ые, не рассчитывая встретить Бюсси  живым,  тщательно
искали  его  труп  во  всех  сточных   канавах,   подозрительных   погребах,
пригородных каменоломнях, на дне реки Бьевры и во рвах Бастилии.
   И только один человек на вопрос: "Нет ли каких-нибудь известий о  Бюсси?"
- неизменно отвечал:
   - Господин граф пребывает в добром здравии.
   Но когда от него допытывались, где сейчас господин граф и чем  он  занят,
то оказывалось, что он об этом ничего не знает.
   Человеком,  на  которого,  благодаря  его  успокаивающему,   по   слишком
отвлеченному ответу, обрушивались попреки и проклятия, был не кто иной,  как
мэтр Реми ле Одуэн. Он с утра до вечера о чем-то хлопотал; иной раз впадал в
странную задумчивость; время от времени, то днем, то ночью  куда-то  исчезал
из дворца и возвращался с волчьим  аппетитом  и  веселыми  шутками,  которые
ненадолго рассеивали мрачное уныние, царившее в доме Бюсси.
   Вернувшись после  одной  из  этих  таинственных  отлучек,  Одуэн  услышал
радостные клики на парадном дворе и увидел, что Бюсси сидит  на  коне  и  не
может соскочить на землю, потому что слуги  шумной  толпой  суетятся  вокруг
лошади и оспаривают друг у друга честь поддержать стремя своего господина.
   - Ну, довольно, - говорил Бюсси. - Вы рады видеть меня  живым,  благодарю
вас. Вы сомневаетесь - точно ли это я? Ну что ж, поглядите хорошенько,  даже
пощупайте, но только поторопитесь. Вот и хорошо,  а  теперь  помогите  этому
почтенному дворянину сойти с коня и не забывайте, что я отношусь  к  нему  с
большим уважением, чем к принцу.
   У Бюсси были причины возвеличить таким образом своего гостя, на  которого
никто не обращал внимания. Скромные манеры владельца Меридорского замка, его
старомодное платье и кляча чалой масти, с  первого  взгляда  по  достоинству
оцененная челядью, привыкшей ухаживать  за  породистыми  скакунами,  внушили
слугам Бюсси мысль, что перед ними какой-то старый  стремянный,  удалившийся
от дел в провинцию, откуда сумасбродный Бюсси вытащил его, как с того света.
   Но, услышав наказ господина, все тотчас же засуетились вокруг барона.  Ле
Одуэн взирал на эту сцену, по своей привычке втихомолку ухмыляясь, и  только
выразительный  и  строгий  взгляд  Бюсси  стер   насмешливое   выражение   с
жизнерадостного лица молодого лекаря.
   - Быстро, комнату монсеньеру! - крикнул Бюсси.
   - Какую? - разом откликнулись пять или шесть голосов.
   - Самую лучшую, мою собственную.
   А сам он предложил руку почтенному старцу, чтобы  помочь  ему  взойти  по
ступенькам лестницы; при этом Бюсси старался оказывать  еще  больше  почета,
чем было оказано ему самому в Меридорском замке.
   Барон де Меридор покорно позволил себя увлечь этой обаятельной учтивости;
так мы безвольно следуем за  какой-нибудь  мечтой,  уводящей  нас  в  страну
фантазии, королевство воображения и ночи.
   Барону подали  графский  позолоченный  кубок,  и  Бюсси,  выполняя  обряд
гостеприимства, пожелал собственноручно налить ему вина.
   - Благодарствую, благодарствую, сударь, - сказал старик, - но скоро ли мы
отправимся туда, куда должны пойти?
   - Скоро, сеньор Огюстен, скоро, не беспокойтесь. Там нас ждет счастье, не
только вас, но и меня тоже.
   - Что вы хотите этим сказать и почему вы взяли за правило изъясняться  со
мной какими-то непонятными иве намеками?
   - Я хочу сказать, сеньор Огюстен,  та,  что  уже  раньше  говорил  вам  о
милости провидения к благородным сердцам. Приближается минута,  когда  я  от
вашего имени обращусь к провидению.
   Барон удивленно посмотрел на Бюсси, но Бюсси, сделав  рукой  почтительный
жест, как бы говоривший: "Я тотчас вернусь", с улыбкой  на  губах  вышел  из
комнаты.
   Как он и ожидал, ле Одуэн сторожил его  у  дверей,  Бюсси  взял  молодого
человека за руку и увел в свой кабинет.
   - Ну, что скажете, дорогой Гиппократ? - сказал он. - Какие новости?
   - Где, монсеньер?
   - Черт побери, на улице Сент-Антуан.
   - Монсеньер, я предполагаю, что там вами весьма интересуются. Но это  уже
не новость. Бюсси вздохнул.
   - А что, муж не возвращался? - спросил он.
   - Возвращался, но безуспешно. Во всем этом действо есть еще отец,  он-то,
по-видимому, и должен принести развязку - как  некий  бог,  который  в  одно
прекрасное утро спустится  с  неба  в  машине.  И  все  ждут  явления  этого
отсутствующего отца, этого неведомого бога.
   - Хорошо! - сказал Бюсси. - Но откуда ты все это узнал?
   - Дело в том, монсеньер, - ответил ле Одуэн, со своей доброй  и  открытой
улыбкой, - что пока вы отсутствовали,  мои  врачебные  обязанности  до  поры
превратились в чистейшую синекуру, и я решил употребить  в  ваших  интересах
образовавшееся у меня свободное время.
   - Ну и что ты сделал? Расскажи, любезный Реми, я слушаю.
   - Вот что я сделал: как только вы уехали, я перенес свои деньги, книги  и
шпагу в маленькую комнатушку, снятую мной в доме на углу улиц Сент-Антуан  и
Сент-Катрин.
   - Хорошо.
   - Откуда я мог видеть известный вам дом, весь - от подвальных окошечек до
дымовых труб.
   - Отлично.
   - Вступив во владение комнатой, я сразу же обосновался у окна.
   - Превосходная позиция.
   - Но у этой превосходной позиции тем не менее оказался один  существенный
изъян.
   - Какой?
   - Если я видел, то и  меня  могли  увидеть  или  хотя  бы  заметить  тень
какого-то незнакомца, упорно  глядящего  в  одну  и  ту  же  сторону.  Такое
постоянство через два или три дня навлекло бы на меня подозрение в том,  что
я вор, любовник, шпион или сумасшедший...
   - Вполне резонно, любезный ле Одуэн. Ну и как же ты вышел из соложения?
   - О, тогда, господин граф, я понял, что надо прибегнуть  к  какому-нибудь
исключительному средству, и, ей-богу...
   - Ну, ну, говори.
   - Ей-богу, я влюбился.
   - Что, что? - переспросил Бюсси, не понимая, каким образом ему может быть
полезна любовь Реми.
   - Влюбился, как я уже имел честь вам сообщить, влюбился по уши,  влюбился
безумно, - с важным видом произнес молодой лекарь.
   - В кого?
   - В Гертруду.
   - В Гертруду, в служанку госпожи де Монсоро?
   - Ну да, бог мой! В Гертруду, служанку госпожи де Монсоро. Что вы хотите,
монсеньер, мы не дворяне и влюбляться в хозяек нам не по чину. Я всего  лишь
бедный, маленький лекарь, у которого вся практика состоит в одном  пациенте,
да и тот, как я надеюсь, впредь будет  нуждаться  в  моей  помощи  только  в
весьма редких случаях; мне приходится делать свои опыты in  anima  vili  <На
существах низшего порядка (лат.).>, как говорят у нас в Сорбонне.
   - Бедный Реми,  -  сказал  Бюсси,  -  поверь,  что  я  высоко  ценю  твою
преданность!
   - Э, монсеньер, - ответил ле Одуэн, - в  конце  концов,  мне  не  на  что
пожаловаться; Гертруда девушка сильная и статная, она  на  целых  два  дюйма
выше меня и, схватив вашего покорного слугу за воротник, может  поднять  его
па вытянутых руках, что свидетельствует  о  прекрасно  развитых  бицепсах  и
дельтовидной мышце. Это внушает мне к ней почтение, которое ей льстит, и так
как я всегда уступаю, то мы никогда не  ссоримся;  затем  Гертруда  обладает
драгоценным даром...
   - Каким, мой милый Реми?
   - Она мастерица рассказывать.
   - Ах, в самом деле?
   - Да. Таким образом, я узнаю  от  нее  все,  что  происходит  в  доме  ее
госпожи. Ну, что вы скажете? Я думаю, вам пригодится лазутчик в этом доме.
   - Ле Одуэн, ты  добрый  гений,  которого  мне  послал  случай,  а  вернее
сказать, провидение. Значит, с Гертрудой ты...
   - Puella me diligit <Дева меня  избрала  (лат.)>,  -  ответил  ле  Одуэн,
раскачиваясь с самым фатовским видом.
   - И тебя принимают в доме?
   - Вчера в полночь я вступил туда на цыпочках, через  знаменитую  дверь  с
окошечком, которая вам известна.
   - И как же ты достиг такого счастья?
   - Признаться, вполне естественным путем.
   - Ну, говори же.
   - Через день после вашего отъезда и на следующий день после того,  как  я
водворился в маленькую комнату, я уже поджидал, когда будущая королева  моих
грез выйдет  из  дому  за  провиантом,  -  такую  вылазку  она,  должен  вам
признаться, производит ежедневно с восьми до десяти  часов  утра.  В  восемь
часов десять  минут  она  появилась,  и  я  тотчас  же  спустился  со  своей
обсерватории и преградил ей путь.
   - И она тебя узнала?
   - Еще как! Она тут же закричала во весь голос и пустилась наутек.
   - А ты?
   - А я, я бросился вслед и догнал ее, это стоило мне большого  труда,  так
как Гертруда чрезвычайно легка па ногу, но вы понимаете, юбки, они  в  любом
случае только мешают.
   - Иисус! - сказала она.
   - Святая дева! - воскликнул я.
   Это восклицание отрекомендовало меня с самой лучшей  стороны;  кто-нибудь
другой, менее набожный, на моем месте крикнул бы "черт побери" или  "клянусь
телом Христовым".
   - Лекарь! - сказала она.
   -  Прелестная  хозяюшка!  -  ответил  я.  Она  улыбнулась,  но  сразу  же
спохватилась и приняла неприступный вид.
   - Вы обознались, сударь, - сказала она, -  я  вас  ни  разу  в  глаза  не
видела.
   - Но зато я вас видел, - возразил я, - вот уже целых три дня,  как  я  не
живу и не существую, а только и делаю, что  обожаю  вас,  поэтому  я  теперь
обитаю уже не на улице Ботрейи, а на улице  Сент-Антуан  на  углу  с  улицей
Сент-Катрин. Я сменил свое жилье лишь для того, чтобы созерцать  вас,  когда
вы входите в дом или выходите из него. Если  я  вам  снова  понадоблюсь  для
того, чтобы перевязать раны какого-нибудь красавца дворянина,  вам  придется
искать меня уже не по старому, а по новому адресу.
   - Тише! - сказала она.
   - А! Вот я вас и поймал, - подхватил я. И таким образом  наше  знакомство
состоялось или, правильнее будет сказать, возобновилось.
   - Значит, на сегодняшний день ты...
   - Настолько осчастливлен, насколько  может  быть  осчастливлен  любовник.
Осчастливлен Гертрудой, разумеется; все относительно в этом мире. Но я более
чем счастлив, я наверху блаженства, ибо добился того, чего я хотел  добиться
ради вас.
   - А она не подозревает?
   - Ни о чем, я ни слова не говорил о вас. Разве бедный Реми ле Одуэн может
знать столь благородную особу, как сеньор де Бюсси? Нет, я только один  раз,
с самым равнодушным видом, спросил у нее:
   - А как ваш молодой господин? Ему уже полегчали?
   - Какой молодой господин?
   - Да тот молодец, которого я пользовал у вас?
   - Он мне вовсе не господин, - отвечала она.
   - Ах! Но ведь он лежал в постели вашей госпожи, поэтому я и подумал...
   - О нет, бог мой, нет,  -  со  вздохом  сказала  она.  -  Бедный  молодой
человек, он нам никем не приходится; мы и видели-то его  с  той  поры  всего
один раз.
   - Значит, вы даже имени его не знаете? - спросил я.
   - О! Имя-то мы знаем.
   - Но вы могли и знать его, да забыть.
   - Такие имена не забывают.
   - Как же его зовут?
   - Может, вам приходилось слыхать о сеньоре де Бюсси?
   - Само собой! - ответил я. - Бюсси, храбрец Бюсси!
   - Вот это он и есть.
   - Значит, дама?..
   - Моя госпожа замужем, сударь.
   - Можно быть замужем, можно быть верной женой  и  в  то  же  время  порой
думать о юном красавце,  даже  если  вы  его  видели..,  всего  только  раз,
особенно если этот молодой красавец был ранен,  внушал  участие  и  лежал  в
нашей постели.
   - Вот, - вот, - ответила Гертруда, если уж как на духу, то я  не  сказала
бы, что моя госпожа не думает о нем. Алая  волна  крови  прихлынула  к  лицу
Бюсси.
   - Мы о нем даже вспоминаем, - добавила Гертруда, - всякий  раз  как  одни
остаемся.
   - Что за чудесная девушка! - воскликнул граф.
   - И что вы говорите? - спросил я.
   - Я рассказываю о разных его храбрых делах, а это нетрудно, ведь в Париже
только и разговору как о том, что он кого-то ранил или  что  его  ранили.  Я
даже научила госпожу маленькой песенке о нем, которая нынче в моде.
   - А, я ее знаю, - ответил я. - Уж не эта ли?

   Кто первый задира у нас?
   Конечно, Бюсси д'Амбуаз.
   Кто верен и нежен, спроси,
   Ответят: "Сеньор де Бюсси".

   - Вот, вот, она самая! - обрадовалась Гертруда. - И  теперь  моя  госпожа
только ее и поет.
   Бюсси сжал руку молодого лекаря; неизъяснимая дрожь счастья пробежала  по
его жилам.
   - И это все? - спросил он, ибо человек ненасытен в своих желаниях.
   - Все, монсеньер. О, я сумею выведать еще кое-что.  Но,  какого  дьявола!
Нельзя узнать все за один день.., или, вернее, за одну ночь.

Глава 25

ОТЕЦ И ДОЧЬ

   Рассказ Реми просто осчастливил Бюсси. И в  самом  деле,  он  был  вполне
счастлив,  ибо  узнал:  во-первых,  что  господина  де   Монсоро   ненавидят
по-прежнему и, во-вторых, что его, Бюсси, уже полюбили.
   И к тому же искреннее дружеское участие молодого  человека  радовало  его
сердце. Возвышенные чувства вызывают расцвет всего нашего существа и  словно
удваивают наши способности. Добрые чувства создают ощущение счастья.
   Бюсси понял, что  отныне  нельзя  больше  терять  времени  и  что  каждое
горестное содрогание, сжимающее сердце старика, граничит со святотатством. В
отце, оплакивающем смерть  своей  дочери,  есть  такое  несоответствие  всем
законам природы,  что  тот,  кто  может  одним  словом  утешить  несчастного
родителя и не утешает его, заслуживает проклятия всех отцов на свете.
   Владельца  Меридорского   замка   во   дворе   ожидала   свежая   лошадь,
приготовленная для него по приказу Бюсси, рядом стоял конь  Бюсси.  Барон  и
граф сели в седла и в сопровождении Реми выехали со двора.
   По дороге к улице Сент-Антуан барон де Меридор не переставал  изумляться;
он не был в Париже уже двадцать лет,  и  теперь  его  поражала  разноголосая
сумятица большого города: ржание лошадей, крики лакеев, мелькание  множества
экипажей. Барон находил, что со времен царствования короля Генриха II  Париж
сильно переменился.
   Но, несмотря на это изумление, порой граничившее  с  восхищением,  черные
мысли продолжали точить сознание барона, и по мере приближения  к  неведомой
цели печаль его все возрастала. Какой прием окажет ему герцог и какие  новые
горести сулит ему это свидание?
   Время от времени старый барон удивленно поглядывал на Бюсси  и  спрашивал
себя: по какому наваждению он покорно последовал за придворным принца,  того
самого принца, который был причиной всех его бедствий?  Разве  не  достойнее
было бы бросить вызов герцогу Анжуйскому и не плестись  за  Бюсси,  во  всем
подчиняясь его воле, а направиться прямо в Лувр и пасть к ногам короля?  Что
может сказать ему принц? Чем он может его утешить? Разве герцог Анжуйский не
принадлежит к числу людей, привыкших расточать льстивые слова, этими словами
они, как болеутоляющим бальзамом, смачивают рану, нанесенную их же рукой. Но
стоит им уйти, и кровь хлынет из раны с новой силой, а боль удвоится.
   Наконец наши всадники прибыли на улицу Сен-Поль;
   Бюсси, как опытный полководец, выслал Реми вперед  с  приказом  разведать
дорогу и подготовить путь для вступления в крепость.
   Молодой лекарь разыскал Гертруду и, вернувшись, доложил своему господину,
что путь свободен и никакая шляпа, никакая рапира не загромождают  прихожую,
лестницу и коридор, ведущие к покоям госпожи де Монсоро.
   Нет нужды пояснять, что все переговоры между Бюсси и  ле  Одуэном  велись
шепотом.
   Барон молча ждал и с удивлением озирался вокруг.
   "Может ли быть - спрашивал он себя, - чтобы герцог Анжуйский жил в  таком
месте?" Скромный вид дома пробудил в душе барона недоверие.
   - Нет, конечно, герцог здесь не живет, - улыбаясь, сказал  Бюсси,  угадав
его сомнения, - это не его дом. Здесь обитает одна дама, которую он любил.
   Тень прошла по челу старого дворянина.
   - Сударь, - сказал он, натянув поводья копя, - мы,  провинциалы,  скроены
по иному образцу, нежели вы,  столичные  жители,  легкие  нравы  Парижа  нас
пугают, и мы не смогли бы жить среди ваших тайн. Сдается мне, что коль скоро
монсеньер герцог Анжуйский желает видеть барона де  Меридор,  то  он  должен
принять его в своем дворце, а не в доме одной из своих любовниц. И затем,  -
добавил старец с глубоким вздохом, - вы мне  кажетесь  человеком  чести,  но
почему вы ведете меня к такой  женщине?  Может  быть,  вы  хотите  дать  мне
понять, что моя бедная Диана осталась бы  в  живых,  если  бы  она,  подобно
хозяйке этого дома, предпочла позор смерти?
   - Полноте, полноте, господин барон, -  сказал  Бюсси  со  своей  открытой
улыбкой, которая служила ему самым надежным средством для убеждения старика,
- не углубляйтесь в ложные догадки. Даю  вам  слово  дворянина,  вы  глубоко
ошибаетесь.  Дама,  которую  вы  увидите,  образец  добродетели  и  достойна
всяческого уважения.
   - Но кто она такая?
   - Это.., это супруга одного дворянина, которого вы знаете.
   - Неужто? Но, тогда, сударь, почему вы мне сказали, что принц любил ее?
   - Потому что я всегда говорю только правду, господин барон; войдите, и вы
сами увидите, были ли ложными мои обещания.
   - Берегитесь,  я  оплакал  мое  возлюбленное  дитя,  и  вы  мне  сказали:
"Утешьтесь, сударь, милосердие божие велико", обещать утешения в моем горе -
это почти все равно как обещать чуда.
   - Входите, сударь, - повторил Бюсси все с той же улыбкой, которой  старый
барон не мог противостоять.
   Барон спешился.
   Пораженная Гертруда стояла в дверях и растерянно взирала па Одуэна, Бюсси
и барона де Меридор, не в силах постичь, каким  образом  провидению  удалось
свести их всех вместе.
   - Ступайте предупредите госпожу де Монсоро, - сказал граф, - что господин
де Бюсси вернулся и сию же минуту желает ее видеть. Но, заклинаю вас, - тихо
добавил он, - ни слова о том, кого я привел с собой.
   - Госпожу де Монсоро! - ошеломленно  пробормотал  старик.  -  Госпожу  де
Монсоро!
   - Проходите, господин  барон,  -  пригласил  Бюсси,  подталкивая  сеньора
Огюстена в прихожую.
   Старец подкашивающимися ногами начал восхождение по ступенькам  лестницы,
и тут они услышали, они услышали, говорим мы, необычно  взволнованный  голос
Дианы:
   - Господин де Бюсси, Гертруда? Господин де Бюсси, сказали  вы?  Пусть  он
войдет.
   - Этот голос! - воскликнул барон, резко остановившись посредине лестницы.
- Этот голос! О, мой боже, боже мой!
   - Поднимайтесь же, господин барон, - сказал Бюсси. По барон,  дрожа  всем
телом, остановился, ухватившись за перила, и стал озираться  вокруг,  и  тут
перед ним  на  верхней  площадке  лестницы,  освещенная  золотистыми  лучами
солнца, возникла Диана, сияющая красотой, с улыбкой на устах, хотя она вовсе
не ожидала увидеть отца.
   Она показалась барону потусторонним  видением.  Издав  жуткий  вопль,  он
застыл на месте с блуждающими глазами, протянув  руки  вперед,  являя  собой
столь закопченный образ ужаса и отчаяния, что Диана, уже  собиравшаяся  было
броситься на шею отцу, также остановилась, изумленная и испуганная.
   Барон повел рукой, нащупал плечо Бюсси и оперся о него.
   - Диана жива! - бормотал старец. - Диана, моя Диана! А мне сказали -  она
умерла. О господи!
   И сей сильный  воин,  привыкший  к  победам  в  войнах  и  междоусобицах,
которого пощадили и  копья  и  пули,  сей  старый  дуб,  как  ударом  молнии
пораженный известием о смерти дочери и  все  же  оставшийся  на  ногах,  сей
могучий  борец,  сумевший  противостоять  горю,  был   сломлен,   раздавлен,
уничтожен радостью. При виде дорогого образа, который плыл и колыхался перед
его глазами, словно рассыпаясь на отдельные атомы,  барон  отступил,  колени
его подогнулись, и не поддержи его Бюсси, он покатился бы вниз по лестнице.
   - Бог мой! Господин де Бюсси! - воскликнула Диана, стремительно сбегая по
ступенькам, которые отделяли ее от отца. - Что с батюшкой?
   Этот же вопрос, только еще более недоуменный, читался и в глазах  молодой
женщины, напуганной внезапной бледностью и непонятным поведением барона  при
встрече с ней, встрече, о  которой,  как  она  думала,  барона  должны  были
предупредить заранее.
   - Господин барон