тить.
   - Я? Да боже сохрани! Положение  слишком  серьезное.  Я  говорю  то,  что
думаю, Франсуа. Вы меня спасаете от большого затруднения, особенно  большого
потому, что, видите ли, Франсуа, с некоторых пор я чувствую себя нездоровым,
мои способности слабеют.  Мирон  мне  часто  твердит  об  этом.  Но  давайте
вернемся к более важным вещам; да и зачем мне мой собственный жалкий умишко,
если я могу освещать себе путь светом вашего ума? Значит, мы договорились  и
я назначу вас главой Лиги?
   Франсуа охватила радостная дрожь.
   - О, - сказал он, - если ваше величество считает  меня  достойным  такого
доверия!
   - Доверия! Ах, Франсуа, зачем говорить о доверии? Если герцог де  Гиз  не
будет главой Лиги, то кому, по-твоему, я должен  не  доверять?  Может  быть,
самой Лиге? Неужто Лига будет представлять опасность  для  меня?  Объяснись,
мой добрый Франсуа, скажи мне все.
   - О государь, - сказал герцог.
   - Какой же я  дурак!  -  продолжал  Генрих.  -  Будь  так,  мой  брат  не
согласился бы стать ее главой, или, еще лучше, с той минуты, когда мой  брат
станет се главой, опасности больше не будет. А! Как это логично, видно,  наш
учитель логики не даром брал деньги. Нет, ей-богу, я не испытываю  опасений.
К тому же у меня во Франции до сих пор есть немало людей  шпаги,  и  я  могу
выступить против Лиги в хорошей компании  в  тот  день,  когда  Лига  начнет
наступать мне на пятки.
   - Ваша правда, государь, - ответил герцог с простодушием, почти столь  же
хорошо разыгранным, как и простодушие его брата, - король всегда король.
   Шико открыл один глаз.
   - Черт побери! - сказал Генрих. - Но, как назло, и мне  пришла  в  голову
одна мысль. Просто невероятно, какой у меня сегодня урожай на мысли.  Бывают
же такие дни!
   - Какая мысль, братец? - спросил герцог, сразу обеспокоившись, ибо он  не
мог поверить, что такое огромное счастье достанется ему безо всяких помех.
   - Э, наш кузен Гиз, отец или, вернее, человек, считающий себя отцом  этой
идеи, наш кузен Гиз, вероятно,  уже  вбил  себе  в  голову,  что  он  должен
руководить Лигой. Он тоже захочет командовать.
   - Командовать, государь?
   - Без сомнения, даже без всякого сомнения. По-видимому, он вынашивал  эту
идею лишь для  того,  чтобы  она  ему  служила.  Впрочем,  ты  говоришь,  вы
вынашивали ее вместе. Берегись, Франсуа, этот человек не захочет  оставаться
в дураках. Sic vos non vobis... - Вы помните Вергилия? -  nidificatis,  aves
<Так вы не для себя строите гнезда, птицы (лат.).>.
   - О государь!
   - Франсуа, бьюсь об заклад, что он об этом помышляет. Он знает,  какой  я
беспечный.
   - Да, но как только вы объявите ему вашу волю, он уступит.
   - Или сделает вид, что уступил. Повторяю:  берегитесь,  Франсуа,  у  него
длинные руки, у нашего кузена Гиза. Я скажу даже больше, скажу, что  у  него
длинные руки и никто в королевстве, даже сам  король,  не  может  дотянуться
туда, куда он дотягивается. Одну руку  он  протягивает  Испаниям,  другую  -
Англии, дону Хуану Австрийскому и королеве Елизавете. У Бурбона  шпага  была
покороче  руки  моего  кузена  Гиза,  и  все  же  Бурбон   причинил   немало
неприятностей Франциску Первому, нашему деду.
   - Однако, - сказал Франсуа, - если ваше  величество  считает  Гиза  столь
опасным, значит, у вас есть еще одна причина доверить руководство Лигой мне.
Таким путем мы зажмем Гиза между нами двумя и, при первой же  измене  с  его
стороны, устроим ему судебный процесс.
   Шико открыл второй глаз.
   - Судебный процесс! Судебный процесс ему, Франсуа! Хорошо  было  Людовику
Одиннадцатому,  богатому  и  могущественному  королю,  устраивать   судебные
процессы и возводить эшафоты, а у меня  не  хватит  денег  даже  на  покупку
черного бархата, который может потребоваться в подобном случае.
   И Генрих, несмотря на  все  свое  самообладание  в  глубине  души  сильно
взволнованный,  бросил  на  брата  острый,  проницательный  взгляд,   блеска
которого герцог не смог вынести.
   Шико закрыл оба глаза.
   В комнате наступило непродолжительное молчание.
   Король нарушил его первым.
   - Стало быть, надо все устроить так, мой милый Франсуа, -  сказал  он,  -
чтобы не было междоусобных войн и распрей  между  моими  подданными.  Я  сын
Генриха Воителя и Екатерины Хитрой, и от  моей  доброй  матушки  унаследовал
чуточку коварства. Я призову к себе герцога де Гиза и наобещаю  ему  столько
разных благ, что мы уладим наше дело по обоюдному согласию.
   - Государь, - воскликнул герцог Анжуйский, - ведь вы  поставите  меня  во
главе Лиги?
   - Я так думаю.
   - Вы согласны, что я должен получить этот пост?
   - Вполне.
   - Наконец, вы сами-то этого хотите?
   - Это мое самое горячее желание. Однако не  следует  вызывать  чрезмерное
неудовольствие кузена де Гиза.
   - Коли так, будьте спокойны, - сказал герцог Анжуйский. - Если на пути  к
моему назначению вы не видите других препятствий, то я беру  на  себя  лично
уладить все с герцогом, - И когда?
   - Сегодня же.
   - Неужто вы поедете к нему? Вы нанесете  ему  визит?  О  брат,  подумайте
хорошенько, не слишком ли много чести.
   - Нет, государь, я не поеду к нему.
   - Ну а тогда как?
   - Он меня ожидает.
   - Где?
   - У меня в Лувре.
   - У вас? Но я слышал крики, его приветствовали при выезде из Лувра.
   - Выехав через главные ворота, он вернется через потайную  дверь.  Король
имеет право на первый визит герцога де Гиза, но я имею право на второй.
   - Ах, брат мой, - сказал Генрих, - как я вам признателен за  то,  что  вы
строго блюдете наши привилегии, которые я, по слабости характера,  иной  раз
упускаю из рук. Идите же, Франсуа, и договаривайтесь.
   Герцог взял  руку  брата  и  наклонился,  собираясь  запечатлеть  на  ней
поцелуй.
   - Что вы делаете, Франсуа? Придите в мои объятия, я прижму вас к  сердцу!
- воскликнул король. - Там ваше настоящее место.
   И братья несколько раз крепко обнялись. Обретя  наконец  свободу,  герцог
Анжуйский вышел из кабинета, быстрым шагом миновал галерею и поспешил в свои
покои.
   На его сердце следовало бы набить  стальные  и  дубовые  обручи,  как  на
сердце первого мореплавателя, чтобы оно не разорвалось от радости.
   После ухода своего брата король заскрежетал зубами от злости, бросился  в
потайной коридор, ведущий к спальне  Маргариты  Наваррской,  которую  теперь
занимал герцог Анжуйский, и вошел в  узенькую  каморку,  откуда  можно  было
слышать беседу между двумя герцогами - Анжуйским и Гизом - так же отчетливо,
как Дионисий из своего тайника мог слышать разговоры пленных.
   - Клянусь святым чревом! - сказал Шико, открывая оба глаза  и  усаживаясь
на полу. - До чего трогательны эти картины семейного  согласия.  Одно  время
мне даже показалось, что я на Олимпе и присутствую  при  встрече  Кастора  и
Поллукса после шестимесячной разлуки.

Глава 39

В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПОДСЛУШИВАНИЕ - САМЫЙ НАДЕЖНЫЙ ПУТЬ К ПОНИМАНИЮ

   Герцог де Гиз поджидал  герцога  Анжуйского  в  бывших  покоях  Маргариты
Наваррской, где некогда Беарнец  и  де  Муи  шепотом,  на  ухо  друг  другу,
разрабатывали планы бегства. Осторожный Генрих Наваррский знал, что в  Лувре
почти каждое помещение устроено с расчетом на то, чтобы все разговоры в нем,
даже ведущиеся вполголоса, мог бы подслушать  тот,  кого  это  интересовало.
Герцог  Анжуйский  также  не  пребывал  в  неведении   относительно   такого
немаловажного  обстоятельства,  но,  очарованный  простодушием  и   ласковым
обращением короля, либо не придал ему должного значения, либо просто забыл о
нем.
   Генрих III, как мы уже сказали, занял свой наблюдательный пост в ту самую
минуту, когда его брат вошел в комнату; таким  образом,  ни  одно  слово  из
беседы двух принцев не могло ускользнуть от королевских ушей.
   - Ну как, монсеньер? - с живостью спросил герцог де Гиз.
   - Все хорошо, герцог, заседание состоялось.
   - Вы были очень бледны, монсеньер.
   - Это бросалось в глаза? - обеспокоился герцог Анжуйский.
   - Мне бросилось, монсеньер.
   - А король ничего не заметил?
   - Ничего, по крайней мере мне так кажется. Его величество  задержал  ваше
высочество у себя?
   - Как вы видели, герцог.
   - Он, конечно, хотел поговорить с вамп о моем предложении?
   - Да, сударь.
   Наступило неловкое молчание,  смысл  которого  хорошо  понял  король,  не
упускавший ничего.
   - И что же сказал его величество, монсеньер? - спросил герцог де Гиз.
   - Сама идея королю понравилась, однако чем более  гигантский  размах  она
грозит принять, тем более ему кажется опасным ставить во  главе  всего  дела
такого человека, как вы.
   - Тогда мы близки к поражению.
   - Боюсь, что так, любезный герцог, и Лигу, по-моему, могут распустить.
   - Вот дьявольщина! - огорчился герцог де Гиз. - Это  значит  умереть,  не
родившись; кончить, не начав.
   - Оба они завзятые остряки, что тот, что другой,  -  раздался  над  самым
ухом Генриха, склонившегося у своего слухового  отверстия,  чей-то  тихий  и
ехидный голос.
   Король резко обернулся и увидел большое тело Шико, согнувшееся у  другого
отверстия.
   - Ты посмел пойти за мной, негодяй! - вскипел король.
   - Замолчи, - сказал Шико, махнув рукой, - ты  мешаешь  мне  слушать,  сын
мой.
   Король пожал плечами, но поскольку шут, как ни говори,  был  единственным
человеческим существом, которому он полностью доверял, снова приник  ухом  к
отверстию.
   Герцог де Гиз заговорил опять.
   - Монсеньер, - сказал он, - мне кажется, что если бы дело  обстояло  так,
как вы сказали, король тут же  объявил  бы  мне  об  этом.  Принял  он  меня
довольно сурово и, конечно, не стал бы сдерживаться и высказал бы мне в лицо
все свои мысли. Может быть, он просто хочет отстранить меня от Лиги.
   - Мне тоже так кажется, - промямлил герцог Анжуйский.
   - Но тогда он погубит все дело.
   - Непременно, - подтвердил  герцог  Анжуйский,  -  и  так  как  мне  было
известно, что вы уже приступили к исполнению своей идеи, то я  бросился  вам
на выручку.
   - И чего вы добились, монсеньер?
   - Король предоставил вопрос о Лиге, то есть о  том,  вдохнуть  ли  в  нее
новую жизнь или навсегда ее уничтожить, почти на полное мое усмотрение.
   - Ну и что вы решили?  -  спросил  герцог  Лотарингский,  глаза  которого
сверкнули помимо его воли.
   - Слушайте, все зависит от утверждения королем главных заправил,  вы  это
прекрасно понимаете. Если вместо того,  чтобы  устранить  вас  и  распустить
Лигу, он изберет ее главой человека, понимающего значение всего  дела,  если
он назначит на этот пост не герцога де Гиза, а герцога Анжуйского...
   - Ax, вот как! - вырвалось у герцога де Гиза, который не смог сдержать ни
восклицания, ни внезапною прилива крови к лицу.
   - Добро! - сказал Шико. - Два дога сейчас подерутся из-за кости.
   Но, к немалому удивлению гасконца и  к  еще  большему  удивлению  короля,
который  гораздо  менее  своего  шута   разбирался   в   потайных   пружинах
разыгрывавшегося  перед  ним  действа,  герцог  де  Гиз  внезапно   перестал
удивляться и гневаться и сказал спокойным, почти веселым голосом;
   - Вы ловкий политик, монсеньер, если вы этого добились.
   - Я этого добился, - ответил герцог Анжуйский.
   - И как быстро!
   - Да. Но надо вам сказать, что сложились благоприятные обстоятельства,  и
я этим воспользовался. Однако, любезный герцог, -  добавил  Франсуа,  -  еще
ничего окончательно не решено, я не пожелал дать окончательного ответа, пока
не увижу вас.
   - Почему, монсеньер?
   - - Потому что я не знаю, куда это нас приведет.
   - Зато я знаю, - сказал Шико.
   - Тут пахнет небольшим заговором, - улыбнулся король.
   - О котором, однако, господин де Морвилье, по  твоему  мнению  всегда  во
всем прекрасно осведомленный, ни словом не обмолвился.  Но  давай  послушаем
дальше, дело становится интересным.
   - Ну что ж, я скажу вам, монсеньер, не о том, куда это нас приведет,  ибо
только один господь бог это знает, а о  том,  для  чего  это  нам  нужно,  -
ответил герцог де Гиз. - Лига - вторая армия, и поскольку первая  у  меня  в
руках, а брат мой, кардинал, держит в руках церковь, то, пока  мы  все  трое
едины, ничто не может устоять против нас.
   - Не следует забывать  и  того,  -  сказал  герцог  Анжуйский,  -  что  я
вероятный наследник короны.
   - Ax! - вздохнул король.
   - Он прав, - сказал Шико, - и это твоя вина,  сын  мой.  Ты  все  еще  не
удосужился соединить рубашки Шартрской богоматери.
   - Однако, монсеньер, как бы ни были велики  ваши  шансы  на  наследование
короны, вы должны также считаться и с шансами ваших противников.
   - А вы думаете, герцог, я этим не занимался и не взвешивал по сто раз  на
дню возможности каждого из них?
   - Прежде всего подумайте о короле Наваррском.
   - О! Этот меня совсем не беспокоит. Он всецело занят своими амурами с  Ла
Фоссез.
   - А именно он, сударь, именно он будет  оспаривать  у  вас  даже  завязки
вашего кошелька. Он обносился, он исхудал,  он  изголодался.  Он  напоминает
уличных котов, которые, заслышав всего лишь запах мыши, целыми ночами  будут
дежурить у чердачного окна, в  то  время  как  жирный,  пушистый,  ухоженный
хозяйский кот и не  шелохнется  и  не  подумает  выпустить  когти  из  своих
бархатных лапок. Король Наваррский за  вами  следит.  Он  настороже.  Он  не
теряет из виду ни вас, ни вашего брата. Он жаждет вашего  трона.  Подождите,
пока случится несчастье с тем, кто сидит на этом троне, и  вы  увидите,  как
эластичны мышцы у этого худого кота, как он одним прыжком перемахнет из По в
Париж и даст вам почувствовать свои острые когти. Вы увидите, монсеньер,  вы
все увидите.
   - Случится несчастье с тем, кто  сидит  на  троне?  -  медленно  повторил
Франсуа, вперившись в герцога де Гиза вопрошающим взглядом.
   - Эге! - сказал Шико. - Слушай, Генрих. Гиз говорит или,  вернее,  сейчас
наговорит много чего поучительного, советую тебе намотать его слова на ус.
   -  Да,  монсеньер,  -  повторил  герцог  де  Гиз.  -  Несчастный  случай!
Несчастные случаи не столь уж редки в вашем семействе, вы это знаете не хуже
меня, а может быть, даже и лучше. Бывает, что  монарх,  наделенный  цветущим
здоровьем, вдруг истаивает,  как  свеча.  Другой  монарх  рассчитывает  жить
долгие годы, а жизни ему осталось несколько часов.
   - Ты слышишь, Генрих? Ты слышишь? - сказал Шико,  беря  короля  за  руку.
Рука короля, покрытая холодным потом, дрожала.
   - Да, вы правы, - сказал герцог Анжуйский голосом настолько  глухим,  что
королю и Шико пришлось напрячь слух до  предела.  -  Короли  нашей  династии
рождаются под роковой звездой. Однако мой брат Генрих  Третий,  благодарение
господу, крепок телом. В былые времена он перенес тяготы  войны  и  выдюжил,
тем больше оснований полагать, что выстоит он и теперь, когда  его  жизнь  -
одни лишь сплошные развлечения. Он переносит их так  же  стойко,  как  ранее
переносил бранный труд.
   - И все же, монсеньер, не забывайте об одном, - возразил герцог де Гиз, -
развлечения, которым предаются короли Франции, порой таят в себе  опасность.
К примеру, помните, как умер ваш отец, король Генрих Второй? Ведь  ему  тоже
удалось счастливо избежать опасностей войны, а смерть принесло ему  одно  из
тех развлечений, о  которых  вы  упоминали.  Железный  наконечник  на  копье
Монтгомери, несомненно, был турнирным оружием, брони он пробить не  мог,  но
зато глаз пробил: король Генрих  Второй  был  убит.  Вот  вам  и  несчастный
случай, один из тех, о которых я говорил. Вы  скажете,  что  пятнадцать  лет
спустя королева-мать приказала схватить и обезглавить  Монтгомери,  хотя  он
думал, что за давностью лет ему уже нечего  бояться.  Все  это  так,  однако
смерть Монтгомери не могла воскресить вашего родителя.  А  вспомните  вашего
брата, покойного короля Франциска. Подумайте, какой ущерб во мнении  народов
причинила ему слабость его духа.  Этот  достойный  принц  умер  также  из-за
несчастного случая. Согласитесь со мной,  монсеньер,  болезнь  уха  -  самое
простое дело, и казалось бы, никакая, к дьяволу, не роковая  случайность.  И
тем не менее это была  роковая  случайность,  и  одна  из  самых  гибельных.
Правда, мне не раз и в поле, и  в  городе,  и  даже  при  дворе  приходилось
слышать, что смертельный недуг был влит в ухо короля  Франциска  Второго,  а
того, кто это сделал, вряд ли можно  назвать  "случайностью".  У  него  есть
другое имя, всем известное.
   - Герцог... - краснея, пробормотал Франсуа.
   - Да, монсеньер, да, - продолжал герцог, - слово "король" с некоторых пор
приносит  несчастье,  тот,  кто  говорит  "король",   этим   самым   говорит
"подвергающийся опасности". Вспомните Антуана  Бурбонского:  несомненно,  не
будь он королем, не было бы и аркебузного выстрела, угодившего  в  плечо,  -
несчастного случая, который для всякого другого, кроме  короля,  ни  в  коей
мере не был бы смертелен. Однако короля этот выстрел отправил на  тот  свет.
Глаз, ухо и плечо не раз погружали Францию в траур, и тут я  даже  вспоминаю
премилые стишки, сочиненные по этому поводу вашим господином де Бюсси.
   - Какие стишки? - шепотом поинтересовался Генрих.
   - Полно! - ответил Шико. - Да неужто ты их не знаешь?
   - Нет.
   - Нет, решительно, быть  тебе  настоящим  королем,  раз  от  тебя  прячут
подобные произведения. Я сейчас скажу их, слушай:

   Через ухо, плечо и глаз
   Три короля погибли у нас.
   Через ухо, глаз и плечо
   Трех королей у нас недочет.

   - Но тс-с! Тс-с! Думается, твой  братец  собирается  сказать  что-то  еще
более интересное.
   - Ну а последнее двустишие?
   -  Я  тебе  его  прочту  попозже,  когда  господин  де  Бюсси  из  своего
шестистишия сделает десятистишие.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Я хочу сказать, что на  семейном  портрете  не  хватает  двух  лиц.  Но
слушай, монсеньер де Гиз сейчас заговорит - уж он-то их не забудет.
   Действительно, беседа возобновилась.
   - А ведь история ваших родственников  и  ваших  союзников,  монсеньер,  -
продолжал герцог де Гиз, - далеко не полностью вошла в  стихи  господина  де
Бюсси.
   - Что я тебе говорил! - сказал Шико, подталкивая Генриха локтем в бок.
   - Не надо забывать Жанну д'Альбре, мать Беарнца, она умерла  из-за  носа,
потому  что  надышалась  запахом  пары  надушенных  перчаток,  купленных   у
Флорентийца,   на   мосту   Сен-Мишель.   Совершенно   неожиданная   роковая
случайность. Она удивительно совпала с желаниями неких важных персон, кровно
заинтересованных в смерти королевы Наваррской,  и  это  странное  совпадение
чрезвычайно поразило весь двор. А вас,  монсеньер,  разве  но  поразила  эта
смерть?
   Вместо ответа  герцог  Анжуйский  только  нахмурился:  насупленные  брови
придали взгляду его глубоко посаженных глаз еще более мрачное выражение.
   - А разве ваше высочество позабыли, по  какой  роковой  случайности  умер
король Карл Девятый?  -  продолжал  герцог.  -  Однако  не  лишне  будет  ее
вспомнить. На сей раз причиной несчастья был не глаз, не ухо, не  плечо,  не
нос, а рот.
   - Что вы сказали? - воскликнул Франсуа.
   И Генрих услышал, как  по  паркету  звонко  простучали  шаги  его  брата,
отступившего в испуге.
   - Да, монсеньер, рот, - повторил Гиз, - особую опасность для королей таят
книги об охоте, у которых страницы склеиваются одна с  другой;  перелистывая
их, приходится то и дело подносить палец ко рту.  Эти  старые  книги  портят
слюну, а человек с испорченной слюной, будь он даже король, не заживется  на
свете.
   - Герцог! Герцог! - дважды повторил принц. -  По-видимому,  вам  нравится
измышлять преступления.
   - Преступления? - удивился Гиз. - Э, да кто вам говорит о  преступлениях,
монсеньер? Я рассказываю только о роковых случайностях,  не  более  того.  О
роковых случайностях, поймите меня правильно; ни о чем другом  и  речи  нет,
кроме случайностей. А разве нельзя назвать случайностью то, что приключилось
с королем Карлом Девятым па ох