рийские  колонны, неся огромные потери, бьют с двух сторон
    по  железным каре: проломлены бреши, затоптаны копытами передовые линии.
    И  тут  на  плато,  сметая  обозы  и  фургоны, поднимаются ряды линейных
    полков.  Через  каких-то  полчаса  Веллингтону становится душно. Драгуны
    Сомерсета  сцепляются с французскими кирасирами, но держатся недолго. Их
    контратака    захлебывается.   Оказавшись   между   красными   мундирами
    английских   гвардейцев   и  французами,  остатки  серых  шотландцев,  в
    тартановых  юбках  и клетчатых пледах смяты, снесены, рассеяны. Под Неем
    убита  пятая  лошадь.  Ревут трубы, трещат барабаны, уныло поют волынки,
    свистит  картечь,  ухают чугунные ядра, стоит неутихающий человечий рев.
    Окружение  полное,  как  при Марафоне или Каннах. Идет неутомимая резня.
    Еще  час  назад там, где стояли шпалеры войск, лежат груды изуродованных
    тел.  Из  тринадцати  каре  огрызаются  только  семь. Веллингтона просят
    оставить поле боя. Он опустошен, он ищет смерти.

    Появляется  Блюхер  с  тремя  корпусами. Веллингтон напрасно надеется на
    него:  перестроившись  из походной колонны в боевые порядки, пруссакам в
    затылок со всего маху бьет маршал Груши.

    Он успел-таки!

    Корпус  Лобо  и  молодая  гвардия  нацелены  в  лоб. На расстоянии шести
    километров  от  ставки  императора завязывается новое сражение. Наполеон
    задумывает осуществить второй котел. О, это должна быть эффектная концовка!

    Егеря  приносят  от  Мон-Сен-Жана  уже седьмое знамя, захваченное в бою,
    Боевые  штандарты  лежат у ног победителя. Сообщения об огромных потерях
    не  тревожат его. Ней просит последний резерв - старую гвардию. Если под
    Москвой  ее  пощадили,  то  теперь  -  нет! Нужен завершающий кульбит, и
    тогда представление закончится триумфом.

    -  Ну  что,  старый  ворчун?  - Наполеон дергает за ус гвардейца, он его
    помнит еще с итальянской кампании.

    - Ноги затекли, ваше величество, - и вздыхает.

    Гвардия взбирается по косогору и идет на приступ.

    Веллингтон  задыхается,  пытается  заслонить  бегущие войска грудью. Под
    вязом,  у  стен  мельницы,  от которой он не отступит ни на шаг, герцога
    найдут  разрубленного  палашом.  Эскадроны Келлермана и Мильо преследуют
    англичан.  Скоро  Брюссель узнает о поражении, а еще через день и другие
    европейские  столицы.  Ликовать  будет  один  Париж!  Но это будет через
    день.  А  пока  гвардия  разворачивает орудия на девяносто градусов, она
    еще   не  посчиталась  с  пруссаками.  Видя  бегущего  союзника,  Блюхер
    опускает руки. Наполеон принимает капитуля цию!

    Восемь  часов  вечера.  Через  клубы  порохового дыма, через хмурые тучи
    пробивается заходящее солнце к изувеченному полю Ватерлоо...
                                    * * *

    -  Кого  вы  мне  привезли?  Это  не мой сын! - кричал старик Донсваген,
    обезумевший от подозрений.

    -  Но-но!  - предостерегающе ответил Бриен. - Вы плохо видите?.. Пока он
    в  шоке,  придет  в  себя  через  несколько  часов. У вас еще есть время
    признать  сына.  Шелковые  чулки, ботфорты, лосины, красная лента, серый
    редингот  -  все  как  на  фотографии.  Правда, на ней он не по колено в
    грязи, так и мы не шлялись по анфиладам Тюильри.

    Старик произнес упавшим голосом

    - Что с ним случилось?

    - Оказался несговорчивым, и кончим на этом.

    - Да вы же притащили Бонапарта!

    -  Бросьте  чудить,  нам не могло быть сразу двух императоров Все время,
    пока  Давел  исполнял  роль,  оригинал пребывал в безвременье, просто не
    существовал.   Таковы  правила  игры.  Лучше  успокойтесь  и  дайте  нам
    чего-нибудь   выпить.   Вот   беда,  мне  так  и  не  удалось  раздобыть
    бургундского!  - Бриен дружески стукнул сержанта по плечу и развалился в
    кресле. - Что за прием был: ни одной бабы, одни драчуны!

    -  Скажите,  а  если  произошла  ошибка  и  вы  наткнулись на настоящего
    Бонапарта, что тогда ожидает Давела? - спросил старик умоляющим голосом.

    -  После  первого  посещения  канал  блокируется навсегда. Ему оттуда не
    выбраться.  И  все  же  советую  вам  освободиться от эмоций и протереть
    хорошенько глаза, иначе мы будем жалеть, что связались с вами.

    - Мне незачем смотреть - я отец!

    Против такой фразы возражать было трудно.

    Наполеона  уложили  на  кушетку,  стоящую  в  углу комнаты, а старика на
    диван  и  накрыли  шотландским  пледом.  Он  страдал  молча. Стали ждать
    пробуждения  "корсиканского  людоеда",  Какой-то  первобытный  трепет  и
    суеверный страх овладел всеми.

    В  час  ночи  радостно  залаяли  сторожевые собаки. Кто-то быстро шел по
    дорожке,  уложенной  мелким щебнем, затем свободно открыл входную дверь.
    Перед  командой  Дюфона  появился  Давел  Донсваген в испачканных грязью
    плаще и ботфортах, в руке он держал форменную треуголку.

    Ситуация,  прямо  сказать,  мало приятная: присутствие пары Бонапартов в
    одной  комнате  вызвало  у  старика  приступ  тошноты  -  пережить такой
    исторический нонсенс было ему не по силам.

    - Это он! - вдруг крикнул Донсваген-старший и сбросил с себя плед.

    Не обращая внимания на поздних гостей, Давел отрапортовал :

    -  Англичане  разгромлены, отец! Все произошло так, как я и предполагал!
    -  блудный  сын  обнял  отца  и,  тут  же  отстранив  его, быстрым шагом
    направился  к  книжным  стеллажам. - Посмотрим, что теперь пишет Вальтер
    Скотт? Думаю, ни строчки!

    Дюфон пригладил густые бакенбарды. Теперь всем было ясно, они дали маху.

    -  Этого  не  может  быть!  Я  же  сам  видел.  Мы их разбили! - томик в
    потертом кожаном переплете выпал из рук Давела.

    Донсваген-старший пришел в себя.

    -  Мне  кажется,  мы никогда не сможем разобраться во всем этом. Время -
    вещь путаная.

    - Ты узнаешь этого человека? - Бриен подтолкнул Давела к кушетке.

    Опустившись   на   колени,  издавая  еле  слышные  скулящие  звуки,  тот
    несколько минут оставался без движения.

    -  Кто  же  теперь  скачет по полю Ватерлоо на белом коне? - Бриен задал
    вопрос,  который  повис  в воздухе и с этого момента требовал ответа. Не
    произошло ли действительно нечто ужасное?

    Старик  поднял  с  пола  книгу  древнего  английского  историка,  ему не
    терпелось   узнать,  что  привело  сына  в  такое  недоумение.  Там,  на
    страницах  книги, победа по-прежнему оставалась за Веллингтоном. Он снял
    с  полки  еще несколько томов - Наполеон умер пленником на Святой Елене!
    Слава богу, все на своих местах!

    -  Как  император оказался здесь, отец? - в глазах Давела мерцал ледяной
    холод.

    -  Я  всегда был против твоей затеи... Я пригласил этих людей, чтобы они
    спасли тебя и историю от бесчестия.

    Не  так  витиевато, господин Донсваген, задача наша была куда скромнее -
    расставить всех по своим местам.

    -  Вам  это  удалось  вполне.  Теперь  я  понимаю,  почему  ОН  проиграл
    последнее   сражение,   -   голос   человека,   находившегося  на  грани
    помешательства, звучал ровно и слегка надменно.

    - Ты говоришь странные вещи. Объясни.

    Давел  объяснил. Заменить Наполеона в ночь на 18 июня он не мог, так как
    в  картотеке  БС  тот  не значился, и поэтому избрал другой путь. Какой?
    Чуть  позже.  Французы  действительно  одержали верх. Атаку организовали
    рано  утром.  Груши  подошел  вовремя,  о  других  событиях дня, вернее,
    деталях,  знать  не  может  - он был далеко от поля битвы, на расстоянии
    полумили,  в  деревне  Ватерлоо;  там, куда на самом деле не залетело ни
    одного  пушечного  ядра.  В  Трансплантаторе  сильно  нервничал  и забыл
    указать пункт назначения - Кайю - место первой ставки императора.

    -  Это  похоже  на  правду,  - вступился старик. - Угомон смели, Папелот
    сожгли, Бель-Альянс сравняли с землей, а в истории осталось Ватерлоо.

    Он  просидел  в  стоге  сена  все  эти  дни,  пока  не  убрались войска.
    Наполеон,  которому  он,  безумец,  надеялся преподнести урок стратегии,
    справился   и   без  него!  Правда,  Давел  полагает,  что  ему  удалось
    установить  некую телепатическую связь - но это не более чем фантазия на
    голодный желудок.

    -  Так  кто  же  руководил  французами  в тот день, когда появились мы и
    изолировали  вместо  копии  подлинник?  - не унимался Бриен, ему надоело
    слушать околесицу.

    -  Франсуа Эжен Робо! Это так? - вскричал старик. - Конечно же, кого еще
    мог предоставить Трансплантатор для материализации!

    -  Бросьте говорить загадками, Донсваген! От ваших пристрастий к истории
    у  нас  вскипают  мозги!  Кто  такой  Робо?  -  Дюфон  ударил кулаком по
    подлокотнику,  резко  встал,  подошел  к  Давелу  и схватил его за белые
    отвороты  мундира,  скрывающие  орденскую звезду. - Вас следует навсегда
    отправить  бандеролью  в  сопливое детство - это лучшее место для игры в
    солдатики!

    Встряска пошла тому на пользу. Только сейчас он осознал время действия.

    -  Робо  родился  в  деревне  Балейкур  и  как  две  капли  был похож на
    корсиканца.   Он  считался  официальным  двойником  Наполеона,  -  Давел
    вздохнул: - Я мог попасть под Ватерлоо, лишь заменив Робо.

    - Ну-у-у, и что из этого следует?!

    Донсваген-старший  попытался  вызволить  сына из рук сержанта. - Об этом
    не  трудно  догадаться - там, - он указал рукой на кушетку, - существует
    теперь  проходимец  Робо,  которого  это  обстоятельство, видимо, вполне
    устраивает.  Один  и тот же день можно прокручивать сколько угодно: свою
    битву император выиграл, а другую, подложную, продул Робо.

    Тяжелый сон медленно отпускал Наполеона Бонапарта...

    Дюфон   не  хотел  участвовать  в  новой  сцене,  он  поспешил  покинуть
    загородный дом.

    Хлопнув дверцей машины, он сказал:

    -  Черт знает, в какой истории мы живем: в настоящей или лакированной. Я
    тоже сожалею, Бриен, что ты не прихватил бутылку бургундского вина.

    Бриен щелкнул языком.

    -  В  холодильнике  у  нас  полно нацистского пива - мозги не прочистит,
    зато  нагонит  дури. Не переживай - это лучшее средство, когда хочешь на
    все закрыть глаза.

    ...Город   просыпался.   Город   готовился   к   торжествам.   Жилые   и
    административные  кварталы были увешаны штандартами и красными флагами с
    черной  свастикой  на белых кругах. Мир отмечал тысячелетие непобедимого
    Третьего рейха..

    "Чудеса и диковины", 1992, ‘ 1 (Алма-Ата).





















    Павел Сенников
    Гори, гори ясно...



    7...
    Ворочаясь, нашел
    Бессонницы причину:
    Пора вставать.

    Отори  Садакадзу  очнулся в 7.46 и сразу сел, растирая лицо ладонями. Он
    ощутил  боль  и некоторое время напряженно рассматривал ранку под ногтем
    короткого   пухлого  пальца.  Сознание  медленно  возвращалось  к  нему.
    Наконец  он  вспомнил,  как  вчера  при подстригании ногтей его поранила
    нетерпеливая  медсестра.  Сейчас затянувшаяся было ранка раскрылась и из
    нее  вытекла  капля вялой крови. Отори сунул палец в рот и тут же вынул.
    Он вспомнил еще одну вещь, приключившуюся вчера.

    Отори  отломал  кусочек  кроватной  пружины  и  выпрямил  его  пальцами.
    Получилась  вполне  упругая проволочка, которой он вычистил ногти, тогда
    еще  не остриженные. Затем ковырял ею в различных щелях и наконец уселся
    на  пол  выковыривать мусор, забившийся под плинтуса. Отори начал работу
    от  двери  и,  двигаясь последовательно, намеревался дверью и закончить.
    Когда  же  он  добрался  до  угла,  проволочка  выгребла тонкий короткий
    предмет  желтого  цвета  с  таким  традиционным коричневым утолщением на
    одном  конце,  что  Отори  мгновенно  опознал в предмете спичку. Обычную
    пластиковую  спичку - страшнейшую ныне вещь. Вздрогнув, он сразу спрятал
    ее  в  кулак,  и  никто  из  больных ничего не заметил. Для вида он было
    продолжил  работу,  но  разволновался  и, не в силах усидеть, поднялся с
    пола  и пошел в уборную. Выждав, пока не остался в одиночестве, он вынул
    палочку и подробно осмотрел ее.

    Это  была  самая  настоящая  спичка!  Отори  даже  застонал  от страха и
    восторга.  Она  была  целехонька,  и Отори знал, что может зажечь ее обо
    что  угодно - пол, стену, даже зубы. Но Отори не стал делать этого, хотя
    руки  нестерпимо  чесались  сделать Огонь. Отори снова спрятал находку и
    спокойной   походкой   отправился   обедать,   благо  подошло  время.  И
    никому-никому  ничего  не  сказал.  А остаток дня провел как в полусне -
    столь сильным было впечатление от происшедшего.

    6...
    Где Питерава?
    Туман все поглотил. Лишь
    Воспоминанья...

    Отори  быстро оглянулся - не наблюдает ли кто за ним, и судорожно ощупал
    нагрудный  карман.  Удостоверившись,  что  спичка  на  месте  и  не плод
    фантазий его больной психики, он подошел к окну.

    Ближние  дома  за  станцией  были  хорошо  видны, но дальше все тонуло в
    голубом  тумане, и транспаранты тоже тонули в нем. О солнце в небе можно
    было только догадываться.

    На  воле время утреннего подъема - в семь, часом раньше, чем в больнице,
    и  по улицам торопливо шли на станцию граждане. Они несли с собою ведра,
    лопаты  и пухлые сумки. Полдня они будут трудиться на своих предприятиях
    и в офисах, а полдня копать ямы под саженцы и бегать взад-вперед с ведрами.

    Дурацкая затея. Просто психоз повальный.

    Неслышно  прошла  Магнитка.  С пуском городской атомной они стали ходить
    не  дважды  в  день,  а  каждые полчаса. Конечно, особой необходимости в
    этом  не  было.  Отори  усматривал здесь пропагандистский жест городских
    властей. Дескать, не все еще так плохо. Смешно подумать.

    Автоматически  включилось  радио.  Бодрый голос где-то произнес: "Восемь
    часов",  -  и  всепроникающие  волны  разнесли  эти  слова  по миллионам
    приемников.  Больные,  привыкшие вставать по радио, потянулись к выходу.
    Отори тоже пошел умываться.

    За  завтраком, когда он без воодушевления жевал безвкусную синтетическую
    пищу,  его  хлопнули  по  плечу.  Зная,  кто  это,  он  напрягся,  но не
    обернулся. Только торопливо проглотил кусок.

    -  Приятного  аппетита,  Отори,  -  гадким  голосом  произнес Марио, его
    вечный  недруг и гонитель, небрежно садясь на шаткий столик. - Что-то ты
    неприветлив  сегодня,  -  он участливо потрепал Отори по щеке. - Как мой
    компот поживает? Я вижу, ты уже отхлебнул малость.

    - Ну, отхлебнул, - Отори сжал ложку, - это же мой компот!

    -  Ой ли? - поразился Марио. - Я-то думал, ты мне подарил его. Ну, друг,
    даешь!

    Отори  бессильно  наблюдал,  как  Марио  эффектно,  двумя  пальцами взял
    стакан  и,  смакуя,  выпил  содержимое.  Протест, как всегда, проснулся,
    лишь когда Марио поставил стакан прямо ему в тарелку.

    -  Марио,  -  дрожа от страха и отчаяния, выдавил Отори, - ты же знаешь,
    что  убиваешь  меня.  Ты разрушаешь мой организм, лишая его компота. Я и
    так  уже  еле ноги передвигаю. Человек не может жить на одной синтетике!
    - Одноразовая ложка хрустнула в его руке.

    -  Ну, зато это дает тебе некоторые преимущества. Например, сегодня я не
    буду бить тебя.

    - А ты и не должен бить меня! Я свободный человек!

    - Вот сейчас получишь по голове - и вся свобода, понял?

    Отори зарыдал, душимый слезами и бессилием.

    На  процедурах медсестра Соня, молодая, упругая, некрасивая, внимательно
    глядя в его заплаканные глаза, спросила, что с ним случилось.

    - Ничего, - побледнел Отори.

    - Может, тебя кто обидел? - не унималась Соня.

    -  Нет,  -  отрезал  Отори, бледнея еще больше. О жалобе не могло быть и
    речи. Однажды он пожаловался, и с тех пор Марио пьет его компот.

    - Просто я вспомнил дом.

    И тут он действительно вспомнил дом.

    - Он у меня большой, светлый. Но это было давно.

    - Он был сгораемый? - поинтересовалась Соня.

    - Да. В восьмисотом квартале.

    - А-а. Теперь там свалка.

    - Свалка? - дрогнул голос Отори.

    -  Ну,  ты же знаешь, каким пожароопасным был этот квартал. Его, кстати,
    не  сносили  -  лишь  обнесли  стеной и устроили свалку. Пять лет назад.
    Куча  уже  изрядная - под двадцать ростов высотой. А чтоб ее не разносил
    ветер, опрыскивают клейстером. Что с тобой? Эй, Отори, все нормально?

    - Порядок.

    Он   равнодушно   отвернулся.   Не   хватало   еще,  чтобы  ему  вкололи
    какой-нибудь   успокаивающей   гадости,   после  которой  неделю  ходишь
    заторможенным.  Он  стянул  с  головы  диагнозетку, бодро встал и как бы
    обронил:

    - Туда ему и дорога. Квартал-то был никудышный. Хорошо еще, не сгорел.

    - Это было бы ужасно, - со вздохом согласилась Соня.

    5...
    Увы, холодны
    Отсыревшие стены.
    Пойду-ка я вон!

    Ближе  к  вечеру  туман  сгустился. Из голубого он стал серым и каким-то
    грязноватым.  Отори,  сидя  у  окна,  наблюдал, как расходились по домам
    горожане.  Они  несли  лопаты  и  аккуратно  чистили  их у порогов своих
    жилищ.  Картина  эта  повторялась  изо  дня  в  день  и  давно приобрела
    значение  ритуала.  Но и тут Отори ставил под сомнение их упорство - они
    бахвалятся,  понимал  он, они пытаются подавить страх в себе и в других,
    публично  демонстрируя  доказательства своей работы. Смешно, смешно... И
    Отори  пошел в уборную - в который раз полюбоваться на спичку. А та была
    прелестна.  Ее  основная часть естественно и нежно переходила в головку,
    коричневую,  круглую,  миниатюрную,  напоминающую древнюю бомбу, которую
    Отори  видел  в  музее.  Блестящий  ранее  пластик  с  годами  несколько
    потускнел,  но - в самый раз, и это тоже говорило в ее пользу, прибавляя
    зрелости. Чувствовалось - да, этой спичкой можно сделать Огонь!

    А  за  спички, даже похуже, раздают такие сроки! - трепетала душа Отори.
    Плечо  сжала  знакомая  и  ненавистная рука, и длинный нос этого ублюдка
    Марио втянулся из-за плеча в поле зрения.

    - Что ты от меня прячешь, дохляк?

    Отори  сжал  спичку в кулаке, ощутив вдруг, какая она огромная и тяжелая
    и  как  тяжело  беречь  это  сокровище,  магнетически  вызывающее  чужое
    внимание.  От  Марио  не  ускользнула  волна  решимости, огрубившая лицо
    Отори,  но  он  как  с  цепи  сорвался  и,  выкручивая кисть Отори, стал
    разжимать  ему пальцы. Отори слабо сопротивлялся, по-детски ожидая чуда,
    которое спасет его. Но:

    - Да это же...

    Неожиданно  для  самого  себя  Отори  локтем  ударил  обидчика в горло -
    неловко,  скованной  и  напряженной  рукой,  но удар оказался достаточно
    сильным.  Что-то  хрустнуло;  булькая,  Марио  повалился  набок, и кровь
    оросила  сверкающий кафель. Но спичка уже перекочевала на свое привычное
    место.

    Вот   и   все,  -  отрешенно  подумал  Отори,  без  ненависти  глядя  на
    распростертое  у  его  ног  тело.  - Теперь - дубинка, надзорная палата,
    сульфазол, аминазин. Я завидую Марио.

    Но,  думая  так,  он  знал, что ничего этого не будет, потому что уже не
    чувствовал  себя  прежним  робким  Отори.  И  он  пошел в ординаторскую.
    Придав себе взволнованный вид, открыл дверь и выпалил:

    - Марио повесился!

    - Где? - вскричала Соня, бросаясь навстречу.

    - В уборной! Быстрее!

    И   едва  Соня  оказалась  в  коридоре,  за  ее  спиной  проскользнул  в
    ординаторскую и затворил дверь.

    Шесть секунд, - назначил он.

    Противогаз