инут,  прежде  чем
сказать вам, что, не любя подобных вопросов, я, естественно, не люблю  и
людей, их задающих.
   - Великолепно;  приличие  есть  приличие,  как  говорит  наш  дорогой
господин де Монсоро, когда он в хорошем настроении.
   При имени Монсоро, которое  гасконец  обронил  словно  бы  невзначай,
Бюсси снова стал внимательным.
   - Гм, - прошептал он, - не заподозрил ли  Монсоро  чего-нибудь  и  не
прислал ли ко мне этого Шико на разведку?..
   И сказал громко:
   - Ближе к делу, господин Шико, в нашем распоряжении  всего  несколько
минут.
   - Optime <Превосходно (лат.).>, - ответил Шико, - несколько  минут  -
это много; за несколько минут можно наговорить с три короба. Я, пожалуй,
мог бы и не спрашивать вас, ведь если вы  и  не  принадлежите  к  святой
Лиге, то, вне всякого сомнения, вступите в нее, и очень скоро, учитывая,
что монсеньер герцог Анжуйский в ней состоит.
   - Герцог Анжуйский! Кто это вам сказал?
   - Он сам в личной беседе со мной,  как  говорят  или,  вернее,  пишут
законники; как писал, например, милейший  и  добрейший  господин  Николя
Давид, светоч парижского форума. Этот светоч теперь угас, и до  сих  пор
неизвестно, кто же его задул. Так вот, вы прекрасно понимаете, что  если
герцог Анжуйский принадлежит к Лиге, вам этого тоже не избежать, ведь вы
его правая рука, черт побери! Лига понимает толк в деле и не  согласится
иметь своим главой однорукого.
   - И что же дальше,  господин  Шико?  -  сказал  Бюсси,  на  этот  раз
значительно более вежливым тоном.
   - Дальше? - переспросил Шико. - Дальше, если вы принадлежите  к  Лиге
или подумают, что вы к ней принадлежите, а так обязательно  подумают,  с
вами случится то же, что случилось с его королевским высочеством.
   - Что же случилось с его королевским высочеством? - воскликнул Бюсси.
   - Сударь, - сказал Шико,  поднимаясь  и  принимая  ту  позу,  которую
незадолго до этого принимал Бюсси, - сударь, я не  люблю  вопросов  и  -
если вы разрешите мне продолжить - не  люблю  людей,  задающих  вопросы,
поэтому у меня большое желание  предоставить  сделать  с  вами  то,  что
сделали ночью с вашим господином.
   - Господин Шико, - сказал Бюсси с улыбкой, которая заключала  в  себе
все извинения, какие может принести дворянин, - говорите же, умоляю вас,
где герцог?
   - В тюрьме.
   - В какой?
   - В своей опочивальне. И четверо моих добрых  друзей  не  спускают  с
него глаз: господин де Шомберг, которого вчера вечером выкрасили в синий
цвет, как это вам известно, потому что вы были свидетелем этой операции;
господин д'Эпернон, желтый с перепугу, господин  де  Келюс,  красный  от
гнева, и господин  де  Можирон,  белый  от  скуки.  Прелестное  зрелище,
особенно если учесть, что герцог начинает зеленеть от страха. Вскоре  мы
сможем наслаждаться полной радугой, мы - избранное общество Лувра.
   - Значит, сударь, - сказал Бюсси, -  вы  думаете,  что  моей  свободе
угрожает опасность?
   - Опасность.., дайте подумать, сударь. Я полагаю, что  в  эту  минуту
вас готовы.., вас должны.., вас должны были бы арестовать.
   Бюсси содрогнулся.
   - Как вы смотрите на Бастилию,  господин  де  Бюсси?  Это  прекрасное
место для размышлений, и господин  Лоран  Тестю,  ее  комендант,  весьма
недурно кормит своих пташек.
   - Меня отправят в Бастилию?! - воскликнул Бюсси.
   - По чести, так! У меня тут где-то в кармане  даже  вроде  бы  приказ
есть препроводить вас туда, господин де Бюсси; хотите поглядеть?
   И Шико действительно извлек из своей  штанины,  в  которую  могли  бы
поместиться три таких ляжки, как у  него,  составленный  по  всей  форме
королевский приказ, предписывающий взять под  стражу  господина  Луи  де
Клермона, сеньора де  Бюсси  д'Амбуаз,  в  любом  месте,  где  он  будет
обнаружен.
   - Редакция господина де Келюса, - сказал Шико, - прекрасно написано.
   - Так, значит, сударь, - воскликнул Бюсси, тронутый поступком Шико, -
вы мне в самом деле оказываете услугу?
   - Мне кажется, да, - сказал гасконец, - и вы того же мнения, сударь?
   - Сударь, - сказал Бюсси, - заклинаю вас, ответьте мне,  как  человек
благородный: вы спасаете меня сегодня,  чтобы  погубить  когда-нибудь  в
другой раз? Ведь вы любите короля, а король меня не любит.
   - Господин граф, -  сказал  Шико,  приподнимаясь  на  своем  стуле  и
кланяясь, - я спасаю вас, чтобы вас спасти. А  теперь  можете  думать  о
моем поступке все, что вам будет угодно.
   - Но, бога ради, чему обязан я подобной милостью?
   - Разве вы забыли, что я просил вас о вознаграждении?
   - Это верно.
   - Так что же?
   - Ах, сударь, с радостью!
   - Значит, вы, в свою очередь, сделаете то, о чем  однажды  я  попрошу
вас?
   - Слово Бюсси! Если только это будет в моих силах.
   - Прекрасно, этого с меня  достаточно,  -  сказал  Шико,  вставая.  -
Теперь садитесь на коня и исчезайте, а я передам приказ о  вашем  аресте
тому, кто имеет право исполнить его.
   - Так вы не должны были сами арестовать меня?
   - Да что вы! За кого вы меня принимаете? Я - дворянин, сударь.
   - Но я покидаю моего господина.
   - Не упрекайте себя, он первый вас покинул.
   - Вы славный дворянин, господин Шико, - сказал Бюсси гасконцу.
   - Черт возьми, я и сам так думаю, - ответил тог. Бюсси позвал Одуэна.
   Одуэн, который, надо отдать ему справедливость, подслушивал у дверей,
тотчас же возник на пороге.
   - Реми! - воскликнул де Бюсси. - Реми, наших коней!
   - Они оседланы, монсеньер, - спокойно ответил Реми.
   - Сударь, - сказал Шико, - вот на  редкость  сообразительный  молодой
человек.
   - Черт возьми, я и сам так думаю, - заметил Реми.
   И они отвесили друг другу низкие поклоны,  как  это  сделали  бы  лет
пятьдесят спустя Гийом Горен и Готьо-Гаргий.
   Бюсси набрал несколько пригоршней экю и рассовал их по своим карманам
и по карманам Одуэна.
   Затем, поклонившись Шико и еще раз поблагодарив его, шагнул к двери.
   - Простите, сударь, - сказал Шико, - разрешите мне присутствовать при
вашем отъезде.
   И гасконец последовал за Бюсси и Одуэном в маленький конюшенный двор,
где паж и в самом деле держал под уздцы оседланных лошадей.
   - Куда мы едем? - спросил Реми, небрежно беря поводья своего коня.
   - Куда?.. - переспросил Бюсси в нерешительности пли прикидываясь, что
он в нерешительности.
   - Что вы скажете о Нормандии, сударь? - сказал Шико, который наблюдал
за сборами и с видом знатока разглядывал коней.
   - Нет, - ответил Бюсси, - это слишком близко.
   - А что вы думаете о Фландрии? - продолжал Шико.
   - Это слишком далеко.
   - Я полагаю, - сказал Реми,  -  что  вы  остановитесь  на  Анжу,  оно
находится на подходящем расстоянии, не правда ли, господин граф?
   - Да, поехали в Анжу, - ответил Бюсси, покраснев.
   - Сударь, - сказал Шико, - теперь,  когда  вы  сделали  ваш  выбор  и
собираетесь выехать...
   - Немедленно.
   - Я имею честь приветствовать вас. Поминайте меня в своих молитвах.
   И достойный дворянин все с тем же серьезным  и  величественным  видом
зашагал прочь, задевая за углы домов своей гигантской рапирой.
   - Значит, это судьба, сударь, - сказал Реми.
   - Поехали, скорей! - вскричал Бюсси. - Быть может, мы ее нагоним.
   - Ах, сударь, - сказал Одуэн, - если вы будете  помогать  судьбе,  вы
отнимете у нее ее заслуги. И они тронулись в путь.

Глава 7

ШАХМАТЫ ШИКО, БИЛЬБОКЕ КЕЛЮСА И САРБАКАН ШОМБЕРГА

   Можно  сказать,  что  Шико,  несмотря  на  свой   флегматичный   вид,
возвращался в Лувр в самом радостном настроении.
   Он получил тройное удовлетворение: оказал услугу такому храбрецу, как
Бюсси,  принял  участие  в  интриге  и  обеспечил   королю   возможность
произвести   тот   государственный   переворот,    которого    требовали
обстоятельства.
   Вне всякого сомнения, присутствие  в  городе  и  Бюсси  с  его  ясной
головой, а в особенности - храбрым  сердцем,  и  нерушимого  триумвирата
Гизов предвещало доброму Парижу грозу в самые ближайшие дни.
   Сбывались все опасения короля и все предвидения Шико.
   После того, как герцог де Гиз принял у себя утром руководителей Лиги,
явившихся, чтобы вручить ему  книги,  заполненные  подписями,  те  самые
книги, которые мы с вами уже видели на перекрестках улиц,  возле  дверей
гостиниц и даже на алтарях  церквей;  после  того,  как  герцог  де  Гиз
посулил этим руководителям, что у Лиги будет глава, и взял с каждого  из
них клятву признать своим вождем того, кого назначит король; после того,
наконец, как герцог  де  Гиз  посовещался  с  кардиналом  и  с  герцогом
Майеннским, он вышел из своего особняка и отправился  к  его  высочеству
герцогу Анжуйскому, которого потерял из виду накануне вечером, в десятом
часу.
   Шико ожидал этого визита, поэтому, расставшись с Бюсси, он тотчас  же
пошел к  Алансонскому  дворцу,  расположенному  на  углу  улиц  Отфей  и
Сент-Андре, и стал бродить поблизости.
   Не прошло и четверти часа, когда Шико увидел, что  человек,  которого
он ожидал, выходит из улицы Юшет.
   Гасконец спрятался за углом улицы Симетьер, и герцог де Гиз вошел  во
дворец, не заметив его.
   Главный  камердинер  принца,  встретивший  герцога,   был   несколько
обеспокоен тем, что его господин до сих пор не вернулся домой, хотя он и
догадывался, что, вероятнее всего, герцог Анжуйский остался  на  ночь  в
Лувре.
   Гиз спросил, нельзя ли  ему,  за  отсутствием  принца,  поговорить  с
Орильи. Камердинер ответил,  что  Орильи  находится  в  кабинете  своего
господина и герцог волен расспросить его, о чем пожелает.
   Герцог отправился в кабинет.
   И действительно, Орильи, лютнист и  наперсник  принца,  был,  как  вы
помните, посвящен во все тайны герцога Анжуйского  и  должен  был  знать
лучше, чем кто-либо другой, где обретается его высочество.
   Однако Орильи и  сам  был  встревожен  не  меньше,  если  не  больше,
камердинера, и время  от  времени,  оставив  лютню,  струны  которой  он
рассеянно перебирал, подходил к окну поглядеть, не идет ли принц.
   Трижды посылали в Лувр,  и  каждый  раз  получали  ответ,  что  принц
возвратился очень поздно и еще почивает.
   Герцог де Гиз осведомился у Орильи о герцоге Анжуйском.
   Орильи был разлучен со своим господином  накануне  вечером,  на  углу
улицы  Арбр-Сек,  большой  группой  людей,  которая  влилась  в   толпу,
собравшуюся  возле  гостиницы  "Путеводная  звезда",  и  возвратился   в
Алансонский дворец, чтобы подождать его там, ничего не  зная  о  решении
заночевать в Лувре, принятом его королевским высочеством.
   Лютнист рассказал лотарингскому принцу о трех гонцах, отправленных им
в Лувр, и об одинаковом ответе, полученном каждым из них.
   - Спит, в  одиннадцать-то  часов?!  -  сказал  герцог.  -  Совершенно
невероятно. Сам король обычно в это время уже на ногах. Вам надо пойти в
Лувр, Орильи.
   - Я об этом думал, монсеньер, - сказал Орильи,  -  но  вот  что  меня
смущает: может быть, это принц велел привратнику Лувра отвечать, что  он
спит, а сам занимается любовными похождениями где-нибудь в городе.  Если
дело обстоит именно так, то его высочество, по всей  вероятности,  будет
недоволен нашими розысками.
   - Орильи, - возразил герцог, - поверьте мне, его  высочество  слишком
разумный человек, чтобы заниматься любовными похождениями в такой  день,
как сегодня. Отправляйтесь без всякой  боязни  в  Лувр,  и  вы  его  там
найдете.
   - Я отправлюсь, монсеньер,  раз  вы  так  желаете,  со  что  мне  ему
передать?
   - Вы скажете, что церемония в Лувре назначена на два часа и, как  ему
хорошо известно, нам надо посовещаться, прежде чем явиться к королю.  Вы
же понимаете, Орильи, - прибавил герцог с недовольным и малопочтительным
видом, - не время спать, когда король собирается назначить главу Лиги.
   - Прекрасно, монсеньер, я попрошу его высочество прийти сюда.
   - Скажите ему, что я жду его с нетерпением. Многие из приглашенных на
два часа уже в Лувре, и нельзя терять ни минуты. А я тем временем  пошлю
за господином де Бюсси.
   - Уговорились, монсеньер. Но что мне делать,  если  я  не  найду  его
высочества в Лувре?
   - Если вы не найдете его высочества в  Лувре,  Орильи,  не  трудитесь
искать его в других местах; достаточно будет, если позже  вы  расскажете
ему, с каким усердием пытался я его разыскать. Как бы то  ни  было,  без
четверти два я буду в Лувре.
   Орильи поклонился герцогу и ушел.
   Шико заметил, как лютнист покинул дворец, и догадался, куда он идет.
   Если герцог де Гиз узнает об аресте герцога Анжуйского, все  погибнет
или, во всяком случае, очень усложнится.
   Увидев, что Орильи пошел по  улице  Юшет  к  мосту  Сен-Мишсль,  Шико
пустился во всю прыть своих длинных ног по улице Септ-Апдре-дез-Ар  и  к
тому времени, когда Орильи еще только подходил  к  Гран-Шатле,  гасконец
уже переправился через Сену на Нельском пароме.
   Мы с вами последуем за Орильи, ибо он  ведет  нас  туда,  где  должны
разыграться главные события этого дня.
   Лютнист  прошел  по  набережным,  на  которых   толпились   с   видом
победителей буржуа, и очутился возле Лувра. Посреди  бурного  парижского
ликования дворец сохранял спокойный и беззаботный вид.
   Орильи хорошо знал жизнь, а придворную - в особенности. Прежде  всего
он поболтал с дежурным офицером, лицом, весьма важным для  всякого,  кто
хочет узнать новости и разнюхать,  не  случилось  ли  каких  скандальных
происшествий.
   Дежурный офицер был сама любезность: король встал утром  в  наилучшем
настроении.
   От дежурного офицера Орильи проследовал к привратнику.
   Привратник делал смотр стражникам, одетым в новую форму, и вручал  им
алебарды нового образца.
   Он улыбнулся лютнисту и ответил на его замечания по  поводу  дождя  и
хорошей погоды, что создало у Орильи самое благоприятное  впечатление  о
политической атмосфере.
   Поэтому Орильи  отправился  дальше  и  стал  подниматься  по  главной
лестнице к покоям герцога, старательно раскланиваясь с придворными,  уже
заполнившими лестничные площадки и передние.
   У двери, ведущей в покои его  высочества,  он  увидел  Шико,  который
сидел на складном стуле.
   Шико играл сам с собой в шахматы и казался  полностью  погруженным  в
решение трудной задачи.
   Орильи намеревался пройти мимо, но длинные  ноги  Шико  занимали  всю
лестничную площадку.
   Музыкант был вынужден хлопнуть гасконца по плечу.
   - А, это вы, - сказал Шико, - прошу прощения, господин Орильи.
   - Что вы тут делаете, господин Шико?
   - Как видите, играю в шахматы.
   - Сами с собой?
   - Да.., я изучаю одну комбинацию.  А  вы,  сударь,  умеете  играть  в
шахматы?
   - Очень неважно.
   - Ну конечно, вы  музыкант,  а  музыка  -  искусство  трудное,  и  те
избранные, кто посвящает себя музыке, вынуждены  отдавать  ей  все  свое
время и все свои способности.
   - Комбинация, кажется, сложная? - спросил, засмеявшись, Орильи.
   - Да. Меня беспокоит  мой  король.  Вы  знаете,  господин  Орильи,  в
шахматах король - фигура очень глупая, никчемная: у нее нет своей  воли,
она может делать только один шаг - направо, налево, вперед или назад.  А
враги у нее очень проворные: кони, они одним прыжком перемахивают  через
две клетки, и целая толпа пешек, они окружают короля, теснят и  всячески
беспокоят. Так что, если у него  нет  хороших  советников,  тогда,  черт
возьми, его дело гиблое, он недолго продержится.  Правда,  у  него  есть
свой шут, который приходит и уходит, перелетает с одного конца доски  на
другой, имеет право становиться перед королем, позади него, рядом с ним;
но правда и то, что чем более предан шут  своему  королю,  тем  большему
риску подвергается он сам, господин Орильи, и я должен  вам  признаться,
что как раз в эту минуту мой король и его шут находятся в  наиопаснейшем
положении.
   - Но,  -  спросил  Орильи,  -  какие  обстоятельства  заставили  вас,
господин Шико, изучать все эти  комбинации  у  дверей  его  королевского
высочества?
   - Дело в том, что я жду господина де Келюса, он там.
   - Где там? - спросил Орильи.
   - У его высочества, разумеется.
   - Господин де Келюс у его высочества? - удивился Орильи.
   Во время разговора Шико очистил путь лютнисту, но при этом переместил
все свое имущество в коридор и, таким образом, гонец господина  де  Гиза
оказался теперь между гасконцем и дверью в переднюю.
   Однако Орильи не решался открыть эту дверь.
   - Но что делает,  -  спросил  он,  -  господин  де  Келюс  у  герцога
Анжуйского? Я не знал, что они такие друзья.
   - Tсc! - произнес Шико с таинственным видом. Затем,  не  выпуская  из
рук  шахматной  доски,  он  изогнул  свое  длинное  тело  в  дугу,  и  в
результате, хотя ноги его не сдвинулись с места,  губы  оказались  возле
уха Орильи.
   - Он просит прощения  у  его  королевского  высочества  за  небольшую
размолвку, которая у них случилась вчера.
   - В самом деле? - сказал Орильи.
   - Ему велел  это  сделать  король;  вы  же  знаете,  в  каких  сейчас
прекрасных отношениях братья. Король не пожелал  снести  одной  дерзости
Келюса и приказал ему просить прощения.
   - Правда?
   - Ах, господин Орильи, - сказал  Шико,  -  мне  кажется,  что  у  нас
наступает самый настоящий золотой век. Лувр  превратился  в  Аркадию,  а
братья в Arcades ambo <Аркадиев оба  (лат.).>.  Ах,  простите,  господин
Орильи, я все время забываю, что вы музыкант.
   Орильи улыбнулся и вошел в переднюю герцога, открыв дверь  достаточно
широко для того, чтобы Шико смог обменяться многозначительным взглядом с
Келюсом, который к тому же был, по всей  вероятности,  предупрежден  обо
всем заранее.
   После чего Шико, возвратившись  к  своим  паламедовским  комбинациям,
принялся распекать шахматного короля, быть может, не столь  сурово,  как
того заслуживал настоящий король во плоти,  но,  конечно,  суровее,  чем
того заслужил ни в чем не повинный кусок слоновой кости.
   Как  только   Орильи   вошел   в   переднюю,   Келюс,   забавлявшийся
замечательным бильбоке из  черного  дерева,  инкрустированного  слоновой
костью, весьма любезно приветствовал его.
   - Браво, господин де Келюс! - сказал Орильи,  увидев,  как  мастерски
молодой человек поймал шарик в чашечку. - Браво!
   - Ах, любезный господин Орильи, - ответил Келюс, - когда же наконец я
буду играть в бильбоке так же хорошо, как вы играете на лютне?.
   - Тогда, - ответил немного задетый Орильи, - когда  вы  потратите  на
изучение вашей игрушки столько дней, сколько лет я потратил на  изучение
моего инструмента. Но где же монсеньер? Разве вы  не  беседовали  с  ним
сегодня утром, сударь?
   - Он  действительно  назначил  мне  аудиенцию,  любезный  Орильи,  но
Шомберг перебежал мне дорогу.
   - Вот как! И господин де Шомберг тоже здесь? - удивился лютнист.
   - Ну разумеется, господи  боже  мой.  Это  король  все  так  устроил.
Шомберг там, в  столовой.  Проходите,  господин  Орильи,  и  будьте  так
любезны: напомните принцу, что мы ждем.
   Орильи распахнул вторую  дверь  и  увидел  Шомберга,  который  скорее
лежал, чем сидел, на огромном пуфе.
   Развалившись таким образом, Шомберг занимался прицельной стрельбой из
сарбакана по золотому кольцу, подвешенному на шелковой нитке к  потолку:
он выдувал из трубки маленькие, душистые глиняные шарики, большой  запас
которых находился у него в ягдташе, и всякий раз, когда шарик,  пролетев
через кольцо, не разбивался о стену, любимая собачка Шомберга  приносила
его хозяину.
   - Чем вы занимаетесь в покоях монсеньера! - воскликнул Орильи. -  Ах,
господин де Шомберг!
   - A! a! Guten Morgen, господин Орильи, - отвечал Шомберг, оторвавшись
от своих упражнений. - Видите ли, я убиваю время в ожидании аудиенции.
   - Но где же все-таки монсеньер? - спросил Орильи.
   - Тес! Монсеньер  занят:  он  принимает  извинения  от  д'Эпернона  и
Можирона. Но не угодно ли вам войти? Ведь вы у принца свой человек.
   - А не будет ли это нескромно с моей стороны? - спросил музыкант.
   - Никоим образом, напротив. Он в своей  картинно