о  прежде  всего  надо  узнать,  -
продолжал он, - действительно ли в  шкафу  есть  тайник  и  лежит  ли  в
тайнике лестница.
   Из предосторожности, чтобы не менять  освещение  комнаты,  герцог  не
взял с собой светильника и, всецело доверившись своим рукам,  направился
к тому кабинету, куда в былые  времена  он  столько  раз,  с  трепещущим
сердцем, створял дверь, готовясь увидеть  королеву  Наваррскую,  сияющую
красотой, которую Франсуа ценил больше, чем ото,  быть  может,  подобало
брату.
   Надо признать, что и теперь сердце герцога билось с не меньшей силой.
   Он ощупью открыл шкаф, обследовал все полки и, дойдя до нижней, нажал
на ее дальний край, потом - на ближний, потом - на  один  из  боковых  и
почувствовал, что полка поворачивается.
   Тотчас же он просунул в щель руку, и кончики  его  пальцев  коснулись
шелковой лестницы.
   Словно вор, спасающийся со своей добычей, бросился герцог  обратно  в
спальню, унося свое сокровище.
   Пробило десять часов, и герцог сразу  вспомнил  о  ежечасных  визитах
миньонов. Он поспешил спрятать лестницу под подушку на  своем  кресле  и
сел в него.
   Лестница была сработана так искусно, что без труда поместилась в  том
небольшом пространстве, куда засунул ее герцог.
   Не успело пройти и пяти минут,  как  появился  Можирон  в  халате,  с
обнаженной шпагой в левой руке и с подсвечником в правой.
   Входя к герцогу, он продолжал разговаривать со своими друзьями.
   - Медведь в ярости, - сказал ему чей-то голос, - еще минуту назад  он
громил все вокруг; смотри, как бы он не сожрал тебя, Можирон.
   - Наглец! - прошептал герцог.
   - Ваше высочество, кажется, удостоили меня чести заговорить со  мной,
- сказал Можирон с самым дерзким видом.
   Уже готовый было взорваться герцог сдержал себя, вспомнив о том,  что
ссора приведет к потере времени и, быть может, помешает ему бежать.
   Он подавил свой гнев и повернул кресло так, чтобы оказаться спиной  к
молодому человеку.
   Можирон, следуя установленному порядку, подошел сначала к  кровати  -
проверить простыни,  затем  к  окну  -  проверить  занавеси;  он  увидел
разбитое стекло, но подумал, что его разбил герцог в припадке гнева.
   - Эй! Можирон, - крикнул Шомберг, - что ты молчишь? Может,  тебя  уже
съели? Тогда хоть вздохни, что  ли,  чтобы  мы  знали,  в  чем  дело,  и
отомстили за тебя.
   Герцог ломал пальцы от нетерпения.
   - Ничего подобного, - отвечал Можирон, - напротив, мой медведь  очень
спокоен и совсем укрощен. Герцог молча улыбнулся в полумраке комнаты.  А
Можирон, не потрудившись даже поклониться принцу, что было наименьшим из
знаков   внимания,   которые   он    обязан    был    оказывать    столь
высокопоставленному лицу, вышел из  спальни  и  запер  за  собою  дверь,
дважды Свернув ключ в замке.
   Принц сохранял при этом полное безразличие, но, когда скрежет ключа в
замочной скважине смолк, он прошептал:
   - Берегитесь, господа, - медведь - очень хитрый зверь.

Глава 12

СВЯТАЯ ПЯТНИЦА!

   Оставшись один, герцог Анжуйский, который знал,  что  теперь  его  не
потревожат по меньшей мере в течение часа, извлек свою  лестницу  из-под
подушки, размотал ее и тщательнейшим образом  проверил  узел  за  узлом,
перекладину за перекладиной.
   - Лестница хорошая, - сказал он, -  тут  я  могу  быть  спокоен:  мне
предлагают ее не для того, чтобы я сломал себе ребра.
   Он  разложил  лестницу  во  всю  длину  и  насчитал  тридцать  восемь
перекладин, расположенных через каждые пятнадцать дюймов.
   Что ж, длина достаточная, и с этой стороны опасаться нечего.
   Он призадумался на минутку.
   - А! Понятно,  -  сказал  он,  -  лестницу  подсунули  мне  проклятые
миньоны; я привяжу ее к балкону, они позволят мне это сделать, а когда я
начну спускаться, ворвутся  в  комнату  и  перережут  веревки;  вот  где
западня.
   Потом, поразмыслив немного, пришел к заключению:
   - Нет, это маловероятно. Они не такие глупцы, чтобы поверить, будто я
могу решиться на спуск, не заложив дверь, а при заложенной двери у  меня
станет времени скрыться, прежде чем они  появятся  в  комнате.  Это  они
должны принять в расчет. А я так и  поступлю,  -  продолжал  он,  обводя
взглядом комнату, - конечно, я так и поступлю, если решусь бежать.
   Впрочем, как же можно думать,  что  меня  хотят  обмануть  с  помощью
лестницы из шкафа королевы  Наваррской?  Ведь,  в  конце  концов,  никто
другой, кроме моей сестры Маргариты, не мог знать о ее существовании.
   - Но кто же этот друг? - размышлял он. - Записка  подписана:  "Друг".
Подумаем, кто из друзей герцога Анжуйского может быть так хорошо  знаком
со шкафами в моем кабинете или в кабинете моей сестры?
   Мысль эта показалась герцогу очень удачной, он перечел записку, чтобы
узнать, если это возможно, почерк, и тут его внезапно осенило.
   - Бюсси! - вскричал он.
   И в самом деле, Бюсси, кумир стольких дам, Бюсси,  казавшийся  героем
королеве Наваррской, которая, как она сама признается в своих  мемуарах,
вскрикивала от ужаса всякий раз,  когда  узнавала,  что  он  дерется  на
дуэли; Бюсси, умеющий держать язык за зубами, Бюсси, посвященный в тайны
стенных шкафов, не  был  ли  он,  Бюсси,  тем  единственным  другом,  на
которого герцог мог по-настоящему рассчитывать, не рука ли Бюсси бросила
ему эту записку?
   Замешательство принца еще более усилилось.
   Однако все убеждало его в том, что автор записки - Бюсси. Герцогу  не
были известны все причины, заставлявшие Бюсси негодовать на него: он  не
знал о любви молодого человека к Диане де Меридор, хотя и имел  на  этот
счет кое-какие подозрения. Сам влюбленный в  Диану,  герцог  не  мог  не
понимать, как трудно было Бюсси видеть эту молодую прекрасную женщину  и
не влюбиться в нее. Но его легкие подозрения заглушались другими,  более
вескими  соображениями.  Преданность  Бюсси  не  могла   позволить   ему
оставаться в бездействия в то время, как его господина  лишили  свободы.
Риск, с которым было связано устройство побега,  не  мог  не  соблазнить
его. Он захотел отомстить герцогу на свой манер - вернуть ему свободу. И
сомневаться нечего - это Бюсси написал записку, это Бюсси ждет внизу.
   Чтобы  окончательно  установить  истину,  принц  подошел  к  окну.  В
поднимавшемся от реки тумане он разглядел три  продолговатых  силуэта  -
это, должно быть, лошади - и еще что-то темное, похожее на  два  столба,
врытых в прибрежный песок, - это, должно быть, двое людей.
   Двое, все правильно: Бюсси и его верный Одуэн.
   - Соблазн велик, - прошептал герцог,  -  и  западня,  если  тут  есть
западня, сооружена так мастерски, что мне и попасть в нее не стыдно.
   Франсуа поглядел через замочную скважину в переднюю и увидел  четырех
своих стражей. Двое спали, двое других, получив в наследство от Шико его
шахматную доску, играли в шахматы.
   Он погасил свет.
   Затем открыл окно и перегнулся через перила балкона.
   Пропасть,  которую  он  пытался  измерить  взглядом,  из-за   темноты
казалась еще более пугающей. Он попятился назад.
   Но свежий воздух и пространство обладают неодолимой притягательностью
для узника, и когда Франсуа возвратился в комнату, ему почудилось, будто
он задыхается.
   Это чувство было таким сильным, что в сознаний  герцога  промелькнуло
нечто вроде отвращения к жизни и безразличия к смерти.
   Удивленный принц вообразил, что к нему вернулось мужество.
   Тогда, воспользовавшись этим моментом душевного подъема,  он  схватил
шелковую лестницу, прикрепил ее к перилам  балкона  железными  крючьями,
которые имелись на одном ее конце, затем подошел к  двери  и  как  можно
надежнее  загородил  ее   мебелью.   Убежденный,   что   на   разрушение
воздвигнутой им преграды уйдет десять минут, то  есть  больше,  чем  ему
потребуется,  чтобы  достигнуть  последней  ступеньки  лестницы,   принц
возвратился к окну.
   Он поискал взглядом лошадей и людей на берегу, но там никого  уже  не
было видно.
   - Так даже лучше, - прошептал  он,  -  лучше  бежать  одному,  чем  с
другом, которого хорошо знаешь, и уж тем  более  -  с  другом,  которого
совсем не знаешь.
   К этому времени тьма стала непроницаемой и в  небе  раздались  первые
глухие раскаты грозы, приближение которой чувствовалось  весь  последний
час. Огромная туча , с серебристой каймой, похожая  на  лежащего  слона,
простерлась над рекою, от одного берега до другого. Тело слона опиралось
о дворец, а хобот бесконечной дугой охватывал Нельскую башню  и  терялся
где-то на южной окраине города.
   На короткий миг огромную тучу расколола молния, и принцу  показалось,
что он заметил внизу, во рву, тех, кого безуспешно искал на берегу.
   Заржала лошадь, сомнения больше не было: его ждут.
   Герцог потряс лестницу, проверяя,  хорошо  ли  она  укреплена,  потом
перенес  ногу  через  перила  и  поставил  ее  на  первую   перекладину,
Невозможно описать ту смертельную тоску, от которой сжалось в эту минуту
сердце узника.  Эта  зыбкая  шелковая  лестница  была  его  единственной
опорой, единственным спасением от страшных угроз брата.
   Но лишь только принц поставил ногу на первую перекладину, он  тут  же
почувствовал, что лестница, вместо того чтобы начать раскачиваться,  как
он ожидал, напротив, натянулась. Она не стала вращаться, как это было бы
естественно в подобном случае, и вторая перекладина сразу  же  оказалась
под другой его ногой.
   Кто же - друг или враг - удерживал внизу лестницу? Что ждало его там:
руки, раскрытые для объятия, или руки, сжимающие оружие?
   Неодолимый ужас овладел принцем. Его левая рука все еще держалась  за
перила балкона, и он сделал движение, чтобы подняться обратно.
   Невидимый человек, ждавший принца у подножия  стены,  словно  угадал,
что происходит в его душе, ибо в ту же минуту Франсуа почувствовал,  как
лестница  под  его  ногами  несколько  раз  легонько  вздрогнула,  будто
подбадривая его.
   "Лестницу внизу держат, - сказал он себе, - значит, ре хотят, чтобы я
упал. Смелей!"
   И он продолжал спускаться. Верески были словно  палки,  так  туго  их
натянули.
   Франсуа заметил, что лестницу стараются держать на удалении от стены,
чтобы ему легче было ступать на перекладины.
   Обнаружив это, он стрелой ринулся вниз, скорее скользя на руках,  чем
ступая на перекладины, и принося в жертву стремительному спуску подбитые
мехом полы своего плаща.
   Внезапно, когда принц должен был вот-вот стать на землю, которая - он
это инстинктивно чувствовал, - была уже близко, его  подхватили  сильные
руки, и чей-то голос прошептал ему на ухо два слова:
   - Вы спасены.
   Затем его донесли до противоположного ската рва и стали  подталкивать
вверх по дорожке, проложенной среди осыпавшейся земли и камней.  Наконец
он добрался до гребня. На гребне их ждал второй человек, который схватил
принца за ворот и вытащил его наверх, а затем, оказав ту же  услугу  его
спутнику, согнулся в три погибели, словно старик, и побежал к реке.
   Кони стояли там же, где Франсуа увидел их с самого начала.
   Принц понял, что путь назад ему заказан  -  он  полностью  во  власти
своих спасителей.
   Он бросился к одному из  трех  коней  и  прыгнул  в  седло,  оба  его
спутника последовали его примеру.
   Тот же голос, который  раньше  шептал  ему  на  ухо,  сказал  так  же
лаконично и таинственно:
   - Гоните!
   И все трое пустили своих коней в галоп.
   "Пока все идет хорошо,  -  подумал  принц,  -  будем  надеяться,  что
продолжение этой истории не вступит в противоречие с ее началом".
   - Благодарю, благодарю, мой храбрый Бюсси, -  тихонько  шепнул  принц
своему правому спутнику, укутанному до самого носа в огромный коричневый
плащ.
   - Гоните, - ответил тот из глубин своего плаща.
   Он сам подал пример, и кони  вместе  со  своими  всадниками  полетели
дальше, словно три черные тени.
   Так они доскакали до большого рва Бастилии и промчались по временному
мостику, наведенному накануне лигистами, которые,  не  желая,  чтобы  их
связь с друзьями в провинциях была прервана, прибегли к этому  средству,
обеспечивавшему им сообщение с тылом.
   Три всадника направились в сторону Шарантона. Конь принца,  казалось,
летел на крыльях.
   Вдруг правый спутник перемахнул через придорожную канаву и  углубился
в Венсенский лес, бросив, с присущим ему  лаконизмом,  всего  лишь  одно
слово:
   - Сюда.
   Левый спутник молча повернул  вслед  за  ним.  За  все  время  он  не
проронил ни звука.
   Принцу не пришлось даже пустить  в  ход  поводья  или  колени,  чтобы
направить свою лошадь: благородное животное  так  же  резво  перескочило
через канаву, как два других коня, и на ржание, которое оно  издало  при
этом, откликнулись из глубины леса несколько лошадей.
   Принц хотел было остановить коня, потому что испугался,  не  завлекли
ли его в какую-нибудь засаду.
   Но было слишком поздно: конь летел, закусив  удила.  Однако  заметив,
что две другие лошади перешли на рысь, он сделал то же, и вскоре Франсуа
очутился на какой-то поляне, где его взору предстал отряд из восьми  или
десяти всадников. Они стояли в строю, и блики луны играли на их кирасах.
   - О! О! - произнес принц. - Что это означает, сударь.
   - Святая пятница! - воскликнул тот, к кому был обращен вопрос. -  Это
означает, что мы в безопасности.
   - Это вы, Генрих?! - вскричал пораженный герцог Анжуйский. - Вы - мой
освободитель?!
   - А что в том  удивительного,  -  ответил  Беарнец,  -  разве  мы  не
союзники?
   Он оглянулся, ища взглядом своего спутника.
   - Агриппа, - сказал он, - куда ты запропастился, дьявол тебя побери?
   - Я здесь, - ответил д'Обинье, который до сих пор не раскрывал рта. -
Ну знаете, если вы будете так обращаться с вашими лошадьми..,  при  том,
что у вас их так много...
   - Полно, полно! - остановил его король Наваррский. - Не ворчи, ведь у
нас еще есть две свежие, отдохнувшие. На них мы  сможем  сделать  дюжину
лье без остановок, а это все, что мне надо.
   - Но куда вы меня везете, кузен? - спросил с беспокойством Франсуа.
   - Куда вам будет угодно, - сказал Генрих, -  только  едемте  быстрее,
потому что д'Обинье прав: в конюшнях короля  Франции  побольше  лошадей,
чем в моих. Он достаточно богат для  того,  чтобы  загнать  два  десятка
коней, если ему взбредет в голову настигнуть нас.
   - Я и в самом деле могу ехать, куда захочу? - спросил Франсуа.
   - Разумеется, и я жду ваших указаний, - сказал Генрих.
   - Что ж, тогда - в Анжер.
   - Вы хотите ехать в Анжер? Поедем в Анжер. Оно и верно, там вы у себя
дома.
   - А вы, кузен?
   - Я? Возле Анжера я с вами расстанусь и поскачу в Наварру,  где  меня
ждет моя милая Марго; должно быть, она очень по мне соскучилась!
   - Но никто не знал, что вы были в Париже? - сказал Франсуа.
   - Я приезжал, чтобы продать три брильянта моей жены.
   - А! Прекрасно.
   - И заодно разведать, действительно ли эта Лига  собирается  погубить
меня.
   - Вы же видите, что об этом нет и речи.
   - Да, благодаря вам.
   - Как это благодаря мне?
   - Ну да, конечно, - если, вместо того чтобы  отказаться  быть  главой
Лиги, узнав, что она направлена против меня, вы  согласились  бы  занять
это место и объединились с моими врагами, я бы погиб. Поэтому, когда мне
сообщили, что король покарал вас за неповиновение  тюрьмой,  я  поклялся
вытащить вас из нее - и вытащил.
   "Все такой же  простак,  -  сказал  себе  герцог  Анжуйский,  -  даже
совестно его обманывать, право", - Поезжайте, кузен, - сказал с  улыбкой
Беарнец, - поезжайте в Анжу. А! Господин де Гиз, вы считаете,  что  ваша
взяла, но я посылаю вам довольно опасного компаньона, берегитесь!
   И так как к ним уже подвели свежих коней, которых потребовал  Генрих,
оба вскочили в седло и поскакали из лесу.  Агриппа  д'Обинье  скакал  за
ними, ворча что-то себе под нос.

Глава 13

ПОДРУГИ

   Пока Париж весь кипел, как огромный котел, графиня  де  Монсоро,  под
охраной своего отца и двух слуг, из тех молодцов, которых в  те  времена
вербовали для любого похода в качестве  вспомогательных  войск,  держала
путь к Меридорскому замку, проезжая каждый день по десять лье.
   Она  тоже  начинала  наслаждаться  свободой,  столь  драгоценной  для
всякого, кому пришлось много выстрадать.
   Чистая лазурь над полями  вместо  вечно  хмурого  неба,  нависающего,
словно траурный креп, над черными  башнями  Бастилии,  уже  зазеленевшие
деревья, длинные, волнистые ленты живописных дорог, бегущих через лесные
чащи, - все это казалось ей молодым и свежим,  новым  и  восхитительным,
словно она и в самом деле встала из могилы, где, как думал ее отец,  она
была погребена.
   Что же до старого барона, то он помолодел на двадцать лет.
   Глядя на то, как браво он держится  в  седле  и  пришпоривает  своего
старого Жарнака, можно было принять этого благородного сеньора за одного
из  тех  престарелых  женихов,  которые  всюду  сопровождают  свою  юную
невесту, не спуская с нее влюбленных глаз.
   Мы не станем описывать это долгое путешествие.
   Ничего существенного, кроме восхода и захода солнца, не происходило.
   Иной раз Диана, потеряв терпение, вскакивала с  постели,  когда  окна
гостиницы  еще  были   посеребрены   лунным   светом,   будила   барона,
расталкивала крепко спящих слуг, и они отправлялись в  дорогу  под  ярко
сияющей луной, чтобы  выиграть  несколько  лье  на  этом  длинном  пути,
казавшемся молодой женщине бесконечным.
   И надо было видеть ее, когда  посреди  дороги  она  вдруг  пропускала
вперед сначала Жарнака, гордого тем, что он перегнал всех, затем слуг, и
оставалась одна на каком-нибудь пригорке  -  поглядеть,  не  следует  ли
кто-нибудь за ними по долине. Удостоверившись, что долина  пустынна,  не
обнаружив на ней ничего, кроме рассеянных по лугам стад  или  безмолвной
колокольни какого-нибудь городка, торчащей далеко позади,  она  нагоняла
своих, охваченная еще большим нетерпением.
   Тогда отец, который исподтишка подглядывал за ней, говорил:
   - Не бойся, Диана.
   - Не бояться? Чего же, отец?
   - Разве ты не смотришь, не следует ли за нами господин де Монсоро?
   - А, это верно... Да, я смотрю, -  отвечала  молодая  женщина,  снова
бросая взгляд назад.
   Вот  так,  переходя  от  одних  опасений  к  другим,  от  надежды   к
разочарованию, Диана прибыла к концу восьмого дня в Меридорский замок  и
была встречена у подъемного  моста  госпожой  де  Сен-Люк  и  ее  мужем,
которые во время отсутствия барона выполняли роль хозяев замка.
   И для этих четырех началась та жизнь, о какой мечтает каждый из  нас,
читая Вергилия и Феокрита.
   Барон и Сен-Люк охотились с утра до ночи. По следам их коней  мчались
доезжачие.
   Собаки лавиной скатывались  с  вершины  холма,  преследуя  зайца  или
лисицу, и когда из лесу доносился громкий  шум  этой  неистовой  погони,
Диана и Жанна, сидевшие рядом на мху, в тени деревьев,  вздрагивали,  но
затем снова возвращались к своей нежной и полной тайн беседе.
   - Расскажи мне, - говорила Жанна, - расскажи мне обо всем, что было с
тобой в могиле, ведь все мы считали тебя умершей... Погляди, боярышник в
цвету роняет на нас  свои  последние  снежинки,  бузина  шлет  нам  свой
пьянящий аромат. В ветвях дубов играют солнечные блики. В воздухе  -  ни
дуновения, в парке - ни души; лани  разбежались,  заслышав,  как  дрожит
земля, а лисицы забились в свои норы. Расскажи мне, сестричка, расскажи.
   - Что я тебе говорила?
   - Ты ничего мне не говорила. Итак,  ты  счастлива?  А  что  же  тогда
означают  эти  голубые  тени  под  прекрасными  глазками,  перламутровая
бледность  твоих  щек,  трепещущие  веки  и  губы,  напрасно  пытающиеся
улыбнуться... Диана, у тебя есть о чем рассказать мне.
   - Да нет же, нет.
   - Значит, ты счастлива.., с господином де  Монсоро?  Диана  задрожала
всем телом.
   - Вот видишь! - воскликнула Жанна с ласковым упреком.
   - С господином де Монсоро! - повторила Диана. - Зачем  ты  произнесла
это имя? Зачем ты вызвала этот призрак сюда, где нас