ливой улыбкой в стекленеющих глазах.
     Этикет требовал, чтобы сиделка в таких  случаях  ждала  подтверждения
врача, так что, послушная правилам своей профессии, мисс Вильямсон  ждала,
пока я пощупаю  пульс  мертвого  и  кивну  головой.  Только  тогда  она  с
ловкостью,  приобретенной  долгой  практикой,  сделала,  что   полагалось:
завязала челюсть бинтом, связала запястья и лодыжки трупа, чтобы тело было
готово, когда за ним явится представитель похоронного бюро Мартина.


     Мой друг, Жюль де Гранден, был не в духе. В черном  шелковом  кимоно,
выглядевшем на нем траурным одеянием, уперев кулаки в бедра, он  громко  и
образно жаловался. Через четверть часа он должен быть в театре, а этот сын
и внук паршивой свиньи, садовник, до сих пор не принес  гардению.  Как  он
появится вечером без гардении в бутоньерке? Немыслимая вещь! И что  делает
этот грязный подонок? Почему к восьми  часам  здесь  нет  этого  абсолютно
необходимого цветка? Он, Жюль де Гранден, не намерен быть жертвой дурацких
прихотей проклятого козла, который считает себя садовником. Нет! Никогда в
жизни! Он...
     - Простите, сэр, -  прервала  его  Нора  Мак-Гиннис,  появившаяся  на
пороге кабинета. - Там мисс и мистер Тэнтвул желают вас видеть, сэр.
     - Скажите им, что меня нет! Пусть они... О Господи! Малышки!
     По правде сказать, пара, следовавшая за Норой до двери кабинета, и  в
самом деле напоминала заблудившихся ребятишек. Дэннис Тэнтвул казался  еще
моложе и инфантильнее, чем я его знал, а девушка, сопровождавшая его, была
так застенчива, что просто жалко было глядеть. Видимо,  они  боялись,  ибо
держались за руки, как дети, идущие ночью через кладбище, и  в  их  глазах
застыло хорошо знакомое мне выражение -  такое  бывает,  когда  рентген  и
анализы диагностируют смертельную болезнь.
     - Мсье, мадемуазель, - маленький француз моментально задрапировался в
свое кимоно и с достоинством вежливо поклонился. - Простите  меня  за  эти
несколько резкие слова, но я оказался жертвой ужасного несчастья...
     Улыбка девушки оборвала его извинения.
     - Мы понимаем, - пролепетала она. - У нас тоже большие  неприятности,
и мы пришли поговорить с доктором Троубриджем.
     - А! Значит, вы позволите мне удалиться. - Он поклонился и повернулся
к двери, но я его удержал.
     - Может быть, вы сумеете нам помочь, -  сказал  я  и  представил  ему
посетителей.
     - Это честь для меня, - уверил он. - Вы и ваш брат...
     - Он мне не родной брат, - возразила она. - Мы кузены. Вот почему  мы
и пришли посоветоваться с доктором Троубриджем.
     Гранден погладил кончики своих светлых усов.
     - Прошу прощения, - сказал он, - я в вашей стране совсем  недавно  и,
без сомнения, не очень хорошо понимаю ваш язык. Вам нужно  советоваться  с
врачом потому только, что вы и этот  молодой  человек  кузены?  Видимо,  я
совершенно глуп, потому что не понимаю этого.
     Дэннис Тэнтвул ответил:
     - Не из-за нашего родства... Ну, не только, но... - Он повернулся  ко
мне.
     - Вы были у постели моего отца, когда он говорил со мной относительно
моего брака с Арабеллой?
     - Да.
     - В его предупреждении было что-то  угрожающее,  доктор.  Он  как  бы
насмехался надо мной, как бы принуждая меня к женитьбе, и, однако...
     - Насчет этого есть какие-либо оговорки в его завещании? - спросил я.
     - Да. Вот, смотрите.
     Молодой человек вынул из кармана сложенный документ, развернул его  и
показал на один параграф.
     "Все свое личное имущество, которое я буду иметь в  час  моей  смерти
или на которое я могу претендовать, я завещаю моему сыну Дэннису  Тэнтвулу
в том случае, если он  женится  на  мисс  Арабелле  Тэнтвул;  если  же  он
откажется от женитьбы  на  вышеупомянутой  Арабелле  Тэнтвул,  он  получит
только  половину   моего   имущества.   Другая   же   половина   переходит
вышеупомянутой Арабелле Тэнтвул, которая с детства жила в моем доме и была
мне как дочь".
     - Хм, - сказал я, возвращая  документ,  -  можно  сказать,  он  очень
хотел, чтобы ты женился на своей кузине, хотя...
     - Видите ли, сэр, - перебил меня Дэннис, - в бумагах моего  отца  был
еще  этот  конверт.  -  Это  был  большой  конверт  из   зеленой   бумаги,
запечатанный  сургучом,  с  надписью:  "Моим  детям,  Дэннису  и  Арабелле
Тэнтвул, вскрыть только после рождения их первого ребенка".
     Маленькие глазки Грандена сверкнули, выдавая его заинтересованность.
     - Молодой человек, - сказал он, беря конверт  из  рук  посетителя,  -
доктор Троубридж рассказал мне кое-что из того, что произошло у  смертного
одра вашего отца. Тут есть какая-то тайна.  Я  советую  вам  прочесть  это
послание немедленно.
     - Нет, сэр, я не могу. Отец не любил меня и даже,  как  мне  кажется,
презирал, но я всегда  повиновался  ему  и  не  чувствовал  себя  в  силах
перечить и возражать ему. Тем более, что это была его последняя воля... Но
поверенный  моего  отца,  мистер  Бенбридж,  сейчас  уехал  по  делам,   и
регистрировать завещание будет он. А пока я  чувствовал  бы  себя  намного
спокойнее, если этот документ и конверт будут не у меня, а в других руках.
Поэтому я пришел просить доктора Троубриджа и... Взять их  до  возвращения
мистера Бенбриджа и...
     - И? И что же? - спросил Гранден, когда молодой человек замялся.
     Дэннис снова повернулся ко мне.
     - Вы знаете человеческую природу, доктор. Никто не может лучше  знать
ее скрытые пружины, чем врач, который видит людей, так сказать, без масок.
Как выдумаете, мой отец бредил, когда предупреждал  меня  не  жениться  на
Арабелле, или... -  Он  снова  замолчал,  но  его  взгляд  был  достаточно
красноречив.
     - Видишь ли, Дэннис, - начал я, чувствуя себя несколько неловко, -  я
не вижу никаких причин для сомнений.  Твой  отец  завещал  тебе  все  свои
деньги при условии, что ты женишься  на  Арабелле,  и,  мне  кажется,  это
указывает на его истинные чувства.
     Я старался говорить уверенно,  но  воспоминание  о  последних  словах
Тэнтвула мучило меня. В его голосе было какое-то  мрачное  удовлетворение,
когда он говорил портрету, что его сын и племянница хотят пожениться.
     Гранден заметил мое легкое колебание.
     - Сэр, - сказал он Дэннису, - а не могли бы  вы  рассказать  нам  обо
всем, что предшествовало предупреждению  вашего  отца?  Доктор  Троубридж,
возможно, слишком близок к вам, чтобы смотреть на все объективно, а  я  не
знаю ни вашего отца, ни вашей семьи. Эта молодая особа  и  вы  удивительно
похожи друг на друга. Как говорится в завещании, она жила в вашей семье  с
раннего детства. Не скажете ли вы, как это случилось?
     Как справедливо заметил мой старый друг, Тэнтвулы так похожи, что  их
можно было принять  за  близнецов.  У  них  были  маленькие  прямые  носы,
безвольные  рты  и  светлые  кудрявые  волосы.  Они  напоминали   гипсовые
статуэтки, отлитые по одной модели.
     Сейчас они сидели перед нами,  по-прежнему  держась  за  руки,  в  их
глазах застыло выражение страха и беспокойства.
     - Вы помните нас, когда мы были маленькими, доктор?  -  спросил  меня
Дэннис.
     - Конечно, лет двадцать тому назад меня пригласили осмотреть вас.  Вы
тогда только что устроились в старом доме Стивенса, и кумушки  судачили  о
странном джентльмене, приехавшем с  запада  с  двумя  детьми  и  китайским
поваром. Этот  джентльмен  отвечал  грубостями  на  любезности  соседей  и
никогда ни с кем не разговаривал.
     - Что вы думали о нас, сэр?
     - Ну... я считал вас братом и сестрой и констатировал  тогда,  что  у
вас обоих корь.
     - Вы не помните, сколько нам было лет?
     - Тебе, кажется, года три, а Арабелле, наверное, год-полтора.
     - И когда вы снова нас увидели?
     - Много позже. Тебе было лет десять. В тот раз у вас была свинка.  Вы
были довольно странными, очень спокойными детьми.
     - Доктор Троубридж, если с вами всю жизнь кто-то  жестоко  обращался,
если вы не помните ни одного ласкового слова или жеста от этого  человека,
и вдруг этот же человек делает вам подарок, позволяя  вам  исполнить  ваше
самое заветное желание, и угрожает наказать вас, если вы его не выполните,
разве у вас не появятся сомнения? Не заподозрите ли вы ужасную шутку?
     - Не совсем понимаю.
     - Тогда слушайте. За всю свою жизнь я не помню, чтобы отец улыбнулся,
я хочу сказать, по-дружески.  Из-за  него  наша  с  Арабеллой  жизнь  была
сплошной травлей. Мне было два года, когда мы приехали в Гаррисонвиль,  но
я смутно помнил о доме на западе. Большом доме на холме  над  океаном,  со
стенами, увитыми глициниями и диким виноградом, и красивую  даму,  которая
брала меня на руки, целовала и иногда давала мороженое с ложечки. Я смутно
помню маленькую девочку, сестренку, но эти воспоминания такие  отдаленные,
что,  может  быть,  я  их  просто  выдумал.  Мои  настоящие   воспоминания
начинаются с короткого путешествия  в  сухую  жаркую  местность  с  отцом,
молчаливым китайским слугой и девочкой, которая,  как  мне  сказали,  была
моей кузиной Арабеллой.
     Отец обращался с нами крайне сурово. За самую пустяковую  провинность
нас били хлыстом, а провинностей было много. Если мы молчали, нас обвиняли
в том, что мы надулись, и спрашивали, почему мы не играем в саду.  А  если
мы играли там и  кричали,  нас  били  за  то,  что  мы  горластые  грязные
ребятишки.
     Поскольку  мы  не  имели  права  встречаться  с  другими  детьми,  мы
придумывали себе игры. Я был Тристаном, а Арабелла - Изольдой, или  я  был
королем Артуром, а она - Дамой Озера, которая возвращала королю  его  меч.
Не говоря об этом вслух, мы знали,  что  вероломный  рыцарь,  великан  или
дракон, которого я должен был победить, был на самом деле мой отец.
     Но когда разыгралась реальная драма, во мне не было ничего от героя.
     Мне было тогда, наверное, лет тринадцать. В тот день меня  отхлестали
в последний раз. В глубине сада протекал ручей, прежний владелец  расширил
его и сделал бассейн с лилиями. С годами цветы погибли, а бассейн  остался
и был нашим любимым местом для игр. В нем мы научились плавать - не  очень
хорошо, но нам хватало и этого. Купальных костюмов у нас  не  было,  и  мы
купались в  белье,  а  затем  обсыхали  на  солнышке.  Однажды,  когда  мы
плескались, счастливые, как тюленята, на берегу внезапно появился мой отец
и злобно закричал:
     - Вылезайте! Вот, значит, как вы проводите  время!  Я  столько  труда
положил на ваше воспитание, а вы так себя ведете!
     Я начал было говорить, что мы только купались, но он ударил  меня  по
лицу.
     - Замолчи, маленький негодяй! Ты у меня узнаешь!
     Он срезал прут тальника и, зажав мою голову в коленях, отхлестал меня
до крови, после чего пинком отправил в бассейн, как бессердечный хозяин  -
провинившегося щенка.
     Как я уже говорил, я не герой. На помощь пришла Арабелла. Она помогла
мне вылезти на скользкий берег, обняла меня и забормотала:
     - Бедный, бедный мой  Дэннис!  Это  я  виновата,  я  не  должна  была
позволить вести меня в воду! Как только дядя Варбург умрет, мы  в  тот  же
день поженимся, и я буду такой доброй к тебе, и ты будешь так нежно любить
меня, что мы забудем обо всех этих ужасных днях.
     Мы думали, что мой отец ушел, но он, видимо,  задержался  посмотреть,
что мы будем делать, потому  что,  едва  Арабелла  замолчала,  он  тут  же
появился из-за кустов рододендрона. Я впервые в жизни услышал его смех.
     - Значит поженитесь,  да?  Хорошая  выдумка,  отличная  шутка!  Очень
хорошо, женитесь! Посмотрим, что из этого выйдет!
     С этого раза  он  больше  меня  не  бил,  но  изобретал  всевозможные
моральные пытки. Мы  не  смели  ходить  в  школу,  у  нас  был  репетитор,
коротышка с крысиной мордочкой, которого звали Эриксоном. По  вечерам  мой
отец заставлял нас делать уроки. Если мы не  могли  решить  арифметическую
задачу или проспрягать латинские глаголы, он унижал нас своим сарказмом  и
каждый раз издевался над нашим желанием пожениться. Он  постоянно  угрожал
нам страшными карами, если мы это сделаем.
     Итак, доктор  Троубридж,  вы  должны  понять  мои  сомнения.  У  меня
впечатление, что  оговорка  в  его  завещании  является  частью  тщательно
подготовленной  отвратительной  шутки  -  отец  как  бы  ждал  возможности
посмеяться над нами из могилы.
     - Понимаю тебя, мой мальчик, - сказал я, - но...
     - Никаких "но"! -  внезапно  воскликнул  Жюль  де  Гранден.  -  Этого
ужасного покойника похоронят завтра в два часа дня, так? Хорошо! А  завтра
же вечером вы обвенчаетесь! Я буду польщен, если вы пригласите  меня  быть
вашим свидетелем. Троубридж поведет невесту к алтарю, и мы порадуемся!  Вы
поедете в замечательное свадебное путешествие и  узнаете  сладость  любви,
еще более сладкую от вашего долгого ожидания! А мы тем временем  тщательно
сохраним эти бумаги до возвращения вашего  нотариуса!  Вы  боитесь  дурной
шутки? Нет, друзья, хорошо смеется тот, кто смеется последним!


     Варбург Тэнтвул мало известен и не слишком  популярен.  Уединение,  в
котором он жил, покрывало его тайной; теперь барьеры упали, стена  частной
жизни рухнула, и более сотни соседей,  в  основном  женщины,  собрались  в
часовне.
     В торжественной тишине слышались перешептывания:
     - Отчего он умер? Большое наследство  оставил?  Эти  молодые  люди  -
единственные его наследники.
     Началась служба.
     - Господь, заступник наш от поколения к поколению... Никто  не  знает
ни дня, ни часа...
     После  заключительного  "Аминь"  один  из  молодых  служащих  мистера
Мартина подошел к гробу и благоговейно произнес:
     - Желающие проститься с усопшим могут подойти...
     Мрачный ритуал шел медленно. Я хотел уйти, поскольку не имел никакого
желания глазеть на лицо и сморщенные руки мертвеца, но Гранден крепко взял
меня за локоть и не отпускал, пока не прошли последние любопытные, а затем
подтолкнул меня к гробу.
     На мгновение он задержался перед катафалком, и мне показалось, что  в
его улыбке была тень, когда он наклонился и тихо сказал покойнику:
     - Ну, дружище, теперь мы с тобой вдвоем знаем тайну, не так ли?
     Я подавил восклицание ужаса. Может, это была оптическая иллюзия, одна
из тех  необъяснимых  вещей,  с  которыми  встречались  врачи  и  те,  кто
занимается   бальзамированием...   Эффект   обезвоживания...   Перемещения
газов...
     Как раз, когда Жюль де Гранден обратился к трупу, мертвые веки слегка
поднялись, показав узкий край роговицы, и мне показалось,  что  эти  глаза
смотрят на нас с яростью, с ненавистью.
     - О Господи! Жюль, пошли отсюда! - выдохнул я. - Мне показалось,  что
он смотрит на нас!
     - Ну и что? Подумаешь! Я-то не боюсь посмотреть ему в лицо. Он хитрый
пройдоха, ничего не скажешь, но, будьте уверены, Жюль де Гранден не дурак!


     Брачная церемония состоялась в церкви Святого Кризостома. Преподобный
Бентли посмотрел добрыми глазами на Дэнниса и Арабеллу, взглянул на нас  с
Гранденом и произнес первые слова церемонии:
     - Мы собрались сегодня перед Богом, чтобы соединить священными  узами
брака этого мужчину и эту женщину... Если здесь  присутствует  кто-нибудь,
кто может доказать, что они не могут быть законно соединены, пусть говорит
немедленно или не говорит никогда.
     Он по обыкновению сделал паузу,  и  я,  как  мне  показалось,  уловил
что-то темное и жестокое в глазах Грандена. Затем в  отдалении  прозвучал,
сначала еле слышный, а затем все более  различимый  резкий  звук.  Как  ни
странно, он напоминал мне свисток поезда, зловещий и дрожащий, разрывающий
глухую тишину летней ночи.
     Я увидел ужас в глазах Арабеллы. Лицо Дэнниса побледнело, в то  время
как звук стал более пронзительным и высоким. Затем он резко прекратился  и
почти  сразу  же   раздался   задыхающийся   безумный   смех,   совершенно
дьявольский. Последние звуки этого хохота, удаляясь, перешли в стон.
     - Ветер? - пробормотал преподобный  Бентли.  -  Я  бы  поклялся,  что
слышал смех, не...
     - Всего лишь ветер, мсье, - настаивал маленький француз, его  голубые
глаза были тверды как сталь. - Это фокусы ветра. Продолжайте,  прощу  вас.
Надо обвенчать этих детишек.
     - ...Дэннис и Арабелла согласны объединиться в священных узах  брака.
Я нарекаю вас мужем и женой... - заключил преподобный Бентли,  и  Гранден,
галантный как всегда, поцеловал руку новобрачной и, прежде чем его  успели
остановить, расцеловал в обе щеки Дэнниса. Когда мы вышли  из  церкви,  он
шепнул мне на ухо:
     - Черт побери, я опасался, что у нас будут неприятности.
     - Что это за ужасный вопль, который мы слышали? - спросил я его.
     - Ветер, мой друг. Проклятый ветер.


     - Ну, маленький грешник, давай кричи под грузом смертного, который ты
взвалил на себя! Плач, вопи и дыши, малыш! Не хочешь? Посмотрим.
     Легко, но без особой нежности Гранден похлопал  по  розовым  ягодицам
новорожденного концом согретого полотенца,  и  тотчас  крошечный  беззубый
ротик открылся и издал пронзительный крик протеста.
     - Ага, это уже лучше, дружок! - смеясь, воскликнул Гранден. - Никогда
не рано научиться повиновению в этом мире, где  ты  только  что  появился.
Возьмите его, мадемуазель! - Он  протянул  сиделке  этот  вопящий  комочек
человеческой плоти и повернулся ко мне, в то время  как  я  склонился  над
Арабеллой.
     - Ну, а как мамаша, мой дорогой Троубридж?
     - Ну... Небольшие разрывы, но мы их заштопаем.
     - Завтра утром она уже обо всем забудет, -  заговорил  Гранден,  пока
укутанную в простыни Арабеллу укладывали на каталку. - Она увидит  ужасную
маленькую обезьянку, которую я  только  что  заставил  кричать,  и  станет
уверять, что это самое прекрасное из всех Божьих созданий...
     Черт побери, что там еще?
     Из соседнего зала,  где  спали  два  десятка  новорожденных,  донесся
страшный женский вопль. Мы выскочили в коридор и  распахнули  застекленную
дверь соседнего помещения.
     Прислонившись  к  стене,  смертельно  бледная  сиделка  смотрела   на
стеклянный потолок широко открытыми перепуганными глазами.
     Когда  мы  вбежали,  она  открыла  рот,  чтобы  завопить  снова,   но
подоспевший Гранден крепко взял ее за плечо и встряхнул.
     -  Тихо,  тихо,  спокойно,  вы  разбудите  всех  этих  малышей.   Что
случилось? Не бойтесь,  говорите.  Мы  никому  ничего  не  скажем.  Однако
говорите тише.
     - Это... Наверху, - простонала она,  показывая  дрожащим  пальцем  на
черное стекло потолка. - Мне только что принесли маленького Тэнтвула, и  я
укладывала его в кроватку, когда услышала смех. Нет, не настоящий смех,  а
что-то вроде истерического всхлипывания. Знаете, когда стонут,  задыхаются
и смеются в одно и то же время. Я думаю, так смеются демоны в аду!
     - Да, да, понимаем, - сказал Гранден. - А что было дальше?
     - Я обернулась, поглядела вокруг, но в зале  никого  не  было,  кроме
меня и малышей. А смех возобновился, стал громче, и мне показалось, что он
раздается прямо над моей головой. Я посмотрела на  потолок...  И  увидела!
Голова, сэр, одна голова, без тела, вроде детского воздушного шарика!  Она
посмотрела на меня, на маленького Тэнтвула и снова захохотала.
     - Лицо, говорите?
     -  Да,  сэр!  Ужасное  лицо,  страшнее  я  и  не   видывала!   Тощее,
морщинистое,  сморщенное,  как  у  обезьяны.  Оно  смотрело   на   ребенка
вытаращенными глазами, а рот раскрыло, как  лакомка,  понимаете?  И  опять
этот  отвратительный  ликующий  хохот!  Да,  именно  так!  Сначала  я   не
сообразила, а теперь понимаю, что эта страшная голова без тела смеялась  с
какой-то злобной и торжествующей радостью!
     - Хм... - промычал  Гранден,  дернув  себя  за  ус.  -  Понимаю  ваше
волнение, мадемуазель.
     Он повернулся ко мне и шепнул:
     - Побудьте с ней, я схожу  в  дирекцию,  попрошу  прислать  еще  одну
сестру составить этой  компанию.  И  попрошу,  чтобы  особо  наблюдали  за
маленьким Тэнтвулом. Не ду