшее применение, не
стоит обагрять ею порог короля Наваррского. С этими словами герцог распахнул
дверь, которую все время держал полуотворенной.
   - Эта комната двух моих дворян, - сказал герцог, -  здесь  никто  нам  не
помешает, и мы можем поговорить спокойно. Входите, сударь.
   - К вашим услугам, ваше высочество! - ответил изумленный заговорщик.
   Он вошел в комнату, и герцог Алансонский захлопнул за ним  дверь  так  же
поспешно, как король Наваррский.
   Де Муи очутился в комнате все еще под гнетом отчаяния, ярости и злобы, но
холодный, пристальный взгляд юного герцога Франсуа  оказал  на  гугенотского
вождя такое же чудотворное воздействие, какое оказывает лед на пьяного.
   - Ваше высочество, - сказал он, - если  я  правильно  понял,  вам  угодно
поговорить со мной?
   -  Да,  господин  де  Муи,  -  отвечал  Франсуа.  -  Несмотря   на   ваше
переодевание, мне показалось, что это вы, а когда вы делали на караул  моему
брату Генриху, я вас узнал. Итак, де Муи, вы недовольны королем Наваррским?
   - Ваше высочество!
   - Полноте, говорите смело! Вы и не подозревали, что, быть  может,  я  ваш
друг.
   - Вы, ваше высочество?
   - Да, я. Говорите же!
   - Я не знаю, что сказать вам, ваше высочество.  Я  хотел  переговорить  с
королем Наваррским о делах, которые вашему высочеству будут непонятны. Кроме
того, - добавил де Муи,  стараясь  принять  равнодушный  вид.  -  и  дело-то
пустячное.
   - Пустячное? - переспросил герцог.
   - Да, ваше высочество.
   - Такое пустячное, что ради него вы, рискуя жизнью, проникли в Лувр, где,
как вы знаете, ваша голова оценена на вес золота? Кому  же  неизвестно,  что
вы, король Наваррский и принц Конде - главные вожди гугенотов?
   - Раз вы так думаете, ваше высочество,  то  и  поступайте  со  мной,  как
подобает брату короля Карла и сыну королевы Екатерины.
   - Зачем же я так поступлю? Ведь я же сказал вам, что я ваш друг! Говорите
правду!
   - Ваше высочество, - отвечал де Муи. - клянусь вам...
   - Не надо  клясться,  сударь.  Протестантская  религия  запрещает  давать
клятвы, особенно лживые.
   Де Муи нахмурился.
   - Повторяю, мне известно все, - продолжал герцог. Де Муи молчал.
   - Вы не верите? - настойчиво, но благожелательно спросил герцог. - Что ж,
дорогой де Муи, придется убедить вас. Судите сами, ошибаюсь ли я. Предлагали
вы моему зятю Генриху,  вот  там,  сейчас,  -  и  герцог  протянул  руку  по
направлению к покоям Беарнца, - вашу помощь и помощь ваших  сторонников  для
того, чтобы вернуть ему власть в Наварре?
   Де Муи растерянно посмотрел на герцога.
   - А он с ужасом отверг ваши предложения! Де Муи был ошеломлен.
   - Разве не взывали вы к вашей старинной дружбе, к памяти  о  вашей  вере?
Разве не манили короля Наваррского блестящей надеждой - столь блестящей, что
он был ею ослеплен, - надеждой на французскую корону? А? Ну, скажите,  плохо
я осведомлен? Не затем ли вы  приехали,  чтобы  предложить  все  это  королю
Наваррскому?
   - Ваше высочество! - воскликнул де Муи. - Вы так  прекрасно  осведомлены,
что в эту самую минуту я задаю себе вопрос, не обязан ли я сказать вам:  "Вы
лжете, ваше королевское высочество!" и затеять с вами смертный бой  прямо  в
комнате, чтобы эта страшная тайна была погребена вместе с нами?
   - Тише, тише, мой храбрый де Муи Г - сказал герцог, не меняясь в  лице  и
не шевельнув пальцем при такой страшной угрозе. - Если мы с  вами  останемся
здравы и невредимы, тайна сохранится куда надежнее, чем  если  один  из  нас
погибнет. Выслушайте же меня и  перестаньте  терзать  эфес  вашей  шпаги.  В
третий раз повторяю вам, что вы имеете дело с другом, -  отвечайте  же  мне,
как другу. Разве король  Наваррский  не  отказался  от  всего,  что  вы  ему
предлагали?
   - Да, ваше высочество, в этом я могу признаться,  ибо  это  признание  не
погубит никого, кроме меня.
   - А не вы ли, выйдя из комнаты короля Наваррского, топтали вашу  шляпу  и
кричали, что он трус и недостоин быть вашим вождем?
   - Да, ваше высочество, это правда. Я это говорил.
   - Ах, правда? Вы, наконец, признаетесь?
   - Признаюсь.
   - И остаетесь при своем мнении?
   - Больше чем когда-либо, ваше высочество.
   - Так вот что, господин де Муи! Я, я, я - третий сын Генриха Второго,  я,
принц крови, -  я,  право  же,  дворянин  достаточно  высокого  рода,  чтобы
командовать вашими солдатами! А? Судите сами, достаточно ли я честен,  чтобы
вы могли положиться на мое слово?
   - Вы, ваше высочество? Вы - вождь гугенотов?
   - Почему же нет? Вы прекрасно знаете, что в наше время  люди  то  и  дело
меняют веру. И если Генрих стал католиком, я могу стать гугенотом.
   - Конечно, ваше высочество, но в таком случае я жду, что вы объясните...
   - Ничего  нет  проще!  В  двух  словах  я  опишу  вам  наше  политическое
положение. Мой брат Карл избивает гугенотов, чтобы  расширить  свою  власть.
Мой брат герцог Анжуйский не мешает избивать их, потому что наследует  моему
брату Карлу, а мой брат Карл, как вам известно, часто болеет. А я.., со мной
дело обстоит иначе: я никогда не взойду на  престол,  во  всяком  случае  на
французский, так как у меня два старших брата. И не столько  закон  природы,
сколько ненависть ко мне матери и