ентов, в частности,  связанных  с  божественным
происхождением фараонов Пятой династии и наличием таинственных "покоев Тога"
в пирамиде Хеопса>.
   В настоящее время Володя занимался личностью аббата Тритемия,  чья  жизнь
была полна тайн, недомолвок и загадочных обстоятельств <Настоящее имя Иоганн
Гейденберг  (1462  -  1516),  астролог,  алхимик  и  оккультист,  настоятель
Спонгеймского и Вюрдбургского  монастырей.  Написал  восьмитомный  труд  под
названием "Стеганография", полная рукопись которого была сожжена по  приказу
графа Электора Филиппа (наместника Филиппа II), пришедшего от не„ в ужас,  -
в ней, по словам самого Тритемия, содержались все тайны мира.  К  настоящему
времени сохранилось примерно три восьмых первоначального объ„ма манускрипта,
прич„м, вне сомнения, в зашифрованном виде. Тритемий  был  большим  знатоком
криптографии, в 1518 году вышла ещ„ одна его книга - "Полиграфия", в которой
он рассказывал о способах  тайнописи.  Для  более  полного  представления  о
личности аббата интересен тот факт, что он предсказал возрождение еврейского
государства в Израиле за четыреста с лишним лет до  того,  как  это  событие
действительно  произошло>.  В  общем,  за  что   ему   предстояло   получать
Нобелевскую,  за  теорему  Ферма  или  за  расшифровку  манускрипта  Войнича
<Средневековая рукопись с пятицветными миниатюрами,  якобы  вышедшая  из-под
пера самого Роджера Бэкона. Была  приобретена  в  1812  году  книготорговцем
Уилфридом Войничем в школе  иезуитов  Мандрагоны  во  Фраскате  (Италия).  В
семнадцатом веке е„ пытался расшифровать знаток  криптографии  и  египетских
иероглифов Афанасий Кирхер, но безуспешно. В XX веке ею занимались множество
специалистов США, но столь же безрезультатно. В помощь  исследователям  были
даже открыты знаменитые архивы Ватикана, но и это ничего не прояснило. Декан
Пенсильванского университета профессор Уильям Ньюболд  якобы  нашел  ключ  к
шифру и сделал ряд сенсационных докладов, однако на  поверку  его  метод  не
выдержал никакой критики, так что содержимое рукописи  по-прежнему  является
тайной за семью печатями>, - вопрос оставался открытым.
   - Так, так... -  Быстро  пролистав  последнюю  тетрадь,  Гришин  закурил,
извиняющимся жестом отогнал табачный дым от Звягинцева:
   - Интересно!
   - Это... - начал было профессор, но Володя, кажется, даже не услышал.
   - Лев Поликарпыч, - выговорил он почти с мольбой, - вы в  самом  деле  не
Возражаете, чтобы я попробовал это на зуб?
   Глаза его блестели, вс„ тело напряглось,  борода  колюче  топорщилась.  С
таким видом наркоман говорит о новом, ещ„ неосвоенном зелье.  Вне  сомнения,
Володя  Гришин  полагал  перманентное  напряжение  всех   наличных   извилин
единственно возможным способом жизни. Крылатое выражение "пока  я  мыслю,  я
существую" известно всем. Увы, абсолютное большинство народа вед„т себя так,
что мыслительного процесса не  заподозришь.  Что  у  нас,  что  за  океаном.
Выпивка, секс да сериалы по ящику, от  которых  мозги  уподобляются  арбузу:
полоски ещ„ видны, а вот извилин... В этой  квартире  обитал  яркий  образец
прямо противоположного свойства. Что тоже имело свои издержки.
   -  Послушай,  Володя...  -   Звягинцев   обстоятельно   щ„лкнул   замками
опустевшего кейса. Ему не  хотелось  показывать,  как  дрожат  руки.  -  Это
тетради моего отца. Ты уж извини, если от важных дел тебя отвлекаю.
   Володя, снова вскинувший голову от драгоценных бумаг, в этот  раз  против
обыкновения не перебил его на полуслове. Быть может, развод с  любимой,  как
выяснилось, женщиной кое-чему его научил.
   Лев Поликарпович отказался от предложенного кофе и  спустился  на  улицу,
чуть не забыв  палку  в  прихожей.  Перед  его  глазами  плыло  лицо  широко
улыбающейся Марины. "Пап, а давай пойд„м по улице далеко-далеко? Вот  просто
пойд„м и пойд„м..."
   Солнце успело скрыться  за  горизонтом,  и  из  мокрых  кустов  выползали
густые, далеко ещ„ не весенние сумерки. Они над„жно окутали и укрыли  фигуру
рослого, плотного человека, неподвижно стоявшего возле угла соседнего  дома.
Человек был облач„н в долгополое .бесформенное пальто и "всесезонную" шляпу,
низко  надвинутую  на   лицо.   Плюс   т„мные   очки   в   пол-лица,   плохо
соответствовавшие  освещению  и  времени   суток.   Он   проводил   взглядом
удалявшегося профессора и стал смотреть на окна квартиры на втором этаже.

При полном параде

   "Может, взять да покраситься?"
   А что. Посмотришь на улице  -  мужики  чуть  не  через  одного  крашеные.
Осветл„нные, мелированные и какие угодно.  Не  говоря  уже  про  рекламу  на
телеэкране. Все эти так называемые мужчины, которым другого дела нет,  кроме
как трясти перед  камерой  ухоженными  локонами.  Естественно,  без  единого
седого волоска. Не с чего, наверное, было их наживать.
   "Или вообще наголо? Под Котовского..."
   Утро есть утро. Чего только спросонья в голову не взбред„т. В  ту  самую,
полуседую и неисправимо кудлатую. Маша сейчас  взъерошила  бы  ему  вихры  и
заявила, что седина бобра не портит. А он бы ей ответил...
   Сегодня она опять приснилась ему. Это был очень страшный сон.  Он  снился
Кудеяру время от времени все полтора года вдовства, повторяясь почти один  к
одному, но от этого только становился страшнее.
   Вот и  сегодня  ночью  Иван  задыхался  и  прыгал  через  ступени,  мчась
бесконечными лестницами на седьмой  -  из  пятнадцати  -  этаж  потряс„нного
взрывом, объятого пламенем "Гипертеха". Туда,  где  рушились  горящие  стены
обширного лабораторного зала. Ещ„  полуторасаженный  прыжок...  и  ещ„...  и
ещ„...
   "Ваня!.."
   Ему говорили, что Маша и с нею  двое  сотрудников  погибли  мгновенно,  и
атомы, на которые их разнесло, смешались с хлопьями жирной сажи, повисшей на
потолке. Во сне вс„ было не так.  И  он  был  не  в  Москве,  куда  уехал  в
действительности, и Машу  не  убило  сразу  при  взрыве.  Она  отползала  на
четвереньках по опрокинутому железному  шкафу,  отбиваясь  от  огня  рабочим
халатом, и звала его на помощь, звала...
   "Ваня!.."
   Иван рванулся впер„д, чтобы бешеными скачками  преодолеть  пылающий  пол,
подхватить на руки, унести... Незримая стена встретила его в двух  шагах  от
Маши и отбросила прочь. Он вновь бросился на приступ и врезался в эту  стену
с  такой  силой,  что  затрещали  суставы  и  кости...  Прозрачная  преграда
оставалась неодолимой.
   "Ваня..."
   И тогда он проснулся, взмокший и обессиленный. Проснулся, чтобы  зачем-то
продолжать жить без не„...
   Скудин хмуро посмотрел в зеркало, поудобнее перехватил опасную  бритву  и
принялся соскабливать с лица мыло  вместе  со  щетиной.  Всякие  там  станки
"Жиллет", которых лучше для мужчины нет, он не уважал. Баловство.
   Часы показывали начало восьмого. Зарядка сделана, холодный душ принят. До
прихода машины оставалась варка пельменей - и тоскливый завтрак в компании с
Валькой да Жириком.
   Сегодня ему предстояло дело особого  рода.  Лев  Поликарпович  Звягинцев,
конечно, сам ничего Ивану не говорил.  Но  он  пожаловался  своей  молод„жи,
Виринея по секрету сообщила Гринбергу, а уж тот во всех деталях и красках, с
подробностями и собственными  дополнениями,  передал  командиру.  Кудеяр  не
особенно удивился, узнав, что по  прочтении  отцовского  дневника  профессор
исполнился  нетривиальных  научных  идей  и  буквально  бегом  устремился  к
академику Пересветову. "Надо, - сказал он, - срочно экспедицию собирать!  На
Кольский!" - "Друг мой, - - будто бы устало и  мудро  ответил  ему  Валентин
Евгеньевич, - ты бы лучше огород готовился возле института - разбивать.  Как
пулковские астрономы, которые возле обсерваторий капусту сажают. Где я  тебе
денег ещ„ И на экспедицию  наскребу?  Чего  доброго,  вообще  тему  прид„тся
закрыть..." Рассказывая это Гринбергу, язвительная Виринея чуть не  плакала,
так что Женя приш„л к подполковнику весьма удруч„нный. "Мне, может, дедушкин
горшоквыкопать, а, командир?.. Посоветуй..." - "Погоди, - сказал  Кудеяр.  -
Без  самопожертвовании  обойд„мся".  И,  выманив  профессора  Звягинцева  из
лаборатории,  отозвал  его  в  уголок  коридора.  Через   пять   минут   Лев
Поликарпович  заметно  посветлел  лицом,  а  ещ„  через  пять   они   вчерне
разработали план, в котором каждому отводилась одинаково важная роль.
   Вечером того же дня профессор звонил из дому  в  Америку  другу  Иське  и
думать не думал о зубодробительном сч„те,  который  ему  за  эти  переговоры
пришлют.
   Сегодня пришла очередь действовать  Кудеяру.  Следовало  предпринять  вс„
возможное, чтобы не оплошать.
   Повесив полотенце, Скудин вышел в коридор  и  принялся  накручивать  диск
телефона. Рановато, конечно, но вечерами  у  Риты  линия  была  непробиваемо
занята. Ничего не поделаешь, коммуналка. Коридор один, сортир один,  телефон
тоже один.
   - Слухаю! - сняли наконец на том  конце  трубку.  Скудин  уже  знал,  что
Ритина бабуля, славная, в общем-то, старушенция, была глуховата. Орать  было
без юлку, подполковник только добился бы нашествия собственных  соседей.  Он
решил использовать военные средства в мирных целях и выговорил каждое  слово
особым образом, раздельно, точно на морозе:
   - Здравствуйте. Ангелина. Матвевна. Будьте. Так. Добры. Риту.
   Спецназовский при„м подействовал, как и всегда, безотказно. Зато... Увы -
на мгновение утратив бдительность, Иван выболтнул слова, являвшиеся кое  для
кого кодовыми. Вопль воодушевл„нного Жирика,  раздавшийся  прямо  над  ухом,
заставил Кудеяра вздрогнуть:
   - Так добр-р-ры, так добр-р-ры! - Попугай  взмыл  на  стенной  шкафчик  и
гордо распушил хохолок. - За чир-рик р-раком, за чир-рик р-раком!
   Скудин замахнулся на  него  носками,  которые  держал  в  руке,  заранее,
впрочем, зная, что это бесполезно.  Вставать  на  путь  исправления  попугай
отказывался категорически.
   - Риту? Это можно, в  ванной  моется.  -  Бабушка  тоже  узнала  Скудина,
закашлялась, со стуком опустила трубку на что-то тв„рдое и начала удаляться,
крича на ходу:
   - Рита! Рита! Хорош плескаться, тебя твой мужик к аппарату требует!
   "Твой мужик". Скудин про себя усмехнулся. Он никогда не был  монахом,  но
сво„ отношение к Рите с некоторых пор уверенно квалифицировал как братское.
   Ритин голос в трубке был осторожен:
   - Слушаю?
   - Рита, привет, это я. - Скудин переступил по полу босыми ногами и тотчас
вспомнил, как они стояли друг против друга в дверях "нехорошей" квартиры: он
чуть ли не при полном параде, она - в банном халатике и  босиком.  Тогдашние
происшествия  быстренько  их  уравняли.  И  вот  что-то  подобное,  кажется,
происходило опять.
   - Здравствуй, Ваня!
   В голосе молодой женщины прозвучало явное облегчение.
   - Извини, если не вовремя. Как там Натаха-то, не лучше?
   Он знал, что накануне она собиралась к подруге в больницу.
   - Ой... - Было слышно, как Рита судорожно сглотнула.  -  Лежит  трупом...
смотрит в одну  точку...  А  глаза...  пустые,  м„ртвые...  Ваня...  -  Рита
вс„-таки не выдержала и разревелась взахлеб:
   - Господи, за что это ей, ведь кошек бездомных кормила, хека покупала без
хребта... Оттаивала в мисочках, чтобы мерзлого не  наглотались...  Говорила,
иначе животы заболят... Я ещ„ нос воротила, пахнет, мол, по всем комнатам...
   Вот такие  пироги.  Жила  себе  девка,  жила,  как  умела.  Не  строитель
коммунизма, конечно, но и не киллерша какая-нибудь,  не  бандерша.  А  потом
появились четыре ублюдка с паяльником. Из-за чемодана поганого.  Как  е„  на
том свете рассудят - заслужила? Не заслужила?.. Скудин про себя полагал, что
не заслужила. Таких видел, противу которых Натаха - ангел небесный. Особенно
по нынешним временам.
   - Никого не узна„т, Ваня, ходит  под  себя,  доктор,  симпатичный  такой,
говорит - полностью распалась как личность, одни рефлексы остались...
   Что в переводе с врачебного означало - крыша съехала напрочь.
   - Может, надо чего? Денег? - Скудин хрустнул пальцами,  снова  переступил
по полу, в глаза его в этот момент лучше было не заглядывать.  -  Лекарство,
может, какое? Ты скажи, мы мигом достанем.
   А в глубине души было жаль, что  Глеб  с  Борисом  кончили  тех  сволочей
слишком уж быстро. Тоже, святые угодники. Мать их. Перед  умственным  взором
Кудеяра пронеслось согревающее душу  видение  рашпиля  и  плоскогубцев.  Ещ„
фигурировала табуретка, перев„рнутая ножками вверх. Как раз на весь  квартет
и хватило бы... Паяльник  -  тьфу,  детский  садик  на  травке.  А  впрочем,
Натахе-то от этого лучше бы уже не стало...
   - Нет, Ванечка, спасибо, вс„ есть... - Рита взяла себя в руки,  голос  е„
перестал срываться. - Ты... лучше мне ещ„ как-нибудь позвони...
   - Ладно. - Скудин непроизвольно глянул на часы и  кивнул,  хотя  Рита  не
могла его видеть. - Счастливо. Ты осторожнее там.
   Вешая трубку, он успел услышать на  другом  конце  однократное  басовитое
гавканье. Странно. АВпрочем, не его дело.
   Отскр„б ногтем от телефона присохшую белую каплю и  отправился  на  кухню
разбираться с пельменями. В магазинчике  неподал„ку  бесперебойно  продавали
его любимый сорт - "Семейные". Вот так, пельмени есть,  а  семьи  не„  равно
нет. И в перспективе не предвидится...
   Грязную посуду он сложил в раковину - никуда  не  денется,  потом.  Снова
вспомнив нехорошим словом телерекламу, выволок из шкафа пропахшую нафталином
парадку. Надел, посмотрел в зеркало. Вс„ как надо,  на  ботинках  блеск,  на
брюках складка. Не говоря уже про нашивки за ранения и награды...
   - Уср-р-раться! Уср-р-раться в доску! - Жирик в восторге забил крылами и,
видимо, от нахлынувших чувств густо обляпал пол - к счастью, по мундиру  вс„
же промазав. - За чир-рик! За чир-рик!
   Снизу  дважды  бибикнула  т„мно-зел„ная  "Волга".  Бибикнула   осторожно,
деликатно, этак ш„потом.  Пора  было  ехать  пред  светлые  генераловы  очи.
Прогибаться   перед   начальством.   Отход-подход...   Тьфу.   Здесь   тебе,
подполковник, не джунгли.
   - Благослови, пернатый. - Скудин подмигнул Жирику, включил сигнализацию и
тоже "ш„потом" притворил квартирную дверь.
   - Здравствуй, Федя, - отозвался он на приветствие  водителя.  -  Давай  в
контору.
   Многоопытный Федя сразу подобрался, улыбаться перестал. Знал небось,  что
лучше быть поближе к кухне, а от начальства  -  подальше.  Знал  и  все  эти
шуточки, что у главнокомандующих  лампасы  и  лбы  -  ширины  одинаковой,  а
извилина одна, да и та снаружи. От фуражки.
   На Захарьевской, почти начисто вытоптанной джипами бандитов, приглашаемых
давать показания в соответствующий отдел, припарковаться оказалось непросто,
но Федя справился. "Волга" - символ советского благополучия  -  сразу  стала
казаться  маленькой,  тусклой  и   неприметной   среди   сверкающих   громад
"Ландкрюйзеров",  "Дефендеров"  и  "Лендроверов".  Впрочем,  сами  они  тоже
терялись на фоне серого дома, такого большого, что из его окон некогда  -  а
на самом деле и до сих пор - напрямую видна  была  Колыма.  Скудин  вош„л  в
боковой подъезд, миновал прапорщиков на вахте и,  сдав  шинель  в  гардероб,
двинулся по лестнице вверх. Награды позванивали в такт шагам, как колокольцы
в колхозном стаде.
   Ну и шут с ними, пускай звенят. Всерь„з раздражал  Кудеяра  только  орден
Большого Ч„рного Гиббона, который  вообще  мешал  нормально  шагать.  Орден,
выданный дал„кой африканской республикой Серебряный Берег, представлял собой
стилизованную набедренную  повязку  из  обезьяньих  хвостов.  И  носить  его
полагалось на соответствующем месте. То бишь на б„драх.  Всякий  раз,  когда
приходилось надевать эту высокую правительственную награду, Иван  чувствовал
себя идиотом. Но и ч„рт бы с ней,  с  меховой  набедренной  повязкой  поверх
мундира, - так спереди ещ„ болтался череп того самого гиббона,  язви  его  в
корень. Из серебра,  в  натуральную  величину.  Саблезубо  оскаленный  и  со
здоровенными рубинами вместо глаз!.. Голова примата  вызывала  ужас  у  всех
встречных чекистов, но и это можно было бы пережить...  если  бы  тяжеленная
чертовина при каждом движении не колотила немилосердно  прямо  в  пах.  Иван
давно уже подозревал, что орден являлся замаскированным орудием пытки,  и  с
каждым шагом вспоминал "Монохорда" Капустина - как же я тебя понимаю,  Боря,
ох, как же я тебя понимаю!..
   Вс„-таки он без потерь и опоздания добрался до небольшой, не  испорченной
особыми излишествами при„мной. И, храня каменный вид, представился дежурному
капитану:
   - Подполковник Скудин. Мне назначено на десять ноль-ноль.
   - Минуточку... - Тот не глядя потянулся к местному  телефону  и  чуть  не
промахнулся по трубке - смотрел, точно загипнотизированный, на -  серебряную
обезьянью  башку,  где  ж  ему,  служаке  кабинетному,  было  видеть  что-то
подобное. Но выучка не подвела, вс„-таки  поднял  трубку,  прошептал  в  не„
нужное заклинание и "кивнул на дверь:
   - Пожалуйста. Павел Андреевич вас жд„т.
   - А-а, Ванечка, привет, привет! Ну  проходи,  садись!  Что  тут  у  тебя?
Рассказывай.
   В генеральском кабинете Ивана встретили как родного.  Что  ни  говори,  а
совместное сидение в дерьме очень сближает. Бывший "капитан Кольцов" рявкнул
по селектору насчет кофе, внимательно просмотрел содержимое скудинской папки
- сметы, экспедиционные планы, маршрутные листы (все - украшенные  печатями,
штампами  "согласовано"  и  размашистой  директорской  подписью).   Крякнул,
почесал шрам на щеке и снял телефонную трубку:
   - Владимир Зеноныч, Кольцов беспокоит... Вы бы не смогли уделить мне пару
минут? Я касательно дела Скудина, да, того  подполковника  из  "Тройки".  А,
помните? Ну и память у вас, Владимир Зеноныч,  дай  Бог  каждому...  Так  мы
забежим? Ну конечно же, быстро, вся документация в  пакете.  Есть!  Конечно,
без соплежевательства... - Повесив трубку, он подмигнул Скудину:
   - Слыхал, что начальство велело? Без соплежевательства! - И, не  дав  ему
допить кофе, быстро потащил на самый верх, в обиталище генерала.  Который  с
ними, увы, вместе в дерьме не сидел.
   Приемная у того была куда  как  попросторней.  С  тотемическим  портретом
российского Президента, с  офицером  на  побегушках  -  да  не  каким-нибудь
капитаном несчастным, а  целым  полковником.  Ордена  Ч„рного  Гиббона  этот
полковник, правда, тоже доселе никогда не видал - и навряд ли увидит. А  сам
памятливый Владимир Зенонович с тех пор, как  ему  довелось  некогда  решать
скудинскую судьбу, из семизв„здочного  стал  ажно  девятизв„здочным.  Полным
генералом <Примечание для особо ушлых читателей: авторы полностью  в  курсе,
что начальники такого калибра в Санкт-Петербурге не водятся>.
   - Ишь, каков ор„л! - Он сам был награжд„н десятком  иностранных  орденов,
но и его  взгляд  намертво  приковала  к  себе  многострадальная  скудинская
ширинка:
   - Ух ты, четв„ртой степени! С рубинами и клыками! Погоди-ка - к нему ещ„,
я слышал, гарем полагается?
   - Так точно, товарищ генерал армии. - Скудин  вытянулся  и  замер,  давая
рассмотреть гиббонью голову со всех сторон. В полной красе, с  хибангинскими
рубинами и клыками, вручную выточенными из бивня ч„рного жертвенного слона.
   Его страшно тянуло слегка согнуть ногу и незаметно закрыться бедром. Так,
на всякий случай.
   - Ну и как он? Гарем?.. - Впрочем, шутливый тон был  мгновенно  оставлен,
девятизв„здочный  удовлетворил  сво„  любопытство  и  вновь  превратился  из
восторженного созерцателя в сурового начальника. - Прошу садиться.  Ну?  Что
тут у вас?
   "Без соплежевательства". Скудин выложил свою папку на стол.
   Генерал мельком просмотрел бумаги, выдержал паузу, закурил и со значением
выпустил дым в потолок.
   - Значит, собрались в экспедицию. На свежий воздух. В родные края...
   - Так точно, товарищ генерал армии. - Скудин вытянулся в кресле и  глянул
на Владимира Зеноновича честными немигающими глазами. -  Как  вы  совершенно
верно заметили. На Кольский.
   Подход-отход от начальства...
   - А  может,  лучше  в  Чечню?  Та