линии царила тишина, нарушаемая  лишь  телефонными
шорохами, затем трубку взяла Виринея.
   - Иван Степанович, здравствуйте... - У Кудеяра снова жутко ухнуло сердце,
когда  он  осознал,  что  новоприобрет„нная  уверенность  молодой  ведьмочки
рассеялась без следа. - Точно, было дело... - продолжала Виринея. - Утром  в
тот день  Кадлец  ни  с  того  ни  с  сего  прип„рся,  приволок  целый  сноп
гладиолусов, шикарный, как на свадьбу... Или на  похороны...  Это,  говорит,
вам,  красавицы,  в  знак  восхищения...  неизвестный   поклонник   попросил
передать... Марина уже вся в  опыте  была,  установку  готовила,  ей  ни  до
чего... Говорит, пусть, мол, этот инкогнито  их  себе  куда  хочет,  туда  и
засунет... а я... - Тут Виринея всхлипнула и разревелась, - а я ей  сказала,
цветочки-то  не  виноваты...  красивые...   и   в   воду   поставила...   на
подоконник...
   Больше ничего рассказать Виринея была не в состоянии. В  трубке  слышался
только плач - тихий, задавленный. Так плачут о непоправимом.
   Скудин положил трубку и дал команду  компьютеру  отпечатать  на  принтере
увеличенную харю котообразного.
   - Пожалеете, ребята,  -  пробормотал  он  сквозь  зубы.  -  Очень  крепко
пожалеете...
   Он был убийственно спокоен. Так он  чувствовал  себя  перед  боем  не  на
жизнь, а на смерть. У двери кабинета его уже ждал  Боря  Капустин.  В  руках
Монохорд держал красную папку с грифом "Совершенно секретно".,
   - Вот, командир. Вс„, что удалось про твоего фашиста  нарыть...  про  фон
Трауберга.  Извини,  что   немного.   Похоже,   гад   непростой...   Здорово
маскируется... - Тут Боря взглянул повнимательнее на Скудина и  настороженно
спросил, в точности как сам Кудеяр недавно спрашивал Гринберга:
   - Иван?..
   Наблюдательностью Бог его не обидел. Скудин усмехнулся углом рта.
   - Я тут, Боря, жутко интересный фильм посмотрел... Теперь перевариваю...

И чтобы никто не уш„л обиженным...

   Потенциальная мощь сильной грозы составляет  (в  эквиваленте)  около  ста
тысяч  тонн  тринитротолуола.  Это  соответствует   пяти   атомным   бомбам,
уничтожившим Хиросиму. Степень разогрева канала  молнии  достигает  тридцати
миллионов градусов по Цельсию, что много  выше  температуры  на  поверхности
Солнца. Ежедневно на нашей планете бушует сорок четыре тысячи гроз, и каждую
секунду в землю вонзается сто молний.
   Из учебника природоведения

   Грозы в наших широтах происходят в основном  летом.  Это  известно  всем,
даже клиническим двоечникам, в жизни не заглядывавшим  в  учебник  какого-то
там природоведения. В основном - но не исключительно. Одному из авторов этих
строк   довелось   наблюдать   великолепную   грозу,   возымевшую   место...
шестнадцатого декабря. Дело было в школьные годы, и так совпало, что как раз
ш„л урок физики. Учитель, мудрый человек, даже  устроил  небольшой  перерыв,
чтобы мы могли подойти к окнам и наблюдать редкое явление природы...
   Так что конец сентября  способен  осчастливить  питерцев  грозой  даже  с
большей вероятностью, чем декабрь. Вот он и осчастливил.
   Здоровенная туча подвалила с востока... Коренные ленинградцы не  позволят
соврать: все необычные погоды в нашем городе являются из восточного сектора.
Ведь господствующие ветра в Питере - юго-западные, порождаемые  Голъфстримом
и  Атлантическим  океаном;  вс„,  что  они  приносят  с   собой,   полностью
соответствует  каждодневному  порядку  вещей.  Ветры  восточных  направлений
задувают существенно реже. Но если уж задувают,  то  всякий  раз  начинается
светопреставление.
   Например, чудовищный снежный шквал в конце  мая,  когда  на  тополях  уже
вылезли листья размером с ладонь. Один из авторов очень хорошо  его  помнит,
ибо как раз в тот момент бегал трусцой, был застигнут в километре от дома и,
соответственно, вымок до нитки.  Неплох  был  и  июльский  град  размером  с
фасолину, от которого даже очень крепкой авторской  "Ниве"  пришлось  срочно
укрываться под „лками.
   А в год, о котором  мы  рассказываем,  разразилась  всего  лишь  гроза  в
сентябре...

***

   Повторимся,  но  скажем:  здания,  составлявшие  пресловутую   "Сем„рку",
первоначально строились  как  гостинично-туристический  комплекс.  Прич„м  в
эпоху, когда жилые дома старались  развернуть  фасадами  к  солнцу.  Поэтому
большой лечебный корпус так называемого "Института  проблем  мозга"  смотрел
окнами палат на юго-восток. Как раз туда, откуда  навалилась  ночная  гроза.
Ст„кла потрескивали и трепетали под напором шквального ветра, неизбежные при
нашем строительстве  щели  сочились  пронзительными  сквозняками.  Обитатели
палат, по самой природе своих  болезней  очень  чувствительные  к  необычным
явлениям стихий, поголовно мучились кошмарами и бессонницей...  Было  четыре
двадцать восемь утра, и чернота снаружи царила кромешная - если  не  считать
всполохов молний. Раз от разу молнии били вс„ ближе, и от  громовых  ударов,
раздиравших  прямо  над  крышей  ткань  мироздания,  весь   корпус   ощутимо
подрагивал.
   Эдика разбудила не гроза, а собственные ощущения. Он долго пытался  найти
комфортное положение и досмотреть прерванный сон, но так  и  не  получилось.
Естество  требовало  встать.  Вставать  не  хотелось  отчаянно.   В   голове
переливалась  из  виска  в  висок  противная  боль,  во  рту   был   сушняк,
приправленный вкусом меди.
   "За что, папахен..." - Сделав героическое усилие, Эдик  вс„  же  выбрался
из-под каз„нного, пропитанного запахами больницы одеяла и, кое-как доковыляв
до персонального санузла,  справил  нужду.  Стало  легче.  Он  вспомнил  про
заветный фолиант с Павкой Корчагиным и стал нашаривать выключатель.
   Вспыхнувший свет больно резанул  глаза,  но  Эдик  взял  пример  с  героя
произведения и мужественно стерпел. Было ради чего. Облачившись в халат,  он
принялся нетерпеливо потрошить любимую книгу. Вот полетел на  пол  кустарный
перепл„т...  Видел  бы  папахен  и  прочие,  умилявшиеся  Эдиковым  желанием
"почитать"!.. За переплетом таилась "дурмашина" <В  лексиконе  наркоманов  -
шприц> с густым антрацитово-ч„рным содержимым. Даже по виду - уматно-убойным
в корягу. А как же! Если ширево <Снадобье для уколов  (жаргон.)>  варил  сам
легендарный Кирпатый с Правобережного рынка!.. Средство атомное, главное  не
переборщить, чтобы хватило надолго... чтобы тащиться с толком, с чувством, с
расстановкой...
   Эдик потрепал Корчагина  по  буд„новке,  привычно  нашел  "дорогу"  <Вену
(жаргон.)> и вмазался по чуть-чуть - чтобы слегка развернулась душа. По телу
сразу  побежал  живой  огонь,  настроение   улучшилось   до   великолепного,
самочувствие поправилось совершенно,  ай  да  Кирпатый,  ай  да  сукин  сын!
Захотелось громко заявить о себе, шумно выпендриться, пообщаться с  народом.
Особенно с бабами. "Где у  них  тут,  интересно,  женское  отделение?"  Эдик
отхлебнул томатного сока, сунул в рот  пригоршню  фисташек  из  оставленного
папахеном запаса, оседлал череп наушниками плейера и - как  ему  казалось  -
пружинисто-мужественно вышагнул, а в действительности вывалился  в  коридор.
Любимая рок-команда играла, казалось, прямо у него в мозжечке.
   А за окном нескончаемо полыхали лиловые молнии, вонзавшиеся где-то совсем
рядом в одну и ту же, чем-то для них намазанную  точку.  Хлестали  по  окнам
водяные струи, дробила небо кувалда  грома,  неотличимая  от  громыханий  из
плейера... Прямо у Эдика на глазах красный огнетушитель  на  стене  коридора
начал превращаться в копилку. В зел„ную  фарфоровую  свинью  с  прорезью  на
спине и большими оранжевыми глазами.
   - Дай миль„н, - потребовала наглая хавронья. Прич„м сказала  не  ртом,  а
прорезью для опускания денег. -  Эй,  ты,  глиста  в  корсете!  Давай,  грю,
миль„н!
   Эдик не дрогнул. Ему было не впервой.
   -  Хрен  тебе  поросячий,  -  ответил  он  с   достоинством.   -   Изыди,
парнокопытная. Заткни пасть.
   Подействовало. Хрюшка заткнулась, покраснела - не иначе, с  досады,  -  и
начала снова превращаться в огнетушитель.
   - То-то! У меня не  забалуешь!  -  Эдик  приосанился,  победно  пов„л  по
сторонам взглядом... и вдруг  заметил,  как  из  стенной  розетки  выдавился
ж„лтый светящийся шарик. - А ты это куда без спроса? А ну давай взад!
   Однако огненный колобок и не подумал слушаться. Он медленно  поплыл  мимо
Эдика по коридору, распевая архиерейским басом:
   - Я от дедушки ушел! Я  от  бабушки  ушел!  И  от  тебя,  мудака,  свинчу
наверняка... Это было уже слишком!
   - Пасть закрой,  гнида!  -  Победитель  хрюшек-копилок  перехватил  шприц
поудобнее и метко пырнул наглый шарик иглой:
   - Ки-и-я-а-а-а...
   Эффект превзош„л все его ожидания (если какие и были). Эдик испытал нечто
среднее между прикосновением электрошокера (с которым, слава Богу, он доселе
не был знаком) и множественным оргазмом (до которого ему  следовало  бы  ещ„
расти и расти).  Боль  и  наслаждение  слились  во  всеобъемлющей  судороге,
генеральский сын рухнул на пол и провалился в странное, ни на что не похожее
забыть„. Он легко и свободно поплыл в прозрачной пузырящейся воде.  Эдик  то
устремлялся к буро-малиновым водорослям на белом  песке,  то  с  проворством
дельфина взмывал вверх, к  солнцу,  синевшему  сквозь  розовую  волну.  Было
приятно и невесомо. Море было смешным, газированным и сладким на вкус...
   Никто не обнаружил коматозного Эдика в коридоре, не оттащил его обратно в
комнату, на кровать. Он очнулся сам, и гораздо раньше, чем ему бы  хотелось.
Было немного грустно оттого, что поистине внеземное  блаженство  так  быстро
закончилось.  А  впрочем...  К  ч„рту  грусть!  Эдик  чувствовал   он   себя
великолепно, так, как не чувствовал уже очень давно. Огненный колобок, как и
сулился. слинял в неведомом направлении, а ширева в дурмашине оставалось ещ„
выше крыши.  Приглядевшись,  Эдик  заметил.  что  оно  претерпело  некоторые
изменения: из антрацитово-черного стало радужным и прозрачным. "Должно быть,
- решил он радостно, - настоялось, облагородилось, силу набрало..."
   От полноты чувств, от бьющей через край жизни Эдик  восторженно  запел  и
двинулся дальше по коридору. Правду сказать, все его  предыдущие  похождения
имели место возле самой двери палаты. Пора было  вырываться  на  оперативный
простор, пора было делиться счастьем со всеми..

   - А я тебя не холил,
   А я тебя не шмолил,
   А я тебя, зануду, не любил?

   Однако делиться восторгом было особо не с кем. В длинном пустом  коридоре
царила тишина. Только гром буйствовал за окном да ветер  потоками  швырял  в
ст„кла косой дождь.
   - Эй, народы, вы где?..
   Беспричинно расхохотавшись, Эдик заглянул в  соседнюю  палату...  никого.
Отворил дверь  в  следующую,  присмотрелся...  На  специальной  кровати,  не
дававшей  появляться  пролежням,  неподвижно   вытянулся   какой-то   чувак.
Утыканный  и  обвешанный,  вот  умора,  какими-то  шлангами   и   гирляндами
электрических проводов. Рядом подмигивал экранчиками и  тихонько  попискивал
целый стеллаж всяких дурацких приборов... Эдику захотелось без особых  затей
растолкать мужика и вместе похохотать  над  уморительными,  на  его  взгляд,
надписями типа "NEHER electronics"... Он  подош„л  ближе  и  вдруг  узнал  в
неподвижном человеке великана-спецназовца, не позволившего тогда, в Карелии,
откромсать ему мужскую гордость. "Единственный был чувак пут„вый из  всех...
Теперь вот в отрубе лежит, как пить дать ломается <Т.е.  переживает  "ломку"
(иначе "кумар") - мучительный абстинентный синдром, настигающий наркоманов в
отсутствие очередной "дозы">, и некому  его  раскумарить  <Т.е.  вывести  из
"кумара" ("ломки"), предложив "дозу" наркотика>... оно всегда  так,  хорошим
людям не пр„т..."
   - Друг, друг, .. - От внезапно подхлынувшего  сострадания  у  Эдика  даже
слезы выступили на глазах. Влекомый светлым порывом, он шагнул к кровати  и,
всадив иглу  шприца  в  пластиковую  капельницу,  придавил  шток  до  упора.
Радужная жидкость завинтилась тоненькой струйкой, потом образовала  размытый
клубок и начала втягиваться в прозрачную трубочку. -  Держись,  брат,  ща  и
тебе хорошо будет...  Поплаваем  в  розовом  море...  Русалки  там  такие...
каракатицы... Чур только, не брызгаться...
   Глеб Буров никак на его старания не отреагировал. Даже глаз не открыл.  А
возле стены, на узенькой, притащенной откуда-то  кушетке  крепко  спала  под
наброшенным пледом пожилая женщина. Его мать Ксения
   Ивановна. Спала - силы-то человеческие не беспредельны...
   А ведь известно, что с реб„нком вс„ как раз  и  случается  именно  тогда,
когда  мать  отверн„тся.  Даже  в  зорко  охраняемой,  от  всех  мыслимых  и
немыслимых напастей защищ„нной "Сем„рке"...
   - Ну что, брат? В кайф тебе? - прошептал  Эдик.  -  Ну,  торчи,  торчи...
мешать не буду...
   Неслышно открыв дверь, он выбрался в  коридор,  сунул  порожний  шприц  в
мусорнику и вернулся к себе. Забрался под одеяло, свернулся калачиком... Его
переполняло ощущение счастья.  Огромного  и  всемирного.  Оно  пузырилось  и
играло всеми цветами, точно сладкое море из  его  сна.  "Счастья...  Всем...
Сразу и даром... - всплыла в памяти окрошка из когда-то прочитанных строк. -
И чтобы никто не уш„л обиженным..."

Ч„рт не нашего Бога

   На следующий день у Виринеи, Вени, Альберта и спевшихся с ними  Гринберга
с  Капустиным  была-,  запланирована  страшная  месть  в  отношении   Андрея
Александровича Кадлеца. Разведав пять циферок на его кейсе,  молодые  уч„ные
вознамерились подложить  в  серебристый  чемоданчик  несколько  пришедших  в
негодность плат от компьютера. Ребята заранее  предвкушали,  как  разразится
истошными  воплями  чувствительная  система  сигнализации,  после  случая  с
трансформатором сменившая - радениями вс„ того же замдиректора -  допотопные
турникеты на вахте. Как вылетит во всеоружии доблестный  спецназ  и  устроит
показательное задержание. С жуткими криками,  лязганием  затворов  и  -  при
малейшем нам„ке на уважительный повод - с непобедимыми при„мами рукопашного,
боя. А потом, что существенно хуже,  тщательное,  со  вкусом  организованное
дознание и разбирательство, бесконечные объяснительные, подписки о  невыезде
(если повез„т) и прочие  ужасти-прелести  чекистского  бумаготворчества.  "Я
мстю, и мстя моя страшна!" А нефиг было Глеба Бурова биомассой называть!..
   Вышло, однако, как в байке про диссидента, который в годы застоя каким-то
образом вырвался за рубеж. Хотел вывезти и жену, но сразу не получилось: она
работала в "ящике" и была, естественно, сугубо невыездной,  прич„м  на  годы
впер„д. Рассказывают, диссидент тогда нанял сумасшедшего  шведа,  чтобы  тот
перелетел  на  маленьком  самол„те  через  скудно   охраняемую   границу   с
Финляндией, сел на л„д определ„нного  озера  в  северной  части  Ленобласти,
забрал женщину и умотал с нею обратно. Сказано - сделано! Бесшабашный  пилот
прилетел куца следовало точно в назначенный срок. Опустился благополучно  на
л„д... Только вот жены диссидентской -  нет  как  нет!  Швед  ждал,  ждал...
Наконец подкатил на сво„м аппарате к рыбакам, сидевшим  над  лунками,  и  на
ломаном русском осведомился, не видели  ли  они  поблизости  такую-то  даму.
Приезжую из Ленинграда. "Не, не видели, -  ответствовали  рыбаки.  -  Да  не
ждите, не будет е„: автобус сегодня не приш„л..."
   Вот и у ребят планы страшной мести пошли прахом по  столь  же  простой  и
изящной причине. В день "Икс"  замдиректора  по  общим  вопросам  просто  не
явился на службу.
   На самом деле ночью с ним произошло кое-что  существенно  хуже,  чем  вс„
спланированное заговорщиками. Но тот,  кто  это  проделал,  никого  о  своих
планах не предупреждал.
   Был поздний вечер предыдущего дня...
   Андрей Александрович Кадлец отдыхал от трудов праведных,  сидя  в  кресле
перед телевизором у себя дома и  ожидая  сытного  ужина  (супруга  на  кухне
доводила до кондиции корейку с картошкой и луком), и было ему глубоко обидно
за родную державу. Почему обидно?  А  почему  шведская  чугунная  латка  для
приготовления  туш„ных  продуктов  извлекается  из  нарядной   коробочки   и
хрустящей бумажки  вся  благородно-бархатно-ч„рная  и  полностью  готовая  к
наполнению деликатесами  и  загрузке  в  духовку?  Тогда  как  отечественный
чугунок равного объ„ма и  веса  весь  выпачкан  солидолом  и  стоит  в  углу
захудалого хозяйственного магазина, там, где печное лить„, кочерги и  совки,
стоит грязновато-ржавоватый и неприглядный, но зато  снабжается  инструкцией
из двенадцати пунктов?..  "Перед  первым  использованием  изделие  тщательно
вымыть... Прокалить с солью  в  течение  40  минут...  Смазать  растительным
маслом и прокалить ещ„ раз... При появлении ржавчины два  предыдущих  пункта
следует повторить..."
   Потому что потому. Корейка,  которую  готовила  жена,  была  французского
происхождения. Латка, естественно, шведского. Картофель - голландского,  ибо
мыслимо ли у нас в сентябре месяце раздобыть  хорошего  своего?..  Телевизор
перед Андреем Александровичем был японский. На суперплоском  экране  сновали
по изумрудному полю яркие фигурки футболистов. Лучших спортсменов гигантской
России разделывала под орех сборная  крохотного  -  на  карте  без  лупы  не
найд„шь - Люксембурга.
   Вот и было Андрею  Александровичу  обидно,  горько  и  больно  за  родную
державу. Тем не менее, запахи из кухни доносились умопомрачительные. Наконец
замдиректора по  общим  вопросам  не  выдержал,  покинул  обжитое  кресло  и
двинулся в сторону кухни с намерением  поинтересоваться.  когда  же  наконец
ужин.",
   И вот тут-то и зазвонил телефон.
   - Это со стоянки вас  беспокоят,  -  сказал,  а  вернее,  буркнул  грубый
мужской голос, который Андрей Александрович совершенно точно  слышал  первый
раз в жизни. - "Девяносто девятая" цвета "валюта", номер такой-то,  -  ваша?
Да нет, ничего особенного не случилось... Просто подошли бы вы. что ли, а то
сигнализация у не„ вс„ время срабатывает... Ор„т и ор„т, кабы таким  макаром
до утра аккумулятор не сел...
   Аккумулятор на машине у Андрея Александровича был только  что  купленный,
финский.  Якобы  специально  разработанный  для  наших  тяж„лых  условий.  А
сигнализация - тот самый "Мангуст", который  сейчас  рекламируют  на  каждом
шагу. Реклама утверждает, что обладатель "Мангуста" найд„т свою машину ровно
там, где оставил. "Ну да... со сдохшим аккумулятором..."
   - Ладно, - сказал Кадлец в трубку. - Сейчас подойду.
   А про себя подумал, что ко времени его  возвращения  как  раз  и  корейка
поспеет. Проглотил невольную слюну-и устремился на улицу.
   Стоянка была совсем недалеко от дома. Всего-то пробежать наискосок  через
сквер, мимо забора  какого-то  автохозяйства,  по  "народной  тропе"  сквозь
заросли колючего боярышника, уже терявшего листву... Подняв воротник и  рыся
по газону, Кадлец не заметил бесшумной тени, материализовавшейся из  пот„мок
между редкими фонарями. Он не успел даже испугаться. Перед глазами  вспыхнул
ярчайший свет и тут же сменился непроницаемой, ощутимо плотной  темнотой.  И
замдиректора погрузился в трясину небытия...
   Очнулся Андрей Александрович от холода и дурноты. И самым первым, что  он
осознал, была полная неестественность положения тела.  Он  испуганно  открыл
глаза, вернее, с трудом разлепил  их.  Он  висел  вниз  головой,  с  руками,
беспощадно скрученными за спиной, совершенно голый,  привязанный  за  широко
раскинутые ноги тонкими путами, больно врезавшимися  в  щиколотки.  Едва  он
успел проморгаться, как  в  лицо  ему  уп„рся  луч  сильного  фонаря.  Резко
щелкнула пружина выкидного ножа, и из темноты  прозвучал  негромкий  мужской
голос:
   - По душам поговорим?
   Это было так страшно, что Андрей Александрович неконтролируемо  описался.
Т„плая струйка побежала по его животу, по груди,  наконец  по  подбородку...
закапала на высохшую листву."
   Фонарный луч покинул его лицо и осветил слегка помятый  бумажный  лист  -
анонимную продукцию лазерного принтера.
   -