конец,  из соседней
    галактики. Изучают нас.

    Секунду  или  две все испуганно молчали, потом грянул сумасшедший хохот.
    Доцент  смеялся  громче  всех.  Однако  со  ступенек вниз не сошел, а на
    предложение  пройтись  по снегу заявил, что все это антинаучная ерунда и
    он ей потрафлять не намерен.

    Елена  Тиграновна фыркнула и пошла со двора. Через минуту она вернулась,
    сообщив,  что  снег лежит только у нас. Ни на улице, ни в соседнем дворе
    нет. Чисто и пусто.

    Ошарашенное  молчание.  Тут  Айказуни  начал  так  и  этак истолковывать
    следы,  и  страсти  раскалились.  Амо  медленно  и со значением принялся
    закатывать рукава.

    Во  двор  вышел  управдом  Симонян  и,  тяжко ступая, прошелся по снегу.
    Следов  необычных  он  не  оставил - только нормальные отпечатки подошв.
    Кто-то  за моей спиной вздохнул. У Симоняна были протезы, в самом начале
    войны он подорвался на мине.

    Симонян  молча выслушал всех, кряхтя, присел на скамейку. Нагнулся, сжал
    в кулаке горсть снега.

    -  Вот  ведь  чудеса,  -  оживленно  говорил  Айказуни прямо ему в ухо -
    Каждый след по-своему оставляет, прямо хоть срисовывай и на стенку вешай.

    -  Чудеса, говоришь? - переспросил Симонян, достал зажигалку, оторвал от
    газеты,  что  торчала  из кармана, кусок и, дождавшись, пока разгорится,
    осторожно положил в огонь снежный комок.

    Снег не растаял, а с тихим шипением быстро испарился, исчез.

    -  Вот  так!  -  наставительно  сказал Симонян, оглядел всех и остановил
    взгляд на Амаяке.

    -  Понял!  -  вскричал  Амо  и  бросился  в  подъезд. Он возник на своем
    балконе  и  сбросил  вниз  сухие  поленья,  заготовленные  для  шашлыка.
    Подтащили мою старую бумагу.

    - Зачем это? - растерянно спросил Аршак.

    - Затем! - сухо отрезал Симонян.

    - Надо разобраться...

    -  Пока  разберемся, все перегрызутся. Неси коробку, наберем для ученых,
    -  добавив  вполголоса  непонятное,  -  раз  снег  на головы наши пошел,
    значит пустые времена настают.

    Аршак  ушел,  а  между  тем  жильцы  растопили мангал и принялись дружно
    сбрасывать  снег в огонь Пламя не гасло и не разгоралось, словно снега и
    не было.

    Рядом со мной стояла Елена Тиграновна и смотрела на огонь.

    - Жалко, - сказал я, она же равнодушно пожала плечами.

    Признаться,  мне  не  было  жалко.  И  не  страшно,  и  даже  не обидно.
    Безразлично.  Какое  же  это чудо, если никто ничего не понимает, ничего
    ужасного  или  прекрасного  не  происходит  и  одни раздоры? Чудо должно
    пугать  или радовать, но при этом оно сразу же должно заявить о себе вот
    оно  я  -  чудо! А здесь ни с какого боку! Происходит что-то странное, и
    все.  Как  в истории, когда закручено хорошо, а раскручивать некуда, все
    свилось в узел. По спине прошел неприятный холодок.

    Вернулся  Аршак  с  коробкой из-под обуви, набил снегом. Симонян коробку
    отобрал, сказав, что сам отвезет, куда надо.

    Снег  быстро  собрали  и истребили. Аршак куда-то пропал, я заметил, что
    он  некоторое  время прохаживался вдоль стены котельной, там, где прилип
    мой снежок.

    Жизнь  дома  вошла  в  привычную колею. С небольшими отклонениями. Амаяк
    растерял  свою  нагловатость,  стал  тих  и  задумчив.  Наверно,  крупно
    проворовался,  решили  соседи, и ждет отсидки. Ануш сделалась необычайно
    скупа  на  слова,  и  это  было  подлинным  чудом. Могилян сгинул. Елена
    Тиграновна... о ней уже говорил.

    Симонян  рассказал,  что  отвез  коробку  в  какой-то  институт, его там
    внимательно выслушали и обещали разобраться. С концами.

    Аршак  иногда  пытается начать разговор о снеге, но я не поддерживаю. Он
    обижается.   Напрасно.   Единственная  причина,  из-за  которой  он  мог
    обидеться,  ему  пока  неизвестна. Мне надо с ним поговорить, но я никак
    не  решусь  Она  считает - чем раньше, тем лучше, но на этот счет у меня
    свои соображения.

    Он  не  может  понять,  почему  у них расстроились отношения. Ни разу не
    видел нас вместе и ничего не подозревает.

    Тот  взгляд...  Именно  тогда  я понял, что она ему не достанется и что,
    возможно, я еще не так стар в мои тридцать с небольшим.

    Остальное  было  просто.  Одно-два нечаянных слова в разговорах, два-три
    ироничных   взгляда   после   слов   Аршака...   Как   только  мы  стали
    переглядываться  -  все, дело сделано! Она предала его взглядом, и у нас
    появились  свои маленькие тайны и свое отношение друг к другу. К тому же
    преимущество  моего  возраста  в простоте взглядов на предметы, для него
    пока загадочные.

    Я  не  усложнял  того,  что  не  следовало  усложнять,  и  она  была мне
    благодарна  за это. Аршак проиграл, не зная, что идет игра. Обыграть его
    не  составило  бы труда, вступи даже он в открытый рыцарский поединок за
    нее  по  всем правилам нашего не шибко рыцарского времени. Но и это была
    бы  абсолютно  безнадежная  битва:  его сила и слабость - отражение моих
    качеств, он был мной в иные времена и другие настроения.

    Однажды  меня  посетила  мысль  и  засела  в  голове надолго: "А ведь не
    только   она,  но  и  я  предал  его!".  Но  я  не  понимал,  в  чем  же
    предательство,  а  сомнениями  ни с кем не делился. Она же любила во мне
    уверенного,  спокойного  и несколько холодного мудреца, чуждого метаниям
    и треволнениям.

    И с каждым днем я все больше и больше становился таким.

    Она  настаивает,  чтобы  я  наконец  поговорил  с  ее  родителями. Я все
    откладываю  и оттягиваю. Сначала, мол, надо поговорить с Аршаком. Может,
    я  вызывал  ее  на  ссору,  вспышку,  скандал?  Не  знаю.  Что-то во мне
    перегорело.  Однажды  увидел сон, в котором я умирал в большой пустынной
    квартире  и  никто не слышал моего стона, а книги молча и пусто смотрели
    на меня слепыми корешками.

    Сон  сном,  но  оставили  бы  меня  в покое с моими книгами! Впрочем, по
    счетам  надо  платить.  Правда,  если  счет велик, он превращается уже в
    проблему не для должника, а кредитора.

    Недавно  я  зашел  к  Аршаку. Возможно, я начал бы разговор. Не ребенок,
    поймет.  Мне сказали, что он в подвале. Я спустился вниз и застал его за
    странным  занятием.  Он  сыпал  кубики  льда  из формочек морозильника в
    большой старый карас, где мать его обычно держала квашеную капусту.

    В  карасе  тихо  потрескивал,  вспухал  и  рос снег. Рядом стояла пустая
    бочка. Судя по всему, он собирался заполнить и ее.

    Увидев  меня,  Аршак  смутился,  начал  хохмить,  а потом рассказал, что
    задумал. И мне стало не по себе.

    Он  ждал  зимы.  На  соседней  улице  есть  маленький  одноэтажный  дом.
    Обыкновенный  дом, небольшой, таких еще немало сохранилось по ереванским
    окраинам,  да  и в центре наберется. Несколько деревьев, кусты, от двери
    до  калитки  метров  десять,  узенькая тропинка... Думаю, она ему снится
    иногда.

    Мне снится. Я хорошо знаю эту тропинку.

    Я  хочу тут же выложить ему все, а потом облить бензином снег и поджечь!
    Но  станет  ли ему легче, если он все узнает? В чем он виноват - неужели
    только  в  том,  что  назвал  однажды  меня  при ней стариком и пробудил
    демона соперничества?

    Молча  треплю  его  по  плечу  и  поднимаюсь наверх, домой. Я растерян и
    смущен.  Не  замечаю  странного  выражения лица матери, открывшей дверь.
    Стою  в прихожей, разглядывая себя в зеркале. Я кажусь себе постаревшим,
    обрюзгшим.  Похож  на  фотографию  отца - довоенное фото, тогда ему было
    около  сорока.  "Лучше  бы  я  погиб  на войне", - бормочу бессмысленные
    слова и иду в комнату.

    В  большой  комнате  у  окна  в  моем  кресле сидит старая, очень старая
    женщина  в темном платье, с толстым посохом в руке. Она смотрит на меня,
    в складках морщинистого лица ярко блестят поразительно знакомые глаза.

    - Вот, бабушка вернулась, - робко говорит за спиной мать.

    Я даже не удивляюсь, воспринимая это как должное.

    У  меня  в  мыслях другое - вот он ждет зимы, чтобы ночью сгрести снег с
    тропинки  у  ее  дома  и  накидать  свой снег. А утром придет засветло и
    будет  ждать.  Он  не  знает,  что  хоть до зимы еще осталось полгода, в
    сердцах она наступает раньше.

    Он хочет знать, какие следы оставит она...

    И это худшая из моих историй.
                           Будь, кем хочешь казаться.

    "Химия и жизнь", 1990, ‘ 12.





















    Анатолий ГЛАНЦ

    Будни Модеста Павловича




    Каждому  из  нас рано или поздно приходит в голову заняться телекинезом.
    Некоторым  успехи  в телекинезе даются легко и быстро, другим медленно и
    с  трудом.  Третьи не имеют о телекинезе ни малейшего понятия и начинают
    заниматься им независимо от вторых.

    История  отечественного  и  зарубежного  телекинеза богата поучительными
    фактами.   Чрезмерно  развитые  надбровные  дуги  древних  позволяли  им
    пользоваться  телекинезом  в  такой  степени,  в  какой  мы даже себе не
    представляем.  Достаточно  сказать, что теперь найдется очень мало людей
    с такими надбровными дугами.

    О  том,  что  телекинез  представляет  собой  громадную силу невероятных
    размеров,   свидетельствует  хотя  бы  изобретение  Можайским  самолета.
    Однако  изобретение Можайским мотора и винта для самолета с точки зрения
    телекинеза  считается  большой ошибкой, так как мотор и винт увеличивают
    вес и ухудшают летные качества летательных аппаратов.

    На  пересечении  улицы  Каменной  с переулком Благонравова можно увидеть
    серый  дом.  Он стоит здесь много лет, возле него оборудована трамвайная
    остановка.  Каждый  день  в  половине  шестого  из  трамвая  выходят два
    человека  примерно  одинакового  роста и направляются к дому. Эти люди -
    братья, они занимаются телекинезом.

    Этим  вечером, соединив свои усилия, братья подняли в воздух шесть книг,
    уложенных  одна на другую, когда кто-то, не постучавшись, открыл дверь и
    вошел в комнату. Братья обернулись, книги посыпались на пол.

    На  пороге стоял их старый приятель Федя. Ему было не больше сорока лет,
    он был одет в пиджак.

    -  Я  никогда  бы не подумал, что вы так небрежно обращаетесь с книгами,
    которые  я  даю  вам  читать.  Вы,  наверное,  забыли, что эти книги я с
    большим  трудом  выписываю  в  библиотеке  завода,  где  работаю крупным
    специалистом, - заявил Федя.

    -  Извини  нас,  мы  так  увлечены  телекинезом,  что  даже  не обратили
    внимания на то, что это твои книги.

    - Вы поднимали все эти книги вместе? - спросил Федя, указав на пол.

    -  Да,  -  ответил  старший  брат.  -  Подъем  тяжестей  для  нас уже не
    проблема.   Нас   волнует  другое.  Мы  не  знаем,  что  делать  дальше.
    Предположим, мы поднимем кресло или шкаф - что это даст?

    -  У  нас  с братом есть подозрение, - заговорил быстро младший, - что с
    помощью  телекинеза  можно  добиться  чего-то  такого,  ради  чего стоит
    потратить всю жизнь.

    -  Это  сложный  вопрос,  -  сказал Федя. - Я не в состоянии ответить на
    него  сразу,  мне нужно подумать. Приходите ко мне в пятницу, потолкуем.
    Не забудьте принести книги.

    Федя  ушел,  а  мысли о телекинезе не давали братьям покоя. Всю ночь они
    не  могли уснуть и ворочались на своих кроватях. В комнатах царил мрак и
    полумрак. Обливаясь холодным воском, в подсвечниках горели свечи.

    В  пятницу,  как было условлено, они захватили книги и направились домой
    к Феде. Его жена приготовила им суп.

    Федина   комната   служила  одновременно  спальней  и  мастерской.  Федя
    увлекался  детекторными  приемниками, но также в книжном шкафу его стоял
    томик  Пушкина.  Федя  знал толк в искусстве и сознавал это. Особенно он
    любил  познавать  дедукцию  и анализ. Федя умышленно не отдавал в печать
    своих  произведений,  потому  что  собирал  их  в большом фанерном ящике
    из-под фруктовой посылки яблок друзьям.

    -  Я думал над вашим вопросом, - начал Федя, - но выхода так и не нашел.
    Принесли книги?

    -Вот они. Как же так, Федя, неужели нет никакого выхода?

    - Вариантов было много, но я их все отбросил.

    - И не оставил ни одного? - спросила заглянувшая из кухни Клава.

    - Ни одного.

    -  И  теперь  вы  не  знаете,  что делать дальше? - с большим огорчением
    спросила Клава у братьев.

    Братья кивнули головой.

    -  Кто-то, мне помнится, говорил о рабочем, который занимался опытами по
    телекинезу, - сказала Клава.

    -  Постойте,  - вспомнил Федя, - он работал у нас во втором механическом
    цехе.  Его  начальник  Глузов  пришел  как-то ко мне и стал сокрушаться.
    Уходит,  говорит,  хороший  работник,  замечательный технолог, мастер на
    все  руки.  В  чем  же  дело,  спрашиваю,  почему  не  удержали хорошего
    человека.  Создайте  условия, черт побери. И тут мне Глузов говорит: "Не
    могу  я  ему  создать  условий. Климата не могу создать. Ему, видите ли,
    сам  климат не подходит". - "При чем тут климат. Он что, больной?" - "Он
    здоровый.  Но  в  нашей  местности  нету болот. А они ему необходимы". -
    "Зачем  ему  болота?  Болота  осушать надо". - "Привычка у него есть". -
    "Что  за привычка?" - "Бить в гонг на заболоченных местностях". - "Что?"
    -  "Бить  в  гонг  на  заболоченных  местностях".  -  "Послушайте,  а он
    нормальный,  этот  ваш  технолог?"  -  "Да  вроде нормальный. Занимается
    телекинезом,  женат.  Детей,  правда,  у  них  нету". - Вот я и думаю, -
    продолжал Федя, - может, этот технолог вам как раз и нужен.

    - А где он теперь? - спросили братья.

    - Уволился и уехал.

    - Куда?

    - Откуда я знаю? Туда, где болота.

    - А как его фамилия?

    -  Вот  фамилии  я не помню. Кажется, Цельнотапов - или нет - Полумамов.
    Нет, полу, полу... Повиланов! Повиланов его фамилия.

    Поскольку  местонахождение  Повиланова было неопределенно, братья решили
    ехать  в  первый  попавшийся  город в болотистой местности. Этим городом
    была Калуга.

    Хмуро  было  в  Калуге,  тревожно, неясно. По улицам едва слышно крались
    велосипеды,  а  двери  магазинов,  подвалов  и домов отдыха были заперты
    ключами на замки.

    Братья  прибыли  на  северный  вокзал.  Освещения не было, хотя было уже
    темно.  Администратор  гостиницы сообщил, что в окрестностях уже восьмую
    неделю  рыщут  волки,  которые  стремятся  уничтожить  побольше  местных
    жителей.   Они   гнездятся  в  болотах  и  преграждают  путь  обозам  со
    стройматериалами.  Каждую  ночь Калуга выходит в дозор. Охотники дежурят
    на крышах домов, на телеграфных столбах, под полами киосков.

    Братья обратились к администратору:

    - Послушайте, Льюис, у вас нет номера?

    Льюис протянул им ключи от номера 2.

    Братья  прошли  по  коридору,  вошли  в  номер и включили свет. На столе
    стояла пепельница. Они закурили.

    - Где начнем искать?

    - Поищем в пригороде.

    - Пешком?

    - Я думаю, возьмем такси.

    - Глупо. Такси не знает, куда нам ехать.

    - Тогда надо придумать другой способ.

    - Позвоним администратору.

    - У нас к вам просьба, Льюис. Вы хорошо знаете город?

    - Я старожил.

    - Что вы сторожили?

    - Я говорю, что давно живу в этом городе.

    - В таком случае не могли бы вы припомнить человека по фамилии Повиланов?

    -  Нет.  Произошло нечто гораздо более важное. Волки подгрызли деревья и
    завалили  ими  шоссе,  связывающее  Калугу  с  аэропортом  Мучное,  куда
    прибывают  самолеты  с  продуктами.  Администрация  гостиницы просит вас
    оказать   содействие   по   очистке  завала.  Огнестрельное  оружие  для
    самозащиты вы получите у горничной.

    Возле  входа  в  гостиницу их ожидал проводник. Набралось около тридцати
    человек.  Почти все были приезжими, и никто не знал, с какой стороны ему
    грозит  опасность.  Люди  смотрели  в  придорожные кусты, которые вполне
    могли кишеть многими волками.

    Вскоре   дорога   кончилась.   Начался   завал.   Группа   из  гостиницы
    присоединилась   к   бригаде,   которая   распиливала   лежащие  деревья
    циркулярными пилами и оттаскивала их на опушку леса.

    Вернувшись  в гостиницу, братья проспали до самого вечера. Льюис ни разу
    их не потревожил.

    Крупнер  жарил  большого  сокола  на догорающем огне примуса. В соседней
    комнате  тетя Люда переодевалась из оранжевого белья в зеленое. На улице
    пел  соловей.  Сладким повидлом разливался его голос по стенам домов, по
    тротуарам,  по  судоверфям  древнего Коктейля. Там, сгибаясь впроголодь,
    рабочие, смочив ручки молотков, старательно клепали войлок.

    Тетя  Люда  вышла  из  соседней комнаты, вильнула хвостом и поплыла, как
    русалка.  На  берегу  стоял  художник  и  работал.  Русалка  жужжала  по
    полотну, вздымая мокрый мусор и пену.

    С  протезного завода доносились песни. Константинов решил их послушать и
    стал   прогуливаться   вдоль   набережной.   Обращая  на  себя  внимание
    Константинова,  в конторе Повиланова загорелся свет. Сквозь окно конторы
    видна  была  ее  середина. Константинов подошел поближе и заглянул туда.
    Свет продолжал гореть.

    -  У  вас  не найдется закурить? - послышался голос. Он обернулся. Возле
    водосточной трубы лежал пьяный моряк и смотрел на Константинова в бинокль.

    - У вас не найдется закурить? - повторил голос.

    Константинов  обернулся  в  другую  сторону  и  упал, поскользнувшись на
    корке   от   банана,   которую  выплюнул  ему  под  ноги  пьяный  моряк.
    Приподнявшись  с земли, Константинов увидел две фигуры в длинных пальто,
    которые не имели что курить.

    - Извините, я не курю.

    -  Мы  тоже  не  курим. Это только наш повод с вами заговорить. Как ваша
    фамилия?

    - Константинов, а в чем дело?

    - Мы ищем одного человека, но он находится под другой фамилией.

    - Под какой фамилией?

    -  Говорить  правду  нам  бы  не  хотелось, а обманывать вас нет смысла.
    Поэтому  мы  вам  ничего не скажем, а просто поблагодарим вас за то, что
    вы согласились дать нам консультацию.

    -  Мне  кажется, я бы оказался полезным в ваших поисках. Меня зовут Петр
    Григорьевич.

    -   Увы,  Петр  Григорьевич,  ваша  помощь  для  нас  неуместна  в  этом
    малознакомом  городе,  где  человека  и  так на каждом шагу подстерегает
    опасность.

    -  Постойте!  -  воскликнул  Петр  Григорьевич, когда братья скрылись за
    углом. - Постойте! Я ваш сердечный друг.

    На  самом  деле  Константинову  было просто нечего делать. Каждый из нас
    наверняка    испытал    на   себе   назойливость   человека,   подобного
    Константинову.  Не  всегда  бывает просто отделаться от такого человека.
    На  этот  раз  не  человек,  подобный Константи нову, а сам Константинов
    пристал к братьям.

    -  Если  вы  уж  так  сильно хотите нам помочь, мы можем назвать фамилию
    человека, который нам необходим. Повиланов.

    -  Ах,  Повиланов, - засмеялся Константинов. - Да я же его отлично знаю.
    Как, вы сказали, его фамилия?

    - Повиланов.

    -  Да-да,  я  его  отлично  помню. Седовласый, с выразительными цветными
    глазами,  лет на пять старше меня. Кстати, словесный портрет Повиланова,
    только  что воспроиз веденный мной, я уже однажды кому-то дал. Кому же я
    его  дал?  Не  помню.  Ну да ладно, черт с ним. Вот его контора. Еще год
    назад он работал в ней.

    Братья взволнованно переглянулись.

    - А где он работает в настоящее в