в  другую.  Эти
бездельники,  твои  друзья,  отправились  куда-то  провожать   масленицу   и
предоставили мне возвращаться в Лувр в одиночестве. Я на них  понадеялся,  а
они меня безбожно подвели. Теперь тебе ясно - ты не можешь допустить,  чтобы
я уехал отсюда один.  Ты  мужчина  степенный  и  женатый,  тебе  и  подобает
доставить меня  к  королеве.  Пошли,  дружище,  пошли!  Эй!  Коня  господину
Сен-Люку.  Впрочем,  нет,  зачем   тебе   конь,   мои   носилки   достаточно
вместительны, в них найдется место для двоих.
   Жанна де Бриссак не упустила ни звука  из  этого  разговора.  Она  хотела
заговорить, сказать Сен-Люку хотя бы одно слово, предупредить  отца  о  том,
что король увозит ее мужа, но Сен-Люк, приложив палец к губам,  приказал  ей
молчать и держаться тише воды, ниже травы.
   "Черт возьми! - сказал про  себя  Сен-Люк.  -  Теперь,  когда  я  улестил
Франсуа Анжуйского, не будем ссориться с  Генрихом  Валуа",  -  Государь,  -
продолжал он уже во всеуслышание, - я готов. Я так предан вашему величеству,
что по первому зову последую за вами хоть на край света.
   Тут началась отчаянная суматоха,  бесчисленные  церемонные  приседания  и
Поклоны,  и  вдруг  все  разом  прекратилось,  наступила  мертвая  тишина  -
придворные хотели услышать, что скажет король на прощание Жанне де Бриссак и
ее  отцу.  Король  распростился  с  молодой  женщиной  и  маршалом  в  самых
милостивых выражениях.
   Потом кони храпели и  били  копытами  во  дворе,  и  в  витражах  плясали
красноватые  отблески   факелов.   Наконец   все   придворные   французского
королевства и  все  свадебные  гости,  кто  смеясь,  кто  дрожа  от  холода,
растворились в ночном тумане.
   Оставшись со своими прислужницами, Жанна вошла  в  спальню  и  преклонила
колени перед  образом  особенно  чтимого  ею  святого.  Потом  она  отослала
служанок, распорядившись, чтобы  к  возвращению  ее  супруга  для  него  был
приготовлен легкий ужин, и осталась одна.
   Маршал де Бриссак проявил еще большую заботу о  своем  зяте:  он  отрядил
шесть копейщиков, наказав им дождаться у  дверей  Лувра  выхода  Сен-Люка  и
сопровождать, его домой. Но спустя  два  часа  один  из  солдат  вернулся  и
сообщил маршалу, что в Лувре закрыли все входы и начальник караула,  запирая
последнюю дверь, сказал:
   - Не торчите здесь попусту, этой ночью больше никто не выйдет  из  Лувра.
Его величество отошел ко сну, и все спят.
   Маршал передал это известие своей дочери, Жанна объявила, что  она  очень
тревожится, не сможет уснуть и намерена бодрствовать в ожидании мужа,

Глава 2

ИЗ КОТОРОЙ СЛЕДУЕТ, ЧТО НЕ ВСЕГДА ВХОДИТ В ДОМ ТОТ, КТО ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ

   В те времена Сент-Антуанские  ворота  представляли  собой  род  каменного
свода,  напоминающего  арку  ворот  Сен-Дени  или  Сен-Мартенских  ворот   в
современном нам Париже, С левой стороны к ним вплотную  подходили  какие  то
постройки, другим своим концом примыкавшие к Бастилии и как  бы  связывавшие
Сент-Антуанские ворота со старой крепостью. Справа от ворот и до Бретонского
дворца простирался обширный, мрачный и грязный пустырь. Если в дневное время
на нем еще можно было встретить прохожего, то с наступлением темноты  всякое
движение тут затихало, ибо в  те  времена  улицы  по  ночам  превращались  в
воровские притоны, а ночные дозоры были редкостью. Запоздалые пешеходы робко
жались к стенам крепости, поближе к часовому на башне, который,  правда,  не
был в состоянии прийти на выручку, но мог хотя бы позвать на помощь и своими
криками отпугнуть грабителей.
   Само собой разумеется, что в зимние ночи прохожие  вели  себя  еще  более
осмотрительно, нежели в летние.
   Ночь, ознаменованная событиями, о которых мы  только  что  рассказали,  а
также другими происшествиями, о которых нам еще предстоит поведать читателю,
выдалась на редкость темной и морозной, небо сплошь затянули черные,  низкие
тучи, и, спасительного часового за зубцами королевской  твердыни  невозможно
было разглядеть, да и ему,  в  свою  очередь,  не  стоило  даже  и  пытаться
различить на пустыре каких-нибудь прохожих.
   Со стороны города перед Сент-Антуанскими воротами  не  стояло  ни  одного
дома, там тянулись две высокие стены: справа - ограда церкви святого  Павла,
а слева - стена, окружавшая Турнельский дворец.  Эта  последняя,  подходя  к
улице Сент-Катрин, образовывала внутренний угол,  тот  "уголок",  о  котором
Сен-Люк говорил Бюсси.
   Дальше тесно жались друг к другу домишки, расположенные между улицей  Жуй
и широкой улицей Сент-Антуан, перед которой в  те  времена  проходила  улица
Бийет и высилась церковь святой Екатерины.
   Ни один фонарь не освещал только что описанную нами часть старого Парижа.
В те ночи, когда  луна  брала  на  себя  освещение  земли,  здесь,  на  фоне
звездного  неба,  четко  выделялся  огромный   силуэт   Бастилии,   мрачной,
величественной и неподвижной. В безлунные ночи на месте  крепости  виднелось
лишь черное пятно густого мрака, сквозь которое там и сям пробивался бледный
свет редких окон.
   Описываемая нами ночь началась сильным морозом и должна была  завершиться
обильным снегопадом; в такую ночь ничья  нога  не  осмеливалась  ступить  на
растрескавшуюся землю пустыря, этого подобия дороги, ведущей  в  предместье,
которой, как мы уже  знаем,  избегали  запоздалые  путники,  предпочитавшие,
безопасности ради, делать крюк. Однако опытный глаз мог бы заметить в  углу,
образуемом стеной Турнельского дворца, подозрительные черные  тени,  которые
время от времени шевелились, наводя на  мысль,  что  это  какие-то  бедолаги
пытаются сохранить естественное тепло своих тел, с каждой минутой все  более
и более похищаемое у них неподвижностью, на которую они,  по-видимому,  сами
добровольно обрекли себя в ожидании предстоящего события.
   Ночной  мрак  не  позволял  часовому  на  крепостной  башне  видеть,  что
происходит  на  площади,  часовой  также   не   мог   слышать   и   разговор
подозрительных теней, потому что они переговаривались шепотом. А  между  тем
беседа их представляет для нас некоторый интерес.
   - Этот бешеный Бюсси правильно нам накаркал, - сказала одна тень, - ночка
сегодня вроде тех, что мы видели в Варшаве, когда король Генрих был польским
королем; если так и дальше пойдет, то пророчество Бюсси  сбудется  -  у  нас
кожа потрескается.
   - Ну, ну, Можирон, что это ты расхныкался, как баба,  -  ответила  другая
тень. - Конечно, сейчас не жарко, но  закутайся  поплотней  в  плащ,  засунь
поглубже руки в карманы, и ты перестанешь зябнуть.
   - Легко тебе говорить, Шомберг, - вмешалась третья тень, -  сразу  видно,
что ты немец и сызмальства приучен к холоду. А  вот  у  меня  из  губ  кровь
сочится, а на усах сосульки растут.
   - А у меня руки мерзнут, - отозвался четвертый голос. - Могу пари держать
- пальцы уже отмерзли.
   - Бедненький Келюс, что же ты не захватил с собой муфту твоей маменьки? -
ответил Шомберг. - Она была бы  счастлива  ссудить  ее  тебе,  скажи  ты  ей
только, что муфта поможет избавиться от ее ненаглядного Бюсси, которого  она
ставит на одну доску с чумой.
   - Ах, боже мой, да имейте же терпение, -  произнес  пятый  голос.  -  Еще
минута, и, я уверен, вы будете жаловаться на жару.
   - Да услышит  тебя  господь,  д'Эпернон!  -  сказал  Можирон,  постукивая
ногами.
   - Это не я, - отозвался д'Эпернон, - это д'О сказал, А  я  молчу,  боюсь,
как бы слова не замерзли.
   - - Что ты говоришь? - спросил Келюс у Можирона.
   - д'О сказал, - ответил тот, - что пройдет минута - и нам станет жарко, а
я заключил: "Да услышит тебя господь!" - Кажется,  господь  его  услышал,  я
вижу, по улице Сен-Поль что-то движется.
   - Ошибаешься. Это не может быть он.
   - А почему?
   - Потому что он намеревался ехать не по ней.
   - Ну и что из того? Разве не мог он почуять  неладное  и  поехать  другой
дорогой?
   - - Вы не знаете Бюсси. Раз уж он сказал, по какой дороге поедет,  то  по
ней он обязательно и поедет, даже если будет знать, что сам дьявол  караулит
его в засаде.
   - Ну, а пока что, - сказал Келюс, - там все же идут два человека.
   - Верно, верно, - подхватило несколько голосов, подтверждая достоверность
его наблюдения.
   - В таком случае, господа, чего мы ждем? Вперед! - предложил Шомберг.
   - Минуточку, - вмешался д'Эпернон, - стоит ли потрошить добрых буржуа или
честную повитуху?.. Ага! Они останавливаются.
   Действительно, дойдя до перекрестка  улиц  Сен-Поль  и  Сент-Антуан,  два
человека,  заинтересовавшие   пятерых   друзей,   остановились,   словно   в
нерешительности.
   - Ну и ну! Неужели они нас увидели? - сказал Келюс.
   - Откуда же? Мы и сами-то себя с трудом различаем.
   - Верно, - согласился Келюс. - Гляди-ка! Гляди!  Они  свернули  налево..,
остановились перед каким-то домок.., чего-то ищут.
   - Ей-богу, ты прав.
   - Похоже, что они собираются войти, - сказал Шомберг.  -  Неужели  мы  их
упустим?
   - Но это не он, ведь он намеревался идти в Сент-Антуанское предместье,  а
эти двое вышли из улицы Сен-Поль и спустились вниз, - возразил Можирон.
   - Ну а кто поручится, - настаивал Шомберг, - что эта продувная бестия  не
провела нас? Он мог сбить нас с толку то ли нечаянно - по  забывчивости,  то
ли умышленно - из хитрости.
   - Правда твоя, так могло случиться, - согласился Келюс.
   Это предположение заставило всю компанию миньонов стремительно  броситься
вперед. Как  свора  голодных  псов,  они  выскочили  из  своего  убежища  и,
размахивая обнаженными шпагами, ринулись  на  двух  человек,  остановившихся
перед дверью какого-то дома.
   Один из двух незнакомцев уже повернул было ключ  в  замочной  скважине  и
дверь подалась, но тут  шум,  поднятый  нападающими,  заставил  таинственных
пришельцев обернуться.
   - Что там такое, д'Орильи? - спросил, оборачиваясь, тот, кто  был  пониже
ростом. - Не на нас ли покушаются?
   - Ах, монсеньер, - ответил тот, кто открывал дверь, - мне  кажется,  дело
идет  к  этому.  Вы  соблаговолите  назвать  себя  или  пожелаете  сохранить
инкогнито?
   - Они вооружены! Мы в ловушке!
   - Какие-нибудь ревнивцы нас выследили. Боже правый! Я говорил вам не  раз
- эта дама такая красотка, что непременно должна иметь поклонников.
   - Войдем, д'Орильи, поторопись, лучше выдерживать осаду  за  дверью,  чем
перед дверью.
   - Да, монсеньер, если только  в  крепости  вас  не  ждут  враги.  Но  кто
поручится?..
   Орильи не успел кончить. Миньоны короля  с  быстротой  молнии  преодолели
пространство в сотню шагов,  отделявшее  их  от  двух  пришельцев.  Келюс  и
Можирон, бежавшие вдоль стены, бросились между дверью и  незнакомцами,  дабы
отрезать им путь к  отступлению.  Шомберг,  д'О  и  д'Эпернон  приготовились
напасть со стороны улицы.
   - Смерть ему! Смерть ему! - вопил Келюс, как всегда  самый  неистовый  из
всей компании.
   Вдруг тот, кого величали монсеньером и у кого спрашивали, не пожелает, ли
он сохранить инкогнито, повернулся к Келюсу, сделал шаг  вперед  и  надменно
скрестил руки на груди.
   - Мне послышалось, вы угрожали смертью наследнику французского  престола,
господин де Келюс? - зловещим голосом отчеканил он.
   Келюс отшатнулся, в глазах у него  потемнело,  колени  подогнулись,  руки
бессильно опустились.
   - Монсеньер герцог Анжуйский! - воскликнул он.
   - Монсеньер герцог Анжуйский! - хором повторили все остальные.
   - Ну как, мои дворянчики, - угрожающе сказал  Франсуа,  -  будем  мы  еще
кричать: "Смерть ему! Смерть ему!"?
   - Монсеньер, - пробормотал д'Эпернон, - это была просто  шутка.  Простите
нас.
   - Монсеньер, - поддержал его д'О, - мы даже и мысли допустить  не  могли,
что встретим ваше высочество в этом глухом квартале, на окраине Парижа.
   - Шутка! - воскликнул  Франсуа,  не  удостаивая  его  ответом.  -  У  вас
странная манера шутить, господин д'Эпернон. Ну что ж, раз это  не  меня,  то
кого же тогда вы хотели заколоть шутки ради?
   - Монсеньер, - почтительно сказал Шомберг, - мы видели, как Сен-Люк вышел
из дворца Монморанси и направился в эту сторону. Его поведение пас  удивило,
и мы захотели узнать, с какой целью супруг  оставляет  свою  жену  в  первую
брачную ночь.
   Оправдание  звучало  довольно  правдоподобно:  наследующий  день  герцогу
Анжуйскому, по всей вероятности, донесли  бы,  что  Сен-Люк  не  ночевал  во
дворце Монморанси и выдумка Шомберга таким образом подтвердилась бы.
   - Господин де Сен-Люк? Неужели вы меня приняли за Сен-Люка, господа?
   - Да, монсеньер, - в один голос ответили пятеро друзей.
   - Но разве мыслимо так грубо ошибиться? - усомнился герцог  Анжуйский.  -
Господин де Сен-Люк на целую голову выше меня.
   - Это так, монсеньер, но он  одинакового  роста  с  господином  д'Орильи,
который имеет честь вас сопровождать, - нашелся Келюс.
   - И потом, ночь такая темная, монсеньер, - подхватил Можирон.
   - И еще - того человека, который вкладывал ключ в замочную  скважину,  мы
приняли за самого главного из вас двоих, - пробормотал д'О.
   - И, наконец, - заключил Келюс, - монсеньер не может предположить, что мы
осмелились бы даже помыслить против него что-нибудь дурное, что мы  дерзнули
бы помешать пусть даже развлечениям его высочества.
   Задавая вопросы и выслушивая более или менее складные  ответы,  диктуемые
растерянностью или страхом, Франсуа предпринял ловкий стратегический  маневр
- разговаривая, он шаг за шагом удалялся от порога той двери, у которой  его
захватили, и шаг за шагом, подобно  тени,  следовал  за  ним  д'Орильи,  его
лютнист, его неизменный спутник в ночных  похождениях.  Таким  образом,  они
незаметно отошли на значительное расстояние от заветного  дома,  и  миньонам
уже не удалось бы узнать его среди других строений.
   - Моим развлечениям! - с горечью воскликнул герцог. - Да откуда вы взяли,
что я ищу здесь развлечений?!
   - Ах, монсеньер, в любом случае, что бы вас сюда ни  привело,  -  ответил
Келюс, - простите нас. Мы тотчас же уходим.
   - Хорошо. Прощайте, господа.
   - Монсеньер, - счел нужным добавить  д'Эпернон,  -  как  хорошо  известно
вашему высочеству, мы народ но болтливый.
   Герцог  Анжуйский,  уже  сделавший  было  шаг,  собираясь   уйти,   резко
остановился и нахмурил брови.
   - О чем вы толкуете, господин Ногарэ, и кто от вас требует, чтобы  вы  не
болтали?
   -  Монсеньер,  мы  подумали:  выше  высочество  одни,  в  этот   час,   в
сопровождении только своего доверенного лица...
   - Ошибаетесь. Вот что следует думать, и я желаю,  чтобы  вы  это  думали,
относительно того, почему я оказался здесь в столь поздний час...
   Пятеро друзей застыли в глубочайшем почтительнейшем внимании.
   - Я пришел сюда, - продолжал  герцог  Анжуйский,  старательно  растягивая
слова, словно желая навеки запечатлеть в памяти слушателей каждый звук, -  я
пришел сюда посоветоваться с евреем Манасесом, он умеет гадать на  стекле  и
кофейной гуще. Как вы знаете, Манасес проживает на улице  Турнель.  Д'Орильи
вас заметил издалека и принял за лучников, делающих обход. Тогда, -  добавил
принц,  с  особой,  свойственной  ему   свирепой   насмешливостью,   которой
страшились  все,  кто  знал  его  характер,  -  как  и  подобает  постоянным
посетителям колдунов, мы попытались спрятаться: прижались к стене  и  хотели
укрыться в дверной нише от ваших грозных взглядов.
   Давая эти разъяснения, принц незаметно вышел на улицу Сон-Поль и оказался
па  расстоянии  голоса  от  часовых  Бастилии,  предосторожность  отнюдь  не
излишняя в случае нового нападения, возможность которого,  несмотря  на  все
клятвенные заверения и униженные извинения миньонов, герцог отнюдь не считал
исключенной: ему было слишком хорошо известно,  какую  застарелую  и  глухую
ненависть питает к нему его царствующий брат.
   - Теперь вы знаете, чему следует верить и, главное, что следует говорить,
а посему  прощайте,  господа.  Само  собой  разумеется,  не  трудитесь  меня
сопровождать.
   Миньоны низкими поклонами распрощались с принцем,  который  направился  в
сторону,  противоположную  той,  куда  двинулись  они,   и   несколько   раз
оборачивался, дабы увериться, действительно ли они уходят.
   - Монсеньер, - обратился к принцу д'Орильи. - Клянусь, эти люди замышляют
недоброе. Время уже к полночи. Мы здесь, как они говорят, в глухом квартале.
Вернемся побыстрей во дворец, монсеньер, вернемся немедля.
   - Нет, - сказал  принц,  останавливаясь,  -  напротив,  воспользуемся  их
уходом.
   - Ваше высочество ошибаетесь. Они и не думают уходить. Монсеньер может  в
этом удостовериться своими собственными глазами; взгляните, они спрятались в
том убежище, откуда выскочили на нас. Видите, монсеньер,  вон  там,  в  этом
закоулке на углу Турнельского дворца.
   Франсуа всмотрелся в темноту, д'Орильи был совершенно  прав.  Все  пятеро
снова укрылись в том же самом углу. Несомненно, появление принца помешало им
привести в исполнение какой-то замысел. И, может быть даже, они  остались  в
этом пустынном месте с целью выследить принца и его  спутника  и  убедиться,
действительно ли те идут к еврею Манасесу.
   - Итак, монсеньер, какое решение вы приняли?  -  спросил  д'Орильи.  -  Я
заранее подчиняюсь любому приказу вашего высочества, но, по моему разумению,
оставаться здесь было бы неосторожно.
   - Проклятие, - сказал принц. - До чего же досадно прекращать игру!
   - Я вас вполне понимаю, монсеньер, но ведь партию можно и отложить. Я уже
имел честь сообщить вашему высочеству все, что мне  удалось  разузнать.  Дом
снят на год, мы знаем, что апартаменты дамы - на втором этаже,  мы  достигли
взаимного понимания со служанкой, у нас есть ключ от входной двери. С такими
козырями на руках мы можем не спешить.
   - Ты уверен, что дверь открылась?
   - Совершенно уверен, к ней подошел третий ключ из тех,  что  я  принес  с
собой.
   - Кстати, а ты ее запер?
   - Дверь?
   - Да.
   - Ну конечно, монсеньер.
   Как бы искренно ни прозвучал ответ д'Орильи на вопрос его покровителя, мы
все же должны сказать, что фаворит герцога далеко не был уверен в  том,  что
запер дверь, хотя хорошо помнил, что открыл ее. Однако его убежденный тон не
оставлял герцогу и тени сомнения ни в первом, ни во втором.
   - И все же, - сказал принц, - я был бы не прочь узнать...
   -  Что  они  там  делают,  монсеньер?  Я  вам  могу  сказать  это   почти
безошибочно. Они сидят в засаде и  кого-то  подстерегают.  Уйдем  отсюда.  У
вашего высочества немало врагов. Кто знает, что они могут вытворить?
   - Ну ладно, уйдем, я согласен, но мы обязательно вернемся.
   - Только не этой ночью,  монсеньер.  Пусть  ваше  высочество  поймет  мои
страхи. Мне повсюду мерещатся засады и ловушки; я всего боюсь, и это  вполне
понятно, ведь я сопровождаю первого принца крови..., наследника короны..,  а
столько людей хотят, чтобы она вам не досталась.
   Эти слова  так  подействовали  на  Франсуа,  что  он  тотчас  же  решился
отступить, но, уходя, не преминул отпустить крепкое словцо  по  адресу  тех,
кто осмелился встать на его пути,  пообещав  себе  отплатить  сторицей  всем
пятерым.
   - Что ж тут поделаешь? - сказал он. - Вернемся  во  дворец.  Распроклятая
свадьба  уже  кончилась,  и  Бюсси  должен  быть  там.   Ему-то,   наверное,
посчастливилось завязать добрую ссору, и он заколол или завтра утром заколет
кого-нибудь из этих постельных миньонов. Такая мысль меня несколько утешает.
   - Да будет так, монсеньер, станем уповать на Бюсси. Что до меня, то я  не
желаю ничего лучшего. Я,  как  и  вы,  ваше  высочество,  полагаюсь  в  этом
отношении на Бюсси, как на каменную стену.
   И герцог со своим верным спутником отправились восвояси.
   Они еще не свернули за угол улицы Жуй, как наши пятеро  друзей  заметили,
что на углу улицы Тизон показался всадник, закутанный в длинный плащ. Копыта
коня сухо и четко стучали по  окаменевшей  земле,  и  белое  перо  на  шляпе
всадника в густом ночном мраке посеребрил бледный луч луны, которому удалось
прор