ловек
достигает вершин совершенства: он  был  меньше,  чем  бог,  ибо  он  был
смертным, но, вне всякого сомнения, он был больше, чем человек.
   Ему пришла в голову мысль, что убить Монсоро  значит  положить  конец
сражению, и он стал искать его главами среди своих  убийц.  Но  Монсоро,
столь же спокойный, сколь Бюсси  был  возбужден,  перезаряжал  пистолеты
своим людям пли, взяв заряженный пистолет из их рук,  стрелял  сам,  все
время прячась за спинами своих наемников.
   Однако Бюсси ничего не стоило расчистить себе проход. Оп  бросился  в
гущу сбиров, они расступились, и Бюсси оказался лицом к лицу с Монсоро.
   В это мгновение главный ловчий, в руках  у  которого  был  заряженный
пистолет, прицелился и выстрелил.
   Пуля ударила в клинок шпаги Бюсси и срезала его да шесть дюймов  выше
рукоятки.
   - Обезоружен! - крикнул Монсоро. - Обезоружен!
   Бюсси отскочил назад и, отступая, подобрал с полу срезанный клинок.
   В одну секунду клинок был плотно прикручен носовым  платком  к  кисти
его руки.
   И бой возобновился. То было  величественное  зрелище:  один  человек,
почти безоружный и, однако, почти невредимый, держал в  страхе  шестерых
прекрасно вооруженных людей, возведя гору из десяти трупов.
   Завязавшись снова, бой стал еще более ожесточенным. Пока люди Монсоро
нападали на Бюсси, главный  ловчий,  догадавшись,  что  молодой  человек
высматривает себе оружие на полу, стал убирать все, до чего тот  мог  бы
добраться.
   Бюсси  был  окружен.  Обломок  его  шпаги,  выщербленный,   погнутый,
притупившийся, шатался в повязке.  Рукa  начала  слабеть  от  усталости.
Бюсси оглянулся вокруг, и тут одни из трупов  вдруг  ожил,  поднялся  на
колени и подал ему длинную и целую рапиру.
   Этим трупом был Реми, вложивший в это  последнее  движение  всю  свою
преданность.
   Бюсси вскрикнул от радости и отскочил назад, чтобы отвязать  от  руки
платок и выбросить обломок клинка, ставший ненужным.
   В эту минуту Монсоро бросился к Реми и в упор выстрелил ему в  голову
из пистолета.
   Реми упал с пробитым лбом, на этот раз чтобы  уже  не  подняться.  Из
груди Бюсси вырвался крик, даже не крик - рычание.
   С новым оружием к нему вернулись силы. Рапира его со свистом  описала
круг, справа отрубила чью-то кисть, а слева - распорола щеку.
   Этим двойным ударом он расчистил себе дорогу к выходу.
   Ловкий и стремительный, он бросился к двери и попытался  выломать  ее
ударом, от которого задрожала стена. Но засовы не поддались.
   Истощенный этим усилием, Бюсси опустил правую руку и,  стоя  лицом  к
своим врагам, попробовал левой рукой открыть дверь за своей спиной.
   В эту короткую секунду пуля пробила ему  бедро  и  две  шпаги  задели
бона.
   Но он отодвинул засовы и повернул ключ.
   Рыча, величественный в своей ярости, он сразил ударом наотмашь самого
остервенелого из разбойников и,  прорвавшись  к  Монсоро,  ранил  его  в
грудь.
   У главного ловчего вырвалось проклятие.
   - А! - сказал Бюсси,  распахивая  дверь.  -  Я  начинаю  думать,  что
выберусь.
   Четверо убийц  побросали  свое  оружие  и  навалились  на  Бюсси.  Не
справившись  с  ним  шпагами,  ибо  его  чудесная  ловкость  делала  его
неуязвимым, они пытались его удушить.
   Но Бюсси и рукояткой рапиры,  и  ее  клинком  непрерывно  наносил  им
удары, рубил их. Монсоро дважды приближался к молодому человеку и дважды
был ранен.
   Наконец трое убийц вцепились в рукоятку рапиры и вырвали  ее  из  рук
Бюсси.
   Тогда Бюсси схватил табурет из резного дерева, нанес три удара и сбил
троих, но о плечо четвертого табурет раскололся, и тот остался на ногах.
   Этот четвертый вонзил ему  в  грудь  кинжал.  Бюсси  схватил  его  за
запястье,  выдернул  кинжал  из  своей  груди  и,  повернув   клинок   к
противнику, заколол того его же собственной рукой.
   Последний из убийц выскочил в окно.  Бюсси  сделал  два  шага,  чтобы
нагнать его, но лежавший среди трупов Монсоро приподнялся и ударил Бюсси
ножом под колено.
   Молодой человек вскрикнул, огляделся в поисках шпаги, схватил  первую
попавшуюся и с такой силой вонзил  ее  в  грудь  главного  ловчего,  что
пригвоздил его к полу.
   - А! - воскликнул Бюсси. - Не знаю, останусь ли жив я, по, по крайней
мере, я увижу, как умрешь ты!
   Монсоро хотел ответить, но из  его  полуоткрытого  рта  вылетел  лишь
последний вздох.
   Тогда Бюсси, едва передвигая ноги, потащился к коридору.  Он  истекал
кровью. Она бежала из раны на бедре и особенно  из  той,  что  была  под
коленом.  В  последний  раз  оглянулся  он  назад.  Из-за  облака  вышла
блестящая луна. Свет ее проник в  залитую  кровью  комнату,  заиграл  на
оконных стеклах и  озарил  изрубленные  ударами  шпаг,  пробитые  пулями
стены, мимоходом скользнув по бледным  лицам  мертвецов,  в  большинстве
сохранивших, умирая, жестокий и угрожающий взгляд убийц.
   При виде этого поля битвы, которое он  покрыл  трупами,  израненного,
почти умирающего Бюсси охватило чувство беспредельной гордости.
   Как он и обещал, он совершил то, что не совершил бы ни один человек.
   Ему оставалось только бежать, спасаться. Теперь уже  он  мог  бежать,
потому что бежал он от мертвых.
   По испытания еще не кончились для несчастного Бюсси.
   Выйдя на лестницу, он  увидел,  что  во  дворе  поблескивает  оружие.
Раздался выстрел. Пуля пробила ему плечо. Двор охранялся.
   Тогда он вспомнил о маленьком окне, через  которое  Диана  собиралась
наблюдать завтра за его поединком, и, торопясь из последних сил,  волоча
раненую ногу, направился в ту сторону.
   Окно было открыто, в него глядело прекрасное, усеянное звездами небо.
   Бюсси закрыл за собою дверь, задвинул засов. Потом с  большим  трудом
взобрался на окно и измерил  глазами  расстояние  до  железной  решетки,
рассчитывая спрыгнуть по ту ее сторону.
   - О! Нет, у меня недостанет сил, - прошептал он. Но в  это  мгновение
он услышал на лестнице шаги. То поднималась вторая группа убийц.
   Драться Бюсси уже не был способен. Он собрал все свои силы и, помогая
себе той рукой и той ногой, которые еще действовали, прыгнул вниз.
   Но, прыгая, он поскользнулся на камне подоконника.
   Ведь на подошвах его сапог было столько крови!
   Он упал на железные копья решетки: одни  вошла  в  его  тело,  другие
зацепились за одежду, и он повис. Тогда Бюсси  вспомнил  о  единственном
друге, который еще оставался у него на земле.
   - Сен-Люк! - крикнул он. - Ко мне! Сен-Люк! Ко мне!
   - А! Это вы, господин де  Бюсси!  -  раздался  вдруг  голос  из  кущи
деревьев.
   Бюсси содрогнулся. Голос принадлежал не Сен-Люку.
   - Сен-Люк! - крикнул он снова. - Ко мне! Ко мне! Не бойся за Диану. Я
убил Монсоро!
   Он надеялся, что  Сен-Люк  прячется  где-то  поблизости  и  при  этом
известии явится.
   - А! Так Монсоро убит? - сказал другой голос.
   - Да.
   - Прекрасно.
   И Бюсси увидел, как  из-за  деревьев  вышли  двое.  Лица  обоих  были
закрыты масками.
   - Господа, - сказал он,  -  господа,  заклинаю  вас  небом,  помогите
дворянину, попавшему в беду, вы еще можете спасти его.
   - Что вы об этом думаете, монсеньер? -  спросил  вполголоса  один  из
двух неизвестных.
   - н. - Как ты неосторожен! - сказал другой.
   - Монсеньер! - воскликнул Бюсси, который услышал эти слова, до  такой
степени  все  его  чувства  были  обострены  отчаянным   положением.   -
Монсеньер! Освободите меня, и я прощу вам вашу измену.
   - Ты слышишь! - сказал человек в маске.
   - Что вы прикажете?
   - Что ж, освободи его...
   И прибавил, усмехнувшись под своей маской:
   - От страданий...
   Бюсси  повернул  голову  туда,  откуда  раздавался  голос,  дерзавший
говорить этим насмешливым тоном в такую минуту.
   - О! Я погиб, - прошептал он.
   И в тот же ему в грудь его уперлось дуло аркебузы и раздался выстрел.
Голова Бюсси упала на грудь, руки повисли.
   - Убийца! - сказал он. - Будь проклят!  И  умер  с  именем  Дианы  на
устах. Несколько капель его крови упало с решетки на того, кого называли
монсеньером.
   - Он мертв? - крикнули несколько  человек,  которые,  взломав  дверь,
появились у окна.
   - Да, - крикнул Орильи. - Но не забывайте, что покровителем и  другом
господина де Бюсси был монсеньер герцог Анжуйский, бегите!
   Убийцы ничего другого и не хотели, они тут же скрылись.
   Герцог слушал, как звуки их шагов удаляются, становятся все  глуше  и
смолкают вдали.
   - А теперь, Орильи, - сказал он, - поднимись в ту  комнату  и  сбрось
мне через окно тело Монсоро.
   Орильи  поднялся,  разыскал  среди  множества  трупов  тело  главного
ловчего, взвалил его на спину и, как ему приказал  его  спутник,  бросил
это тело в окно. Падая, и оно  тоже  забрызгало  кровью  одежды  герцога
Анжуйского.
   Пошарив в камзоле главного  ловчего,  Франсуа  достал  акт  о  союзе,
подписанный его королевской рукой.
   - Это то, что я искал, - сказал он, - нам больше нечего здесь делать.
   - А Диана? - спросил из окна Орильи.
   - Черт возьми! Я больше не влюблен и, так  как  она  пас  не  узнала,
развяжи ее. Сен-Люка тоже развяжи.  Пусть  отправляются  на  все  четыре
стороны.
   Орильи исчез.
   - Королем Франции я пока не стану, - сказал герцог, разрывая  акт  на
мелкие  куски,  -  но  зато  и  не  буду  обезглавлен  по  обвинению   в
государственной измене.

Глава 53

О ТОМ, КАК ВРАТ ГОРАНФЛО ОКАЗАЛСЯ БОЛЕЕ ЧЕМ КОГДА-ЛИБО МЕЖДУ ВИСЕЛИЦЕЙ И АББАТСТВОМ

   Авантюра с заговором окончательно обернулась комедией. Ни  швейцарцы,
поставленные караулить устье этой реки  интриг,  ни  сидевшая  в  засаде
французская гвардия не смогли поймать в раскинутые ими  сети  не  только
крупных заговорщиков, но даже и мелкой рыбешки. Все  участники  заговора
бежали через подземный ход под кладбищем.
   Из аббатства не появился ни один.  Поэтому,  как  только  дверь  была
взломана, Крийон встал во главе тридцати  человек  и  вместе  с  королем
ворвался внутрь.
   В просторных, темных помещениях стояла мертвая тишина.
   Крийон,  опытный  вояка,  предпочел  бы  большой  шум.  Он   опасался
какой-нибудь ловушки.
   Но тщетно посылали разведчиков, тщетно открывали двери и окна, тщетно
обыскивали склеп часовни. Всюду было пусто.
   Король шел в первых рядах со шпагой в руке и кричал во все горло:
   - Шико! Шико! Никто не откликался.
   - Неужели они его убили? - говорил король. - Смерть Христова! Они мне
заплатят за моего шута как за дворянина.
   - Это будет правильно, государь, - заметил Крийон, - ведь он  и  есть
дворянин, да еще из самых храбрых.
   Шико не отвечал, ибо он сек герцога  Майеннского  и  так  наслаждался
этим занятием, что был глух и слеп ко всему остальному.
   Но после того, как Майенн исчез, после того,  как  Горанфло  свалился
без чувств, ничто больше не отвлекало Шико, и он услышал, что его зовут,
и узнал голос короля.
   - Сюда, сын мой, сюда, - крикнул он изо всех сил, пытаясь  приподнять
Горанфло и утвердить его на седалище. Это ему удалось,  и  он  прислонил
монаха к дереву. Усилия, которые Шико был  вынужден  затратить  на  свой
милосердный поступок, лишили голос гасконца некой  доли  его  звучности,
так что Генриху в долетевшем до него призыве  послышалась  даже  жалоба.
Однако король ошибся, Шико, напротив, был упоен своей победой. Но, увидя
плачевное состояние монаха, гасконец задумался: следует ли  вывести  это
вероломное брюхо на чистую воду или  же  стоит  проявить  милосердие  по
отношению к этой необъятной бочке.
   Он созерцал Горанфло,  как  некогда  Август,  должно  быть,  созерцал
Цинну.
   Горанфло постепенно приходил в себя, и хотя он был глуп, но все же не
до такой степени, чтобы обманываться относительно ожидавшей его  участи.
К тому же он был очень схож с теми животными, которым человек  постоянно
угрожает и которые поэтому инстинктивно чувствуют, что его рука  тянется
к ним только для того, чтобы ударить, а рот  прикасается  -  только  для
того, чтобы их съесть.
   Именно в таком расположении духа Горанфло и открыл глаза.
   - Сеньор Шико! - воскликнул он.
   - Вот как? - отозвался Шико. - Значит, ты не умер?
   - Мой добрый сеньор  Шико,  -  продолжал  монах,  пытаясь  молитвенно
сложить ладони перед своим необъятным животом,  -  неужели  вы  отдадите
меня в руки моих преследователей, меня, вашего Горанфло?
   - Каналья, - сказал Шико с плохо скрытой нежностью.
   Монах принялся голосить.
   После того как  ему  удалось  сложить  ладони,  он  попытался  ломать
пальцы.
   - Меня,  который  съел  вместе  с  вами  столько  вкусные  обедов,  -
выкрикивал он сквозь рыдания, - меня, который, по вашим уверениям,  пьет
с таким изяществом, что заслуживает звания короля губок; меня,  которому
так нравились пулярки, зажаренные по вашему заказу  в  "Роге  изобилия",
что я всегда оставлял от них только косточки!
   Этот последний довод показался  Шико  самым  неотразимым  из  всех  и
окончательно склонил его в сторону милосердия.
   - Боже правый! Вот они! - воскликнул Горанфло,  порываясь  встать  на
ноги, но так и не достигнув своей цели. - Они уже  здесь,  я  погиб!  О!
Добрый сеньор Шико, спасите меня!
   И монах, не сумев подняться, сделал то, что было гораздо легче:  упал
плашмя на землю, - Вставай! - сказал Шико, - Вы меня прощаете?
   - Посмотрим.
   - Вы столько меня били, что мы уже квиты. Шико  рассмеялся.  Рассудок
бедного монаха находился в таком смятении,  что  ему  показалось,  будто
удары, выданные в счет долга герцогу Майеннскому, сыпались на него.
   - Вы смеетесь, мой добрый сеньор Шико? - сказал он.
   - Э! Конечно, смеюсь, скотина!
   - Значит, я буду жить?
   - Возможно.
   - Вы бы не смеялись, если бы вашему Горанфло предстояло умереть.
   - Сие не от меня зависит, - сказал Шико, -  сие  зависит  от  короля.
Один король имеет власть над жизнью и смертью.
   Горанфло поднатужился и поднялся на  колени.  В  это  мгновение  тьма
расступилась перед яркими огнями, и друзья увидели вокруг себя множество
вышитых камзолов и поблескивающие при свете факелов шпаги.
   - Ах! Шико! Милый Шико! -  воскликнул  король.  -  Как  я  рад  снова
увидеть тебя!
   - Вы слышите, мой добрый господин Шико, - сказал  тихонько  монах,  -
этот великий государь счастлив снова увидеть вас.
   - Ну и?
   - Ну и на  радостях  он  сделает  для  вас  все,  что  вы  попросите.
Попросите у него помилования для меня.
   - У подлого Ирода?
   - О! О! Тише, дорогой господин Шико!
   - Ну, государь, - спросил Шико, поворачиваясь к королю, - скольких вы
захватили?
   - "Confiteor!" - забормотал Горанфло.
   - Ни одного, - ответил Крийон. - Изменники! Они, должно  быть,  нашли
какую-нибудь неизвестную нам лазейку.
   - Вполне возможно, - сказал Шико.
   - Но ты видел их? - спросил король. - Еще бы я их не видел! - Всех?
   - От первого до последнего.
   - "Confiteor", - все повторял Горанфло, не будучи в силах  вспомнить,
что идет дальше.
   - Ты их, конечно, узнал?
   - Нет, государь.
   - Как! Ты не узнал их?
   - То есть я узнал лишь одного, да и то...
   - Да и то?
   - Не по лицу, государь.
   - А кого ты узнал?
   - Герцога Майеннского.
   - Герцога Майеннского? Того, кому ты обязан...
   - Уже нет, государь, мы поквитались.
   - А! Расскажи мне об этом, Шико!
   - Попозже, сын мой, попозже. Займемся настоящим.
   - "Confiteor", - твердил Горанфло.
   - Э! Да вы захватили пленного, - сказал вдруг  Крийон,  опуская  свою
длань на плечо монаха, и тот,  несмотря  на  сопротивление,  оказываемое
массой его тела, согнулся под тяжестью этой руки.
   У Горанфло отнялся язык.
   Шико медлил с  ответом,  предоставив  всем  смертным  мукам,  которые
порождает глубокий ужас, наводнить на миг сердце несчастного монаха.
   Тот готов был во второй  раз  потерять  сознание  при  виде  стольких
людей, кипящих неутоленным гневом.
   Наконец, после недолгого молчания, когда Горанфло уже казалось, что в
ушах его гремят трубы Страшного суда, Шико сказал:
   -  Государь,  поглядите  хорошенько  на  этого  монаха.   Кто-то   из
присутствовавших поднес факел к лицу Горанфло. Монах закрыл глаза, чтобы
одним делом было меньше при переходе из этого мира в мир иной...
   - Проповедник Горанфло! - воскликнул Генрих.
   - "Confiteor, confiteor, confiteor", - торопливо забубнил монах.
   - Он самый, - ответил Шико.
   - Тот, который...
   - Совершенно верно, - прервал Шико.
   - Ага! - сказал король с удовлетворенным видом. Пот со  щек  Горанфло
можно было собирать мисками. Да и было от чего, ибо тут послышался  звон
шпаг, словно само железо было наделено жизнью и дрожало от нетерпения.
   Несколько человек с угрожающим видом приблизились к монаху.
   Горанфло скорее почувствовал это, чем увидел, и слабо вскрикнул.
   - Погодите, - произнес Шико, - я должен посвятить короля во все.
   И, отведя Генриха в сторону, шепнул ему:
   - Сын мой, возблагодари всевышнего за то, что лет тридцать пять  тому
назад он позволил этому святому человеку появиться на свет,  ведь  он-то
нас всех и спас.
   - Спас?
   - Да. Это он рассказал мне все о заговоре, от альфы до омеги.
   - Когда?
   - Дней восемь тому назад.  Так  что,  если  враги  вашего  величества
разыщут его, можно считать его мертвым.
   Горанфло услышал только последние слова: "Можно считать его мертвым".
   И повалился вперед, вытянув руки.
   - Достойный человек, - сказал король, доброжелательно взирая  на  эту
гору мяса, в которой всякий другой увидел бы всего лишь  массу  материи,
способную поглотить и погасить огонь сознания, - достойный  человек,  мы
возьмем его под свое покровительство.
   Горанфло подхватил на лету милосердный королевский взгляд, и лицо его
превратилось в подобие  маски  античного  паразита:  одна  его  половина
улыбалась до ушей, другая - заливалась плачем.
   - И ты поступишь правильно, мой король, - ответил Шико, - потому  что
это слуга, каких мало.
   - Как ты думаешь, что нам с ним делать? - спросил Генрих.
   - Я думаю, что пока он в Париже, жизнь его под угрозой.
   - А  если  приставить  к  нему  охрану?  -  сказал  король.  Горанфло
расслышал это предложение Генриха. "Неплохо! - подумал он. - Я, кажется,
отделаюсь только тюрьмой. Это все же лучше, чем дыба, особенно если меня
будут хорошо кормить!"
   - Бесполезно, - сказал Шико. - Будет лучше,  если  ты  позволишь  мне
увести его.
   - Куда?
   - Ко мне.
   - Что ж, отведи его и возвращайся в Лувр. Я должен встретиться там со
своими друзьями а подготовить их к завтрашнему дню.
   - Вставайте, преподобный отец, - обрадовался  Шико  к  монаху,  -  Он
издевается, - прошептал Горанфло, - злое сердце.
   - Да вставай же, скотина! - повторил тихонько  гасконец,  поддав  ему
коленом под зад.
   - А! Я вполне заслужил это! - воскликнул Горанфло.
   - Что он там говорит? - спросил король.
   - Государь, - ответил Шико, - он  вспоминает  все  свои  треволнения,
перечисляет все свои муки, и,  так  как  я  обещал  ему  покровительство
вашего величества, он говорит, в полном сознании своих заслуг: "Я вполне
заслужил это!"
   - Бедняга! - сказал король. - Ты уж позаботься  о  нем  как  следует,
дружок.
   - Будьте спокойны, государь. Когда  он  со  мной,  он  ни  в  чем  не
испытывает недостатка.
   - Ах, господин Шико, - вскричал  Горанфло,  -  дорогой  мой  господин
Шико, куда меня поведут?!
   - Сейчас узнаешь. А  пока  благодари  его  величество,  неблагодарное
чудовище, благодари!
   - За что?
   - Благодари, тебе говорят!
   - Государь, - залепетал Горанфло,  -  поелику  ваше  всемилостивейшее
величество...
   - Да, - сказал Генрих, - я знаю обо всем, что  вы  сделали  во  время
вашего путешествия в Лион, во время вечера Лиги и, наконец, сегодня.  Не
беспокойтесь, я воздам вам по достоинству.
   Горанфло вздохнул.
   - Где Панург? - спросил Шико.
   - В конюшне, бедное животное!
   - Отправляйся туда, садись на него и возвращайся сюда ко мне.
   - Да, господин Шико.
   И монах удалился со всей возможной для него скоростью, удивля