была  работа.  Вот  объясниться,
прочесть-написать, разобраться в терминологии...  допрос  произвести...  это
пожалуйста.
   Учили его по разным специальным методикам, с пресловутым  двадцать  пятым
кадром и без. Родной речи такого  внимания  не  досталось.,  Убедились,  что
парень грамотный, и отстали, в филологические тонкости не  вдаваясь.  Вот  и
вышло, что только теперь, женившись, понял Иван этимологию слова  "холостой"
и уразумел, отчего небоеспособные патроны тоже так  называются.  И  с  какой
стати большущая неприятность, которая  едва  не  случилась  в  плену  с  его
другом-соратником Борькой Капустиным, именуется холощением. Недостача, вот в
ч„м дело. Неполнота...
   Смех и грех - лишь теперь, на пятом десятке,  Иван  мог  не  кривя  душой
сказать о себе. что у него вправду ЕСТЬ ВС‚. И ч„рт с ними там, со званиями,
квартирами, "Мерседесами" и загородными  особняками,  к  полноте  жизни  они
никакого отношения не имеют. Просто взял и  прибавился  в  его  личном  мире
всего один человек, и мир обр„л заверш„нность. Отними теперь этого человека,
и не останется у подполковника Скудина ничего. Совсем ничего.
   Ребята слегка посмеивались  над  Иваном,  когда  он  заделался  примерным
семьянином и, по их мнению, даже слегка подкаблучником. Услышав это о себе в
самый первый раз, Кудеяр возмутился. Но после, остыв, понял, что так оно  на
самом деле и есть, и более того - ему нравится. И никаких перемен,  никакого
возвращения в якобы вольный, но  НЕЗАВЕРШ‚ННЫЙ  холостой  мир  он  вовсе  не
хочет.
   Отжав над раковиной губку, Иван вновь намылил е„ и  принялся  оттирать  с
кле„нки застарелое, невыясненного происхождения пятно, одновременно  слушая,
как Марина в прихожей разговаривает по телефону с отцом.
   - Ну и что? - спросил он, когда она повесила трубку и вернулась на кухню.
- Грозен?
   Про себя он считал, что проблему отцов и детей выдумали идиоты. На  самом
деле нет никакой проблемы. Есть лишь  обычное  неумение-нежелание  поставить
себя на место  другого.  Вообразить  себя  молодым  или,  наоборот,  старым.
Посмотреть на вещи чужими глазами. И, может быть, уступить...
   - Вначале рычал, аки скимен. - Маша криво  улыбнулась,  пряча  за  шуткой
неловкость, с недавних пор возникшую в е„ отношениях с отцом. - Потом сменил
гнев на милость. В общем... жд„т сегодня к обеду.
   - Ясно... - Скудин в который раз сунул  губку  под  кран.  Подозрительное
пятно нипоч„м не желало оттираться. - В котором часу?
   Вообще-то на сегодня у них с Машей была запланирована загородная  поездка
с купанием, но Иван не стал о ней упоминать. Сам он  вырос  с  родителями  и
бабушкой и полагал, что не следовало  ставить  молодую  жену  перед  выбором
"либо он, либо я". Отец есть отец.
   Мойка у него на кухне была самая  современная,  из  нержавейки.  Прежняя,
сугубо отечественная, доставшаяся ему  вместе  с  квартирой,  была  страшней
атомной  войны,  и  он  е„  тут  же  сменил.  Новая   страдала   хронической
непроходимостью, через два дня на третий вызывавшей  фундаментальный  засор.
Иван полагал, что мойка была изначально снабжена неподходящим  сифоном,  но,
как водится, проверить и исправить это руки не дошли и поныне. Вот и  теперь
мутно-мыльная вода  лениво  кружилась  над  отверстием  слива,  не  торопясь
убегать. Скудин потянулся  было  за  вантузом,  но  на  сей  раз  хватило  и
морального  устрашения.  В  недрах  мойки  испуганно  всхлипнуло,  чавкнуло,
икнуло... и вода резво закрутилась воронкой.
   - То-то, - буркнул Иван и отправился перекурить на балкон. -  Марьяна!  -
окликнул он погодя. - Ты Жирику давала?..  Что-то  матюгов  не  слыхать,  не
помер ли с голодухи?
   - Давала, давала, утром ещ„, - отозвалась Маша  из  комнаты.  Она  стояла
перед зеркальной дверью платяного шкафа и пыталась сообразить,  вызовет  или
не вызовет е„ внешний вид какие-нибудь нарекания с папиной стороны.  -  Спит
как миленький. Тихий час у него.
   Жириком  они  окрестили   здоровенного   говорящего   попугая,   случайно
залетевшего в форточку. Маша обошла. весь дом, а потом, озираясь  -  как  бы
кто  не  застукал  за  осквернением  очередной  водосточной  трубы  -  всюду
расклеила объявления о "потеряшке". Небось чей-то  любимец,  да  и  денег  в
зоомагазине такие стоят немалых;
   Увы, никто так и не откликнулся,  и  сугубо  временное  проживание  в  их
квартире "птицы-говоруна" грозило, как вс„ временное, сделаться постоянным.
   Имя пернатому они дали в честь видного российского политика. А  что?  Оба
южных кровей, оба кичливы, драчливы и  языкасты.  Правда,  по  части  ругани
"попка" все же, наверное, поотстал, хоть и знал с полсотни звукосочетаний на
редкость  скабр„зного  свойства  и  мастерски  использовал  их  в  различных
жизненных  коллизиях.  Ещ„  в  квартире  обреталась...  нет,  не  кавказская
овчарка, вроде бы соответствовавшая имиджу Скудина, а - крыса. Декоративная.
То есть  белая  с  т„мно-серой  отметиной  на  холке.  Снабж„нная  фирменным
сертификатом о непредставлении ею угрозы в плане холеры  и  чумы.  Хвостатая
была умна, носила кличку Валька, за обе щеки  лопала  "Педигри  пал"  и  для
поддержания формы бегала  в  колесе.  Жирик  держался  вольноопределяющимся,
летал, где хотел, спал, где прид„тся,  столовался,  где  дадут,  гадил,  где
приспичит... и по ходу дела громко ругался ужасными словами.
   - Миленький?.. - Иван в задумчивости посмотрел на обои, обрызганные будто
известью с мастерка, и решил быть оптимистом:
   - Хорошо, что коровы не летают.
   Однокомнатная   квартира,   которой   отечество   пожаловало    его    за
двадцатилетнюю безупречную службу, имела место в "точечном"  доме  на  улице
Тимуровской, там, где е„ рассекает пополам Светлановский проспект. Если  кто
не знает - это в одном квартале от северной границы Санкт-Петербурга. Двести
метров - и добро пожаловать в Ленинградскую область. Из окон третьего  этажа
видны  поля  совхоза  "Бугры".  И  сам  дом  хорошо  виден  с  горки,  когда
подъезжаешь к городу по  шоссе...  Только  с  появлением  Марины  Иван  стал
воспринимать свои квадратные метры действительно как ДОМ. До тех пор было  -
так, очередное (сколько  их  он  видал!)  обиталище,  которое,  может  быть,
предстоит завтра покинуть, да и не больно-то жалко. Теперь...
   Да. В правильной семье, то есть построенной на доверии и любви, не бывает
проблемы отцов и детей. Там не отменяют поездку на  пляж,  потому  что  надо
срочно мириться с отцом. Но правильные семьи не образуются по волшебству. Их
надо выращивать.
   "Ах, лето красное, любил бы я тебя..." В  душном  воздухе  жужжали  мухи,
наглые, разъевшиеся, отливающие зел„ным. На близком, хорошо  просматриваемом
балконе загорала девица, безуспешно  (насколько  знал  Скудин)  мечтавшая  о
карьере  фотомодели.  Результат  насилия   над   организмом   был   костляв,
неаппетитен и отч„тливо напоминал бледную поганку. "Тощие  ключицы  фройляйн
Ангелики меня не волнуют..." - брезгливо покосился Иван. Он кого-то когда-то
он  слышал,  будто  манекенщиц,  ни  дать  ни  взять  вчера   сбежавших   из
Бухенвальда, продвинули  на  подиум  "голубые"  кутюрье,  одержимые  образом
недоразвитого подростка. А что? Кого ещ„ могут вдохновить сорок восемь  кило
при росте под сто девяносто?.. Ко всему прочему, девица загорала  "топлесс",
сиречь без  лифчика,  в  одних  неопредел„нно-серых,  застиранных  трусиках.
Видимо, полагала, что на  балконе  "не  считается".  Так  иные  дамы  вполне
зрелого  возраста,  выйдя  в  чахлый  сквер,  стелют  на  траву   одеяло   и
разоблачаются  до  нижнего  белья,  чтобы  улечься  на   солнышке.   Не   до
купальников, а именно до розового "семейного" бельеца. И нипоч„м  не  желают
слушать   милиционера,   когда   тот    пытается    оградить    общественную
нравственность. Они "на природе" - стало быть, "не считается"...
   Иван затянулся и. выпустил дым колечком. Небось,  встретившись  следующий
раз у почтового ящика, опять ему глазки строить начн„т.
   Внизу, во дворе, было зелено и шумно. Четыре аксакала стучали  костяшками
по дощатому столику, забивая "козла".  Тинейджеры  на  скамейке  резались  в
буру, хрипло . орали  слова,  коим  позавидовал  бы  Жирик  -  и  не  только
пернатый, но и тот, который двуногий. Скудин  снова  покосился  на  соседний
балкон. "Фройляйн Ангелика"  безмятежно  пропускала  словесные  изыски  мимо
ушей. Это при том, что ее бабушка уже дважды наведывалась  к  соседям,  дабы
обсудить с ними особенности попугаева лексикона,  пагубные  для  стыдливости
нецелованной внучки. Ребятня помладше  бесхитростно  ловила  кайф  короткого
питерского лета.  Кто  пинал  мяч  в  облаке  пыли,  кто  накручивал  педали
велика... Какие-то обалдуи, уже задетые  микробом  акселерации,  ломались  в
танце под грохот магнитолы. Площадку для этого дела они облюбовали  довольно
оригинальную.  А  именно  -  крышу  скудинского  кровного  гаражи,   одиноко
притулившегося у помойки. Эту самую крышу Иван в сво„ время  застелил  -  на
кой хрен, интересно?.. - благороднейшей зеленью турмалайского рубероида.
   "Хорошо хоть, не брейк-данс... - Скудин вздохнул, понаблюдал  немного  за
подростками, бросил окурок. - Точно стыки смолить прид„тся..." - Валя, Валя,
- позвал он, вернувшись в комнату. - Где ты, девочка моя?
   Крыса,  недавно  отобедавшая,  призыв  проигнорировала.  Вместо   не„   с
энтузиазмом откликнулся Жирик:
   - А в жопу? А в жопу? Слабо? Слабо? За чир-рик, за чир-р-рик!
   Где он воспитывался и где его обучили всю нецензурщину повторять дважды -
один Бог знает.
   - На Руси раньше сорок  дрессировали,  -  прокомментировала  Маша.  -  Во
экзотика для иностранцев! Русская говорящая сорока...
   - И лексикон - весь словарь Даля, - Скудин вновь глянул  на  обои,  густо
оштукатуренные Жириком, вздох-пул, посмотрел на часы. - Так  к  какому  часу
нас пригласили?..
   Лев Поликарпович  жил  совсем  рядом  со  своим  институтом.  На  той  же
Бассейной, только по  другую  сторону  Московского  проспекта,  в  добротном
позднесталинском доме на углу улицы Победы, в том,  что  разв„рнут  к  парку
фасадом.
   Внешне  это  вполне  обычный  дом,  без  особых   архитектурных   кружев,
подразумевающих   необыкновенное    внутреннее    устройство.    Но,    если
присмотреться, на н„м можно найти мемориальные доски. Здесь в сво„ время жил
артист Копелян и ещ„ несколько не  менее  выдающихся  личностей.  Доски  под
стать  всей  остальной  внешности  дома  -  неброские,  но  основательные  и
достойные.  Несколько  лет  назад  Маше  впервые  пришло   в   голову,   что
когда-нибудь, а на самом деле - ужасающе скоро, здесь появится ещ„  одна.  О
е„ папе. "Здесь жил..." Она помнила: в тот день  папа  показался  ей  совсем
пожилым, бренным и хрупким. С тех пор она стала очень болезненно  переживать
любую размолвку, житейски неизбежную, но способную, по е„ мнению, приблизить
появление пресловутой доски. Это вс„ было до появления Вани.  До  того,  как
папа   выговорил   слова,   которые   в   древности    правильно    называли
непроизносимыми: "Вот помру..."
   Она нашла руку мужа и  крепко  стиснула  е„.  Иван  не  вполне  правильно
истолковал причину е„ волнения и клятвенно пообещал:
   - Я буду беленьким и пушистым...
   Маша не стала его разубеждать.
   Она ещ„ помнила времена, когда на двери парадной  красовалась  начищенная
медная ручка. Той ручки давно не было и в помине, а сама  дверь  из  красиво
застекл„нной превратилась в банально-железную с кодом. "Времена не выбирают,
в них живут и умирают". Маша не помнила, кто это сказал.
   - Ну, Господи, пронеси... - Выйдя из лифта, она оглянулась на  Скудина  и
придавила кнопку звонка. У не„ был ключ, и папа,  надобно  думать,  не  стал
разыгрывать плохую мыльную оперу, меняя замок. Тем не менее  Маша  предпочла
позвонить.  Кнопка  работала   скверно,   е„   следовало   нажимать   строго
определ„нным образом, чтобы состоялся контакт; сапожник был без сапог - один
из ведущих специалистов "Государственного  института  передовых  технологий"
вс„ не мог наладить простейшее  по  его  меркам  устройство...  Машин  палец
автоматически наш„л нужную точку -  изнутри  послышалась  электронная  трель
"Марсельезы". Времена действительно не выбирают, но прогибаться  под  каждое
веяние и слушать "Боже, царя" папу не заставила бы никакая сила на свете.
   В глубине квартиры звонко затявкала собака, раздался звук таких  знакомых
шагов. Щ„лкнул замок. Один-единственный и, как определил по  звуку  Иван,  -
простенький .до неприличия. Подполковник  слегка  покачал  головой.  По  его
мнению, обороноспособность квартиры никакой критики не выдерживала.
   - А-а, гости дорогие! -  На  пороге  появился  хозяин,  Лев  Поликарпович
Звягинцев. Он улыбался.  Спортивный  костюм  облегал  крепкую,  несмотря  на
шестьдесят с гаком, фигуру. - Прошу, прошу...
   У Маши сперва слегка дрогнуло сердце: она,  стало  быть,  в  родительском
доме уже "гостья"?.. Но папа расцеловался с ней как ни в ч„м  не  бывало,  а
Ивану пожал руку. На е„ памяти - в первый раз.
   Костюм, в котором он нынче щеголял, ему купила Маша. Купила  с  некоторым
скандалом. Профессор, державшийся старомодных  понятий,  поначалу  встал  на
дыбы, категорически утверждая, что яркий и жизнерадостно-красивый "Найк" ему
не по возрасту. Но дочь настояла, он капитулировал...  и  вскоре  обнаружил,
что, надевая "молод„жный" костюм, всерь„з чувствует себя почти молодым.
   На самом деле он зря торопился причислять себя к старикам. Как сказал  бы
давний друг-однокашник Иська Шихман -  "Ты  глупый  поц  <Еврейское  бранное
слово, аналог русского "хрен">, в приличных государствах  в  тво„м  возрасте
только жить начинают. Сбережения накоплены, дети выращены..." К  тому  же  и
внешностью Бог Звягинцева не обидел. Открытое, с правильными  чертами  лицо,
густые, зач„санные назад волосы цвета "соль с перцем", хороший рост... и ещ„
то особое качество, которое делает  человека  красивым  вне  зависимости  от
возраста  и  наружности.  Оно  трудно  подда„тся  описанию,   но   ощущается
безошибочно, прич„м в первые же минуты.  Иван  посмотрел  на  профессора  и,
кажется, наконец понял, за что полюбил его дочь. А Маша невнятно  всхлипнула
и повисла у папы на шее.
   ...При всех своих габаритах подполковник Скудин, когда было нужно, весьма
успешно делался незаметным. Воссоединение профессорской семьи в зрителях  не
нуждалось, и он тихо опустился на корточки, знакомясь со странным существом,
выбежавшим в прихожую. Существо было бородато, как фокстерьер,  по-бокс„рски
куцехвосто и вдобавок продолговато, как такса. То есть  смахивало,  точно  в
детской  песенке,  "на  собаку  водолаза  и  на  всех  овчарок  сразу".  Имя
"двортерьер"  носил  грозное  и  такое   же   классово   направленное,   как
"Марсельеза" в звонке: Враг Капитала.  Однако  выговорить  подобную  кличку,
отдавая команду,  оказалось  решительно  невозможно,  и  п„сику  приходилось
довольствоваться домашним прозвищем: Кнопик.
   В большинстве своем спецназовцы псовых  не  жалуют,  но  Скудина  это  не
касалось. Формула "в  тайболе  жив„м"  подразумевала,  помимо  ножа,  верную
собаку, желательно посерь„знее. Ту самую,  которая  соответствовала  бы  его
имиджу и которую он вс„ никак не мог завести. Иван  сперва  погладил,  потом
дружески  потрепал  мутанта  по  загривку.  Вот  кого  он  действительно  не
переносил, так это трусливых  и  оттого  непредсказуемых  собачонок,  мелких
пуделей например. Кнопик, к его полному удовлетворению. оказался  совсем  не
таков. Он восторженно облизал его руку, виляя обрубком... и из самых  лучших
чувств набрызгал на паркет.
   - Щенячья реакция. - Маша метнулась в ванную, вернулась с половой тряпкой
и принялась затирать, а профессор сделал приглашающий жест:
   - Вы, Иван Степанович, я вижу, не только моей дочери  нравитесь.  Nothing
personal <Ничего личного (англ.)>, как говорят в американских  боевиках.  Да
только им бы, американцам, наши проблемы. В тридцать  девятом  году  люди  с
синими околышами увели на смерть отца будущего уч„ного. А мать как  ЧСИРа  -
была такая аббревиатура, означавшая члена семьи изменника родины - отправили
по этапу. Где и как она умерла, было  до  сих  пор  неизвестно.  Тр„хлетнему
малышу повезло. Он не погиб от пневмонии в спецъяслях,  умудрился  выжить  в
детдоме. Позднее даже поступил в институт - сын за отца,  как  известно,  не
отвечал. И вообще, "за детство счастливое наше..."
   Теперь он двигал впер„д бывшую советскую науку. Двигал, ч„рт возьми,  под
присмотром вс„ тех же людей в синих околышах. А вот лучший, ещ„ институтский
друг  Ицхок-Хаим  Гершкович  Шихман,  первым  из   их   выпуска   оформивший
докторскую, такой жизни не захотел. Намылился за рубеж.  Головастую  публику
вроде Иськи советская родина тогда выпускала из материнских  объятий  только
после десяти лет на рабочей сетке. Чтобы окончательно отупели  и  не  смогли
там,  за  рубежом,  сразу  "вс„  рассказать".  Иська   оттрубил   эти   годы
ассенизатором. Можно сказать, в дерьме высидел. И отчалил... Теперь он у них
там крупнейший уч„ный. Председатель богатого фонда,  "многочлен"  полудюжины
академий... не говоря уже об  упорно  ползущих  слухах  насч„т  нобелевского
лауреатства. А в  дерьме  нынче  сидит  любимое  отечество.  Сидит,  как  ни
печально, по уши. И с ним те, у кого историческая родина была и останется  -
здесь. Здесь, "где мой народ, к несчастью, был..." <Строка из  стихотворения
Анны Ахматовой>
   Приехав  в  очередной  раз,   Иська   посмотрел   на   пост-перестроечное
жить„-быть„ старого друга... и прослезился.  "Кишен  мире  тохэс  <Еврейская
бранная присказка, означает "Поцелуйте меня в задницу">, Л„ва, какой  же  ты
вс„-таки упрямый поц..."  После  его  отъезда  профессору  Звягинцеву  вдруг
доставили целый контейнер всякого барахла.
   Та по мелочи, холодильник, стиральную машину, телевизор,  компьютер...  и
так далее и тому подобное. Сты-тобища, уж что говорить. Но приятно.
   - In hac spevivo <Этой надеждой живу (лат.)>, - Скудин вспомнил  о  сво„м
обещании быть "беленьким и пушистым" и доброжелательно улыбнулся:
   - Magna res est amor <Великое дело любовь (лат.)>.
   Профессор удивл„нно хмыкнул, в глазах его  блеснуло  нечто  подозрительно
похожее на уважение. Меньше всего он ожидал от "питекантропа"  склонности  к
латинским сентенциям.
   - Пап, может, помочь чего? - Маша,  скинув  туфли,  босиком  направлялась
мыть руки.
   - Да вс„ готово, сейчас картошка сварится, и сядем...
   Маша  задумчиво  покивала  и  отправилась  помогать.  Скудин   про   себя
улыбнулся. Кухня - это такое место,  где  лишних  рук  не  бывает.  И  уж  в
особенности - за пять минут перед началом застолья.
   Он не ошибся. Очень скоро там хлопнула  дверца  холодильника,  забренчала
посуда и застучал нож,  шинковавший  нечто  жизненно  необходимое,  но,  как
водится,  благополучно  забытое.  Раздались  голоса.  Иван  чуть  не   пош„л
предлагать свои услуги, но вовремя  сообразил,  что  отца  с  дочерью  лучше
оставить на некоторое время наедине.
   Клопик с энтузиазмом пов„л его на экскурсию по гостиной. "Покажи мне, где
ты жив„шь, и я скажу,  кто  ты"...  И  наоборот.  После  нескольких  месяцев
общения с профессором Звягинцевым  Иван  не  удивился  царившему  в  комнате
смешению  стилей  и  врем„н.  Супермодерновый  "Панасоник"  по  соседству  с
секретером "Хельга" производства  покойной  ГДР,  красавец  "Пентиум"  -  на
древнем столике с резными, ненад„жного  вида  ножками,  стереоцентр  "Сони",
фосфоресцирующий голубым  дисплеем  с  полированной  полочки,  сразу  видно,
самодельной...
   Против двери в простой ч„рной раме висел фотопортрет женщины, удивительно
похожей на Машу. Казалось, со стены смотрела е„ родная сестра.  Смотрела,  с
л„гкой улыбкой наблюдая за своими  домашними,  за  их  жизнью  и  хлопотами,
происходившими уже без не„...
   ...Но доминировали, без сомнения, книги. В  высоких  шкафах,  дост