а-короля
извинить меня, да. Карл?
   - За что?
   - За то, что я отпустила наших слуг. Дело в том, государь,  -  обратилась
она к королю Наваррскому, - что Карл любит, чтобы за столом ему прислуживала
только я.
   - Охотно верю, - ответил Генрих.
   Мужчины прошли в столовую, а заботливая и беспокойная мать укрыла  теплым
одеяльцем малютку Карла,  который  спал  крепким  детским  сном,  вызывавшим
зависть у его отца, и не проснулся.
   Укрыв мальчика, Мари присоединилась к гостям.
   - Здесь только два прибора! - сказал король.
   - Позвольте мне прислуживать вашим величествам, - ответила Мари.
   - Вот видишь, Анрио, ты принес мне несчастье! - сказал Карл.
   - Как так, государь?
   - Ты не понимаешь?
   - Простите, Карл, простите!
   - Прощаю, садись рядом со мной - здесь, между нами.
   - Хорошо, - ответила Мари.
   Она принесла еще один прибор, села между двумя королями  и  принялась  их
угощать.
   - Скажи, Анрио, - заговорил Карл, - ведь хорошо, когда у тебя есть  такое
место в мире, где ты можешь есть и пить спокойно, не  заставляя  кого-нибудь
другого сначала пробовать вино и мясо?
   - Государь, - сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой  улыбкой  на  вечное
беспокойство своего духа, - поверьте, что я,  как  никто,  способен  оценить
такое счастье.
   - А чтобы мы продолжали чувствовать себя счастливыми, поговори  с  ней  о
чем-нибудь хорошем, Анрио, - не надо ей вмешиваться в политику,  а  главное,
не надо ей знакомиться с моей матерью.
   - Да, королева Екатерина так горячо  любит  ваше  величество,  что  может
приревновать вас к другой любви, - ответил Генрих, найдя ловкую  увертку  и,
таким образом, ускользнув от опасной откровенности короля.
   - Мари, - сказал король, - рекомендую тебе самого хитрого и самого умного
человека, какого я когда-либо знал. При дворе - а этим много  сказано  -  он
обвел вокруг пальца всех; один я, быть может, ясно вижу - не скажу, то,  что
у него на душе, но то, что у него на уме.
   -  Государь,  -  ответил  Генрих,  -  меня  огорчает,   что   вы   сильно
преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.
   -  Я  ничего  не  преувеличиваю,  Анрио,  -  сказал  король.  -  Впрочем,
когда-нибудь тебя поймут. Король обратился к Мари:
   - Он восхитительно составляет анаграммы. Попроси его составить  анаграмму
из твоего имени, - ручаюсь, что он ее сделает.
   - Что же можно найти в имени такой простой девушки, как я? Какую приятную
мысль можно извлечь из сочетания букв, которыми случай написал: Мари Туше?
   - Государь, сделать анаграмму из этого  имени  легко,  в  том,  чтобы  ее
составить, большой заслуги нет, - сказал Генрих.
   - Ага! Уже готово! - сказал Карл. - Видишь, Мари? Генрих вынул из кармана
записные таблички, вырвал один листок и под именем:

   Marie Touchet
   <Мари Туше> написал:
   Je charme tout
   <Чарую все (франц).>.

Затем он протянул листок молодой женщине.
   - Я глазам своим не верю! - воскликнула Мари.
   - Что же он написал? - спросил Карл.
   - Государь, я не решаюсь произнести это вслух.
   - Государь, - заговорил Генрих, - если в  имени  Marie  Touchet  заменить
букву "i" буквой "j", как это часто делают, то получится буква в  букву:  Je
charme tout.
   - Верно, буква в букву! - воскликнул Карл. - Слушай, Мари, я хочу,  чтобы
это стало твоим девизом! Никогда ни один девиз не был так заслужен. Спасибо,
Анрио! Мари, я подарю тебе этот девиз, составленный из бриллиантов.
   Ужин кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.
   - А теперь, Мари, - сказал Карл, - в награду за его  комплимент  ты  дать
ему кресло, чтобы он мог спать в нем до утра; только уложи его  подальше  от
нас, а то он так храпит, что даже страшно становится. Затем, если проснешься
раньше меня, то разбуди меня, - в шесть утра  мы  должны  быть  у  Бастилии.
Спокойной ночи, Анрио! Устраивайся поудобнее. Только вот что, - добавил  он,
подойдя к королю Наваррскому и положив руку ему на плечо,  -  заклинаю  тебя
твоей жизнью, - слышишь, Генрих? Твоей жизнью! - не выходи отсюда без  меня,
а главное, не возвращайся в Лувр!
   Генрих если и не все понимал, то слишком многое подозревал, вот почему он
не пренебрег этим советом.
   Карл IX ушел к себе в комнату, а Генрих, суровый горец,  удовольствовался
креслом и очень скоро доказал, насколько прав был в  своих  предостережениях
шурин, который просил поместить его подальше от себя.
   На рассвете Карл разбудил Генриха. Так как Генрих спал одетым, туалет его
занял не много времени. Король был счастлив и улыбчив - таким его никогда не
видели в Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в  его
жизни часами солнечного света.
   Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей  кровати,
ребенок - в своей колыбели. Во сне оба улыбались.
   Карл с глубокой нежностью поглядел  на  них,  затем  обернулся  к  королю
Наваррскому.
   - Анрио, - сказал он, - если тебе  когда-нибудь  случится  узнать,  какую
услугу я оказал тебе сегодня ночью, а со мной произойдет несчастье,  вспомни
об этом ребенке, который спит в своей колыбели.
   Не дав Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал  в  лоб  мать  и
ребенка.
   - До свидания, ангелы мои! - прошептал Карл и вышел.
   Генрих в раздумье последовал за ним.
   Дворяне, которым Карл приказал встретить его, ждали у Бастилии, держа под
уздцы двух лошадей. Карл сделал Генриху знак сесть на одну из них, сам  тоже
вскочил в седло,  выехал  через  Арбалетный  сад  и  направился  по  внешним
бульварам.
   - Куда мы едем? - спросил Генрих.
   - Мы едем, - ответил Карл, - посмотреть,  вернулся  ли  герцог  Анжуйский
только ради принцессы Конде, или в сердце у него честолюбия не  меньше,  чем
любви, а я сильно подозреваю, что так оно и есть.
   Генрих ничего не понял и молча последовал за Карлом. Когда они доехали до
Маре,  где  из-за  палисада  открывалось  все,  что  называлось  в  ту  пору
Сен-Лоранским предместьем, Карл показал Генриху в сероватой дымке утра людей
в длинных плащах и в меховых шапках - они ехали верхом за тяжело нагруженным
фургоном. По мере того как эти люди приближались, их  фигуры  принимали  все
более четкие очертания, так что  уже  можно  было  различить  ехавшего  тоже
верхом и беседовавшего с ними  человека  в  длинном  коричневом  плаще  и  в
широкополой французской шляпе, надвинутой на лоб.
   - Ага, - с улыбкой сказал Карл. - Так я и думал.
   - Государь, если я не ошибаюсь, вон тот  всадник  в  коричневом  плаще  -
герцог Анжуйский, - сказал Генрих.
   - Он самый, - подтвердил Карл. - Осади немного, Анрио, - я не хочу, чтобы
нас увидели.
   - Кто же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в  той
повозке? - спросил Генрих.
   - Эти люди - польские послы, - ответил Карл, -  в  повозке  -  корона.  А
теперь, - сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге  к  воротам  Тампля,  -
едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть!

Глава 8

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛУВР

   Когда Екатерина решила, что в комнате короля Наваррского  все  сделано  -
трупы стражников убраны,  Морвель  перенесен  домой,  ковры  замыты,  -  она
отпустила своих придворных дам, так как дело шло к  полуночи,  и  попыталась
заснуть. Но удар  оказался  слишком  жестоким,  а  разочарование  -  слишком
сильным. Ненавистный Генрих, постоянно ускользавший из  ее  ловушек,  обычно
смертельных,  казалось,  был  храним  какой-то  непобедимой  силой,  которую
Екатерина упорно называла случаем, хотя какой-то голос  в  глубине  ее  души
говорил ей, что настоящее имя этой силы - судьба Мысль о  том,  что  слух  о
неудачном покушении, распространившись по Лувру  и  выйдя  за  его  пределы,
придаст Генриху и всем гугенотам  еще  большую  уверенность  в  их  будущем,
приводила ее в бешенство, и, если бы этот самый случай, против которого  она
боролась столь несчастливо, свел ее  сейчас  с  ее  врагом,  она  с  помощью
висевшего у нее на поясе флорентийского кинжальчика несомненно  победила  бы
судьбу, столь благосклонную к королю Наваррскому.
   Часы ночи, так медленно тянущиеся для тех, кто ждет  или  не  спит,  били
одни вслед за другими, а Екатерина все  не  смыкала  глаз  Целый  мир  новых
замыслов развернулся в ее уме,  полном  видений.  Наконец  на  рассвете  она
встала с постели, сама оделась и направилась в покои Карла IX.
   Стража, привыкшая к ее приходам в любое время дня и ночи, пропустила  ее.
Через переднюю она прошла в Оружейную палату.  Но  там  она  застала  только
бодрствующую кормилицу.
   - Где мой сын? - спросила королева.
   - Ваше величество! К нему запрещено входить до восьми часов.
   - Запрещение не касается меня, кормилица!
   - Оно касается всех. Екатерина усмехнулась.
   - Да, я знаю, - продолжала кормилица, - я хорошо знаю, что здесь ничто не
может воспрепятствовать вашему  величеству;  я  только  молю  внять  просьбе
простой женщины и не ходить дальше.
   - Кормилица, мне надо поговорить с сыном.
   - Я отопру только по приказу вашего величества.
   - Откройте, кормилица, я требую! - сказала Екатерина.
   Услышав этот голос,  вызывавший  большее  уважение,  а  главное,  больший
страх, чем голос самого Карла, кормилица подала Екатерине ключ, но Екатерине
он был не нужен. Она вынула из кармана свой ключ,  быстро  отперла  дверь  в
покои сына, и под ее нажимом дверь распахнулась.
   Спальня была пуста, постель  не  смята;  борзая  Актеон,  лежавшая  около
кровати на медвежьей шкуре, встала, подошла к Екатерине и  принялась  лизать
ее руки цвета слоновой кости.
   - Вот как! Он ушел из дому, - нахмурив брови, сказала королева - Что ж, я
подожду.
   В мрачной решимости она  задумчиво  села  у  окна,  которое  выходило  на
Лувровский двор и из которого был виден главный вход.
   В течение двух часов она не сходила с места,  неподвижная  и  белая,  как
мраморная статуя, и наконец увидела, что в Лувр въезжает отряд  всадников  с
Карлом и Генрихом Наваррским во главе; она их узнала.
   И тут она поняла все. Вместо того чтобы препираться с  ней  из-за  ареста
своего зятя. Карл увел его и этим спас.
   - Слепец! Слепец! Слепец! - прошептала она и снова принялась ждать.
   Минуту спустя в комнате послышались шаги со стороны Оружейной палаты.
   - Государь, хотя бы теперь, когда мы уже в Лувре,  -  говорил  Генрих,  -
скажите мне, почему вы меня увели и какую услугу вы мне оказали?
   - Нет, нет, Анрио! - со смехом ответил  Карл.  -  Когда-нибудь  ты,  быть
может, узнаешь все, но пока  что  это  тайна.  Знай  только  одно:  по  всей
вероятности, сейчас у меня будет из-за тебя страшная ссора с матерью.
   Карл поднял портьеру и очутился лицом к лицу с Екатериной.
   Из-за его плеча выглянуло бледное и взволнованное лицо Беарнца.
   - А-а! Вы здесь, сударыня! - нахмурив брови, сказал Карл.
   - Да, сын мой. Мне надо с вами поговорить, - отвечала Екатерина.
   - Со мной?
   - С вами наедине.
   - Что делать? -  сказал  Карл,  оборачиваясь  к  зятю.  -  Раз  уж  никак
невозможно избежать этого, то чем скорее, тем лучше.
   - Я оставляю вас, государь, - сказал Генрих.
   - Да, да, оставь нас одних, - ответил Карл. -  Ты  ведь  теперь  католик,
Анрио, так сходи  к  обедне  и  помолись  за  меня,  а  я  останусь  слушать
проповедь.
   Генрих поклонился и вышел.
   Карл сам предупредил вопросы матери.
   - Итак, - сказал он, пытаясь обратить дело в шутку - вы ждали меня, чтобы
побранить, так ведь? Черт побери! Я непочтительно разрушил ваш замысел. Но -
смерть дьяволу! - не мог же я позволить арестовать  и  посадить  в  Бастилию
человека, который только что спас мне жизнь! Но и ссориться с вами мне  тоже
не хотелось: я хороший сын. К тому же, - добавил он шепотом, -  Господь  Бог
карает детей, которые бранятся с матерью; пример - мой брат Франциск  Второй
<Франциск Второй (1543 - 1560), женатый на Марии Стюарт,  племяннице  Гизов,
всецело подпал под их влияние. Это была одна из  серьезных  причин,  в  силу
которых в 1560 г, вспыхнул гугенотский  Амбуазский  мятеж.>.  Простите  меня
великодушно и признайтесь, что шутка недурна.
   - Ваше величество, вы ошибаетесь,  -  возразила  Екатерина,  -  дело  это
совсем не шуточное.
   - Так я и знал! Знал, что так вы и посмотрите на это, черт меня возьми!
   - Государь, ваш  промах  разрушил  тщательно  продуманный  план,  который
должен был открыть нам весьма многое.
   - Ба! План!.. Неужели какой-то провалившийся план  может  вас  смутить  -
вас, матушка? Вместо него вы придумаете двадцать  новых,  и  я  обещаю,  что
помогу вам.
   - Даже если бы вы и помогли мне, теперь слишком поздно: он предупрежден и
будет начеку.
   - Слушайте, - сказал король,  -  давайте  поговорим  откровенно.  Что  вы
имеете против Анрио?
   - То, что он заговорщик.
   - Да, я понимаю, в этом вы постоянно его обвиняете! Но кто же в  той  или
иной степени не занимается заговорами в этом прелестном королевском  жилище,
именуемом Лувр?
   - Но он - больше, чем кто-либо, и он тем опаснее, что об этом никто и  не
подозревает.
   -  Скажите,  какой  Лоренцино!  <Побочный  сын  отца  Екатерины,   герцог
Алессандро, был убит своим  родственником  Лоренцино,  возглавившим  заговор
против него; убийца, однако, вынужден был  бежать  и  впоследствии  сам  был
убит.> - сказал Карл.
   - Послушайте, - сказала  Екатерина,  помрачневшая  при  упоминании  этого
имени, вызывавшем у нее в памяти одну из самых кровавых  драм  флорентийской
истории, - вы можете доказать мне, что я не права.
   - Каким образом, матушка?
   - Спросите Генриха, кто был у него в спальне сегодня ночью.
   - В его спальне.., сегодня ночью?
   - Да. И если он вам скажет...
   - То что тогда?
   - Тогда я готова буду признать, что ошибалась.
   - Но если это была женщина, не можем же мы требовать...
   - Женщина?
   - Да.
   - Женщина, которая убила двух ваших стражников и ранила де Морвеля - быть
может, смертельно?
   - Ого! Это уже серьезно, - сказал король. - Значит, дело было кровавое?
   - Трое легли на месте.
   - А тот, кто их уложил?
   - Убежал цел и невредим.
   - Клянусь Гогом и Магогом! - сказал Карл.  -  Он  молодец,  и  вы  правы,
матушка: я должен знать, кто это такой.
   - А я заранее говорю вам, что не узнаете, - во всяком случае, не  узнаете
от Генриха.
   - А от вас, матушка? Не мог же этот человек удрать,  не  оставив  никаких
следов? Неужели никто не заметил чего-нибудь в его одежде?
   - Заметили только, что на нем был очень элегантный вишневый плащ.
   - Так, так! Вишневый плащ! - сказал Карл. - При дворе я знаю только один,
столь заметный, что бросается в глаза.
   - Совершенно верно, - сказала Екатерина.
   - И что же? - спросил Карл.
   - Подождите меня здесь, сын мой, - сказала Екатерина, -  я  проверю,  как
исполнены мои приказания.
   Екатерина вышла, а Карл, оставшись один, начал рассеянно  ходить  взад  и
вперед по комнате, насвистывая  охотничью  песенку,  заложив  одну  руку  за
камзол  и  опустив  другую,  которую  лизала  борзая,  всякий  раз  как   он
останавливался.
   А Генрих ушел от шурина сильно встревоженный и, вместо того  чтобы  идти,
как обычно, по коридору, пошел по маленькой  потайной  лесенке,  которая  уж
неоднократно упоминалась и которая вела на третий этаж. Но, поднявшись всего
на  четыре  ступеньки,  он  увидел  на  первом  повороте  чью-то  тень.   Он
остановился и взялся за  рукоять  кинжала.  И  тут  же  узнал  женщину;  она
схватила его за руку, и прелестный, хорошо ему знакомый голос произнес:
   - Слава Богу, государь, вы целы и невредимы! Я так за  вас  боялась!  Но,
верно, Бог услышал мои молитвы.
   - Да что случилось? - спросил Генрих.
   - Вы все поймете, когда войдете к себе.  Не  беспокойтесь  об  Ортоне,  я
приютила его у себя.
   Молодая женщина быстро спустилась,  как  будто  столкнулась  с  Генрихом,
встретив его на лестнице случайно.
   - Странно! - сказал себе Генрих. - Что же произошло? Что с Ортоном?
   К сожалению г-жа де Сов уже не могла слышать его вопросов:  г-жа  де  Сов
была уже далеко.
   Внезапно наверху лестницы появилась другая тень: на сей раз это была тень
мужчины.
   - Tсc! - произнес этот человек.
   - А, это вы, Франсуа?
   - Не называйте меня по имени.
   - Что случилось?
   - Пройдите к себе, и вы все узнаете, а  потом  проскользните  в  коридор,
хорошенько осмотритесь, не подглядывают ли за вами, и зайдите ко мне - дверь
будет только притворена.
   И он исчез, подобно призраку в театре, который проваливается в люк.
   - Вот тебе раз! - прошептал Беарнец. - Загадка остается загадкой. Но  раз
отгадка находится у меня, пойдем ко мне и там хорошенько все разглядим.
   Однако  Генрих  продолжал  свой  путь  не  без   волнения;   он   обладал
восприимчивостью, этим суеверием юности. В его душе все отражалось ясно, как
на гладкой поверхности, а все, что он сейчас слышал, предвещало ему беду.
   Он подошел к двери в свои покои и прислушался. Оттуда  не  доносилось  ни
звука. Кроме того, раз Шарлотта сказала, чтобы он шел к себе,  значит,  было
ясно, что бояться нечего. Он быстро заглянул в  переднюю;  она  была  пуста,
ничто не указывало ему на какое-то происшествие.
   - А Ортона-то в самом деле нет, - сказал он и прошел в следующую комнату.
   Здесь все объяснилось.
   Хотя на пол были вылиты реки воды, всюду  виднелись  большие  красноватые
пятна;  одно  кресло  было  сломано;  полог  был  изрезан   ударами   шпаги;
венецианское  зеркало  было  пробито  пулей,  чья-то   окровавленная   рука,
приложившись   к   стене,    оставила    на    ней    страшный    отпечаток,
свидетельствовавший о том, что эта безмолвная  комната  была  свидетельницей
борьбы не на жизнь, а на смерть.
   Генрих блуждающим взглядом пробежал по этим разнородным  следам  драки  и
провел рукой по влажному от пота лбу.
   - Да-а! - прошептал он. - Теперь я понимаю,  что  за  услугу  оказал  мне
король; какие-то люди приходили убить меня... А де Муи? Что они сделали с де
Муи? Мерзавцы! Они его убили!
   Как герцогу Алансонскому  не  терпелось  поскорее  рассказать  Генриху  о
происшествии, так и самому  Генриху  не  терпелось  узнать,  что  произошло.
Бросив на окружающие  предметы  последний  мрачный  взгляд,  он  выбежал  из
комнаты, выскочил в коридор, убедился, что никого нет,  толкнул  приоткрытую
дверь, тщательно запер ее за собой и устремился к герцогу Алансонскому.
   Герцог ждал его в первой комнате. Он схватил Генриха за руку и,  приложив
палец к губам, увлек его в кабинетик,  помещавшийся  в  башенке,  совершенно
уединенный и благодаря этому недоступный для шпионства.
   - Ах, брат мой, какая ужасная ночь! - сказал герцог.
   - Да что случилось? - спросил Генрих.
   - Вас хотели арестовать.
   - Меня?
   - Да, вас.
   - За что?
   - Не знаю. Где вы были?
   - Вчера вечером король увел меня с собой в город.
   - Значит, ему было известно все, - сказал герцог Алансонский. -  Но  если
вас не было дома, кто же был у вас?
   - А разве кто-нибудь у меня был? - спросил  Генрих  таким  тоном,  словно
ничего не знал.
   - Да, у вас был какой-то мужчина. Услыхав шум, я побежал к вам на помощь,
но было слишком поздно.
   - А этого мужчину арестовали? - с тревогой спросил Генрих.
   - Нет, он опасно ранил Морвеля, убил двух стражников и убежал.
   - Молодец де Муи! - воскликнул Генрих.
   - Так это был де Муи? - быстро спросил герцог Алансонский.
   Генрих понял, что допустил промах.
   - По крайней мере, я так думаю, - ответил он, - потому что  назначал  ему
свидание с целью сговориться о вашем бегстве и  сказать  ему,  что  все  мои
права на наваррский престол я уступаю вам.
   - Если это станет  известно,  мы  погибли,  -  побледнев,  сказал  герцог
Алансонский.
   - Да, Морвель, конечно, все расскажет.
   - Морвель  получил  удар  шпагой  в  горло;  хирург,  который  делал  ему
перевязку, сказал мне, что недели полторы Морвель не  сможет  произнести  ни
одного слова.
   - Неделя! Для де Муи этого  больше  чем  д