ометров на новое место. Вероятно, ему предстояло пережить,  всех
и вся и встретить тот день, когда  Сегодняшняя  "безумная"  теория  уйд„т  с
переднего края науки в глубокий тыл, в разряд скучных банальностей.
   Где конкретно он пылился там, на Бассейной, теперь никто  уж  не  помнил.
Валялся, наверное, в дал„ком т„мном углу, под кучей такого же хлама. Но  вот
здесь, в новом помещении, "неупокоенный мертвец" явно обр„л новую жизнь. И с
ней личность, активно жаждавшую самоутверждения. Он вышел  на  свет  и  стал
центром внимания. Реликт прошлого успел побывать на всех столах и  под  ними
(исключая разве профессорский) и в  данный  момент  завершал,  должно  быть,
сотый виток. Обитатели комнаты номер триста три  привыкли  руководствоваться
научной логикой, а она не позволяла однозначно утверждать, .что "транс"  был
спихнут коллеге, без промежуточных звеньев, именно тем сотрудником, на  чь„м
столе его видели накануне. Оттого почти ежедневный  вопль  "Кто  подсунул?..
Убью!!!" (с вариациями) стал уже чем-то вроде семейной шутки, без которой не
полон день.
   В данный момент трансформатор мирно  покоился  на  столе  очкарика  Вени,
придавив своим весом  изрядную  пачку  компьютерных  распечаток  и  ч„рканых
листков с выкладками. Когда он там возник, даже приблизительно сказать  было
невозможно. Утром его, во всяком случае, не  было.  А  потом  они  запустили
машину и... В общем, Веня оглянулся только теперь. Да и то случайно.
   - А что, -  невинно  заметила  Виринея.  -  Очень  неплохое  пресс-папье.
Оригинальное такое. Ид„т тебе, я бы сказала.
   - Мыслям весу прида„т, - хихикнул Альберт.
   - Можно использовать как весомый аргумент в научном споре... - продолжила
Виринея.
   Веня решил считать их высказывания уликами и открыл было  рот,  собираясь
изобличать. Но в это время компьютер разродился ещ„ одной точкой, и все трое
снова влипли в экран. Расхождения не было.

Собаки и Собакин

   Иногда мартовский  ветер  растаскивал  тучи,  и  тогда  начинало  всерь„з
вериться, что скоро наступит весна. Но  только  на  краткое  время.  Большей
частью небо лежало непосредственно на крышах, без устали  пополняя  царившую
внизу талую слякоть. Старший участковый инспектор майор милиции Собакин  ш„л
по своей земле, и его душевная погода  была  весьма  под  стать  внешней.  В
подобный ден„к действительно всего меньше захочешь отговаривать ближнего  от
суицидальных  попыток.  Скорее  уж  табуретку  ему  пододвинешь  и   вер„вку
намыленную подашь... Да ещ„ скажешь напоследок: ты меня подожди там, браток,
я не задержусь.
   Нет, если серь„зно, то  Андрон  Кузьмич  Собакин,  конечно,  в  петлю  не
собирался. Тем не менее, пока ш„л из дому, мысли  одолевали  его  вс„  более
мрачные. Одна за другой вспоминались обиды, накопленные за двадцать три года
охраны общественного порядка. Погода  повлияла,  другое  ли  что?..  Матушка
Андрона Кузьмича в начале каждого месяца  вырезала  из  газеты  квадратик  в
рамочке, напоминающей траурную: перечень геофизически неблагоприятных  дней.
Весь месяц  постепенно  желтеющий  бумажный  квадратик  оставался  на  виду,
прижатый маленьким магнитом к массивным металлическим настольным часам. Часы
эти,  исправно  тикавшие  в  кухне  сколько  Андрон  себя  помнил,  являлись
подлинным  шедевром  советской  промышленности.  Безо  всякой  иронии!   Они
изображали  Данилу-мастера  и  Хозяйку  Медной  горы   и   выглядели   сущим
антиквариатом, хотя на самом деле в точности такие выпускали и по сей  день.
Андрон над своей геофизически озабоченной  матушкой  беззлобно  подтрунивал.
Говорил, что газетный квадратик ей нужен был для того, чтобы, не дай Бог, не
забыть и в  должный  момент  почувствовать  себя  плохо.  При  этом  как  бы
подразумевалось,  что  погода-природа  способна  влиять  только  на   старых
перечниц, да и то не на всех, и уж никоим образом - на бравых, ни  огня,  ни
воды не боящихся старших участковых...
   "Ох,  грехи  наши  тяжкие".  Андрон  Кузьмич  пообещал  себе  при  случае
заглянуть в матушкин календарик. То, что лично у него сегодняшний  день  был
тяж„лым и неблагоприятным, сомнению не подлежало.
   И обиды, что характерно, всплывали вс„  самые  безутешные,  неутолимые  и
горькие. Старший участковый, называется. А над кем?  Если  старший,  значит,
вроде бы должны быть и младшие?.. Кошкин хвост. Рядовые участковые  блистали
категорическим и полным отсутствием. Андрон Кузьмич боролся с преступностью,
как геройский шериф из  американского  боевика:  в  одиночку.  А  впрочем...
Народу на его земле с некоторых пор существенно поубавилось. После взрыва  и
пожара в  якобы  безобидном  НИИ  на  участке  наблюдался  неуклонный  отток
населения,  словно  здесь,  как  в  фокусе  линзы,  сконцентрировались   все
демографические проблемы России. Кто мог - уже перебрался отсюда,  остальные
завидовали и мечтали. Собакинский участок,  сплошь  застроенный  хрущ„вскими
пятиэтажками, и так-то лет  двадцать  уже  не  отличался  престижностью,  но
теперь народ отсюда попросту разбегался. Спросите, почему? А кому понравится
подобная жизнь?  Свет  мигает,  телевизор  не  ловит,  давление  пульсирует,
иномарка, если таковая имеется, глохнет, едва въехав во двор... Хотя  нет  -
теперь уже и на улице... И не только "Форды" с "Мерсюками"...
   Оглянувшись на звуки мата,  Собакин  увидел  грузовик  "ГАЗ"  с  надписью
"Хлеб" на фургоне. Из-под открытого капота виднелся зад в пот„ртых джинсах и
ниагарским водопадом изливалось непечатное.
   -  Ты...  это!  Заткни  фонтан!  -  Подойдя,  майор   решительно   д„рнул
сквернослова за штанину, голос его сделался грозен и  зазвучал  металлом.  -
Права и путевой лист, живо! Груз к осмотру!
   Тут надо рассказать, что фигурой майор не очень-то вышел. Был  приземист,
квадратен и кривоног. И в смысле физиономии, как  и  телосложения,  увы,  не
Шварценеггер, а скорее уж его киношный  "близнец"  Денни  Де  Вито.  Однако,
во-первых,  корявое  дерево,  оно  в  корень  раст„т.   А   во-вторых,   все
мамины-папины  проектные  недоделки  с  лихвой  компенсировались  молодецкой
подтянутостью, уверенностью в движениях и, главное, непревзойд„нным  блеском
ладно подогнанной милицейской формы. Фуражка, которой  позавидовал  бы  иной
южноамериканский диктатор, для поддержания трамплинообразности таила в себе,
если кто не знает, зашитую  ложку.  Погоны  -  со  вставками,  этак  крылато
изогнутые. Бриджи, взд„рнутые помочами под самое  горло.  Добавьте  к  этому
сапоги с накатом, на одну портянку, хромовые, проваренные  в  гуталине...  и
получится  сущий  ор„л  профилактической  службы.   Гроза   преступников   и
хулиганов.
   - Агрегат не  едет,  майор.  -  Водитель,  вихрастый  и  не  по  возрасту
многоопытный парень, мрачно соскочил наземь и, даже не  подумав  вытаскивать
документы, сразу открыл дверцу фургона:
   - Как тут на хрен не выругаться...
   Зло сплюнул и с обреч„нным видом вытянул лоток аппетитно пахнущей сдобы.
   - Ну ты это, это... не очень... смотри у меня. - Собакин сделал стойку  и
незаметно проглотил слюну. Маковые рулеты составляли его тайную слабость.  -
А то я тебя живенько это самое. По мелочи. По мелкому хулиганству.
   Брать надо уметь правильно. Так, чтобы и себя не  обидеть,  и  водила  не
поднял детский крик на лужайке. Классиков надо читать. У Гоголя, к  примеру,
ясно сказано - брать надо по чину. За годы службы Андрон Кузьмич  эту  науку
освоил во вс„м мыслимом совершенстве. Сд„рнул с  лотка  всего  одну  плюшку,
чтобы и грабителем не выглядеть, и опять-таки чтобы  фигура  ещ„  больше  не
раздалась... Нет, имелись, имелись в  жизни  и  некоторые  светлые  стороны.
Сразу подобрев, он подмигнул шоферу:
   - Счастливого пути.
   Перспектива дотянуть до пенсии стала казаться уже не такой  утопичной.  И
то сказать, до не„, до родимой, осталось совсем немного,  совсем  чуть-чуть.
Поступив на службу во внутренние  органы,  ефрейтор-танкист  Андрон  Собакин
успел  застать  ещ„  легендарного  министра  Щ„локова,  позже   объявленного
взяточником, а также неподъ„мную рацию "Сирена"... и - вот это была ещ„ одна
его слабость - хрустящий, целиком  умещающийся  в  кармане  галифе  нарезной
батон за двадцать две копейки. С тех пор сквозь  его  жизнь  прошло  вс„.  И
гнусные хмыри из прокуратуры и из Особой инспекции ГУВД. И  ежедневная  куча
дерьма на  коврике  перед  входной  дверью.  И  крики  бесстрашных  в  своей
неуловимости цыганят: "Дядька Андрон - штопанный г...н!"
   "Кстати..."
   Нет худа без добра -  малоприятное  воспоминание  по  ассоциации  вызвало
мысль о волнительном  свидании,  ожидавшемся  вечером.  Образ  дамы  сердца,
прон„сшийся перед умственным взором, заставил Андрона Кузьмича улыбнуться  и
бодрым шагом пересечь  Бассейную  улицу.  Свидание  следовало  проводить  по
высшему уровню. А это требовало неторопливой и вдумчивой подготовки.

   Когда-то - а  на  самом  деле  не  так  уж  давно  -  любимый  населением
продовольственно-вещевой рынок располагался гораздо ближе к  Бассейной,  так
что в полдень, особенно  зимой,  когда  питерское  солнце  ходит  низко  над
горизонтом,  пятнадцатиэтажная  тень   "Гипертеха"   накрывала   его   почти
полностью, а уч„ные т„тки поглядывали сквозь  зеркальные  окна  лабораторий,
планируя покупки в обеденный перерыв. Теперь вс„ изменилось. Ещ„  по  осени,
когда башню  опустошил  мигом  засекреченный  взрыв,  рынок  начал  стихийно
отползать  прочь.  В  ларьках,  стоявших  слишком  близко  к  тому,  что   у
журналистов  штампованно   именуется   "эпицентром",   взялось   без   конца
происходить скверное. То  чуть  не  средь  бела  дня  самым  наглым  образом
обворуют, то кассовый аппарат примется выдавать такое, что у продавца встают
волосы дыбом, то безобиднейший кипятильник мгновенно выжаривает всю  воду  в
чайнике и взрывается, как фашистский фугас...

   Андрон Кузьмич был о тех  событиях  осведомл„н  в  самомалейших  деталях.
Поскольку имел в происходившем свой кровный интерес. Пусть  косвенно,  через
уже упоминавшуюся даму сердца, но имел.
   Теперь от Бассейной до ворот  рынка  приходилось  топать  метров  пятьсот
через кочковатый пустырь.  Летом  пустырь  зарастал  поистине  роскошным,  в
хороший человеческий рост, густым, как джунгли, бурьяном. Ныне  этот  бурьян
торчал из талых сугробов коричневыми растопыренными  скелетами,  и  под  ним
рылись в поисках съедобных отбросов бродячие псы. Всех их Собакин давно знал
"в лицо". В  большинстве  это  были  смиренные  шавки,  суровой  борьбой  за
существование накрепко отученные качать какие-либо права. Все, кроме одного.
Этот единственный при виде  старшего  участкового  поднял  лопоухую  голову,
чтобы прямо,  без  страха,  хотя  и  без  вызова,  заглянуть  ему  в  глаза.
Здоровенный кобелина - судя по всему, нечистопородный ротвейлер  -  появился
на пустыре около Нового года. На шее у него до сих пор болтался ошейник,  но
теперь только этот драный ошейник и связывал его с миром ухоженных  домашних
собак.  А  первое  время  ошейник  отнюдь  не  был  драным,  и  ему   вполне
соответствовал весь остальной имидж. Гладкие бока,  ворон„ный  лоск  шерсти,
независимый взгляд... Дескать, ну да, хозяин на минуточку отлучился, но ведь
сейчас он прид„т, он непременно прид„т...
   Несколько месяцев превратили  упитанного  красавца  в  скелет,  обтянутый
тускло-бурой потр„панной шкурой. На крупе образовалась проплешина размером с
мужскую ладонь, а в гноящихся, утративших надежду глазах вспыхивало какое-то
подобие радости, только если жалостливая девушка из  ларька  "Свежая  птица"
выбрасывала на снег залежалую куриную лапку. В дикой среде  большого  города
такой собаке очень трудно выжить. Будет  настоящее  чудо,  если  дотянет  до
лета...
   Блюдя порядок, Андрон Кузьмич несколько раз наводил справки, не приставал
ли новичок к покупателям  и  продавцам,  не  хватал  ли  с  прилавка  куски.
Лар„чники отводили глаза, но в ответах были единодушны: нет, никогда. Просил
- да. Один раз урну перевернул,  заметив,  как  в  не„  бросили  недоеденный
пирожок. Но чтобы разбойничать - такого не замечали.
   Собакин строго погрозил собаке пальцем. Кобель снова посмотрел на него  и
даже неуверенно вильнул обрубком хвоста, но человек ш„л мимо и не  собирался
лезть в карман за подачкой, и нечистопородный вернулся к своим раскопкам.
   Андрон Кузьмич между тем миновал распахнутые ворота и  остановился  возле
ларька с надписью "АПТЕКА".
   - Как дела,  Андрей  Михайлович?  -  спросил  он  заведующего,  тощего  и
печального южанина с пышной копной  вьющихся  волос.  Секунду  для  приличия
помолчал и добавил:
   - Мне бы... это. По контрацептивной части...
   - Да разве это дела? Разве это торговля? - Андрей Михайлович, досконально
знающий земную  жизнь,  порывисто  поднялся  и  с  удруч„нным  видом  извл„к
цветастую коробочку. На ней  извивалась  от  страсти  пышногрудая  красотка,
основным  элементом  одежды  которой  являлся  расписной   кивер.   -   Вот,
рекомендую, "гусарские". Ароматизированные, лабрикатизированные...  с  левой
резьбой...
   По российскому паспорту Андрей Михайлович  звался  Абрамом  Менделевичем.
Собакин, однако, вырос в те  времена,  когда  назвать  еврея  его  еврейским
именем считалось как бы  даже  не  очень  пристойным.  Куда  приличнее  было
принижать  языковые  способности  собственной  нации,   притворяясь,   будто
русскому человеку, ну хоть тресни, не выговорить  иноплеменное  имя.  Вот  и
звучал в устах участкового неизменный "Андрей Михайлович". Принимаемый,  что
характерно, без возражений. Аптекарь тоже не первый  день  жил  на  свете  и
понимал, что Собакин попросту старался быть вежливым.
   - Рахмат, - с чувством отозвался Андрон Кузьмич.  И  убрал  коробочку  на
грудь, в маленький кармашек, где у него обычно хранилось удостоверение.
   Помолчал,  зыркнул  из-под  бровей   по   сторонам   и   начал   степенно
откланиваться:
   - Вы, Андрей Михайлович, если это... того... не все у нас порой... то  мы
завсегда... в незримый бой.
   И двинулся дальше, довольный собственным остроумием.
   А погода между тем  окончательно  испортилась.  С  неба  повалили  мокрые
густые хлопья, и покупатели, рысью сновавшие от ларька к ларьку, перешли  на
короткие спринтерские перебежки. Обнаружив, что с  козырька  аптечной  точки
ему вс„-таки накапало за шиворот, Собакин оглянулся на обгорелый, с  темными
провалами окон фасад с такой ненавистью, словно  именно  "Гипертех"  был  во
вс„м виноват. Секретный объект, едр„на мать! Прапора ГБ на входе,  наверняка
сколько этажей наверх, столько и вниз, старшего участкового на порог даже не
пускали! Вот и довыпендривались. Поделом...
   На самом деле его гнев, как и многое в этой жизни,  объяснялся  причинами
экономическими. "Эх, мать вашу..." - Майор подош„л к  давно  отодвинутому  в
сторонку, крашенному а-ля трактор "Кировец" ларьку, потрогал  ржавый,  уныло
скрипнувший замок.
   - Ну здорово, кормилец... Поилец...
   Это были далеко не пустые слова.  В  счастливые,  безвозвратно  улетевшие
времена майорская дама сердца торговала здесь пивом. Ах, каким пивом! И  как
внезапно оборвалось счастье. Пиво, сколько  его  было,  скисло  однажды  вс„
целиком и полностью, без предупреждения. Случились, такую мать,  необратимые
изменения  в  химическом  составе.  Чтобы  расплатиться,  пришлось   продать
любимого кровного "Жигуля". А вот киоск не загнать. Нестандартный. На  одной
погрузке-перевозке разоришься...
   Майор похлопал невезучую  собственность  по  ж„лтому  боку  и  в  сердцах
грохнул кулаком в дверь соседнего ларька, лик„ро-водочного.
   - Открывайте, милиция!
   Собакина здесь знали хорошо. Пузатенький усатый мужичок, он же продавец и
он же хозяин, без лишних разговоров вытащил стакан.
   - Седай, Кузьмин. Примешь? Погода-то шепчет.  Его  щекастое,  с  тройными
брылями лицо было нежно-розовым, как это бывает у запойно пьющих людей.
   - Не, Жорик. Мне бы того. С собой. - В ларьке стоял дивный запах  сала  и
маринованного чеснока, и старший участковый проглотил слюну. Жорик не спешил
убирать стакан, и Собакин пояснил:
   - В гости собираюсь. По бабам.
   Лихо подмигнул и разв„л руки, обозначая роскошные габариты избранницы.
   - Дело хорошее, одобрил щекастый и  снял  со  стеллажа  бутылку.  -  Вот,
рекомендую, лик„р  "Кавалерийский",  с  женьшенем.  Мужики  говорили,  очень
способствует...
   Тут  он  мог  быть  спокоен.  Женьшень,  пресловутая  "Виагра"  и  прочие
"способствующие" в любовных  успехах  снадобья  Андрону  Кузьмичу  пока  ещ„
отнюдь не требовались. И  без  них  был  молодец  хоть  куда.  Усмехнувшись,
Собакин взял презент... и непроизвольно содрогнулся.  На  этикетке  призывно
извивалась давешняя красотка в кивере, ну точно спрыгнувшая с  упаковки  тех
самых... с левой резьбой...
   - Рахмат. - Слегка помрачнев, майор спрятал лик„р в  один  из  необъятных
карманов и снова окунулся в промозглый полумрак  непогоды,  якобы  весенней.
"Теперь - букет..."
   А вот с букетом случился облом. Тем более  обидный,  что  Андрон  Кузьмич
подобной  пакости  ожидал  всего  менее.   Новенькая   продавщица-цветочница
оказалась редкостной стервой. Напрасно Собакин ей деликатно  намекал  сперва
на санэпидстанцию, потом  на  налоговую  полицию  и  в  конце  концов  -  на
пожарного   инспектора,   всему   рынку    известного    придирчивостью    и
неподкупностью. Ничто не помогло! Действительно Поганка, лучше  прозвища  не
придумаешь. Это ж надо -  разговаривает  нагло,  грозит  (Его!  Собакина!..)
познакомить с прокурором по  надзору.  И  вообще  сулит  если  не  по  судам
затаскать, так кляузу накатать в ГУВД уже точно...  Ох,  мать  е„  за  ногу.
Пришлось-таки затаить злобу и ретироваться.
   "Ну, сука, я тебе  устрою..."  Не  совсем  ещ„  ясно  представляя,  какой
конкретно  уют  он  устроит  строптивой  торговке,  Собакин  перес„к  бывшую
футбольную площадку, сплошь в ж„лтых пятнах человеческой и собачьей мочи, и.
вош„л  в  мрачное,  напоминающее  острог  здание.  Здесь,  на  первом  этаже
общежития,  и  находился  рабочий  кабинет  майора  -  местный  пост  охраны
правопорядка. "Я тебе устрою, сука, лютики-цветочки!" Зло бренча вытащенными
из кармана ключами,  Собакин  приблизился  к  двери,  и  настроение  у  него
испортилось окончательно. О, Господи, каждый Божий день одно  и  то  же!  На
двери поста безопасности был мелом изображ„н сам Собакин в виде непотребного
кривоногого двортерьера. С преувеличенными признаками пола. И,  видимо,  для
ясности рядом значилось крупными печатными буквами: ЕДУЧИЙ МАЙОР КАБСДОХОВ.
   "Ах, сволочи... давненько у вас паспортный режим  никто  не  проверял..."
Свирепея, Собакин щ„лкнул тугим замком, вытер  похабщину  загодя  намоченной
губкой и принялся готовиться к службе. Разделся, подключил телефон (а хоть и
не подключай его, один ч„рт - аппарат хоть и  звонил  иногда,  но  в  трубке
ничего не было слышно), поставил  на  электроплитку  чайник  и,  со  вздохом
опустившись в старое продавленное кресло, глянул  на  часы.  До  свидания  с
дамой сердца оставалась ещ„ целая вечность.

"...And have a nice day!"

   Когда  электронные  часы  показали  семнадцать   двадцать   пять,   из-за
расположенной под ними двери в коридор послышалось ожесточ„нное царапанье, а
потом - истошное "Мяу!!!". Альберт повернул  ручку,  и  в  комнату  лохматой
шаровой молнией влетел  кот  -  большой,  полосатый,  т„мно-рыжий  по  более
светлому. На линолеуме ему было не разогнаться: когти  проскальзывали,  кота
заносило на поворотах, однако,  давно  привыкший,  он  стремительно  перес„к
комнату и исчез  под  столом  профессора  Звягинцева.  Не  то  чтобы  начлаб
подкармливал или баловал его больше других; скорее наоборот, и к тому же под
столом витал собачий запах, принес„нный на хозяйских  ботинках.  Просто  там
было самое над„жное, недосягаемое ни для каких гонителей убежище, и кот знал
это прекрасно.
   Он вообще отличался отнюдь не средним ум